Алан Банкер
Долина скорби

ПРОЛОГ

– Сир, пока не поздно, надо возвращаться, – раздался хриплый голос капитана Огвула.

– Прилив еще не скоро, – отозвался сир Бриан, подняв взгляд к небу.

Накрывшись плащами, они сидели в засаде, спрятавшись за валунами. Позади них находился отряд из сотни солдат, полдня просидевших под палящими лучами солнца. Дождавшись утреннего отлива, они преодолели Бухту смерти¹ и закрепились на ее восточном берегу, намереваясь встретить врага на ближних подступах к Соутгэту². Слева от них возвышалась каменная гряда, справа виднелось Знойное море³, отступившее от берега на пару миль. Впереди на десятки миль, куда только забирался взгляд, простиралось побережье, зажатое между морем и дюнами. Позади – равнина, усеянная кусками дерева, костями людей и лошадей, торчащими из толщи темно-серого песка.

– Сир, хирамцев⁴ пять сотен, и нам их не сдержать.

– С нами Боги, а там где Боги, Огвул, там – победа.

– При всем моем уважении к вам, сир, я не уверен, что хирамцы пойдут через Бухту смерти.

– Пойдут не пойдут, на то воля Богов! А ты вот что, мой храбрый капитан, языком понапрасну не мели, пойди, да приободри людей, и то польза будет.

– Сир.

Поднявшись, Огвул развернулся и на полусогнутых ногах направился к солдатам. Спровадив капитана, сир Бриан улыбнулся, ибо тот ему напоминал отца. Как и Огвул, сир Тайрон Донокан был осторожен, и вместе с тем был храбр, как лев, и верен, как пес, верный хозяину до конца жизни. Чуждый славы и богатств, что приходят с победами над врагом, он избегал двора и внимания к собственной персоне, предпочитая проводить время среди солдат. Ощутив внутри себя тепло от воспоминаний об отце, сир Бриан

прислонился плечом к валуну и опустил взгляд на эфес отцовского меча. Широкий, не более трех футов, меч привлекал внимание железным эфесом, украшенным массивным навершием в виде черепа, заключенного в тонкие дужки верхней гарды. Дужки нижней гарды, напротив, были широки и обращены к острию клинка. С этим мечом его отец исходил все южное побережье Соутланда⁵, пока его не постиг удар. Пролежав в постели три месяца, показавшихся ему целой вечностью, сир Тайрон воззвал к сыну, чтобы он остановил течение его жизни. Как истый сын, проявляющий заботу о родителе, Бриан отказал отцу и был непреклонен на протяжении двух последующих лет. Он как сейчас помнил тот самый день, когда отец, пребывая на смертном одре, сказал ему со слезами на глазах: «Сын, нет ничего хуже для воина, чем помирать в теплой постели». Сказав это, отец закрыл глаза и замер, отойдя в мир Богов. Вздохнув, сир Бриан ощутил внутри себя пустоту и потянулся к фляге, лежащей в выемке между валунами. Отвернув крышку, он запрокинул голову и, не успев сделать и двух глотков, узрел, как небо озарила молния, а вслед за тем раздался гром. Тучи, набежавшие со стороны моря, скрыли солнце, а затем посыпались мелкие щекотливые капли, но, то было только началом. Озаряясь вспышками молний, небо пару раз громыхнуло и разродилось ливнем. Натянув капюшон на голову, сир Бриан поежился от внезапно напавшего холода, зевнул и закрыл глаза, ощутив тяжесть в голове: он ничего не слышал, кроме дождя, барабанной дробью отдающегося в голове, словно все, и крики чаек, и шум моря, и приглушенные голоса солдат потонули в нем.

– Сир, очнитесь! – раздался голос.

Чья-то рука легла на плечо Бриана, слегка его потеребив.

– Беда, сир!

Рука сжала его плечо, да так сильно, будто это была вовсе и не рука, а железные тиски, которыми палачи сжимают головы клятвопреступников.

– Эй, вставай, старый дурак! – сорвался голос на крик.

Вздрогнув, сир Бриан открыл глаза и тут в нос ударил запах сырой циновки. Вокруг раздавалось завывание ветра, резкие порывы которого так и норовили сорвать с него плащ. Косой дождь, хлеставший его, то слева, то справа, походил на надсмотрщика, проходящего плетью по спине раба. Перевалившись на спину, он узрел долговязого незнакомца, лица которого не сумел разглядеть, ибо небо, нависающее над их головами черной глыбой, исходило ливнем. Сквозь гром слышался вой, хотя собаки и волки в окрестностях Соутгэта были большой редкостью – первых ловили и пускали на мясо, скармливая его акулам, плавники и хвосты которых ценились не меньше, чем хирамский шелк; вторые обитали далеко к северу, в степях Соутланда, на полпути от южного побережья до Соутхиллса⁶.

– Ах ты, паршивец, – зарычал Бриан. – Я тебе покажу старого дурака…

Вскочив, он бросился на незнакомца с кулаками, как тут же спохватился, обомлев при виде Миддланда⁷, пшеничного поля, да сотен вооруженных простолюдинов, смотрящих в сторону Королевского тракта. Туман, в плену которого пребывал тракт, быстро исчезал: ни побережья, ни Знойного моря, ни Бухты смерти, ничего этого не было и в помине.

– Ты кто? – спросил Бриан.

– Гловин, сир, – ответил незнакомец.

– Какой такой Гловин, говори, куда подевался капитан Огвул?!

Схватив незнакомца за горло, сир Бриан сжал пальцы, будто намеревался задушить его.

– Сир… я… ваш… опол-че-нец, – прохрипел Гловин, обронив от неожиданности меч. – Мы, сир… по-бе-ду… одер-жа-ли… над… мя-теж-ни-ка-ми… помните?

– Мятежники? – удивился Бриан, отпустив ополченца.

– Сир, пророчество сбылось, – сказал Гловин, потирая шею.

– О, Боги, – только и сказал Бриан, глянув в сторону тракта.

От Королевского тракта, просуществовавшего тысячу лет, осталось только одно название: серые плиты, вздыбившись к небу, походили на покосившийся частокол, а расщелины между плитами стремительно заполнялись дождевой водой. Впрочем, сир Бриан недолго лицезрел столь тягостную картину, ибо вскоре раздался грозный рык, от которого он содрогнулся и ощутил внутри себя холод. Обнажив меч, он отстранил Гловина, сделал шаг и остановился, завидев, как из расщелин выползают воины, но, то были не воины, а демоны в обличии воинов. В голове Бриана зашумело, а ноги предательски подогнулись и в следующее мгновение он провалился в беспамятство, упав лицом в жирную, напоенную дождем землю.

Воспоминания о прошлом, как сухие листья, срывающиеся с обглоданного ветром дерева, проносились в его голове жалкими обрывками. Схватка со степняками⁸ у Соутхиллса, в которой он впервые посмотрел в глаза смерти. Посвящение в рыцари, на котором присутствовал сам король Харлин, достойнейший представитель дома Бланчестеров⁹. Смерть отца, которого он боготворил всю свою жизнь, и по ком продолжал тосковать и по сей день, где бы ни находился. Бесконечные сражения с врагами короны, в которых лица степняков, ракушников¹⁰ и хирамцев сливались воедино, представляясь в образе воина с кровавым месивом вместо лица. Попойки и вылазки на охоту с королем Харлином, за дружбу с которым он не уставал благодарить судьбу. Весть об убийстве короля, которую он встретил в походе на степняков, и беспамятство, в которое он впал вслед за этой вестью…

– Сир, с вами все хорошо? – раздался голос, от которого нить воспоминаний оборвалась, и сир Бриан пришел в себя.

Открыв глаза, он приподнял голову и посмотрел непонимающим взглядом на Реджи – юношу семнадцати лет от роду, ходившего в его оруженосцах не первый год. Коренастый, с густой копной русых волос, ниспадающих на угловатые плечи, Реджинальд Барнс стоял в дверях и смотрел на господина с озабоченностью в синих, как небесная лазурь, глазах. Проведя ладонью по лицу, словно сгоняя пелену с глаз, сир Бриан уселся на дощатый пол и посмотрел по сторонам. Просторная, насыщенная солнечным светом комната, в которой он прибывал, ничем не напоминала ту картину, что привиделась ему во сне. По левую от него руку стояла широкая массивная кровать, с которой свисал край старого одеяла. По правую руку – узкая приземистая кровать, за которой находилась тумба с благовониями и бронзовым подсвечником в виде воина, вооруженного круглым щитом и продолговатой свечой, высоко занесенной над головой. Позади него находилось окно, сквозь которое в комнату проникали жаркие лучи солнца – верный признак позднего лета.

– Сир, все хорошо? – повторил вопрос Реджи немного погодя.

– Снова этот сон, – ответил сир Бриан, сознание к которому

возвращалось по крупицам. – Капитан Огвул… Бухта смерти… хирамцы, и…

– И Гловин, сир?

– Да, и Гловин, которого знать не знаю, чтоб его демоны задрали!

– Позапрошлой ночью, сир, вы сильно ушиблись, упав с кровати.

– Было дело.

– Я беспокоюсь за вас, сир.

– Не надо, ибо кому суждено пасть в бою, тому не суждено умереть, упав с кровати, – глубокомысленно изрек Бриан, обнажив в улыбке наполовину заполненный зубами рот. Правда, вскоре улыбка слетела с его губ, будто ее ветром сдуло, ибо особого повода для веселья не было.

Он хорошо помнил тот день, когда пришла весть о кончине короля Харлина, перевернувшая его жизнь с ног на голову. Явившись ко двору, он встретил холодный прием Ее Величества королевы Ады, с равнодушием выслушавшей вести о победах над врагами короны. Посетив могилу короля, Бриан ничего лучшего не нашел, как отпроситься в расположение войска. Три последующих года он провел в сражениях, наводя ужас на степняков, ракушников и хирамцев, не заметив, как за это время растерял остатки былого влияния. Старая гвардия, состоявшая из верных королю Харлину рыцарей, была разогнана, а гвардейцы отосланы в разные концы королевства. Этой участи не избежал и сир Бриан, ибо вскоре после скоропостижной смерти короля Вилфрида, супруга Ее Величества, он был вызван в столицу и предстал перед королевой и придворными. Заявив, что – «королевству нужна свежая кровь», – королева освободила его от должности лорда-командующего, передав ее сиру Мердо. Взамен же он получил должность судьи и был отправлен в Вестхарбор¹¹, ибо «его присутствие в Вестхарборе, – как сказала королева, – как человека с богатым житейским опытом, просто необходимо, дабы ее драгоценный братец, принц Эрик, видел, что о нем не позабыли». Что Ее Величество хотело этим сказать, он так и не уразумел. Прибыв в Вестхарбор, сир Бриан первое время держался от принца в стороне, ибо до конца был верен его отцу, называя принца не иначе, как изменником. Правда, со временем пылкая душа старика оттаяла, и он таки сошелся с принцем, не то от общности судьбы, не то от мудрости, которой преисполняется всякий, кто доживает до почтенного возраста. Так и проживали два изгнанника в одном городе, перекидываясь при встрече парой слов, ничего не значащих и ни к чему не обязывающих. Изредка принц вызывал его к себе, говоря о государственных делах так, будто говорил о чарующей природе Вестхарбора. В такие моменты принц напоминал ему шмеля, облетающего цветы в поисках нектара, ибо перескакивал с одной мысли на другую с такой легкостью, что он терялся в догадках.

– Простите за дерзость, сир, но, вы уже не тот, кем были прежде.

– Ты помнишь, кем я был прежде?

– Нет, сир.

– Если не помнишь, так почему говоришь то, о чем не ведаешь?

– Люди помнят, сир.

– Не пори чушь, сынок, у людей память коротка! Сегодня ты на коне, а завтра, эх…, – выдохнул Бриан, мотнув головой, ибо мысль о потерянных двенадцати годах жизни, проведенных в Вестхарборе, часто забредала в его голову.

Закинув руку на кровать, он неловко приподнялся, как ощутил на запястье руку оруженосца.

– Что, я совсем стар и немощен?

– Нет, сир, просто…, – ответил Реджи и отдернул руку.

– Если нет, так зачем тянешь свои ручонки? – процедил Бриан, ибо терпеть не мог жалости, ни к врагам, ни к самому себе.

– Простите, сир.

Усевшись на кровать, сир Бриан смягчил взгляд и улыбнулся, как порой улыбался его отец, понимая, что излишне суров к своему сыну.

– Отец мне говорил, что жалость подобна смерти.

– Подобна смерти?

– Да, сынок. Жалость, говорил он, сродни врагу, но, не тому, что пред глазами, а тому, что сидит внутри тебя.

– Не понимаю, сир.

– Вот и я не понимал, пока не узрел врага внутри себя, – нижняя губа сира Бриана задрожала. – Однажды, было это за восемь зим до кончины Его Величества, я забрел с отрядом в одно селение, накануне разграбленное хирамцами. Не найдя ни одной живой души, мы собрались уходить, как услышали плач. Три с лишним десятка детей, каким-то чудом избежавшие смерти, прятались в колодце на окраине селения. Вызволив детей, мы продолжили погоню, но не так, как того желали. Дети, будто камни на ногах, задерживали наше продвижение, что стоило жизней многим жителям королевства. Отряд хирамцев, продвинувшись глубоко в дюны, вырезал еще три селения, а воротившись к побережью, сжег дотла один из приморских городков,

уведя всех его жителей в рабство. Теперь, ты понимаешь меня?

– Ваш отец был мудрым человеком, сир.

– Что, правда, то, правда.

Сказав это, сир Бриан прислонился к стене и посмотрел в окно, из которого открывался чудный вид на Вестхарбор, походящий на полумесяц, упавший в сине-зеленое море. Леса Грин Каунтри¹², обступающие город с севера, запада и юга, словно толкали его в объятия Моря слез¹³. Западная окраина города была застроена неказистыми двух- и трехэтажными деревянными домами, в которых проживали бедняки и разного рода сброд, которого всегда полным-полно в любом портовом городке. В срединной части города находились торгово-ремесленные кварталы, примечательные светло-серыми двухэтажными домами с крышами из красной черепицы. Красный цвет у добропорядочных жителей Вестхарбора почитался за цвет удачи и богатства. Северные и южные окраины были заселены рыбаками, будто подтверждение тому – снасти, развивающиеся на ветру у жалких рыбацких хибар. На побережье, усеянном корабельными мачтами, ютились одноэтажные белокаменные дома, принадлежащие знати и купечеству. Скрытые от посторонних взглядов высокими заборами, они отличались от прочих домов Вестхарбора наличием причалов и роскошных садов, запах которых перебивал хвойный запах Грин Каунтри. Среди них затесался и Дом Эдмуна – замок лорда-наместника Вестхарбора и Пяти Островов, Его Высочества принца Эрика Бланчестера. Прежде на месте замка находилось рыбацкое селение, принадлежавшее Державе Пяти Островов¹⁴. Известные разбойным нравом, островитяне, то бишь ракушники, часто совершали набеги на соседние Нортланд¹⁵ и Соутланд, а позже и на Срединное королевство. Дабы пресечь угрозу с востока раз и навсегда, король Эдмун, второй в ряду славных королей дома Бланчестеров, собрал войско и за два дня преодолел семьдесят пять миль, отделяющие Миддланд от восточного

побережья. Возведя на месте рыбацкого селения деревянную крепость, он принялся за строительство флота, с которым затем и сокрушил островную державу. Со временем крепость была снесена, а на ее месте вырос замок, который и положил начало Вестхарбору. Возвышаясь над городом, Дом Эдмуна напоминал собой глыбу в виде правильного треугольника, углы которого были увенчаны башнями. Каждая из сторон башен была обращена на восток, север и юг, олицетворяя собой Державу Пяти Островов и королевства Нортланд и Соутланд, сокрушенные Бланчестерами в пору завоеваний. Завершала образ Вестхарбора песчаная коса, протянувшаяся тонкой белой полоской в девяти милях к востоку от города. Никто не знал ни ее длины, ни ее ширины, ибо каждый божий день береговая линия косы менялась, уподобляясь гибкому телу змеи. Столь переменчивая натура принесла ей славу убийцы кораблей, и подобающее название – Коса смерти. Хирамцы, эти храбрые мореходы, нет-нет да заходящие в прибрежные воды Вестхарбора в поисках легкой наживы, и те обходили Косу смерти стороной.

– Скажи мне, есть ли на сегодня неотложные дела? – спросил Бриан, оторвав взгляд от окна.

– Да, сир.

– И какие же?

– До полудня, сир, у вас аудиенция у Его Высочества, а после полудня вас ожидают на суде.

– Если это неотложные дела, то ты не иначе, как смеешься надо мной.

– Никак нет, сир!

– Дурак, – только и обронил Бриан, после чего сунул ноги в башмаки, поднялся с кровати и направился к выходу. Выйдя на крыльцо, он окинул взглядом лес, глубоко вздохнул и расплылся в улыбке – ради этого изумительного воздуха он и перебрался на Сенную улицу.

Поселившись в Вестхарборе, сир Бриан первое время пребывал в смятении, не зная, куда себя приложить. Хождения по рынкам, да прогулки вдоль побережья довольно скоро ему наскучили, но, в одно прекрасное утро все изменилось. Проснувшись, он ни с того, ни с сего решил подышать лесным воздухом, после чего направил стопы в Грин Каунтри. Чем дальше он уходил вглубь леса, тем больше преисполнялся радостью, вслушиваясь в заливистое пение птиц. Городская суета и шум морских волн, так хорошо ему знакомый с

детства, остались где-то далеко позади, и это не могло его не радовать. В последний раз сир Бриан так радовался в тот день, когда сокрушил у мыса Черепа¹⁶ двухтысячный отряд хирамцев. Было это накануне отзыва в столицу, откуда он прямиком и был отослан в Вестхарбор – город стариков, как зачастую называли его в народе. Не знающий ни лютой зимы, ни утомляющей жары, Вестхарбор был благодатным местом для стариков, мечтающих провести остаток жизни в этом Богами поцелованном городе. Проблуждав по лесу три дня, Бриан воротился в город, продал дом на побережье и переехал на северо-западную окраину, купив двухэтажный домик на Сенной улице, примыкающей к лесу.

«Не будь я судьей, – подумал он. – Я бы не отрывал задницу от стула, глядя на это великолепие».

– Его Высочество будет недовольно, сир, – подал Реджи голос из-за спины господина.

– А я разве говорил, что не пойду на аудиенцию?

– Нет, сир.

– Но, ты подумал о том, верно?

– Да, сир.

– И правильно сделал – к демонам принца!

– Сир, на той неделе вы пропустили аудиенцию у Его Высочества, и…

– Его Высочество, Его Высочество, что ты заладил как попугай!? Ни желаю идти, и точка! Я что, мальчишка, чтоб на задних лапках прыгать пред изменником? Вот я его…

Взметнув кулак, Бриан потряс им над головой, хотя замок наместника находился в другой стороне. Выплеснув злость, он обернулся и посмотрел на оруженосца с усмешкой, затаившейся в уголках его губ.

– Да и времени совсем не осталось, – смягчился он, подняв взгляд к солнцу, стоящему высоко в небе. – До полудня в замок не поспеть, а вот на суд пойду, чего ж не пойти.

Сказав это, сир Бриан, человек слова, в чем был, в том и пошел на Площадь короля Эдмуна – одну из двух площадей Вестхарбора, на которых вершился Божий суд. Завидев непреклонность господина, Реджи ничего более не оставалось делать, как прихватить меч хозяина и следовать за ним. Покинув Сенную улицу, они окунулись с головой в лабиринт улочек, в плену которого пребывала западная окраина Вестхарбора. Как и всякая окраина большого города, она не радовала взгляд, вселяя в души людей одиночество и безысходность. Ветхие, бесформенные дома с плоскими крышами, полусгнившими дверями и окнами с оторванными ставнями чем-то напоминали местных обитателей. Облаченные в лохмотья, они проводили время в пустых разговорах или в бесцельных блужданиях по улицам окраины. Казалось, что в этой части города время остановилось, но не для сира Бриана и его верного оруженосца. Пройдя пару кварталов в юго-восточном направлении, они свернули на запад и через сотню с лишним шагов уперлись в здание из серого мрамора, бывшее ничем иным, как Божьим домом Западного конца Вестхарбора.

Построенный в виде полукруга, Божий дом встречал их главным фасадом, содержащим в себе массивную дверь, обитую железом, шесть глухих арок, расположенных по обе стороны от входа, и ярус внешних галерей-аркад, поддерживаемых колоннами, между которых находились статуи семи воинов, взирающих на Море слез. Олицетворяя собой семь ликов Хептосида¹⁷, воины были вооружены мечами и большими прямоугольными щитами, на которых были выдолблены семь слов: усердие, смирение, умеренность, справедливость, целомудрие, кротость и нестяжание. Наверху фронтона находились статуи черного дракона и создателей Срединного королевства – королей Аргуса и Эдмуна – первый из королей упирался коленом в спину дракона, держа на изготовке меч, а второй вонзал в горло дракона трезубец. К заднему фасаду храма, украшенному горельефом, воспевающим воинскую доблесть создателей королевства, примыкало кладбище, огороженное шестифутовой оградой из красного необожженного кирпича. Устланное белым песком, кладбище являло собой последнее пристанище настоятелей Божьего дома.

Завидев Божий дом, сир Бриан против обыкновения не повел и бровью, хотя терпеть не мог божьих слуг, называя их не иначе, как дармоедами, сотрясающими воздух пустой болтовней. Причиной тому была сутолока, творившаяся у входа в Божий дом. Служители вперемежку с горожанами, явившимися к полудню для поднесения даров Хептосиду, носились взад-вперед, походя на людей, одержимых демонами. Не меньшая суета творилась и у ограды кладбища,

осаждаемой толпой. Наседая друг на друга, люди что-то высматривали, а были и такие, что пытались влезть на ограду. Служители, находившиеся по другую сторону ограды, бранились и били людей палками. Растолкав зевак, сир Бриан пробился к ограде и, не поверил своим глазам: будто поверженные воины, взывающие к Богам о помощи, на белом песке лежали погребальные камни. Служители, те, что постарше, всячески пытались выправить камни, дабы придать им подобающее положение, но все их попытки были тщетны.

«Падут надгробья, – мелькнуло в голове Бриана, вспомнившего древнее, как Срединное королевство, пророчество. – Придет ночь, за ней другая, и взойдет Западная звезда, и восстанут души мертвых, погребенных на дороге скорби. И горе тому, кого ночь настигнет в пути, ибо тьма поглотит его с потрохами. А издохнет последний петух, то пред глазами детей саламандры предстанет войско демонов, ведомое Князем Тьмы…»

Ощутив комок в горле, он отпрянул от ограды и, работая локтями, направился к оруженосцу, не обращая внимания на тычки и ругань.

– Сир, что там? – спросил Реджи.

– Надо навестить капитана Огвула, – сказал Бриан, пропустив вопрос мимо ушей.

– Сир, мы только на той неделе были!

– За неделю, дурак, и окно может занести паутиной, а могилу сорняком и подавно.

– Как скажите, сир.

– Вот и ладно, – сказал Бриан, тяжело вздохнув, ибо каждый раз, когда навещал могилу друга, погребенного на краю леса, он уходил с тяжелым сердцем. Капитан Огвул, с которым он прошел не одну войну, умер от простуды, не протянув и недели после битвы у мыса Черепа.

Потеребив Реджи за плечо, сир Бриан улыбнулся и поспешил дальше. Миновав Божий дом, они довольно скоро вышли к Площади короля Эдмуна. Прежде на ее месте находился военный лагерь, теперь же, окруженная добротными двухэтажными домами, на которых красовались намалеванные вывески, площадь больше походила на рынок, ибо была запружена торговыми лавками, да пришлым людом, снующим взад-вперед в поисках дешевого товара и диковинных безделушек. Круглая, будто колесо, площадь напоминала солнце, лучи которого терялись в небесной синеве, но, вместо синевы была паутина из черных улочек, куда не проникали, ни крики из толпы, ни предсмертные вопли преступников, казнимых именем Ее Величества. В народе Площадь короля Эдмуна называли Площадью возмездия, ибо мало кто избегал сурового приговора трех господ. Пробравшись сквозь толпу, они оказались посреди площади, в плотном тройном кольце копейщиков. Невозмутимые, будто статуи, с равнодушием взирающие на череду дней, следующих друг за другом в бесконечном беге, они стояли с высоко задранными носами. Не будь доспехов, да копий, устремленных острием к небу, их можно было бы принять за придворных Ее Величества – столь же далеких и недоступных, как звезды в ночном небе Миддланда.

– Сир, – кивнул мужчина с пшеничными усами, восседающий за широким дубовым столом.

Невзрачный, как осенний день на просторах Великой равнины¹⁸, он был никем иным, как Кортни Джонсом, старейшиной Западного конца Вестхарбора. Серое, как пепел, лицо Кортни было усеяно редкими морщинами, от чего могло показаться, что он пребывает в зените лет. Но, это было не так, ибо сиру Бриану и брату Анхелю он годился в сыновья, а причиной морщин были многочисленные заботы, свалившиеся на его голову за последний год. Владея двумя десятками галер, Кортни в последние месяцы только и помышлял о том, как заняться более надежным делом, нежели перевозка шелка и специй из Хирама. Ракушники, хозяйничавшие в водах Знойного моря, грабили любое судно, идущее из Хирама в Вестхарбор. Прилагали руку к грабежам и хирамцы, ни в чем не уступающие ракушникам, разве что в отсутствии границ жестокости, нередко пуская корабли на морское дно, а их экипажи на корм акулам. Если другие шли на большие траты, нанимая охрану для своих караванов, то Кортни, известный скряга, не желал тратить ни пенса, каждый раз уповая на Богов. Об этом знал и сир Бриан, с большим презрением относящийся ко всем, кто клал жизнь ради золота. Ничего не ответив, он прошел за стол и плюхнулся в кресло с высокой спинкой. Положив руки на широкие подлокотники, Бриан повернул голову влево и усмехнулся, ибо кресло настоятеля Божьего дома по обыкновению пустовало. То, что божий слуга запаздывал на суд, было в порядке вещей. Как зачастую брат Анхель любил говаривать – «Божьи дела куда важнее

дел людских».

– Вижу, сир, утро выдалось тяжелым, – сказал Кортни как можно

равнодушнее, скосив глаза на сира Бриана, больше походившего на простолюдина, нежели на судью.

На Бриане была просторная белая рубаха, кое-как заправленная в широкие штаны из черной шерсти, а башмаки, надетые на босую ногу, и вовсе смотрелись несуразно, ибо были на два размера больше ноги. Не в пример хозяину, Реджи выглядел элегантно, ибо его костюм состоял из приталенной серой куртки, синих чулков, коричневых бархатных туфель и короткого плаща из бурого сукна, на котором красовался шествующий белоснежный горностай. То был герб сира Бриана, полученный его предками за особые заслуги перед домом Бланчестеров. Что до Кортни, то он выглядел настоящим щеголем. Полукруглый зеленый плащ, небрежно накинутый на плечи, открывал посторонним взорам ярко-пурпурную рубаху с золотой каймой, будто хозяин нарочито желал подчеркнуть свое положение. Подтверждением тому была и золотая брошь в виде бегущего оленя, удерживающая плащ на плечах старейшины. Большая, размером с кулак, она смотрелась ярким пятном на костюме Кортни, от чего могло показаться, что не брошь удерживает плащ на его плечах, а наоборот, плащ удерживает брошь на его груди. Ноги старейшины, перевязанные шелковыми лентами, поражали буйством красок, ибо несли в себе все цвета радуги. Единственное, что выбивалось из общего ряда, так это черные туфли с загнутым кверху острым носком.

– Утро как утро, – отозвался Бриан, при словах которого Реджи, стоящий чуть в сторонке, улыбнулся, ибо понимал, что господин еще пребывал в дурном расположении духа, причины которого он не знал и знать не хотел.

Попав в оруженосцы, он первое время изнывал от склочного нрава господина, но, со временем привык к старику, которого принимал не иначе, как отца, которого никогда не знал, как, впрочем, и матери, будучи подброшенным на порог одного из богатейших домов Вестхарбора. Попал же он к нему по счастливой случайности – отец сира Бриана был дружен с хозяином дома, в котором и прошли детские годы Реджи.

– Если брат Анхель увидит вас в таком одеянии…

– К демонам брата Анхеля!

– Он непременно донесет Его Высочеству.

– Да хоть Ее Величеству!

Поерзав в кресле, Бриан нахмурился и устремил взгляд на шумную процессию, показавшуюся со стороны леса. Люди в серых мешкоподобных одеяниях, все, как на подбор – молодые и рослые – пробирались сквозь толпу, прокладывая путь двухфутовыми палками. В середине процессии следовал брат Анхель – высокий старец с посохом, на котором было белое одеяние с пурпурной каймой, каскадом ниспадающее на мостовую. Добравшись до судейского стола, брат Анхель, ничего не говоря, прошел к своему месту, а служители Божьего дома встали за его спиной.

– Приветствую вас, Ваше Преосвященство! – подобострастно поприветствовал брата Анхеля старейшина Джонс, растянув в улыбке рот.

Но, брат Анхель, будто набрав в рот воды, на приветствие не ответил. Его надменное, гладко выбритое лицо будто говорило, что ему нет чести говорить с человеком низкого происхождения, и то была правда. Крестьянин в седьмом поколении, Кортни прервал семейную традицию, перебравшись из южных окрестностей Миддланда в Вестхарбор, где занялся торговлей, да столь успешно, что со временем стал владельцем полусотни лавок и небольшой торговой флотилии. Впрочем, столь выдающиеся успехи старейшины брата Анхеля нисколько не впечатляли. Его тонкие, поджатые губы с опущенными уголками вкупе с острым носом и саркастической улыбкой на губах выдавали в нем человека сухой души.

– Ваше Преосвященство, – обратился к брату Анхелю один из служителей, отличавшийся от прочих рыжей шевелюрой, пустым взглядом и козлиной бородкой. – Прикажите начинать?

– И как можно скорее, – ответил брат Анхель, после чего служитель поискал кого-то в толпе взглядом, а найдя его, махнул рукой.

При виде палача и дюжины людей, появившихся в окружении копейщиков со стороны южных кварталов, толпа загудела, как пчелиный улей.

– Что, куда-то спешишь, брат Анхель? – поинтересовался Бриан.

– Дела божьи не требуют отлагательств, сир Бриан, – ответил брат Анхель.

– Если бы Боги знали, чем вы, божьи слуги, занимаетесь, то они бы брюхо надорвали от смеха!

При этих словах служители зашевелились, обменявшись

взглядами, а кое-кто набрался смелости и сделал шаг, держа

наперевес палку, будто намереваясь наказать наглеца должным образом. Но, стоило брату Анхелю поднять руку, как гнев улегся и служители взяли себя в руки.

– Вижу, сир Бриан себе не изменяет – ворчит на весь белый свет, будто он его недостоин.

– Не знаю, как насчет всего света, но, вот насчет вас, божьих слуг, у меня отдельное мнение.

– Если скажу, что мне не столь интересно твое мнение, я не закрою тебе рот, верно? Если так, говори, не бойся, мои уши все стерпят.

– Право, ты глупец, раз думаешь, что Бриан Донокан, лучший воин Его Величества, кого-то боится на этом свете!

При словах о Его Величестве сир Бриан выпрямился, словно узрел перед собой образ покойного короля Харлина.

– Да нет, это ты глупец, живущий вчерашним днем.

– Я глупец!? – возмутился Бриан, привстав из-за стола.

Упершись руками в стол, он смотрел на божьего слугу, с трудом удерживаясь, дабы не помять ему бока. Но, тот не выказывал не малейшего беспокойства. Склонив голову на бок, брат Анхель не отрывал взгляда от процессии во главе с палачом. Пройдя через оцепление, палач – мужчина с голым торсом и красным колпаком на голове – остановился у плахи, наклонился и одним рывком выдернул из нее топор с длинной рукоятью. Завидев это, толпа взревела, предвкушая начало представления. Дотронувшись до лезвия топора, палач прошелся по нему большим пальцем, из которого тут же хлынула кровь, при виде которой толпа завизжала, как девка, пребывающая в плену демонов, и поддалась вперед, норовя смять оцепление. Но, копейщики удержали толпу, подтвердив серьезность своих намерений копьями, нацеленными на простолюдинов. Возложив топор на плечо, палач повернулся к преступникам и, одного за другим пометил кровью, нанеся ее на лоб. То было печатью смерти, как любили поговаривать в народе.