Юрий Сашенко
Любомир

      Аэропорт "Пашковский" просыпался неохотно: дворники лениво подметали бычки и упаковки от фастфуда, таксисты наливали в красивые бумажные стаканчики кофе из термосов и делились впечатлениями о поездках. Пассажиры спешили к стойкам регистрации, на бегу обещая провожающим отзвониться маме, тете, дяде, бабушке и коту персонально сразу же после приземления.

Блондин в коричневом балахоне и большим туристическим рюкзаком, рассчитался с водителем, отстрелил окурок в урну и зашел внутрь.

– Тот хвост из зомби со светящимися лицами явно на Москву.

      Косметический ремонт плохо скрывал типовую архитектуру СССР для аэропортов и лишь обилие рекламных плакатов не позволяло торопыгам почувствовать витающий дух социализма.

      Самолет "Краснодар – Москва" салатовых авиалиний мягко оторвался от земли и, сделав разворот, лег на курс.

      Пассажиры вели себя тихо: никто не шуршал, не ерзал, не поджимал губы из–за копошащегося соседа. Дети – и те замерли, пытаясь почувствовать, а еще лучше рассмотреть происходящее у них на глазах волшебство в иллюминатор. У всех дела в Москве, все перешли в режим "в полете".

      Повертев в руках приобретенную бутылочку–пробник "Chivas Regal" и передумав, Любомир медленно перелистывал страницы любимого журнала о мужском здоровье. Отметив про себя, что все еще есть о чем почитать после смены главного редактора, он отложил журнал и решил вздремнуть, насколько это было возможно в эконом–классе с очень усредненными размерами человеко–места.

Ближе к пункту назначения народ стал просыпаться, уже куда–то опаздывать, активно сопеть и суетиться. И Шереметьево посадку не давал. Видимо готовилась Москва: "Покружите над аэропортом, дамы и господа, я еще не готова". И встретила–таки: моросящим дождиком, выдувающим душу ветерком и совсем не внушающими оптимизма тучами.

      В ожидании багажа Люра пробрала дрожь и он подумал, что пора бы в командировку брать вещи на "а вдруг" или хотя бы смотреть прогноз погоды перед вылетом. Неловко как–то смотрелся он в балахоне, шортах и летних тапочках среди людей в лучших из имеющихся в гардеробе отполированных до блеска ботинках, демисезонных брендовых куртках и узорных плотных джинсиках без дырок. Ловя на себе полусекундные взгляды, он купил талон на аэроэкспресс до Белорусского вокзала, вышел на улицу и закурил.

      Но ведь смотрели же… Москва приучает к равнодушию – каждый день она предлагает лицезреть фриков, гиков, городских сумасшедших, бомжей, алкашей, творческих личностей, ученых, всклокоченных инженеров с перекошенными очками, литераторов, театралов, маргиналов, критиков, финансистов, солидных "тумбочек" в огромных джипах, непризнанных девочек–моделей с айфонами устаревшей модели в метро, признанных моделей в шикарных купе на проспектах, бабушек с бантиками и розово–зеленой челкой, дедушек из барбершопов, фанатов каких–либо клубов,

рокеров, блогеров, потерявшихся во времени и пространстве туристов и гастарбайтеров, прибывающих в Златоглавую хоть из Самоа в невообразимых количествах… Ему было даже приятно – сочувствовали.

      Столичное время ускоряет: ты еще не понял почему, но уже куда–то опаздываешь, бежишь за всеми, не понимаешь, но бежишь. Появляется необъяснимая уверенность в нехватке времени.

      За одну сигарету погасив этот "синдром белого кролика", Люр неспешно направился к аэроэкспрессу и погрузился в тяжелые мысли о своем поступке, который можно было назвать прыжком в пустоту.

      Швырнув сумку в камеру хранения, он занялся намеченными еще накануне "дембеля" делами: на ближайшем известном ему рынке купил две пары джинсов, тут же натянул те, что потолще, забежал за заказанными подарками и, довольный, но с песочными глазами от месячного недосыпания, нырнул в забегаловку полковника Сандерса. Пиццей уже никого не удивишь, "Макдак" никогда и не нравился, а крылышки были "любовью с первого взгляда".

      Меньше всего после толкотни в очереди хотелось слушать диалоги понаехавших успешных об успешности успеха, поэтому выбор места превратился в долгое стояние посреди зала в попытках взглядом высверлить кого–нибудь из угла.

– Молодые люди, можно к вам? – Люр навис над компанией с рюкзаками. Дети быстро слились.

– Наконец–то я буду есть медленно и мно–о–го этих волшебных крылышек.

Он надеялся, что остаток времени до поезда проведет именно так. Впрочем, медленно не получилось бы, потому как стремительно остывавшие крылышки не произвели бы нужного эффекта. Скорее оставили бы эффект разочарования. Холодное и острое – фу! Данный факт его подгонял.

– Алло. Ну привет. На рабочем столе. Справа. Просто запусти. Параметры там же в папке, – Люр положил телефон в карман, – алконавт, блин.

Через три стола сидела шумная бригада молодящихся офисных дам в потрепанных кофтах и очень начесанной наружности, явно что–то отмечающих.

– Чересчур уж пафосно, – их визгливые голоса вывели Люра из медитации пережевывания курятины, – в привокзальном KFC! Лучшее место для посиделок!

– О–ой, че вчера! Ни вида, ни денег, в кофточке какой–то, стоит – веник свой мне мямлит. Мол, ты очень… бла–бла–бла… А я че?.. Где их берут?..

– А пойдемте в клуб? А то пиво, пиво… Винчика возьмем… Сегодня из моего города приедет этот… Как в какой?.. Ну!.. Ну сын Ларки… DJ какой–то, говорят, только из Японии прилетел, тур у него Евразийский…

– Ой, смотрите, вон глазастенький в углу сидит. Симпатичный. А давайте с собой его возьмем?

Последняя фраза заставила Любомира поднять голову и найти источник раздражения: "Я сейчас напомню сколько тебе лет, из кого выбирать, а заодно, кто таких "мямлящих веников" рожает". Его взгляд впился в осоловевшие глаза женщины в шерстяной кофточке со звуком удара прута арматуры по отсыревшему бетону.

– Кайфанул… Учиться еще и учиться, – Люр бросил последнее надкушенное крылышко обратно в коробку и направился к выходу.

      До поезда оставался целый час. Кофе возле фонтана между двух бизнес–центров под сигаретку – хорошая идея. Лучше, конечно, кофе, сигаретка и мороженое, но рук бы не хватало, а это уже дискомфорт.

Люр устроился у подсвеченных танцующих столбиков и растворился в беспорядочном движении контингента.

      Молодежь с бейджиками – туфельки "горят", зауженные брючки–подстрелы, пиджачки, рубашечки, шнурочки–галстучки, прически с пробором, и маленькими, едва заметными зелеными слизнями на головах, делающими лица слегка обеспокоенными, а глаза широкими.

– И это у 25–летних, плюс–минус. Заточка смолоду, – подумал Люр.

      У людей постарше вид был удручающий: впавшие глаза, распухшие щеки, морщины, следы пятниц и стрессов сказались на состоянии кожи, приглаженные немытые волосы, обвисшие пиджаки. Потускневшие бейджи на засаленных ленточках стыдливо прятались в нагрудных карманах, невыглаженные сорочки плакали по тете Асе, туфли – еле–еле, но блестели, а слизни были уже кислотно–яркими и весело пульсировали с пугающей амплитудой на проплешинах и седых прядях.

      Мокко под наблюдательность оказался вкусным.

      Так и не прочитав, что же там писали про драгоценное мужское здоровье, с полным желудком счастья и пылающим, пока еще только ртом, Люр вручил билет проводнику 13–го вагона поезда Москва – Гомель, молча застелил постель и уснул.

***

      Он любил возвращаться домой, особенно утренним поездом в пятницу. В этот раз что–то явно было не так. Прекрасно осознавая последствия своего поступка, совершенного в командировке, домой возвращался качественно другой человек. Походка стала тяжелее, что ли? Или увереннее? Скорее мягче и экономичнее, ведь ему предстояло выдержать непонимание абсолютно всех его знакомых и родных. Да, ему было страшно. Люр решил сразу вывалить все произошедшее с ним за эту вахту одним потоком.

– Привет! Знаете, там такие леса красивые, воздух вкусный и земля, что лопаты ломаются "на раз". И в Геленджике я побывал, и в Новороссийске. А еще я Пасху встречал, сидя на унитазе и поливая себя водой из душа. Как? Ну вот такие номера в Геленджике… С начальством на служебной машине ездили на выходные – не оплачиваются же, вот и решили покататься по окрестностям. От шампанского, купленного в Абрау–Дюрсо, которое мы пили из горла прямо в машине, сильно голова заболела к вечеру, когда до Геленджика доехали.

      Зато к утру я уже был живее всех живых. Успел прогуляться по набережной. Потом голышом купался в Черном море на первомай, совпавший с Пасхой. Вода,

конечно, взбодрила. Коллеги сопели, хоть и сала в каждом из них килограмм на 30 было больше, но повторять отказывались. Боялись, что сердечко не выдержит после всенощных возлияний. Слышу: "Молодца, Люр! Мир, Труд, Май! Да ну нахрен, вылезай!"

      Люр позавтракал с родителями, распределил вещи и выдохнул. Два дня выходных давали ему время перед решающей битвой за место под нефтяным солнцем.

      Сразу же, как только была включена сим–карта, на телефоне гневно заблестело "ты где", от Светика. Однако пропущенных от нее не было. Отвечать было нечего. Всю командировку они вели переписку, где активно скучали друг по другу. Клятвенные обещания встретить, накормить, напоить и залюбить до смерти, на поверку оказались: "Ну проспала, не мог подождать?". Его это не беспокоило. Он потянулся на тахте и еще часик–другой подарил царству Морфея.

      Ближе к вечеру голова доехала домой за хозяином. Забрав со стоянки черного Хлюпыша с логотипом ежика со стрелкой и совершив круг почета "заправка–мойка–аптека", Люр отправился к проспавшей.

      Светка – ребенок, хоть по паспорту и не скажешь. Ярко рыжие волосы, наращенные до впечатляющего мужчин объема, заплетены в косички, зеленые большие глаза, звенящий смех и кривляние, шутки из детства, в которых самым страшным словом было "трусы", ямочки на щеках и внешность сбитой, крепкой молочной девки "из деревки" с упругой грудью и попой провоцировали животную страсть и не оставляли никаких шансов быть серьезным. Что–то мудрое и взрослое отыскать в ней не получалось. Занималась она фотографией и парикмахерско–макияжным ремеслом.

      С порога запрыгивая на командированного, Светик попыталась что–то предъявить, но прекрасно понимала, что это только продлит никому ненужное ожидание. Уже спустя минуту на них не было даже носков. Треск вырываемой из–под себя простыни, крики, всхлипы, закатывание глаз, стоны, фиолетовые следы укусов, царапины по всему телу, соседские стуки по батарее – Светка отдавалась процессу полностью.

      Спавший на пакетах кот не успел сообразить, что к чему, поэтому стресс получил изрядный. Шерстяной мешок с остервенением носился по съемной малосемейке, вырывая когти на поворотах, каждый раз ставя рекорды по акробатическим прыжкам с предметов интерьера на пол – десяток было мало.

– Я тебе ромашек привез, – Люр смахнул пот и достал кофточку с капюшоном полностью покрытую полевыми цветами в солнечных лучах. Светик сразу же натянула ее на голое тело и получилась изрядно помятая, лохматая рыжая луковица с горящими глазами в ромашках. Он улыбался. Она сияла.

– А я вот тебе тоже подарок приготовила, а ты даже не заметил, – прозвенел ее слегка осипший голос–колокольчик.

– Стрижка, брови, ресницы, татушка новая, – судорожно метались глаза и мысли. Нет, все это Люр внимательно изучил. Неужели и правда что–то приготовила?!

– Смотри.

– Куда?

– Глупенький, туда.

Там была аккуратно выбрита стрелочка–указатель. – Нравится? Это я тебе. Ну для тебя…

– Да, здорово, – Люр едва улыбнулся. Светик ушла разогревать остывший праздничный ужин – картошку с салом на сковородке. А Люру надо было остыть.

– Я покурю пока. Позовешь, как готово будет?

      Сигареты еще нужно было найти, как и трусы. Кот разметал предметы одежды по всей комнате и забился в угол с пакетами вещей, откуда были отчетливо слышны нервные удары хвоста о линолеум и полиэтилен.

      Люр прошлепал в розовых тапочках в конец коридора и открыл дверь. На общем балконе малосемейки висели простыни, пеленки, штаны и детские вещи. Он щелкнул зажигалкой и посмотрел вниз.

– Почему это подарок? Мне? Глупость какая. Не верю, – дым, выпускаемый тоненькой струйкой, зависал перед лицом сизым клубящимся облачком.

– Привет, сосед, – мужик в маечке–алкоголичке, трусах–семейниках и застиранных носках улыбнулся.

– Здравствуйте. Какие новости на нашем островке стабильности? – Люр был в почти таком же прикиде. На мужике, правда, смотрелось логичнее.

– Да ничего особенного. А ты снова мотался куда–то?

– Да, – ему нравилась атмосфера завязавшейся беседы, – под Краснодаром были, на россиян работали, мы же дешевле.

– Заплатили хоть?

– Да, заработал "за себя и за Сашку". Собой–то горд, но чувствовал себя проституткой на благотворительном корпоративе.

– Ну, огрызаться же тоже нужно уметь.

– Да, Палыч. И до меня эта истина только недавно дошла. Скорее всего я лишусь этой престижной работы. Не нравится мне их песня. С душком. А проституток особо не спрашивают.

– Прекрати. Про лучшую совхозную лошадь я тебе рассказывать не буду. А ты – парень с головой. Вырулишь.

– Кому сейчас нужен парень с головой? Не так уж и я головаст раз до сих пор работаю на дядю. А тот и рад, что смышленый – мешки подкидывает исправно.

Они просто молча курили. Света появилась на балконе в халатике и двумя кружками растворимого кофе. Палыч пошел к жене, а они стояли в обнимку и смотрели на звезды и луну.

                                      ***

      Утро понедельника было солнечным и мягким, машина блестела и просилась побегать. – Да, вождение за городом определенно положительно влияет на психику,

– Люр вспомнил, что скоро поставит шумоизоляцию, улыбнулся и завел двигатель.

Подобрав коллегу и выехав за город, Люр неспешно набирал скорость. Дима сонно интересовался командировкой, получая в ответ тщательно отфильтрованную информацию. Ему было интересно, сколько же сливают солярки в командировке? По документам, которые попадали к нему на проверку, конечно же, все было правильно. Потому, что те тщательно проверялись и Люром, и лицами причастными к сливу.

– Я машину в обед возьму? Надо отскочить по работе.

– Да, конечно, бери, – Люр остановился на парковке у трассы и отдал ключ. Машина начальника управления встала рядом с машиной Люра ровно в тот момент, когда парни вошли в здание.

      В кабинет идти совсем не хотелось. Обычно это был улей матерых шершней, где на 5 рабочих компьютеров и два телефона приходилось 13 человек. Сейчас же здесь было отвратительно тихо. Ежедневная атмосфера ужасающего положения, которое необходимо срочно "порешать", давно стала привычной, а тишина воспринималась совсем неадекватно. Чем тише, тем вскоре громче будет.

– Привет, душа электронная! Где ты ходишь? Он мне уже мозг весь проел! – товарищ Ухов передал трубку. Новая должность заместителя руководителя службы раздувала мозг еще пять минут назад рядовому инженеру.

– На связи, – Люр знал кто звонит.

Привычно пьяный утренний голос руководителя службы: "Это кто? А, ты. Так, ты… Ты. Пиши две объяснительных, я по приезду сразу подпишу".

– На какую тему писать?

– Ты сам знаешь.

– Нет, не знаю. Что–то случилось после моего отъезда? Вроде бы списывались с коллегой – все работает.

– Дай трубку заму.

      Разговаривать напрямую почему–то он не хотел. Пока бедный новый зам пытался собрать в связную речь пьяные реплики руководителя, Люр успел сдать отчет о командировке, закрыть пару рабочих вопросов, покурить с кружкой чая и уставиться в текстовый документ под кодовым названием "Заявление на увольнение". После того, как три года он был "самым любимым Фиксиком" службы, в этой командировке отношение внезапно радикально изменилось и Люр решил, что терпеть это не стоит. Именно поэтому он прилетел один.

      За что было выдумано аж две объяснительных было непонятно, поэтому они с Уховым решили, что пусть это тело приезжает и формулирует самостоятельно. Забот и самодуров достаточно и здесь.

      Сменилась вахта, вернулись работники, начальство придумало себе повод еще пару недель не показываться в управлении. Отчитавшиеся за командировку мужики намекнули в курилке, что, мол, готовься, тебя будут "уходить". Быстренько сопоставив события последних месяцев, пообщавшись с отделом кадров, но точно еще не зная, Люр дописал заявление. Весь вопрос был в дате.

      Это не было простым отказом от того, где плохо за адекватные деньги. Он

осознавал, что в таких коллективах невозможно оставаться человеком. Это была большая жирная точка в истории, которую он раскручивал самостоятельно, старался и доказывал, тратил силы и нервы. Тогда у него был стимул, семья. Сейчас ничего нет, а инерция привычки давно сошла на нет и теперь работала в минус.

      До Димы долетали обрывки разговоров про службу, где трудился Любомир, и он тоже стал волноваться за свое место, ведь когда–то именно с его подачи Люра приняли в закрытый клуб. По дороге домой они обсуждали отвлеченные темы. В один из дней он не выдержал.

– Не волнуйся, у тебя своих забот хватает. Просто знай, что тебя это не коснется никаким боком, – сразу остановил Димку Люр.

– Нет, погоди, что–то вы не поделили же?

– Да что можно делить, давно же тебе все рассказал прямым текстом! Торговля определением ценности сотрудника по степени ответственности за безответственных, вытирание соплей приближенным к жопе царька и решение их производственных и личных вопросов, вплоть до покупки текилы с доставкой в баню по звонку в 2 часа ночи. Если ты готов на такое за сумму, которую они доят из каждой такой поездки, то я – нет. Почему они так рвутся туда, как думаешь?! Даже начальник управления в курсе. Более того, в доле он. Как обычно.

– Не–е, у меня свой, слава богу, начальник отдела, мы с ним ладим, хоть и на своих волнах постоянно, – Дима потихоньку впитывал информацию, принимать которую попросту не хотел, – и все–таки, сколько на солярке мутят?

За этим диалогом они пролетели мимо стоящей на обочине Нивы, возле которой на траве лежал грузный мужчина. Стоявший рядом его товарищ куда–то звонил и выглядел растерянным. Развернувшись и бросив машину за Нивой, друзья поспешили к бедолагам.

– Что случилось?

– Да вот, солнце печет, жарко, кондиционер не работает, плохо стало.

– А окна?

– Да нельзя ему окна, продует. И так слабый.

– Понятно, – Люр заметил крепкие сигареты и понял, насколько все печально, – в скорую звонил?

– Пока нет, домой звонил, спрашивал – что делать?

Дима вызвал скорую, Люр достал бутылку воды из машины и стал брызгать на мужика. Нашли тряпку, подложили под голову, расстегнули рубашку. Мужик был тяжелый, поэтому парни просто заслонили собой палящее солнце. В ожидании скорой время тянулось… Вскоре мужчина пришел в себя и глядя Люра и Димку снизу–вверх слабым голосом спросил: "Парни, а вы кто такие?" Надо сказать, что сорочки у парней были белые и штаны светлых тонов.

– Ангелы мы твои, дядька. Все хорошо теперь будет, – Люр улыбался, представляя, как это выглядит в глазах мужика.

– Здорово, что ты очнулся, – Димка тоже посветлел, – ты ж это…

      Напоили водой, дождались скорую, попрощались и продолжили путь домой

уже молча.

                         ***

      Настоящее лето заступило на дежурство ближе к середине июля. Жарило солнце, народ активно купался, поедал мороженое, выпивал кубометры квасосодержащего напитка и пива, катался на всем, что было доступно, и поджаривал бока на пляжах. Родители укатили на море, оставив дюжину указаний по уходу за квартирой и еды на полгода.

      По плану сегодня была поездка на объект, а завтра – неотвратимое возвращение руководителя и заместителя управления по зарубежным проектам. В тот же день необходимо было закрыть месяц по посещаемости персонала, большая часть которого находилась под Краснодаром, что несколько усложняло процесс, и сдать за отсутствующих коллег несколько отчетов разным важным женам ответственных сотрудников управления.

      Ухов и Люр сидели в станции управления, лениво обмениваясь уточнениями по рации с персоналом и следя за графиками. Тишиной в станции можно было насладиться только тогда, когда руководство было в командировке, а фактически двух инженеров было вполне достаточно. Третьим был водитель станции, который лениво подкручивал обороты насосных установок. Операция шла в штатном режиме.

– Товарищ Ухов, скажи мне, как адекватный человек адекватному, что у нас по дню грядущему? Трутни приедут, а у нас дел по горло, да и на послезавтра еще один объект подбросили. Я физически только бегом успею все сделать. От тебя прошу лишь оградить меня от них, дабы не расстреливали никому не нужными распоряжениями.

– Я сам не знаю. Буду пытаться перенести, но это вряд ли. А этих – только терпеть. Отправим на объект коллегу твоего. Он меня знатно задолбал на предыдущей вахте, алкаш–мозгоклюй хренов. Больше ничего не могу. Ты по месту отбрыкаешься, месяц закроешь, пока они мозги на место поставят после синего марафона. Так устраивает?

– Вполне.

Тут дверь внезапно распахнулась и в станцию ввалилось полтора метра элитного кавказского очарования с жутким амбре и краснодарским загаром.

– Пириуэт, балбесы. Скучали без меня? Товарищ Ухов, давай рацию, щаc я все закачаю в лучшем виде.

– Ротозеуищ! Здорова! Ты с поезда сразу на бал? Мужчина! – для Люра это было дико.

– Ротозеевич, Махмудов ты сын, у тебя есть 10 секунд, чтобы исчезнуть с глаз моих, пока я тебе не помог, – товарищу Ухову происходящее совсем не нравилось, – ты вообще какого здесь делаешь?

– Анатолий Бендэрович сказал, что я себя плохо вел, потому отправил сюда прямо с поезда. Сказал, что проверит, – обиженным голосом буркнул 23–летний бородатый пацан. Сомневаться не приходилось. Проверка происходила за один звонок.

– Пошли покурим, Люр?

      Отношения с этим балбесом были дружескими, чего стоил только тот сочувственный взгляд…

      После совместного распития бутылки коньяка под ужин в знойном Газомыкске Люр признался, что никогда не имел дел со шлюхами. И даже не хотел. Ротозеевич был очень удивлен и обескуражен или, по–русски говоря, в шоке. В тот же вечер он потащил Люра в баню: "Да она уже наших поименно знает, некоторые с поезда сразу к ней побежали, знатный у нее станок. Да не ссы, ты же уже пьяный!"

Ничего хорошего от этой затеи Люр не ждал. Коньяк вышел с потом в парилке, а когда явилась во всей красе та самая Стелла в пушистых туфлях на высоких каблуках, подчеркивающих основной рабочий инструмент и, сходу определив новичка, одной фразой развеяла все сомнения Люра о целесообразности заполнения пробела в его биографии.

– Господи, она разговаривает! Философствует. Да она еще жизни меня сейчас научит! – его чуть не стошнило.

      Время быстро истекло, все попытки соблазна провалились. Расстроенный Ротозеевич подумывал о том, чтобы хотя бы самому получить удовольствие.

– Ну вы приходите! Что эти два дагестанца – плюнут по полраза, через 2 часа буду свободна, – она небрежным жестом руки пригласила мнущихся у входа бродяг в свои владения. Люру не показалось. У нее были предпочтения и симпатия в голосе. А денег стало жалко.

      Они зашли за станцию, где было потише, закурили, и Ротозеевич вывалил все, что узнал: что Люра давно уже пытаются поймать на чем–нибудь, но поводов как–то нет; что человек от заместителя управления по зарубежке давно уже взят в службу рабочим и тайком вникает во все дела.

      Последний паззл занял свое место в картине. Он вспомнил человека, который то и дело мелькал возле компьютеров с его коллегами по должности. Голос из рации оповестил об успешном окончании закачки.

– Последняя, – Люр достал еще одну сигарету.

      На следующий день, вручив каждой из дам лично в руки по требуемому документу, Люр просматривал новостные ленты, с уже присутствующим в кабинете физически, но все еще "бескаркасным" руководителем службы. Мужики убежали с отчетами, предварительно засвидетельствовав свое почтение за предоставленную возможность заработать, коллеги растворились в отгулах и по делам. Только товарищ Ухов умышленно громко мешал сахар в чае, жевал печеньку и ждал начала спектакля.

– Как пишется "несоответствие"? Вместе? – стучать по клавиатуре было очень трудным занятием, но ему было надо, – а "несвоевременность"?

– Думаю, да, – Люр уже распечатал заявление сегодняшней датой, молчал и улыбался. В этой пьесе он был на коне. – Слуга двух господ, – не сдержал он смешок от проскочившей мысли.

      Надо сказать, что алкоголиков Люр переносил очень плохо. Особенно, когда те пытались его учить и командовать. Горящие глаза и застывшая на лице улыбка не несли ничего хорошего. Это была одна из таких ситуаций.

– Ты же пожизненный ответственный за тестирование оборудования, чего сидишь? – отхлебнул чайку Ухов.

– Я уже сходил. Ребята еще канистры с соляркой не попрятали. Все хорошо, вчера все работало, не переживай. У них претензий нет.

– Значит… Значит. Завтра я хочу, чтобы ты присутствовал на объекте, – никак не получалось включиться у руководителя.

– Надо бы помочь человеку, – подумал Люр, почему–то прорычав слова про себя.

– Не было такого уговора. Едет коллега, он в курсе. Без вас уже все порешали, – сказал он вслух, сбиваясь на хрипящий голос. Последнее слово стало красной тряпкой для мутно–желтых глаз Бендэровича. Ухов молчал. Он сдержал свое слово. Звонил и вводил в курс дел.

– Сейчас идешь на тестирование, затем на основании моей докладной пишешь две объяснительные, готовишь акт о готовности оборудования, акт о вчерашнем объекте, месяц, соответственно, тоже за тобой. Я пока в журнале распоряжений уведомлю тебя официально. Завтра едешь на объект.

– О как! А где журнальчик–то? – прохрипел Люр и бросил взгляд на свалку документов на шкафу. Последнее волеизъявление в этом журнале было записано год назад, когда накосячила целая бригада рабочих. – Вам поискать? Еще раз повторяю – едет коллега.

      Заявление легло под клавиатуру, так как очень хотелось почитать. Он вынул докладную руководителя из принтера и вежливо передал на "подмахнуть".

      Журнал где–то надежно пропал, и искать его тоже почему–то получалось слабо, но Анатолий потел и искал. Мысленно проржавшись после прочтения, Люр написал две объяснительных и отнес в приемную, прикрепив к докладной–шедевру. Ее потом переписывали коллективно. Да и в объяснительных было по одной строчке.

      Никуда Люр так и не поехал, а провел выходные, как планировал ранее. Мороженое, квас, прыжки в воду с понтона с друзьями, костер на берегу Сожа со Светкой в 40 километрах от города.

      Вся бумажная история попала к Димке на "разобраться и по закону казнить". Димка, как человек ответственный, пробежался по всем кабинетам в поисках "значительного материального вреда, причиненного управлению". Однако жены ответственных сотрудников делали круглые глаза. И их мужья тоже. Он тянул три дня, но жесткий приказ начальника управления ускорил процесс…

      Они возвращались домой чуть медленнее обычного. Теперь Люр был пассажиром и ерзал в предвкушении.

– Ты в курсе, что они хотели по докладной? – большое количество морщин Димки было заработано именно на этом месте работы.

– По переписанной или первоначальной?

– Ну да. Отрубить руки–ноги и премии на год лишить. Но по закону можно только хвост или премию.

Вот за премию обидно стало.

– Что в итоге? – катастрофический уровень бреда не интересовал Люра.

– В итоге только строгий выговор, потому, что ничего из предъявленного ты не делал. Я спросил у всех.

– А зачем?

– Затембль, не перебивай, – он поведал о диалогах с кабинетными царьками и королевнами. – Так что я все равно не понимаю, кому ты там дорогу перешел?

– Да все просто, Дим, – Люр спокойно пересказал полученную от Ротозеевича информацию.

      В последний рабочий день Люр ничего не делал. Управление тихо переваривало новость. По очереди, кто как мог, выражали сочувствие заглядывающие коллеги. "Хороший ты парень, Наташка!", "Вот я бы не увольнял, перевел бы. А я ж лишь мелкая сошка, что я могу?", "Сильных не любят!", "Да все нормально, не ссы!", "А как же ты на улицу–то увольняешься, не верю! Нашел что–то, да? Ну колись!", "Я бы тебя к себе взял, да я тоже в немилости".

– Хоть ты рейтинг составляй, – Люр молчал и читал интернет. Он покидал место, где ему нравилось работать, где он пропадал ради карьерного роста и спасался от депрессий.

      Открыв окна машины нараспашку и пожелав всем удачи, Люр включил тяжелый металл про пушистого белого зверька, нарочито медленно выехал на трассу, занял правую полосу и ехал 70. Сил не было. Мимо пролетали машины кабинетных – всем было нужно заглянуть Люру в глаза, но он быстро сменил линзованные очки на солнечные, которые лишили их такой возможности.

– Я больше ваших окаменелых лицемерных рож не увижу.

Он утром такой же, как и все: зарядка, кофе, по ящику новости.

Подругу отправит; короче, все то, что и с тобой бывает.

Потом двор, автобус, давка, на шее галстук, как петля–удавка.

Вот первый признак раздражения, он ищет цель для total поражения.

Позже, все позже: накатанный маршрут, как мороз по коже.

И вот оно из стекла и стали – работа, о которой вы, может быть, мечтали.

Где тебя весь день е*ут морально политикой для роста лестниц социальных.

И вот оно, второе раздражение, все, пи**ец, иду на цель и поражение.

      ТТ’34 – Пи**ец

                               ***

      Светик смотрела на Люра и никак не могла его развеселить. Сдавшись, она предложила съездить к ней домой на пару дней: "Там воздух, озеро, природа, лес. Тебе надо перезагрузиться".

– Поехали, конечно, – уже неделю Люр не мог взять себя в руки.

Знакомство с бывшим мужем, что случайно вырулил под колеса на велосипеде, с родителями, долгая прогулка по лесу до сумерек, волчьи следы, лисьи следы, заячьи следы с "горошком" страха, отцовский самогон, шашлыки – все способствовало душевному выздоровлению.

      Постоянное фотографирование природы, кустиков и цветочков раздражало Люра – у Светика во всех соцсетях уже была куча таких же фотографий, но юная фотограф упорно ходила по одним и тем же местам. Он терпеливо ждал, пока детский восторг от получившегося кадра прибежит к нему для оценки.

– Свет, давай камеру, когда–то у меня неплохо получалось, – Люр взял фотоаппарат и в следующий час просто фотографировал то, на что падал взгляд. Луковица ревниво разглядывала пока непонятные для нее ракурсы.

      Вечером, сидя у Светкиной разведенной подружки–ровесницы, Люр слушал кухонный задушевный разговор под шампанское из пластиковых бокалов. Он понятия не имел, почему его притащили сюда, а не оставили на растерзание родителям, поэтому лениво тянул домашнее вино из кружки. Его прорвало не на том моменте, когда Светке стали рассказывать про зависть и шепот по всей деревне о парне на черной машине и красивую месть бывшему мужу, и не тогда, когда Света фальшиво отнекивалась, мол, не в этом "шчасце", а тогда, когда подружка пьяно–обиженной интонацией обратилась к нему: "Вот почему вы такие козлы? Я же хорошая… и она тоже, а попадаются вот такие. Я его уже 5 лет жду, сыночек растет. Он приедет с заработков, посмотрит – и в запой, а я ж люблю его – дурака".