Борис Зыков
Собрание Ранних Сочинений
О СТАРЫХ ДЕВАХ
«Старые девы» бывали во все времена. Только «старость» их периодически менялась. Лет тридцать назад к ним причисляли барышень совсем молоденьких по нынешним меркам лет с тридцати, которые не успели еще замуж выйти. Сегодня к этой прослойке, если можно так выразиться, относят одиноких женщин уже за сорок.
Не исключено, что лет эдак через двадцать-тридцать «старыми девами» будут считаться уже не девы, а бабушки лет шестидесяти, не нашедшие личного счастья в виде штампа в паспорте и соответствующего документа, выдаваемого органами ЗАГС. Тем более и на государственном уровне это подкрепляется: пенсионный возраст растет, а значит и старость откладывается.
Но что касается теперешних «старых дев», они вполне молоды, энергичны и часто даже не подозревают, что относятся к данной категории. Зато у них есть мамаши, тоже обычно вполне себе полные сил и инициативы женщины, которые их ставят об этом в известность с регулярностью и упрямством, завидным для отдельных ослов. На стороне деятельности мамаши выступают прочие родственники, завсегда с большой охотой и готовностью интересующиеся, не вышла ли такая-то замуж и, услышав отрицательный ответ, сострадательно качающие головами:
– Но встретит еще кого-нибудь, не отчаивайтесь, – подбадривают родственники мамашу «старой девы».
А сами между собой возможно перешептываются:
– А сколько ей? Тридцать?! Ну все, не выйдет замуж. Так и будет всю жизнь одна с таким-то характером.
Таким образом, крест на семейной жизни несчастной поставлен уже заранее. Но все равно, будто бы желая подкрепить свою правоту и собственную успешность в плане личного счастья, родственники продолжают нахваливать и интересоваться на всех совместных праздниках у самой «старой девы»:
– Ох, какая красавица! Замуж-то вышла? А когда собираешься? Есть у тебя кто на примете?
Так юбилеи, свадьбы, крестины и даже поминки превращаются в обсуждение личной жизни одинокой совершеннолетней девушки. Она, конечно, старается не обращать на это внимание. Зато её мамаша обращает и поднимает все свои связи и знакомства в поисках подходящего кавалера. И тут начинается отбор. Сначала отметаются все разведенные и с вредными привычками кандидаты. Но по мере взросления «старой девы» в конце концов и ими не брезгуют.
Свидания мамаши назначают самостоятельно, часто считая излишним ставить в известность кандидатов, как с той, так и с другой стороны. Звонит, скажем, мамаше старинная знакомая:
– Приходите ко мне чай пить. Через полчаса.
– Пойдём, дочка, к моей подруге чай пить.
– Идите, мама, – отвечает дочь, только что в дверь вошедшая и даже шапки еще не снявшая, – А я пока хоть в душ схожу, а то три дня на поезде к Вам ехала.
– Ничего, ничего, ты и так вполне совсем очень даже чистая. Поехали, говорю, чай пить.
Нечего делать – едут. А там, как бы случайно к старинной знакомой мамаши заходит ее сын. Знакомая достаёт альбом с фотографиями, просит мамашу помочь чай разливать, и те удаляются, оставляя молодых для дальнейшего знакомства. Тут уж «старая дева» окончательно раскрывает коварный план ближайшей родственницы. И сын, кажется, что-то подозревает. И так им от этого делается неудобно и неловко, что слова вываливаются из головы и поговорить не о чем. И это молчание превращается в вечность. А чая все нет и нет. И, кажется, хуже быть не может.
Но тут появляются сговорившиеся мамаши и выясняется, что хуже быть может. Подруги начинают наперебой расхваливать своих детей, как будто им десять. В списке достоинств и добродетелей упоминается и учеба в школе «на пятёрки», и помощь бабушке летом на огороде.
По мере развития диалога мамаши все больше расплываются в улыбке, в то время как лица детей приобретают оттенки спелых азербайджанских помидоров с овощного лотка.
Наконец, чаепитие заканчивается. И все довольны: мамаши радуются, как они ловко всё обделали, а дети – что свободны.
БОРЬБА С НЕДОСЫПОМ
Подъезд двухэтажного дома привычно выплюнул в туманное утро сонного человека с взъерошенной седоватой бородой. Чёрно-белая кошка, которая дремала на лавочке, проснулась, потянулась и демонстративно отвернулась в сторону. Серый грязный забор ей был интереснее, чем какой-то там двуногий прямоходящий.
Пройдя пару метров, неуклюжий гуманоид остановился и втянул носом прохладный воздух. Решив, что свежесть этого утра чрезмерна для его угрюмой натуры, он достал из кармана ветровки пачку сигарет. Закурил, кашлянул, глянул на свои ноги. Обнаружил, что его костюм снова бросает вызов общественной морали: дырявые джинсы, носки и шлёпанцы; ухмыльнулся и не очень ровной походкой отправился прочь.
«Петухекают кукари, кукахакают петури», – в голове у человека зашевелились громоздкие конструкции, которыми дремлющий мозг пытался отгородиться от необходимости анализировать сигналы извне.
Потому что внутреннее пространство разума было заполнено тёмно-пурпурной желеобразной субстанцией. Зелёные огоньки снов двигались в глубине и манили своей ритмичной игрой. Будущие дела – тёмные скалы, грозно поднимались над поверхностью. Прекрасным белым пароходиком, огибая острые края каменных глыб, плыла кружка кофе.
Когда человек скрылся за углом дома, кошка подняла голову, встала на задние лапы, посмотрела ему вслед и пробормотала: «Кукури, здрасте». Она спрыгнула с лавки, откусила травинку, торчавшую между досок, пожевала, сплюнула, ткнулась лбом в забор, закрыла глаза и сказала усталым голосом: «Что же меня так плющит-то?»
Мир вокруг безмолвствовал. Туман оседал. Солнце показалось из-за куцых облаков. Кузнечик сидел на стебле одуванчика и деликатно ждал продолжения монолога. Сверху, с крыши дома, выглянул голубь. Но четвероногая ворчунья не двигалась и молчала.
Голубь наклонил голову, подождал ещё. Наконец, решив, что выступление закончилось, он захлопал крыльями и взлетел. И уже поднявшись высоко вверх, увидел, как кошка отошла от забора, тряхнула головой и запрыгнула обратно на скамейку.
Потоки воздуха мягко обтекали крылья, солнце раздвигало обрывки облаков, чтобы те не мешали светить и греть. Внизу, белесые клочки тумана пытались спрятаться в ложбинах и ямах, но были обречены.
Тёмная точка пересекла линию горизонта на востоке. Сердце голубя заколотилось, инстинкты сработали мгновенно – крылья сложились вдоль тела. Орёл. Страх. Прятаться. Быстрее! Туда – к густым деревьям около автобусной остановки!
Голубь спикировал на ветку и осыпал желтыми листьями, вперемешку с засушенными жучками, бородатого человека в носках и шлёпанцах. Чем заставил того оторваться от созерцания внутренних пейзажей.
– Да что это?! Вот же пройдоха пернатый! – пожурил человек птицу словом, вытряхивая из-за шиворота мелкий мусор.
Пернатый хулиган, не моргая, наблюдал за нелепым танцем бородача. Сердце ещё бешено билось, но опасность миновала, а среди осыпавшихся жучков были вполне аппетитные экземпляры. Сейчас это чучело в шлёпанцах уберётся и можно будет поживиться.
Человек, похоже, проснулся окончательно. Поёживаясь от ощущения мелкого мусора на спине и продолжая отряхивать волосы, он подошёл к несуразной будке автобусной остановки.
Лавка, над ней козырёк, стойки из тонкого металла, декоративные загогулины – дизайнер старался слепить дешёвое и современное урбанистическое произведение искусства. Жаль, что он не придал значения тому, что этим нагромождением листов и профилей должны пользоваться люди в ожидании автобуса.
Две старушки стояли под козырьком, в своих самых нарядных одеждах и торжественно перекидывались репликами, не глядя друг на друга.
– Наташка моя, сказала, не пойдёт. Что, бестолку всё. А я не понимаю. Нас приучили так. Надо идти и ставить галочку. Что это праздник.
– Я с зятем поругалась с утра. Чего, говорю, разлёгся? Поднимайся, бери Нюрку и бегом на участок. А он в ответ меня дурой обозвал.
Бородач стоял поодаль и, посмеиваясь про себя, прислушивался к разговору. Дрёма опять вползла в его мысли. «Вот, сейчас подъедет автобус, сяду сзади и пятнадцать минут…» – глаза начали закрываться и, в момент, когда ресницы почти сомкнулись, яркое голубое свечение со стороны беседующих бабушек, заставило его поёжиться. Широко раскрыв глаза, он уставился на старушек, чем вызвал ответное неприязненное любопытство. Но свечения уже не было.
– Бороды отростят, татуировок понарисуют, смотреть противно, тьфу! – вполголоса, но вполне отчётливо произнесла бабуся в кокетливой шапочке с брошкой, пальто и резиновых калошах.
– А девки джинцы раздерут во всех местах и ходют срамоту проветривают, – подтвердила вторая, в лакированных туфлях и ярко оранжевой кофте, заправленной в спортивные штаны с лампасами.
Мужчина покачивался с носков на пятки, заложив руки за спину. Он пытался изобразить нечто очень независимое и пренебрежительное. Только в шлёпанцах сложно было покачиваться, а сумка на плече мешала соединить руки сзади. Поэтому выходило не очень. А полусонное состояние тела придавало, самой по себе нелепой позе, ещё и гротескную театральность.
«Тьфу на вас всех. Шапито. Парад клоунов.» – перестав играть лорда на эшафоте, подумал он. И перевёл взгляд на дорогу. Где-то там должен появиться экипаж: грязный, гремящий и медленно ползущий автобус. Лорду хотелось сложить ладонь козырьком и горящим взором всматриваться вдаль.
А человеку в шлёпанцах стало лениво. Он опять боролся со сном. Веки тяжело двигались и стремились сомкнуться. В голове зазвучала дурацкая песенка-речитатив: «Ша-пи-то! А ты в нём кто?» Разум почти уснул, а его место во внутреннем телеэфире оказалось занятым фантасмагорическим шоу. Но надо отдать должное ведущему – он пытался вести логически последовательный монолог:
«Щелочки между глаз должны остаться. Бдить. Ну, слегка бдить. Иначе не устоять – упаду и усну прямо здесь. На радость бабкам с гражданской позицией… зицией-зицией. уа-уа-йеее.» «Остаться. Держаться до последнего. Купаться до исподнего. Наш гражданский долг – взвешенная оппозиция… зиция-зиция. Уа-уа-хэй.»
Балагур из утреннего телеэфира не успел спеть следующий кровожадный куплет про взвешенную-повешенную оппозицию-проституцию потому, что сквозь полузакрытые глаза человека, в голове которого и происходило это шоу, опять проникло сияние. На этот раз, он не стал делать поспешных движений и смог присмотреться к источнику света.
И, чем внимательнее он вглядывался, тем более удивительные вещи замечал. Как, например, то, что свечение исходило не от старушек, а от пульсирующих нитей, прикреплённых к их головам. «Поздравляю я вас детки, ибо вы – марионетки», – остряк из утренней телепередачи подал голос, но был грубо подавлен сознанием, возвращающимся к пульту управления бородатым человеком.
Мужчина протёр кулаком слезящиеся глаза и наваждение опять исчезло. Всё те же бабки угрюмо смотрели перед собой и неспешно беседовали. Никаких энергетических кабелей в их головах не было. Сообразив, что ключ к иному миру – полузакрытые глаза, бородач прищурился. И опять начали проступать нити, светящиеся голубым. Из старушек, из земли, из голов других людей – прямо в небо.
«Зянятно-презанятно. Интересно, это я сплю или… или что? Или я спал до этого, а сейчас проснулся?» «И куда же я тогда проснулся?» «А если сплю, то получается я ещё не вышел из дома?»
Еле заметное движение на границе поля зрения. Человек повернулся и увидел прямо перед собой полупрозрачную фигуру в чёрном комбинезоне. Ужас сковал мышцы, хотелось закрыться руками, спрятаться под подушку, накрыться одеялом и убежать, одновременно.
Между тем, существо, совершенно точно было человеком – просвечивающим насквозь, слегка парящим над землёй, но человеком. И сейчас этот тип сосредоточенно и с нескрываемым раздражением, боролся с живой нитью в руках.
Он пытался попасть в голову бородача. Это, очевидно было непросто. Пульсации сопровождались толчками и рывками. На срезе шевелились сотни маленьких щупальцев-отростков и они норовили вцепиться в руки, удерживающие нить. Скорее инстинктивно, чем осознанно, бородатый человек втянул голову в плечи и отшатнулся от клубка беснующихся змей, когда прозрачный укротитель ткнул им в его сторону.
– Смотри, этот, как будто сопротивляется», – бородач услышал женский голос за спиной.
Вздрогнув и испытав новую волну ужаса, человек в шлёпанцах, с огромным усилием, сделал два шага в сторону. Второе полупрозрачное существо было совсем рядом и наблюдало за ним с озадаченным выражением лица. Тот же чёрный комбинезон, но, в отличие от первого – фигура явно женская.
– И мне показалось, – пробубнил скрипучим голосом первый. – Не везёт сегодня. Ещё один беспокойный. Чует нас и дёргается.
– Попробуй ещё. Не будет же он, как заяц бегать. Устанет, надоест, успокоится.
– Да… легко сказать. Эта линия мне уже все руки искусала. Глянь, как присоски озверели.
– Ну-ну. Ты же сильный, ловкий, умелый монтажник. Я горжусь тобой, мой укротитель энергетических линий и соединительных модулей.
– Хватит издеваться. Подержи лучше, чтоб не так пульсировала. А я прицелюсь и подключу.
Напарники вдвоём взялись за светящуюся нить и, не без труда, пошатываясь и вздрагивая при каждом толчке внутри жилы, двинулись к жертве. При этом, первый целился извивающимся клубком змей в голову бородачу и даже высунул язык от усердия.
– Вы чего?! Э-э! – возмущения нехотя вываливались из охрипшего горла и пересохшего рта обезумевшего от страха человека. Он пятился, пока не прижался спиной к холодному железу опоры козырька остановки. Бабуси смотрели на него, как на сумасшедшего, но не сдвинулись ни на шаг.
– Иногда мне кажется, что он нас видит. С кем он говорил?
– Не отвлекайся. Целься лучше. Тяжело, блин. Это рефлекторная реакция. Чует, беспокоится и бормочет чего попало.
– Реб… Ребята, не надо меня этой штукой. Чего прицепились? Вижу я вас!
Ещё одна попытка прицепить сияющую нить к голове бородача закончилась неудачей. Когда первый напрягся и изо всех сил толкнул извивающийся конец жилы в сторону человека в шлёпанцах, тот присел и отбежал на другой край остановки.
– Наркоман, – процедила старушка в кокетливой шапочке.
От внимания перепуганного мужчины не скрылось то, что в момент, когда пожилая дама произнесла слово, вверх, по её нити полетел светящийся сгусток. Вторая бабуся ничего не сказала, но и по её жиле в небо отправился сверкающий шар.
Двое в комбинезонах озадаченно смотрели на свою бегающую мишень.
– Ну его, короти линию! Пусть сами подключают. Может и правда – стал видеть, – сказала вторая.
– А вдруг – это тот самый, как его… просвеченный? – ответил первый, с сожалением бросив конец нити на землю. Щупальца-змеи яростно вонзились в асфальт и исчезли.
– Просветлённый, ты хотел сказать? Не. Точно не он. Говорят, у просветлённых шар вокруг, на пару десятков метров. И нашему брату никак не пройти внутрь.
– Да пошли вы все! И вы, в комбинезонах и вы, дуры старые! – бородач, дрожащим пальцем показывал, то на напарников-неудачников, то на бабушек. Не удовлетворившись, он свернул дулю и потыкал ей и тем и другим. Потом развернулся и быстрым шагом пошёл домой, поминутно оглядываясь.
За спиной скрипнуло, громыхнуло и зашипело. Взвинченный человек в шлёпанцах аж подпрыгнул, ожидая самого страшного. Но это был долгожданный автобус, разверзший складные двери и впустивший в чрево своё старушек, спешивших на избирательный участок. Ещё раз, скрутив фигу, бородач показал её и автобусу, а затем отвернулся и прибавил шаг.
ДОСУГ ЗА ШЕСТЬДЕСЯТ
– Алло… Алло, здравствуйте. Скажите, это “досуг для тех, кому за шестьдесят”?
– Здравствуйте, да… Как вы узнали о нас?
– Из рекламы узнал: “Три симпатичные москвички девяносто-шестьдесят-девяносто ищут привлекательного мужчину того же возраста”
– Эм… Скажите, а какой возраст интересует именно вас?
– Ну, не знаю… У вас за семьдесят есть?
– А предпочтения по внешности у вас какие?
– Ну, примерно, как Лидия Геннадьевна, царствие ей небесное.
– Хорошо… У нас как раз для вас есть подходящий вариант: Ангелина Павловна. Ей восемьдесят три, но она ходит на плавание, фитнесом занимается и выглядит на все пятьдесят восемь.
– Замечательно. Ладно, я заказываю Ангелину Павловну.
– Заказ принят… Ждите девочку в течении часа.
– Благодарю, но если я не возьму трубку, можете отменить заказ.
– Вы ляжете спать?
– Ну, можно и так выразиться.
ЗАБАСТОВКА ЗОМБИ
Мужчины с суровыми лицами молча топали сапогами по деревянному полу бытовки. Сосредоточенно. Ритмично. Вагончик с одним окном, на полозьях из толстых труб видал всякое: и романтические свидания Петьки-прораба с тремя жрицами прелюбодейного культа; и дебаты о тайнах мироздания между сварщиком Вовой и тремя стропальщиками из одной солнечной страны; и ремонт с полной разборкой карбюратора от старенькой Тойоты; и даже творческие муки корреспондента местной газеты, когда сдвинутые стаканы торжественно зазвенели над распростёртым журналом «Стерео и Видео», а бульдозерист Витя, весомо и авторитетно произнёс: «Вот так и строим!».
Но сейчас в вагончике происходило что-то совсем экстраординарное: певица в ажурных трусиках с пожелтевшей фотографии на стене смотрела на происходящее с тревогой и недоумением. «Боги строительства покарали этих криворуких халтурщиков и лишили их ума» – как будто думала она.
Постанывали напольные доски, звякала банка олифы о бутылку растворителя, пыльное окно запотело и плакало, мыши забились в щели под полом, сосредоточенные мужики ожесточённо топали. Никто не задавал ритм, но выходило удивительно ладно и синхронно, в такт, в ногу.
– Что за чертовщина?! – уже в третий раз вслух задался вопросом начальник строительного участка, переводя взгляд то на Вову, то на Витьку, то на Иваныча с другом его Петюней, то на «этого, как его, Махмуда что ли?».
Становилось неуютно и неспокойно.
Что-то сегодня пошло не так, хотя обычный же был день, конец месяца – надо походить с важным видом, выдать немного денег бригаде, выписать нагоняй одному, по шее другому, похлопать по плечу «этого, как его, Махмуда что ли?», щипнуть упругую ягодицу крановщицы Людки, а там, глядишь и уединиться с ней вот в этой самой бытовке. Всё должно быть как всегда. А тут – на тебе!
Мужики окружили начальника и, глядя в пол, принялись топать. Угрюмый и устрашающий танец в полной тишине поначалу забавлял его.
– Таланты! Ирландский кордебалет! – поначалу шутил он, – Пьяные что ли? Поувольняю! – пытался угрожать он потом. Ни слова в ответ. Ни звука из плотно сжатых губ немых танцоров.
Начальник пытался бежать, но как только он делал поспешные шаги к двери, фигуры топочущих подчинённых сдвигались плечом к плечу плотной стеной. Дорога к выходу отрезалась глядящими в пол, не перестающими бить каблуками по доскам, мрачными людьми.
– Вы чего? А-ну, выпустите! – в этом крике уже почти не было гнева и властных ноток. Страх, беспокойство, мольба о пощаде. – Вы что устроили тут? Вы чего?! – холодный пот по спине, ужас от осознания того, что это не сон, не кино, а те самые Пети, Васи и «Махмуды что-ли» исполняют дикий, жуткий ритуал. А ему, хозяину и повелителю взбунтовавшихся рабочих, судя по всему, уготована роль жертвы.
В голове звучал голос Фредди Меркури: «Ви-и-Вил! Ви-и-Вил! Рак ю!». Впору засмеяться и подпеть песне, вновь попытаться свести всё происходящее к шутке, но… Отчего-то совсем не до шуток начальнику было сейчас. Мысли метались в голове, мышцы начинала сковывать обволакивающая разум паническая атака. А солист Куин теперь почему-то пел: «Вы-ы-дай! Вы-ы-дай! Деньги!», будто кинув из семидесятых годов, сюда, в наше время, спасительную подсказку.
– Ребята! Вы что? Из-за денег?
Топот прекратился. Строители подняли глаза и не моргая смотрели на вспотевшего лысоватого начальника, который обрадованный найденным ключом к ребусу, затараторил:
– Ну, вашуж мать! Ну вы даёте! Я же всё объяснял! Бухгалтерия заказчика накосячила с документами и перевод не прошёл! В следующем месяце переведут и всё выплачу!
Дальнейшее действо на вид было более устрашающе. Во-первых, работяги опять затопали, во-вторых топот начал слаженно ускоряться, в-третьих «этот, как его, Махмуд что ли?» неожиданно вскинул руки и, растопырив их, как хищная птица, начал медленно двигаться к жертве. Ритм стал учащаться. Начальник строительного участка скорее почувствовал, чем услышал, что теперь к ударам о пол, скрипу досок и звону бутылок, добавился новый звук:
– Вз-ж-ж-ж-вз-ж-ж-ж – раздавалось из ртов работяг.
– Да вот! Вот! Нате! Подавитесь! Всё! Больше нет! Всё! – начальник кричал, срывая горло, переходя на фальцет, вырывая из карманов, из портмоне и из барсетки купюры, бросая их на стол у окна между замусоленной книжкой в мягком изодранном переплёте и ржавым навесным замком.
Спустя минуту работяги перестали топать. «Этот, как его, Махмуд что ли?» важно подошёл к столу, собрал купюры, бегло пересчитал, повернулся к товарищам и многозначительно кивнул.
Строители расступились, освобождая проход к двери.
– Вы что творите?! Вы больные?! – начальник выскочил из бытовки и опрометью бросился прочь, перескакивая через обрезки труб и связки арматуры, пересекая стройку.
Когда добежал до своего крузера, припаркованного за забором, дрожащими руками стал дёргать замок двери багажника, пока не сообразил, что машину надо снять с сигнализации. Открыл, лихорадочно раскидал разноцветные упаковки продуктов из жёлтого пакета супермаркета, сорвал с бутылки вина пробку, облился и припал жадно к горлышку. Как вода в пересохшее горло лился благородный напиток, становилось теплее и спокойнее. Голова приходила в порядок. Почти полностью опорожнив, начальник оторвался от бутылки и сделал пару шагов в сторону от машины, чтобы посмотреть на место своего позора и отдышаться. Может, стоит вернуться, надавать по бесстыдным наглым мордам, забрать бесславно потерянные деньги?
Внезапно, на всей стройплощадке погасло освещение и в полной тишине включился прожектор на башенном кране, одинокий луч света упал на крузер. Стрела подъёмной машины пришла в движение.
Ощущение ужаса вернулось, когда начальник осознал, что махина движется в его направлении. Он сел в автомобиль и спешно завёл двигатель. Буксуя и разбрасывая колёсами снег, виляя на поворотах, джип удалялся прочь от кошмарной стройки.
Пятью минутами ранее, сразу как начальник покинул вагончик, на потрёпанную книжку упала большая, мокрая от слюны шайба.
– Тьфу! Как будто Людкин кран облизал от колёс до крюка. Тьфу! – отплёвывался Витька, вытирая рот рукавом.
– А я, кажется, мозоль натёр. И ноги гудят. Но получилось! Получилось же! – Вова тоже выплюнул шайбу. Но, так как был хозяйственным мужиком, то вытер её платком и сунул в карман ватника.
– Да-а-а – протянул Иваныч, выплёвывая шайбу под стол. И похлопал Махмуда по плечу. – Даёшь!
– Я не верил. До конца. Думал, сейчас санитаров из дурки вызовет и хана, – Петюня тоже имел, что сказать.
– Это я здесь сварщик Махмуд-как-там-его, а дома меня звали Ахмет-психиатр с двадцатилетним стажем, – хитро щурясь сказал Махмуд-Ахмет. – А наш начальник только что узнал своё пограничное состояние психики… Кстати, – добавил он. – По-моему, сейчас Людкин выход.
Внезапно, на всей стройплощадке погасло освещение и в полной тишине включился прожектор на башенном кране…
