Борис Зыков
Собрание Ранних Сочинений
ОРГАНИЗАТОР КОНЦЕРТОВ ПУШКИНА
Мало кто знает, что законы шоу-бизнеса существовали еще в девятнадцатом веке. И даже у Александра Сергеевича Пушкина был свой концертный организатор.
В этот раз, как, впрочем, и в предыдущие, в зале был аншлаг. Концерт одного поэта подошел к концу, и Пушкин кланяясь пятился со сцены за кулисы. Толпа ликовала, выкрикивая фамилию гения, только что зачитавшего на бис не одно стихотворение.
А за кулисами поэта уже поджидал организатор. Пересчитывая прибыли, он планировал будущие концертные мероприятия для Александра Сергеевича:
– Что-же дальше… Два выступления на дворянском собрании… Наверное, стихотворений пятнадцать-двадцать, не больше. Ночной бал, от силы три стихотворения, деньги небольшие… Так. Разумеется, все стихи должны быть новыми, кроме всем известного «Анчар» в конце…
– Ну сколько можно? «Анчар»-«Анчар»! Всё время одно и то же! – прервал Пушкин рассуждения организатора, – Надоело уже!
– Спокойно, Саша! Пока пипл хавает «Анчар», ты будешь читать «Анчар»! И всё. Да, закрыли эту тему. В конце концов кто из нас поэт?
– Разумеется я! – с воодушевлением ответил Александр Сергеевич.
– Ну вот! А я всего лишь организатор твоих концертов. Ты пишешь, а я продаю… Так, Саша, у нас проблема с меценатом: сибирский алюминий отказался, но это ничего. Я договорился с медными рудниками, так что давай у тебя будет не алюминиевый всадник, а медный.
Пушкин задумчиво почесал свои кудри на голове, а затем молвил в ответ:
– То есть ты думаешь это так просто: взять и переиначить стихотворение? У меня же там рифма: всадник алюминий, мы будем побеждать отныне!
– Саша, ну потрудись, что ли! Я не знаю… Пусть будет там: всадник медный, мы будем побеждать мгновенно!
– Я не могу работать в таких условиях!
– Ах ты не можешь, Cаша? Иди на завод!
– И пойду!
– Да, на заводе ждут такого как ты, ведь там нужны рабочие руки. Сработаешься подобно своим предкам.
– Но мои предки на заводах не работали!
– Я о предках твоего прадеда!
Пушкин аж опешил от такой дерзости организатора, и хотел было вызвать его на дуэль, но вовремя одумался. А организатор между тем и не думал останавливаться:
– Только ты вспомни, Саша, каким я тебя подобрал! Мороз и солнце: день чудесный…
– Что? – возмущению Пушкина не было предела.
– И знай, завтра здесь будут стоять пятнадцать таких-же кучерявых рифмоплётов, как и ты. Я без тебя проживу.
– Ха, полюбуйтесь-ка! Он без меня проживёт. Да все знают, что ты организатор концертов ПУШ-КИ-НА! – свою фамилию поэт отчеканил по слогам особенно отчётливо.
– А вот это вот не надо… Это все знают, что ты Пушкин организатора концертов… Всё! С меня довольно, пошёл вон!
Дальше следовало продолжительная пауза, после которой Александр Сергеевич расплылся в улыбке и сменил тон:
– Да будет тебе дуться… Ты пошутил, я тоже посмеялся. Мир?
– Хорошо, мир. – быстро согласился организатор, а затем добавил, – Значит так, завтра ты будешь выступать на именинах у царя. Деньги никакие, но сам знаешь, отказаться нельзя. Там будут все: Чаадаев, Грибоедов, ну и в конце концов Жуковский, и ты…
– И я! – вторил Пушкин.
– …И концерт закрывать будет Лермонтов.
– А чё это Лермонтов концерты стал закрывать? Я же всегда был последний – вновь завозмущался поэт.
– «Чё»… – вздохнул организатор, – Солнце русской поэзии… И на тебе: «чё». Не чё, Саша, а почему Лермонтов! Учишь-учишь, как об стенку горох.
– Ну хорошо: почему Лермонтов-то? – недоумевал Александр Сергеевич.
– Да по кочану! – сказал, организатор, и задумался, а потом добавил, – кстати, запиши, хорошая рифма, может пойти в народ… Да потому что он пишет! «Мцыри» вон, с руками отрывают!
– Просто Кавказ сейчас актуальная тема…
– Да, он конъюнктурщик! – перебил поэта организатор, – Но он пишет, Саша, пишет! А не рожицы на полях рисует.
– Всё равно я лучший! – выпалил Пушкин.
Поняв, что перегнул палку и опасаясь вызова на дуэль, организатор стал поддакивать, постепенно переходя на шепот, чтобы успокоить поэта:
– Разумеется, Саша, ты лучший. Но нельзя останавливаться, понимаешь… Гоголь всю Украину исколесил. Декабристы устроили тур по Сибири. А мы с тобой тут… Москва дыра, Саша… В Питер надо ехать, вот где деньги крутятся…
Казалось, речь организатора вновь перерастала в монолог, потому как Александр Сергеевич уже его не слушал, отвлёкшись на афишу.
– Попса какая-то… – разочарованно молвил поэт, глядя на небрежно намалёванную физиономию, отдаленно напоминающую его самого.
– Я тебя умоляю… – организатор подхватил поникшего Пушкина и повёл его к винной стойке, – Саша, выпей что-нибудь, успокойся. Это ты сейчас попса, а через двести лет представь: «Золотой век Российской поэзии»! Двести лет – это же совсем ничего! И вообще, нам нужно что-то, чтобы тебя вспомнили: какой-то скандал… Скажем, трудное детство или няня садист. Крепостным это нравится.
– Нет, это исключено.
– Или… – продолжал, потирая вески организатор, – Точно! Нам нужна дуэль!
– Нахрена? – опешил Александр Сергеевич.
– Что значит «зачем», Саша? Пусть будет дуэль, скажем, с Дантесом… А что? Он француз… Новый рынок, валюта в конце концов.
– Чего это мы с ним вдруг будем стреляться?
– Если тебе так будет проще, вчера Дантеса видели с твоей женой. – импровизировал организатор.
– Ну и что?
– Как что? Они Лермонтова читали вместе, Саша!
Через пару секунд активной обработки сказанного организатором, Пушкин пришел в ярость:
– Что?! И ты молчал? – казалось, поэт даже побагровел от ярости, – Где мой пистолет?!
– Саша!
Но Пушкина было уже не остановить. Он спешно покинул душные театральные просторы и скрылся в ночи.
Не сказать, что организатор был слишком расстроен подобным исходом. Буквально на следующий день он уже нашел замену Александру Сергеевичу:
– Всё, Лермонтов, будем делать из тебя звезду! Только давай договоримся сразу: ты будешь не Марат Юсупович, а Михаил Юрьевич. Поверь моему опыту, так будет лучше. Ну, что там у тебя?
– Например, вот… – неуверенно начал Лермонтов, – Сижу за решеткой…
– О Боже мой, какая решетка?! Давай что-нибудь другое!
– Хорошо… Скажи-ка дядя, ведь не даром…
– Ну вот, уже лучше! Далеко пойдёте, молодой человек! – похвалил организатор.
БОРЩ ДЛЯ ТУЗЕНБОБИЛЯ
Марлинский Тузенбобиль Олегович был обычным провинциальным актёром с большими амбициями, и десятилетним стажем игры в городском драматическом театре. Как и коллеги по театральному ремеслу, он мечтал о грандиозной кинокарьере в Голливуде, однако имел за плечами лишь эпизодические роли в российских криминальных сериалах.
Киногерои, исполняемые Тузенбобилем, редко переживали десятиминутные сцены, и обычно его персонажи хладнокровно убивались в бандитских разборках, пафосно отснятых режиссерами-однодневками. Впрочем, изредка он получал чуть больше экранного времени благодаря сценам, в которых криминалисты обследовали место преступления, на которых Марлинский изображал бездыханные тела.
Пожалуй, помимо него самого, успехами Тузенбобиля гордилась только Марфа Поликарповна – заботливая бабушка провинциального актёра, которая прямо сейчас снимала с плиты только что приготовленный борщ. Кухарную суету Марфы прервал звонкий телефонный звонок старенького дискового телефона.
– Алё… Непонятно… Алё, кто-кто? Какой Спилберх? Непонятно… Халевуд? М-м… Ту миллион долларс? Непонятно же! Изъясняйтесь по-русски! – бабуля тщетно пыталась понять иностранную речь, но четыре класса церковно-приходской школы не позволяют ей этого сделать, – Пожалуйста, перезвоните позже.
Стоило Марфе повесить трубку, как из прихожей донесся скрип просевшей двери. Это Тузенбобиль вернулся домой с затяжной театральной репетиции.
– Би ор нот ту би! Зат ис квештн! – повторял провинциальный актёр, снимая с себя сюртук.
– Боба, пришел! Устал, наверное? – засуитилась Марфа Поликарповна.
– Устал, бабуля… Устал очень, замотался, всё, не могу! Все эти тюзы-пюзы, гамлеты-шмамлеты…
– Пюзы… Шмамлеты… – понимающе вторила Марфа Поликарповна, – Раздевайся, проходи к столу…
– А я с режиссёром поцапался, – продолжал жаловаться Тузенбобиль, – Просто ужас! Он мне: “Ту би ор нот ту би”. А я ему в ответ: “Фак йу!”, и как отрезал! Еще ремонт этот никак не закончится… Сюртук весь в побелке! Не могу так больше!
– Проголодался? А я тебе борща наварила, много борща!
– Моего любимого? О-ой как много борща! – восхитился Марлинский. – Это хорошо… С пельменями?
– Как ты любишь. Сметанки положить? Ах да! Звонили тут… Непонятно только совсем – припомнила звонок Марфа Поликарповна, – Спилберх, Халевуд… Непонятно…
«Значит-таки дошла моя анкета!» – пронеслось в голове у Тузенбобиля, а бабуля тем временем продолжала:
– Ту миллион долларс… Непонятно…
– Ту миллион долларс, непонятно? – переспросил Марлинский, – Значит так, слушай меня внимательно бабуль, я щас бегу к соседу за словарём, а ты здесь сиди и жди звонка. Так понятно?
– Хорошо, Боба. Только давай недолго, борщ стынет.
Но Тузенбобель уже бежал в припрыжку к соседу со словами:
– Ту миллион Долларс! Хех, непонятно ей…
Стоило марлинскому покинуть аппартаменты как снова зазвонил телефон.
– Алё… – трубку вновь подняла Марфа Поликарповна, затем спохватившись стала звать внучка, – Боба! Боба!
Но иностранца на том конце телефона уже было не остановить. А бабуля тем временем в панике пыталась отбрехаться от иностранной речи собеседника:
– Спилберх? Алё? Халевуд??? Боба-Боба! Где ты? Ну непонятно же совсем! Алё… Фак Йу! Ага, да… Фак Йу, Спилберх! Вот так… да… Ну непонятно же…
В этот раз трубку положил уже иностранец.
Дверь в прохожей снова заскрипела – это Марлинский вернулся уже со словарём. Вторя как мантру одну простую фразу, он уселся рядом с телефоном.
– Ай вонт ту миллион долларс, ай вонт ту миллион долларс… Бабуль, а почему у тебя трубка в руке?
– Звонил только что, а ты вышел… Звонил этот, Спилберх! Снова говорил непонятно.
– И-и… Что ты ему ответила?! – хватаясь за голову спросил Тузенбобиль.
– Фак Йу…
– А он что ответил?
– Фак Ёсэлф… Стало быть согласен получается? – обнадеживающе спросила Марфа Поликарповна, а затем добавила, – Да ты не переживай, внучок, авось еще перезвонят. Садись лучше борщ поешь, пока не остыл.
– Лажа твой борщ, бабуля. – раздосадовался провинциальный актёр.
ВО ВСЁМ ПЕРВЫЙ
Школа – один из самых важных этапов в жизни любого человека. Именно здесь мы находим своих первых друзей, первые увлечения, решаем, кем хотим стать, впервые сталкиваемся с жизненными трудностями.
В школе я всегда был очень активным: учился только на пятёрки, участвовал абсолютно во всех олимпиадах и во всех спортивных соревнованиях. И ещё я никогда не любил проигрывать. Всегда и во всём мне надо было быть первым, лучшим из лучших. А если стать им не получалось, я очень сильно злился. И в таком состоянии я мог пребывать довольно долго. Мог неделями ни с кем не разговаривать, лишь бросать по сторонам сердитые взгляды.
Иногда это доходило просто до безумия… Как-то раз ранней весной, во время урока физкультуры Марина Михайловна – наша учительница, объявила о предстоящих школьных соревнованиях по бегу. От нашего класса нужен был один человек. Кто это будет, мы должны были решить сами.
– Запишите меня, я хочу! – сказал я громко.
Учительница, молча, кивнула мне и начала писать в блокнот мою фамилию.
Я, конечно, даже не сомневался, что это буду я (кто же ещё?). Однако у меня-таки нашёлся один конкурент. Это был Антон.
– А можно я поучаствую? – спросил он.
Сам по себе Антоша был парнем довольно тихим, но при этом вполне спортивным. Мы с ним хоть и не были друзьями, но всё же общались хорошо.
– Нужен только один человек.
– Руслан и так везде участвует, давайте в этот раз я.
Я, естественно, был просто шокирован таким заявлением.
– Тогда решайте между собой. Но имейте в виду, что соревнования уже завтра, после уроков. А сейчас можете идти, урок окончен.
Сразу после физкультуры мы с Антоном встретились в раздевалке и начали выяснять отношения.
– Ну куда ты лезешь, скажи? Мы оба знаем, что я бегаю гораздо быстрее тебя! – сказал я.
– С чего ты взял?! – возмущённо выкрикнул он.
Далее последовало множество глупых издёвок и подколов, как со стороны Антона, так и с моей. Целую перемену мы пререкались, после чего приняли единственно верное в этой ситуации решение.
– Если ты и правда думаешь, что ты такой крутой, докажи это! Кто быстрее пробежит вокруг школы, тот и пойдёт на соревнования!
– Пфф… Легко!
– Сегодня, после уроков.
– Идёт!
Мы пожали друг другу руки и разошлись.
Как и было обговорено, мы встретились после уроков у входа на территорию школы. Вместе с нами был практически весь наш класс, все хотели посмотреть на наше противостояние. Дабы никто не жульничал, мы попросили нескольких человек побыть смотрящими.
Я всем своим видом показывал, как сильно я уверен в победе. Я даже решил, что буду бежать с оголённым торсом, без майки, чтобы ещё сильнее доказать своё превосходство. А ведь на улице было холодно, минус десять градусов, не меньше!
Как только смотрящие заняли свои позиции, мы подошли к линии старта и приготовились.
– На старт… Внимание… Марш!
Гонка началась! На протяжении всего нашего забега мы шли почти вровень, однако я всё-таки сумел вырваться вперёд под конец и выиграть. Я был ужасно горд собой! Я смог прилюдно доказать, что я лучший бегун в классе. Это была честная победа.
Пожалуй, в этот момент мне следовало подойти к Антону, пожать руку и сказать что-то вроде «Ты был достойным соперником!». Но нет. Я сделал всё с точностью до наоборот.
– Ну что, съел? Не надо было тебе вызываться, только опозорился! Как ты там говорил? «С чего это ты взял, что я не смогу тебя выиграть?!» Да моя бабушка бегает быстрее, чем ты!
Терпеть моих унижений Антон не стал. Завязалась драка. Человек, с которым мы ещё вчера были хорошими друзьями, сейчас повалил меня в снег и пытался отмутузить, а я пытался мутузить его в ответ. Благо нас почти сразу разняли. Поднявшись на ноги, я отряхнулся от снега, надел на мокрое тело футболку, выкрикнул напоследок «Ну ты и псих!», и, всё так же довольный своей победой, пошёл домой.
На следующий день я проснулся с больным горлом, насморком и высоченной температурой. Родители меня, конечно, никуда не отпустили, и на соревнования я не попал…
«Столько усилий, и ради чего? Чего я в итоге добился? Только с другом рассорился… И что на меня нашло?» С этими мыслями я пролежал в постели целую неделю.
Вновь вернувшись в школу, я благополучно извинился перед Антоном, который простил меня, закончив наконец-то нашу войну фразой: «С тебя колла, и мы в расчёте».
ОЛДБОЙ
– Мальчик, тебе сколько лет? – послышался мягкий спокойный голос, заставляющий отвлечься от внутренних размышлений.
– Двенадцать, – мальчишка поднял голову, разглядывая пожилого человека, стоящего в метре от него, затем ухватился губами за соломинку, и втянул в себя глоток яблочного сока, стоящего на столике.
– Твой ледяной взгляд не принадлежит двенадцатилетнему мальчику, он, скорее подошел бы глубокому старцу, потасканному жизнью, и умудренному опытом.
Мальчик смотрел снизу-вверх на незадачливого взрослого, которому было на вид около шестидесяти лет. Внезапно возникший собеседник был одет в свитер болотного цвета, в брюки, сильно отдающие нафталином, и плетеные сандалии. На голове его была аккуратно причесанная шевелюра с проседью. Незнакомец улыбался, пытаясь выражать дружелюбие. Мальчик же, глядел на него, не выражая никаких эмоций.
– Почему ты сидишь здесь один? – задал очередной вопрос мужчина.
– Я жду своего отца, – ответил мальчик таким же монотонным голосом, – Он оформляет документы на страховку.
В зале ожидания банка стояло несколько деревянных столиков, многие из которых в настоящее время пустовали. Играла негромкая, всё время повторяющаяся музыка, состоящая из нескольких мелодий. Зеленые цвета плакатов и перегородок приятно радовали глаз. В одной из кабинок сейчас находился отец мальчика, буквально в нескольких шагах от этого самого столика.
– А я жду, пока мне пересчитают пенсию, – с печальным вздохом произнес собеседник, затем указал на соседний стул, – Можно, я присяду?
– Да, конечно, – ответил мальчишка, предлагая место поудобнее.
Грузно опершись о поверхность стола, который мгновенно отдался скрипом, мужчина плюхнулся на предложенный стул, едва не раздавив его своим весом. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, словно изучая, затем собеседник, вдруг вспомнив о знаках приличия, протянул пухлую руку:
– Я, Виктор Егорович.
– Миша, – мальчик быстро пожал предложенную руку.
Тяжелое и громкое дыхание мужчины указывало на проблемы со здоровьем, а его серая кожа местами шелушилась. Он был полноват, из-за чего и казался таким медлительным и болезненным, учитывая даже свой преклонный возраст.
– С тобой случилось что-то нехорошее? – Вдруг произнес Виктор Егорович, чем и обескуражил мальчика.
Но Миша быстро пришел в себя, и его секундное замешательство едва ли было настолько очевидным, чтобы собеседник сумел его разглядеть. Выдержав небольшую паузу, он поинтересовался:
– С чего вы взяли?
Мужчина едва заметно улыбнулся, и произнес:
– Я прожил долгую жизнь, и многое повидал на своем веку. А еще я был в Афганистане, когда там велись боевые действия. Служил командиром подразделения в отряде пехоты в семьдесят девятом году. У местных ребятишек, которые росли под градом пуль, был такой же взгляд, как у тебя – взрослый, рассудительный, но в то же время испуганный.
Мужчина замолчал, вопросительно смотря на мальчика, ожидая от него ответа. Секунды повисли вечностью и, если бы не играющая мелодия, над ними бы сгустилась душащая тишина.
Мимо прошла молодая пара; они улыбались друг другу, и выглядели такими счастливыми, что слезы наворачивались на глаза от умиления. По залу разнесся голос программы, оповестивший, кому из очереди стоит подойти к операционному окну.
Миша сжался в комок, борясь со своим внутренним «я»: можно ли открыться этому незнакомому человеку? В итоге он сдался и, громко выдохнув воздух из легких, кивнул:
– Да, вы правы.
Виктор Егорович выжидающе смотрел, всем своим видом подталкивая мальчика на продолжение. Но юноша колебался; по его виду было понятно, как тяжело даются эти воспоминания, с чем бы они ни были связаны. На какое-то мгновение его мальчишеское лицо отобразило все пережитые муки; губы плотно сжались, а на лбу выступили маленькие капельки пота. Но все это сошло так же быстро, как и появилось. И вот уже, это был тот самый мальчик, спокойный и рассудительный, с неимоверно осознанным и взрослым взглядом.
– Полгода назад я был похищен,– тихим голосом Миша начал свой рассказ, – Как мне рассказали впоследствии, меня должны были продать на органы…
– Какой ужас, – Виктор Егорович побледнел прямо на глазах, качая головой. Он не верил своим ушам, – Как это произошло?
– Я это смутно помню, – пожал плечами мальчик, – После прогулки возвращался домой услышал лишь резкий свист тормозов со спины. Не успел даже обернуться, как почувствовал укол в район плеча. Это последнее, что я помнил.
– Ты сумел как-то сбежать от похитителей?
Мальчик отпил еще немного яблочного сока, затем вытер губы тыльной стороной ладони и стал рассказывать совсем не по-детски:
– Не совсем… Не знаю, сколько прошло времени, но, когда я пришел в сознание, было холодно. Меня бил озноб, продирая до самых костей. Вокруг стоял запах сырости, похожий на тот, что я впервые почувствовал, когда хоронили бабушку. Затем я осмелился открыть глаза, но лучше бы не делал этого. Потому что ничего не изменилось – вокруг было темно. Я испугался, что ослеп, и всегда останусь таким, и заплакал. Потом заложило нос, и стало трудно дышать. Я стал звать на помощь, но не услышал даже своего эха. Звук моего голоса просто тонул в темноте. Я звал на помощь до хрипоты. Через некоторое время слезы остановились. Казалось, плакать стало попросту нечем. Где-то, неподалеку капала вода, словно протекающий кран на кухне. В школе нам рассказывали, что долго лежать на холодном полу нельзя. Было много случаев, когда люди застужали себе почки, а потом всю жизнь мучились. Добавить к слепоте болезнь почек не хотелось, поэтому, собравшись с силами, я решил принять сидячее положение. Жутко хотелось пить, во рту была пустыня, а в горле стоял непроходимый ком. Мелкая пыль, поднимаемая с пола руками, забивалась в нос и в рот, попадала в глаза, и от этого приходилось очень часто моргать. С каждой каплей воды, звук которой доносился с самого пробуждения, утекала надежда на спасение. По своей наивности, я рассуждал, что скоро придут родители, и вытащат меня из этого кошмара. Но, откуда они могли понимать, где я находился, если даже сам не мог того знать? Мне хотелось вскочить на ноги, и бежать, но бежать-то было некуда. Темнота, хоть «глаз выколи». Дрожа всем телом, я обхватил себя руками, стараясь хоть как-то согреться. Под пальцами ощущалась «гусиная кожа», плотной пленкой покрывшая все тело. Прощупывая пол перед собой, я начал было свое движение вперед, но в этот момент случилось то, к чему и подходит мой рассказ… Прямо на моём пути, в темноте вдруг вспыхнули яркие желтые глаза. Первой реакцией была радость, что все-таки не ослеп, но в следующее мгновение накатил животный страх. Глаза смотрели прямо на меня, их обладатель молчал. Я застыл на месте, в надежде, что он меня не заметит. Боясь шмыгать носом, ощутил, как сопли медленно стекают к губам. Их хотелось немедленно смахнуть, но руки не слушались. Стук моих зубов друг о друга, должно быть, разносился по всему помещению, как и биение сердца. «Оно меня не видит. Оно меня не видит», успокаивал сам себя. Что-то, что я поначалу принял за капли воды, казалось теперь слюной, стекающей из голодной пасти обладателя желтых глаз. Наверное, прошли часы, с тех пор, как возникли глаза, а я всё сидел неподвижно. Тело затекло. И вдруг до моих ушей донесся другой звук. Он был неясным, и его источник невозможно было определить. Но звук приближался. Откуда-то сзади раздался противный металлический скрип, и полоса света быстро скользнула из-за спины, вдоль по помещению. От неожиданности, я резко развернулся и был ослеплён белым светом, больно ударившим в привыкшие к темноте глаза. После, кто-то обхватил меня руками, и понес к свету. Я начал брыкаться и звать маму, но чьи-то руки держали меня железной хваткой. Далее события развивались, как во сне: вот я уже на улице, щурюсь от яркого света, вокруг полно народу, на плечи накинут теплый сухой плед. Откуда-то появляются мои папа и мама; вот уже они обнимают меня, целуют. Я пытаюсь что-то хрепеть, но пересохшее горло не дает это сделать.
– Какой кошмар, – Виктор Егорович промокнул салфеткой вспотевший лоб, – Где же ты был? И как тебя смогли так быстро отыскать?
Миша едва заметно улыбнулся и продолжил:
– Меня увезли куда-то за город, но недалеко. Бросили в подвал на даче одного из похитителей. Как оказалось, я был не первым в их списке. Они давно этим промышляли. Пробыл я там почти сутки, большую часть которых пролежал без сознания. На следующее утро меня должны были забрать какие-то люди, и отвезти в другое место, где бы и достали из моего тела все необходимые органы. Вы не поверите, но меня нашли по телефону, о котором я совершенно позабыл. Хоть батарейка села еще до похищения, но меня отследили даже по выключенному. У меня «Samsung» S-4300, знаете, такой маленький и узкий?
Миша достал его из кармана, и положил на стол, чтобы собеседник наглядно представлял, о чем говорит мальчик.
– Видите, какой он маленький. Наверно, похитители попросту не заметили его, обыскивая меня. Благодаря ему меня и нашли.
– А, что за животное находилось с тобой в подвале?
– Я кричал об том, что там внизу что-то есть, какое-то чудовище. Полицейские обследовали каждый уголок подвала, но никого не обнаружили. Это оказалось самым странным во всей истории. Я готов поклясться, что несколько часов наблюдал за этими желтыми глазами, таращившимися из темноты, но там никого не оказалось. Железная дверь, через которую меня вынесли, была единственным выходом. Внутри спрятаться тоже было негде, но подвал оказался пуст, как я ни настаивал, чтобы проверили еще. Меня записали на прием к детскому психологу, который и убедил меня в том, что это были лишь галлюцинации от пережитого стресса, и от истощения организма. Такое иногда случается, говорили мне.
– А, сам что ты думаешь по этому поводу?
– Я стараюсь всё забыть, как страшный сон. Психолог мне советует поступить также. Главное, что я жив, и практически здоров.
– Да, Миша – это самое главное. Тех людей поймали, которые тебя похитили?
– Да. Поймали всех. Мои родители держали этот вопрос под строгим контролем. Поэтому я и сижу здесь. Просто у нас вся семья застрахована от различных происшествий. И папа, как раз передает документы страховой компании в банк, чтобы получить эту страховку.
В этот момент раздался очередной вызов клиента по громкой связи и, взглянув на свой жетон, Виктор Егорович вскочил:
– Моя очередь подошла, сынок. Приятно было с тобой познакомиться, – он вновь протянул руку мальчику, теперь уже прощаясь, и Миша вновь ее пожал, – Береги себя и… постарайся забыть все те ужасы, через которые тебе пришлось пережить.
– Спасибо, – отозвался мальчик и, впервые за все время, искренне улыбнулся, – Вы тоже берегите себя.
Пожилой человек направился к кассам, медленно переступая с одной ноги на другую, а Миша вновь потянулся к своему яблочному соку, которого осталось совсем чуть-чуть. Но ничего, скоро отец должен был уже закончить с документами, и они поедут домой, где их ждет горячий обед.
С тех пор Миша до дрожи боялся темноты, спал только с зажженной лампой, и никогда не заходил в комнату, или в ванну, предварительно не включив там свет. Психолог говорит, что со временем он сможет побороть свои страхи, и вновь стать обычным мальчуганом, глаза которого снова станут детскими и озорными. Гулять без родителей он пока тоже не осмеливался; совсем недавно вновь начал ходить в школу; и только с сопровождением кого-то из взрослых.
Но, он сильный и умный мальчик – он справится.
– Мальчик, сколько тебе лет? – послышался приятный нежный голос, и Миша поднял глаза, уставившись на женщину, приятной внешности, лет тридцати пяти, стоящую возле его столика…
