Агата Санлайт
Защитники

Пришлось выпить апельсиновый нектар, чтобы хоть немного промочить горло.

Беркут молчал, смотрел и не двигался. Кажется, он даже не шелохнулся с момента моего признания…

Я тоже впала в какой-то ступор. Напряжение повисло в воздухе, и я совершенно не знала, что с этим делать. Больше того – чудилось, что и Беркут не знает.

Поэтому я выдала первое, что пришло в голову.

– А ты хорошо плаваешь?

Беркут вскинул бровь от такого резкого поворота беседы. В глазах его заплясали чертята.

А затем Борислав вдруг поднялся, схватил меня и прыгнул со мной в воду.

– А давай проверим!

Глава 6

Беркут

Если бы кто-то сказал Беркуту «все под контролем», что он будет резвиться в бассейне, как ошалелый подросток, кричать от восторга и брызгаться влагой… Наверное, он послал бы этого дебила к психиатру.

А сейчас ему самому не помешал бы грамотный специалист в этой области.

Потому что Беркут, как полный идиот, реально велся на подначивания Али. «А так можешь?», «А так?» и пытался что-то ей доказать. Нырял до дна, стремительно доплывал до середины бассейна, где уже стоял. Накрывал ласточку веером брызг. И прыгал в бассейн, «чтобы поменьше плескаться», пока ласточка отслеживала – сколько брызг он поднял.

Да-да! Беркут «все под контролем» проделывал все это вслед за ласточкой, а потом они вместе хохотали и продолжали резвиться как дети.

И самое поганое, что Беркут провел бы так еще неделю. Буквально не вылезая из воды.

И он, мать твою, был настолько счастливым, наполненным этим ощущением: жизни, радости: незамутненной и чистой, что еще немного – и просто взорвался бы.

Растекся восторженной лужицей наслаждения.

Аля сама не понимала какая она. Как повезло любому мужчине, чья линия жизни соприкоснулась с ее линией судьбы.

Ее детская непосредственность, истинно женская проницательность, когда даже Беркута она видела буквально насквозь, читала, как открытую книгу и ее заряд сексуальности могли до отказа наполнить жизнь любого мужчины.

Насколько выяснил Беркут, ее бывший муж после развода не вылезал из попоек. И он отлично понимал этого дебила, умудрившегося испортить отношения с такой женщиной. Тут не только в алкогольную яму, тут в петлю полезешь. И то не поможет.

Ну а к концу их развлечений, когда Аля и Беркут, хохоча, усталые вылезли из бассейна, Борислав сорвался.

Подскочил и поцеловал ее. Пленив, сковав своими руками.

И поначалу это был скорее невинный, восхищенно-благодарный поцелуй за то, что подарила ему эти мгновения. Вырывала из серости жизни, впрыснув в нее столько красок, звуков и света, что как бы не сойти с ума от этой инъекции.

Но затем Беркут понял, что не рассчитал мощь собственной неудовлетворенности именно этой женщиной и свою силу воли.

Стоило распробовать ее нежные, теплые губы. Проникнуть языком ей в рот и ощутить тепло, легкое сопротивление, дыхание рот в рот…

И все. У Беркута снесло крышу.

Теперь он снова сходил с ума. Только уже совсем по-другому.

Что-то животное, одновременно плотское и по-мужски хозяйское вырвалось на волю.

Беркут прошелся пальцами по телу ласточки, и она схватилась за его плечи, словно искала точку опоры. Борислав уселся на лежак, расположив Алю на своих коленях, лицом к себе.

Фактически она сидела на его каменном стояке, который аж вздрагивал от каждого удара бешеного пульса.

Было больно и так приятно… Впервые Беркут испытывал нечто подобное. Переживал, смаковал, прочувствовал.

Купальник Али он снял на раз. И сразу же втянул в рот один из ее сосков. Аля царапнула спину Беркута и выпрямила спину. Борислав поиграл со вторым соском, жмурясь от удовольствия, не в силах остановиться. Лизнул солоноватую после бассейна кожу и ощутил какая же она глянцевая. Прохладная. А ему так не хватало сейчас этой прохлады!

Кровь шумела в ушах, на висках выступила испарина напряжения. Беркут из последних сил пытался продлить предварительные ласки. Стискивая зубы до хруста и ощущая, будто ему кислород перекрыли. И он знал, как вернуть себе дыхание.

Чуть приподнял Алю и попытался стянуть плавки. Однако влажная ткань прилипла к коже намертво, и Беркут плюнул. Освободил внушительное свидетельство своего желания и вошел, чувствуя какая же она тесная. Слишком тесная для женщины, которая уже знала мужчину. Как же сладко было протискиваться, до конца, до упора и затем повторять это движение.

Аля откинулась назад, и ее груди подпрыгивали от бешеных толчков Беркута. Это тоже так заводило! Они были тяжелые и одновременно достаточно подтянутые.

Тонкую талию ласточки Беркут почти обхватывал руками. От мысли какая же она хрупкая, какая нежная и лакомая, в паху сводило спазмом и Борислав лечился, снова и снова толкаясь.

Когда они с ласточкой одновременно пришли к пику, она замерла, сильнее обняв Беркута, и он притянул ее, поцеловал так, словно не мог выразить благодарность иначе.

А потом опрокинул на лежак, наконец-то, победив влажные плавки.

* * *

Аля

Я понятия не имею – почему отдалась Беркуту.

Я вообще в тот момент не думала.

Вот мы резвимся в бассейне. Шутим, смеемся, играем друг с другом, как заведенные. Словно вообще впервые увидели подобное развлечение.

А вот я уже сижу верхом на Беркуте и не могу остановиться.

Происходящее кажется таким… Ярким, острым, что хочется закрыть глаза и смаковать его вкус… и одновременно таким естественным…

Не знаю, когда этот ток между нами спаял наши тела намертво.

Так, что все вопросы, сомнения и запреты просто выветриваются из головы.

Остается только Беркут. Его каменное возбуждение. Его жажда моего тела. Такая что… ухх… Он будто вообще женщин никогда не видел.

Я знаю о его опыте и это еще больше кружит голову.

Беркут издает гортанные звуки: нечто среднее между рычанием и стонами наслаждения.

А я… я просто получаю удовольствие от нашей близости.

От того, как тело резко охватывает судорожное напряжение и затем наступает блаженная расслабленность. До неги, до какого-то невозможного мига, когда вдруг земля и небо меняются местами. И… нарастает внизу томление…

После первого оргазма меня потряхивало еще несколько секунд. А Беркут вдруг уложил меня на лежак и, сбросив плавки окончательно, навис сверху.

С каменной эрекцией!

Заметив мое к ней внимание, Беркут усмехнулся.

– А я говорил, что никогда так не хотел женщину. Чего удивляешься?

Я усмехнулась.

– Уже не удивляюсь.

Он довольно провел языком от моей груди ниже и ниже… поиграл там, где собирался тугой узел и стекалось тепло. Я выгнулась и издала стон. Беркут снова довольно усмехнулся:

– Лучшее, из всего что ты сегодня сказала!

– Шовинист! – пискнула я.

И Беркут вошел в меня снова, сразу на полную длину.

Двинул бедрами, словно пытался устроиться получше, и мы начали двигаться в унисон. Чуть медленней прежнего, смакуя происходящее. Одновременно трогая друг друга руками везде, не останавливаясь и не замедляясь. Потому, что прерваться казалось просто немыслимо.

Казалось, нет ничего более правильного и необходимого, чем принадлежать Беркуту.

Я еще никогда подобного не испытывала.

Переживания, эмоции, ощущения захлестнули и закрутили, как девятый вал неопытного пловца.

Но затем я словно выныривала и делала жадный, первый глоток воздуха. И передать это чувство наполнения чем-то жизненно-важным, вперемежку с облегчением… наверное, просто невозможно.

Беркут вымотал меня до предела. Я просто растеклась по лежаку безвольным расслабленным куском плоти.

И только тогда он остановился. С минуту смотрел на меня с каким-то значением. Чуть прищурился и впивался в лицо взглядом. Ковырялся там. Будто собирался что-то понять. Опять разбирал меня: мимику и мое нутро на составляющие части. Чтобы каждую изучить под микроскопом своего неусыпного внимания.

Но затем вдруг поднял, закинул на плечо и двинулся к двери в душевую.

Мы мылись молча, пока Беркут нежно гладил меня, время от времени словно инстинктивно касаясь губами: виска, плеча, щеки… Опасно приближался к губам и едва ощутимо их касаясь, отстранялся, будто обжегся.

А когда мы завершили моцион, Беркут вылез первым, протянул мне полотенце, и обвернув другое вокруг своих бедер, заявил тоном, не терпящим возражений:

– Я жду тебя на ужин, через сорок минут. В моей комнате. Ирине все принесут в ее новое жилище.

Я даже не успела возразить или хотя бы возмутиться тем, что этот мужчина снова сел на любимого конька – всеми управлять и рулить.

Однако Беркут вдруг опередил град моих возмущений.

– Извини, Аля. Привычка. Давай вместе поужинаем?

И вроде ничего особенного он не сказал… Но у меня в груди екнуло и предательские мурашки побежали по коже так, что даже махровое полотенце не избавило от ощущений.

– Ну так что скажешь? Пожалуйста…

Это слово вбило последний гвоздь в гроб моего феминизма и возражений. Они там вместе и задохнулись. Без кислорода эмоций, которые их подпитывали.

Потому что Беркут повалил все мои сомнения на лопатки.

Он не умел просить, я это видела. И извиняться Борислав не привык тоже.

– Я приду, – иначе ответить я уже просто не могла.

Никак.

Беркут улыбнулся совсем иначе, чем прежде. Как мальчишка, получивший на Новый год велосипед, о котором просил Деда Мороза. Он ощущает не столько радость от подарка, сколько причастность к чему-то большему, к чуду… что ли…

Оно шуршит на пальцах вместе с упаковкой, похрустывает во рту печеньем и пахнет мандаринами…

С этим выражением лица Беркут двинулся к двери и чуть не впечатался в ее край. Еще минута – и его бедро встретилось бы с металлической ручкой. Я собиралась окликнуть Борислава. Но он притормозил, усмехнулся и развел руками: мол, ну вот так ты на меня действуешь. Чего уж?

И вышел из душевой.

* * *

Беркут

Беркут еще никогда не менял собственных решений. Потому что неизменно все долго обдумывал и действовал не наугад – четко по плану.

И вот он испытывал все прелести женского ПМС, хотя ничего подобного у мужика не должно быть.

Метался от одного решения к другому, бросался из одной крайности в другую.

Несколько раз Беркут почти переслал Але аудио сообщение от Алексея.

Чтобы ничего не пояснять, не отвечать на вопросы, каждый из которых словно ножом по сердцу. Чтобы не сомневаться – в каком виде подать информацию.

И всякий раз перед нажатием кнопки «отправить» Беркут все удалял, потому что его внутренние часы вдруг запускались с невиданной скоростью. Он снова понимал: до ухода Али в таком случае – один день. Один! День!

И это совсем не помогало поступить правильно.

Если бы она дала знак, сказала что-то такое… Намекнула, что все равно готова остаться. Под совершенно любым благовидным предлогом.

Даже глупым, даже надуманным. Беркуту было плевать. Это не имело значения. Он даже заморачиваться не стал бы. Главное – она останется. А вместе с ней останется это ощущение – дыхания вдосталь, до головокружения, до ощущения внутреннего переполнения.

И жизни, что струится по венам, охватывает и уже не уходит.

Жизни, которую она дарила.

Он сам не понял, даже не уловил, в какой момент слово «жизнь» стало синонимом присутствия Али. И с каких пор ее отъезд с выполнением четвертого требования их договора «не преследовать и не домогаться» приравнивается к смерти всего лучшего для Беркута.

Но именно так: остро, болезненно, и отчетливо чувствовал ситуацию Борислав.

Поэтому сообщение так и осталось неотправленным.

Он решил поговорить с Алей за ужином. Начистоту. Без экивоков и социальных танцев с препятствиями.

Так, как он умел разговаривать.

И если окажется, что у него есть шанс оставить ее, даже после сообщения, что проблемы с бандитами улажены – выложить все начистоту.

А если нет… тогда придержать информацию до наступления лучших для Беркута условий.

Еду он заказал еще по дороге с последней деловой встречи в агентстве. Из ресторана с морепродуктами. Потому что, судя по сведениям Алексея, Аля с подругой любили подобную кухню.

Сам Борислав предпочитал хороший стейк. Но ради Али готов был жевать даже резину и запивать ее машинным маслом. И, вероятно, даже дискомфорта не почувствовал бы. Ни на секунду.

Слуги сервировали стол в рабочей комнате Беркута, пока тот в соседней комнате боролся с очередным приступом собственной неуверенности.

Потому что сталкиваться с подобным чувством было внове для Борислава.

Он не знал, что с этим делать и как с этим бороться.

Беркут минут пятнадцать выбирал себе одежду для ужина. Для домашнего ужина, мать твою!

Ужина вдвоем с женщиной, даже без выхода в свет.

Он копался в гардеробе так, словно планировал, как минимум, широкую презентацию.

Хотя, нет! Даже в таком случае, Беркут не посвящал столько времени своему внешнему виду.

Пиджак, рубашка, классические брюки выглядели слишком пафосными и церемонными.

Джинсы и футболка – слишком простоватыми, если не сказать – затрапезными.

Все было не то и не так…

А когда, наконец, Беркут остановился на черной рубашке навыпуск и джинсах почти брючного кроя, дверь его апартаментов хлопнула. Борислав быстро вышел из гардеробной, рукой приглаживая волосы.

И замер. Будто получил удар ниже пояса. В принципе, почти так оно и случилось. Хотя Беркут еще недавно готов был поклясться, что выжал себя до предела, занимаясь сексом с этой женщиной.

Но сейчас… сейчас она была само соблазнение. Или Беркуту только так показалось?

Наверное, он просто совсем потерял голову и оставалось лишь с этим смириться.

Аля мялась возле дверей.

В длинном красном платье-сарафане. Вроде бы почти простом, уличном, не вечернем и даже не коктейльном. Но квадратное декольте подчеркивало высокую пышную грудь. Сборки до талии – изящность фигуры. А пышные рукава тонкие запястья.

Обычно Беркут редко обращал внимание на руки женщины. Оценивал грудь, бедра, ноги, талию.

Но сейчас его взгляд так и лип к аристократически длинным, узким ладоням Али.

И – самое интересное – даже без маникюра, с аккуратно обстриженными ногтями они выглядели совершенными.

Следующим ударом по либидо и чувствам Беркута стал легкий макияж Али. И вроде бы опять ничего ведь особенного. Чуть подчеркнуто там, слегка здесь.

Но кожа ее казалась еще более свежей, сияющей. А глаза просто огромными, глубокими. В таких утонуть – раз плюнуть. А вот выплыть и найти крохи мыслей – еще как непросто.

Беркут прямо завис, как компьютер, не в силах переварить поступавшие данные.

Потому что они еще поступали.

Волосы Али волнами спадали на плечи. Местами еще чуть влажные, сразу напоминающие о том, как они в бассейне… резвились будто восторженные дети и… восторженно занимались другим. Любовью. Отдались безумию страсти.

В чуть приглушенном освещении волосы Али казались красноватыми.

Беркут даже не сразу понял – почему она мнется и не проходит в комнату.

И лишь потом Аля все же спросила:

– Эм? Что-то не так?

– Не так? – Беркут искренне удивился. Что вообще С НЕЙ может быть не так?

– Ну вы так смотрите…

– Прикидываю, не начать ли пить бром регулярно… Ты слишком соблазнительна. И не поручить ли ближайшие дела заместителям. Потому что важные деловые переговоры и мысли о том, как бы поскорее встретиться с женщиной – крайне неудачное сочетание.

Аля покраснела и опустила глаза, становясь ее более прекрасной, нежной, непосредственной как в бассейне.

Поборов желание схватить ее, усадить на колени и самому кормить, Беркут прокашлялся и жестом пригласил ласточку к столу.

* * *

Аля

Я вертелась перед зеркалом, как девчонка, и просто не могла прекратить улыбаться.

Вспоминалась Элиза Дулитл из бессмертной «Моей прекрасной леди». Как она танцевала на первом своем балу и как восторженно кружилась по возвращению. Вальсировала в ночной рубашке и пела, пела и еще раз пела.

Кажется, мой бал начался еще в бассейне и сейчас стихийно продолжался.

Не знаю, что на меня накатило. Проблемы временно отошли на второй план.

Я собиралась, словно на светский раут, где нужно соответствовать шикарному спутнику.

Меня прямо распирало от восторга, потряхивало от волнения, и хотелось поторопить мгновения.

Я пришла к Беркуту минута в минуту. Его даже в комнате еще не было.

Думала – выйти и зайти чуть позже. Чтобы не выдавать своего нетерпения.

Но Борислав выскочил из соседней комнаты, и мы застыли друг напротив друга.

В воздухе повисло такое напряжение… Казалось – малейшая искра – и все, пожар.

Сгорим дотла в пламени эмоций.

Было неуютно и странно. И одновременно изнутри поднимался, завладевал всем моим существом азарт, смешанный с этим забытым, потерянным в молодости чувством – ура, я прекрасна и интересна красавцу мужчине.

Казалось, Беркут умудрился за день содрать с меня все наносное, все то, что налипло со временем, позволив нутру вырваться на свободу.

Вначале я активно сопротивлялась, было немного больно и неприятно. Но потому вдохнула полной грудью… И… получила огромное удовольствие.

Какое-то время мы оба молчали.

А потом Борислав пригласил к столу. И я насладилась чудеснейшим ужином. Потому что, как выяснилось, ужасно проголодалась во время наших игр в бассейне и последующих игр на лежаке. Уже совсем другого, взрослого толка.

Ммм… Лобстеры буквально таяли во рту. Запеченные кальмары оказались сытными и тягучими. Креветки – нежными и слегка пряными.

Борислав ел тоже. Но больше наблюдал за мной.

Кажется, я начинала привыкать к тому, что он словно всякий раз меня изучает. Как некий объект, смысл которого непременно нужно разгадать ученому. Он вертит его так и сяк, берет пробы, проводит анализы.

И всякий раз делает очередные выводы.

Когда я перешла от еды к нежному, ванильному чизкейку, Беркут, наконец-то, заговорил более длинными предложениями, нежели «вот это попробуй», «давай доложу», «держи чай».

– Тебе у меня нравится? – мне показалось, что он начал издалека, чтобы подвести беседу к какому-то более важному, существенному вопросу.

– Да. У тебя, правда, здорово.

– Ты успокоилась?

– Не то слово. А где Риан?

Я вдруг поймала себя на том, что не задумывалась, где мой сын и что с ним. В полной уверенности, что под защитой Беркута ему совсем ничего не грозит.

– Твоя тетя решила собрать его по-серьезному. Моим ребятам помочь не дала. Так что за ним заедут… – Беркут взглянул на часы. – Уже заехали. Через час примерно они с Майей уже будут тут. Надеюсь, ты не переживала?

Я повела плечом и призналась, как на духу.

– Почему-то я искренне поверила, что ты убережешь моего сына от злодеев и даже не переживала.

– Почему-то? – прищурился Беркут.

– Да.

Он откинулся на спинку стула и изучал меня, молчал, только продолжал щуриться.

Казалось, Беркут хочет сообщить мне нечто важное. Но то ли не знает – как, то ли сомневается – стоит ли вообще это делать. От этого вывода мне стало немного не по себе, и я взволнованно спросила:

– Что-то не так? С теми ублюдками? Не все гладко?

Беркут мотнул головой и опять провел рукой по волосам.

– Все хорошо. Более чем. Процесс идет. Ублюдки сейчас не опасны. Если их не выпустят под залог, можно забыть о них навсегда.

– А их дружки?

– Мы на них столько нарыли, что они даже не сунутся.

– Вы уверены?

– Да.

Беркут словно собирался сказать что-то еще. Но остановился. Опять буравил меня пронзительным взглядом, ковыряясь в каждом мускуле лица в поисках каких-то ответов.

– Э-э-э… А когда решится вопрос с залогом?

Беркут сжал кулаки, разжал и раздраженно выбросил салфетку, которая после его движения превратилась в мятую тряпицу, к тому же еще и влажную. У него на нервах вспотели руки? Почему? Я не понимала.

Всматривалась в глаза Беркута, его лицо, и пыталась разобраться, что происходит.

Расстроенным или испуганным он не выглядел. Скорее слегка обескураженным, оглушенным, я бы сказала. И мне даже в голову не приходило, что может довести этого железного мужчину до такого необычного для него состояния.

Губы Беркута слегка поджались и вытянулись в жесткую линию. Брови сдвинулись к переносице.

– Я не понимаю. Что не так? – спросила я, усиленно пытаясь разгадать этот ребус и одновременно ежась от страха.

Да что происходит, черти забери?

– Аля. Я ведь сказал, что ты под защитой. Твой сын и подруга тоже. Что заставляет тебя сомневаться?

– То как ты реагируешь на мои вполне естественные расспросы!

Да. Я тоже умею идти напрямик и никуда не сворачивать с темы диалога.

Беркут поморщился, насупился и выдержал паузу.

Налил себе соку. Я уже поняла, что это был его способ протянуть время и все, что нужно, хорошенько обдумать. И если раньше Беркут расслабленно потягивал напиток, теперь он глушил стакан за стаканом, как и в нашу первую встречу. И это опять же наводило меня на мысль, что в голове этого мужчины усиленно идет какой-то важный мыслительный процесс.

– Залог… – спустя какое-то время протянул Беркут. – Нам еще не назначили судебное заседание. Вероятно, через неделю или две.

– А пока эти гады будут под стражей?

– Конечно! – Беркут сказал это с таким облегчением, словно самый пик риска нашего диалога пройден и можно слегка отпустить удила.

Хм… Интересно. И непонятно…

Заседание и арест гадов. Заседание… арест…

Что такое между ними, что заставляет мозг Беркута превращаться в машину для вычисления моих реакций?

Что между этими двумя темами так его задевает? Напрягает?

* * *

Беркут

– А давай я пока покажу тебе фронт работ? – вырулил на другую трассу беседы Беркут.

Аля кивнула и медленно встала, все еще поглядывая на него с затаенным вопросом.

Да, мать твою! Он не в своей тарелке! Потому что пришлось ей солгать.

Вообще-то Беркут заготовил целый каскад вопросов, чтобы подвести Алю к главной теме – как ей хорошо у него, с ним и вообще зачем отсюда уезжать.

Но почему-то спасовал в самом начале.

В мозг ввинчивалась мысль «Что, если она скажет, что уедет?», «Что, если она все равно захочет уехать?»

У Беркута не оставалось ни времени, ни аргументов, чтобы это исправить.

И он скормил Але ложь под чай с шиповником и чизкейк.

Поэтому ему срочно требовалось отвлечься и ее отвлечь от неприятной темы.

Врать ласточке было все равно, что врать матери, которая тебя ждет и любит, что не можешь приехать по причине большой занятости. Тогда как, на самом деле, ты просто не хочешь сейчас с ней общаться. Не то настроение, не тот случай.

Беркуту требовалось забыть о своем поступке и перевести внимание Али на что-то другое, пока вина грызла изнутри, обильно поливая все ядом раскаяния.

Однако отвлечься получилось на удивление быстро.

Ласточка разглядывала пристройку к дому: стены, высокие потолки, полы и засыпала Беркута вопросами, которые еще ни один дизайнер ему не задавал.

– Скажите, что именно вам нравится в своем доме? Уют? Красота? Эффектность? Утилитарность?

Вы хотите, заходя сюда, релаксировать или, наоборот, собираться для дел?

Какие цвета в одежде вы предпочитаете?

Многие ее вопросы Беркут просекал сразу и даже удивлялся – почему другие дизайнеры подобным ни разу не интересовались. Другие же оказались ему внове.

А еще ему очень нравилось наблюдать за тем, как Аля работает. Было в ней что-то такое, чего он раньше не видел ни у кого на службе. Лицо светилось, задумчивое выражение сменялось искренне заинтересованным. Слабая улыбка то и дело мелькала на губах.

Беркут прямо залюбовался.

И если раньше он четко понимал – хочу ее. То теперь он понимал еще: Какая же она! И слов дальше не находилось. Только грудь распирало от эмоций, а руки сами собой просились, чтобы обнять Алю. Погладить. Просто взять за руку.

Вот уж никогда не подумал бы Беркут «все под контролем», что можно испытать потребность в таком контакте. Желать этого даже больше, чем выгодной сделки!

Однако Аля следила за каждым его жестом. И стоило Беркуту слишком приблизиться, ласточка моментально отодвигалась. То ли инстинктивно, то ли нарочно.

И это вновь выбивало у Борислава почву из-под ног.

Беркут помнил, как ласточке нравились его касания там, в бассейне. Так что сейчас, мать твою, изменилось? А потом эта зараза скажет, что это он, именно он, слишком много думает о ее теле!

Беркуту почему-то до жути было неприятно, что он устраивал Алю в постели и не устраивал в других видах жизни.

Хотя до этого момента только первое и интересовало Борислава в случае его женщин.

Однако они очень увлеклись.

Беркут просто общением с Алей. Причем, настолько, что раскрывал даже свои потаенные секреты. Что он любит отдыхать в полутемном помещении, с приглушенными тонами и неяркой подсветкой. Что всегда встает спозаранку и гуляет в лесу, чтобы ощутить новый день. Даже зимой, когда трескучий мороз азартно щелкает пешехода по носу.

Аля ушла в работу по самую макушку. И Беркут понимал, что попал в яблочко. Работа была для Али хобби и любимым занятием одновременно. Она погружалась в него с головой. Наверное, поэтому так многого и добилась.

Наверное, они провели бы тут львиную долю вечера, если бы у Беркута не пиликнул вотсап.

Аля подняла на него глаза, словно сразу поняла – о чем речь.

Беркут улыбнулся. Что ж. Хоть какое-то взаимопонимание.

– Приехал твой сын! – довольно сообщил он.

И Аля рванула к дверям, а уже через несколько минут они с Рианом обнимались в гостиной Беркута.

Ребенок жевал чизкейки, твердо поклявшись, что ужинал и достаточно поел «серьезной еды», как выразилась ласточка. А она… она вся преобразилась.

Казалось, лицо ласточки сияет. Она смотрела на мальчика такими глазами… Беркут редко видел такое выражение глаз у женщин. Но сразу вспомнил про свою мать. Когда взгляд согревает, как солнышко даже в самый пасмурный непогожий день и обещает, что все будет хорошо.

Да, понимаешь потом, что не будет.

Но эти мгновения, эти невероятные минуты переоценить нельзя и нельзя вернуть.

Беркут смотрел на Алю и словно перехватывал часть ее настроения. Наполнялся каким-то всеобъемлющим, сметающим все на своем пути и одновременно тихим и мирным счастьем.

Оттого, что она рядом и она счастлива.

Было непривычно, немного страшно. Потому что близость Али, их отношения с Беркутом казались слишком зыбкими, непрочными и непонятными. Но все равно было хорошо.

Очень хорошо. По-настоящему.

Риан очень походил на Алю. Большие глаза, раскосые, красивые, мелкие, аккуратные черты лица. Но вместе с тем крепкое мальчишеское тело обещало, что вырастет этот парнишка высоким и сильным. Короткий ершик темных волос с рыжим отливом прямо намекал на мамину шевелюру.

Мамин сын, как ни крути.

Тетя Риана вскоре появилась на горизонте. Вместе с Ириной.

Видимо, разложила вещи в гостевой комнате. Беркут поселил ее на третьем этаже, рядом с вороной.

Чтобы никто не суетился на одном этаже с ним и ласточкой.

Аля больше не возражала. Почему-то, на сей раз, у нее не возникло вопросов.

И Беркута это порадовало больше, чем все успехи в бизнесе за последние годы.

Он буквально внутренне ликовал. Закричал бы и забил себя в грудь как Тарзан. Если бы это не выглядело так глупо и неуместно.

– А можно нам в бассейн? – спросила ворона так, словно уточняла – не остались ли там следы бурной страсти Беркута и Али.

Нет, не остались. Служанки давно навели порядок.

– Конечно, идите. И спрашивать не надо! – улыбнулся Беркут.

А Риан аж подпрыгнул:

– Я тоже хочу в бассейн! Хочу!

Беркут посмотрел на Алю. Та развела руками: мол как можно отказать этому чудесному сорванцу. И произнесла:

– Ну пошли, разберем твои вещи и найдем плавки.