Юрий Михелевич Гедзберг
Конюшенная площадь, дом 1
5. Мишка
Все дети гениальны, посредственностями их делают родители. На какое-то время главной целью моей жизни стал сын.
***
Привожу Мишку в ясли позже обычного, раздеваю. Пахнет гречневой кашей.
Выходит "Тетя Маша".
– Маша, все, наверное, уже поели. Можно я Мише дам яблоко?
Маша цыкает языком: "Пф-с".
Потом она задумывается и выносит вердикт:
– Можна.
***
Первые шаги общения:
– Ты – Мишка!
– Ты – папа (Мишка тычет в меня пальчик).
– А ты – Мишка!
– Ты – папа (Мишка заливисто хохочет смехом китайской игрушки)
И так дальше, до бесконечности.
Наверное, как-то так Н.Н.Миклухо-Маклай начинал своё общение с папуасами.
***
Мишка на качелях:
– Папа, качай!
– Еще качать?
– Да, много-много.
***
По телевизору показывают клоуна, который пытается балансировать на катушках. Мишка боится, что тот упадёт, кричит:
– ПадУ! ПадУ!
***
Пока Мишка прикован взглядом к телевизору, на него без проблем можно надеть пижамку, после чего посадить на горшок. Наконец, на экране появляется заставка и финальная анимация передачи "Спокойной ночи, малыши!" – змейкой удаляющиеся вагончики игрушечного поезда.
До начала анимации Мишка каждый раз пытается угадать, кто на этот раз будет исполнять "Спят усталые игрушки, книжки спят…" – дядя или тётя. Он выдвигает смелую гипотезу:
– Дядя поёт…
После чего добавляет: "А тётя спит".
И очень радуется, если угадал. (Похоже, булева логика проявилась у него довольно рано)
***
Мишка:
– Зачем это? (шевелит пальцами, показывая, как колеблются листочки осины).
***
Я: Миша, это нельзя!
Мишка: Льзя!
(Домашнее прозвище Мишки – конфликтовщик)
***
Мишка ползает на четвереньках и возит по полу набор специй – на подставочке две коричневые обезьянки (в одной перец, в другой соль). Мишка играет с ними, как с машинкой, сопровождая игру автомобильными звуками: "Би-би! Би-би!". На мой вопрос о пассажирах его машинки, Мишка отвечает: "Бьяди" (я уже неплохо овладел его детским, поэтому легко перевёл "бьяди" как "обе"). Так что теперь Мишка стал возить свой обезьяний экипаж, сопровождая выезд развёрнутым определением: "Бьяди би-би! Бьяди би-би!..".
На работе я рассказал это Клёну – в "бьяди би-би" ему послышалось что-то знакомое. Высокой оценкой Мишкиного высказывания явилось то, что Клён включил "бьяди би-би" в лексикон своих присказок.
***
Я привёз Мишку погостить на даче у родственников. Пока от электрички нёс его на закорках, Мишка уже начал клевать носом, а когда мне показали, где его можно положить на кроватку, он тут же и уснул.
Уложив Мишку, я вышел из дома и встретил распахнутые от удивления глаза щупленькой Цили Лазаревны (у неё здесь на попечении находились внук и внучка):
– Что, спи-ит? Положили и будет спа-ать? Неужели? – с недоверием вопрошала Циля Лазаревна, добрейший человек. Пережив блокаду и многое чего ещё, она не растеряла в себе детской наивности, способности удивляться, казалось бы, обыденным вещам.
Циля Лазаревна изумлённо покачивает головой из стороны в сторону: "Ка-кой хор-оший мальчик!".
А привёз я сюда Мишку, потому что врачи рекомендовали солнцем лечить его страшный диатез. Страшный – это когда стриженная наголо голова ребёнка покрыта не проходящими струпьями запёкшейся крови. Это когда ты ночью подходишь к кроватке своего сына и с ужасом обнаруживаешь, что вся грудь у него окровавлена – так он себя расчесывает во сне. В крови и пижамка его, и постель.
Врачи рекомендовали солнце.
6. Вливание в коллектив
В один из первых дней моей карьеры на Конюшне, в конце рабочего дня Клён пригласил меня, как он выразился, в ресторан "За ящиками".
Надо было вливаться в коллектив, и я согласился. Нас было человек десять, я еще никого не знал. Вышли с работы, повернули в Конюшенный переулок. Скинулись, купили несколько бутылок вина, зашли во двор (там был пункт приема посуды, где, как оказалось, можно было взять на прокат дежурный стакан).
Вот этот немытый, липкий стакан, из которого мои новые коллеги пили по очереди (а сколько ещё народу пило до нас?) оказался тогда для меня, брезгливого и такого домашнего, серьёзным испытанием. Но, как говорится, я выпил свою чашу до дна, внёс свой вклад в теорию "стакана воды".
(Я знал, что один из исследователей жизни волков, чтобы с ними подружиться, выполнил рискованный ритуал: он позволил волку зубами охватить его нос, а потом своими зубами этот исследователь так же несильно сжал нос волка – и волки приняли человека в стаю. В ресторане "За ящиками" я решил, что это как раз мой случай.)
За время работы на Конюшне мне довелось, уступая уговорам Клёна, дегустировать и водку, и вино, и медицинский спирт от водителей "Скорой помощи", и ворованный с Мясокомбината коньяк-сырец, и даже "Тройной одеколон" (бр-р-р-р). Но из того стакана, что во дворе Конюшенного переулка, я больше не пил ни разу…
В электроцехе, налево от входа, висел огромный плакат "Указ президиума Верховного Совета РСФСР по усилению борьбы с алкоголизмом" – в течение рабочего дня этот плакат вдохновлял бороться с алкоголизмом как самих автоэлектриков, так и всех, кто приходил к нам и приносил с собой.
Алкоголь был каждодневным спутником рабочего дня, определенным допингом, реальной жизненной целью. Кроме того, стоит заметить, что выпитый алкоголь – это ещё и безопасный вид взятки, ведь все вещдоки теряются в желудке.
Большинство разговоров в течение дня крутится вокруг темы поддач:
– Что будешь делать в субботу?
– Как что? Сдавать посуду. Операция "Хрусталь".
Или: "У меня завтра винно-банный день".
Или: "Скоро 11, а нас еще не восхваляют" (в СССР спиртное в магазинах продавалось с 11-00 до 19-00).
Клён:
– Мне матка говорит, что у тебя за тюрьма такая, каждый день ты на кочерге?
Все тематические присказки, намёки осознаются на раз. Вопрос "У тебя машина оборудована?" понимается любым водителем с полуслова – тут же из бардачка извлекается стакан.
Если Клён не в настроении, то разговор с водителями у него короткий:
– Клён, пойдем – посмотришь машину!
– Да что я там не видел? Неси наряд, как положено. Или стакан.
В этом месте обычно вступает Васька:
– Наряд, чертеж… и стакан. Сухое спасибо горло дерет.
Если же бутылка на столе и при этом звучит мой отказ от участия в выпивке, то Клён рассматривает это как абсолютно невозможное событие, он каждый раз искренне удивляется:
– Ты что – заболел?!
(Я стараюсь объяснить, что мне после работы надо бежать за Мишкой или успеть на занятия, но это не всегда прокатывает).
Клён мог выпить, наверное, цистерну спиртного.
– Я быстро отхожу, – говорит он о себе с гордой уверенностью.
И это было действительно так. Однажды он выпил стакан спирта, и тут его срочно вызвали посмотреть чью-то машину. Клён вышел во двор, но здесь его ноги подкосились. Водители подняли Серёгу, на руках дотащили до электроцеха, усадили в кресло. Клён полчаса посидел пригорюнившись, с закрытыми глазами, потом встал и как ни в чем ни бывало (внешне – ну, абсолютно трезвый!) пошел работать.
Когда Клён здорово набирается, то с каким-то бешеным энтузиазмом начинает что-то объяснять, тяжело дыша перегаром в близкое лицо собеседника, повторяя одно и то же по многу раз:
– Карат? Ну, как тебе объяснить?.. Вот есть алмаз, так? Но, он не обработан. А потом его обрабатывают. Вот, чем больше граней, тем больше этих самых каратов. Ты понял?!
Одним из верных признаков того, что Клён уже хорошо принял на грудь, является то, что он начинает путать имя и отчество собеседника.
Утро, звонок по телефону, я снимаю трубку:
– Электроцех.
– Юра, здравствуй!
– Добрый день!
– Позови Клёнова.
– Сейчас.
"Стеклов," – докладываю я Сереже вполголоса.
(Стеклов Владимир Викторович – главный инженер автохозяйства)
Клёнов бодро:
– Да, Виктор Тимофеевич!
У Васьки вытягивается лицо, я молча давлюсь от смеха.
Они поговорили, Клён кладёт трубку. Спрашиваем Серёгу, как Стеклов прореагировал на его "Виктор Тимофеевич".
– Да никак. Рассмеялся. Говорит, здорово ты, Клёнов, видать, вчера набрался. До сих пор чувствуется. Ага. Я обычно как сажусь с ним в машину на халтуру ехать, он меня спрашивает: "Ты чем закусывал?". "Как чем, Владимир Викторович? Нечем, ничего ведь нет".
7. Из личной жизни Клёна
В конце дня Клён решил побриться: "Стал похож на обезьяну". Достал из своего шкафчика электробритву, включил её, сел на стол.
Побалтывает Серёга ногами, жужжит электробритвой, нарезает бритвой круги по лицу, смотрится в зеркальце:
– Ну, сходил в расчетный отдел? – спрашивает он меня.
– Ага.
– А чего хотели?
– Свидетельство о рождении сына. А то бездетность будут высчитывать.
Клён:
– А у меня уже сколько лет высчитывают алименты: с женой развелся, а сын в 17 лет умер. Что я им – похоронную понесу?
Жужжит электробритва. Жужжит.
– Как это случилось?
– В хоккей играл – сердце не выдержало. У него был грипп, а он играл. Я ведь в это время на машине рядом проезжал и ничего не знал. Он у меня с восьми лет играл. В морге в этой спортивной робе потом так и лежал.
Клён бреется, смотрясь в зеркальце. Бритва жужжит.
– Может, кто ударил?
– Нет, была экспертиза. Мне начальник Ждановского РУВД первый позвонил – он меня давно знает.
Вот так, под жужжание электробритвы, Клён спокойно, как не о себе, рассказал о личной трагедии.
В другой раз, хоть и с матюгами, но всё так же спокойно Сергей рассказал, как жена отправила его на химию: "Оба поддатыми были, в очередной раз поссорились: она хвать пистолет и на меня (она в милиции служила, ага), а я выхватил этот пистолет у неё, да и выкинул его к едрене фене в окно. Она тут же накатала заявление, возбудили дело. Потом решила было забрать заяву, но уже поздно было".
А вот ещё одна история, со смехом рассказанная Клёном, которая показалась мне жутковатой (впрочем, это лишь моё восприятие). После войны пацанёнок Серёжа Клёнов учился в ремеслухе: специальность + кормили + одевали/обували (позитив и показуху ремесленных училищ можно посмотреть в фильме "Здравствуй, Москва").
И вот мальчишкой Серёжа Клёнов надумал подняться на колоннаду Исаакиевского собора (в послевоенное время мало кто туда поднимался, не до экскурсий было, а вот ему приспичило). Поднимается Серёжа по мрачноватой винтовой лестнице, а тут сверху и снизу подскакивают к нему два взрослых парня. Рванули они Серёжкину шинельку (с молоточками и разводными ключами в петлицах) и ходу.
– Что делать? Холодно. Пришел домой – так ещё от матки попало! – хрипло смеясь вспоминает Клён.
Как по мне, так это пострашнее, чем "Шинель" Н.В.Гоголя.
Вот такие истории рассказал мне о себе Сергей Ефимович Клёнов.
8. Перед работой
Купчино, пять утра, сегодня надо успеть до работы сбегать за молоком. На улице холодно (реальный колотун, ух-хх!). Чуть подальше за домами – место, куда привозят цистерну с молоком; сегодня небольшая очередь, повезло.
Пламя стоящей на цистерне свечи колеблется, выхватывая из темноты пожилую продавщицу. Видно, что в такой мороз она надела на себя всё, что только можно. Сбоку продавщицу от снега и ветра как-то прикрывает кусок домашней клеенки, которую она то и дело поправляет, чтобы не так дуло.
Женщина берет очередной бидон, доверху наливает в него пузырящееся молоко, поворачивает в сторону деревянную ручку крана, ждет несколько секунд, потом еще раз двигает ручкой влево-вправо, доливая молоко уже "под завязку". На поддоне цистерны мокрая мелочь, бумажные деньги она прячет в карман белого фартука.
Ветер задувает. Иногда женщина останавливается, чтобы заправить седые волосы под платок, потом берёт следующий бидон.
На кисти левой руки у продавщицы наколка "ШУРА".
Где тот Рембрандт эпохи развитого социализма, который бы нарисовал эту женщину?
9. Обучение у Клёна
У дороги горят костры. Казаки варят себе пищу. Я еду мимо них, они не поднимают на меня глаз… Прошли месяцы. Сон мой исполнился. Казаки перестали провожать глазами меня и мою лошадь.
Исаак Бабель "Конармия"
Учиться всему у Клёна мне пришлось с нуля, вприглядку. Обучение происходило в условиях, далеких от академических, недостаток строгих технических терминов компенсировался экспрессивностью определений. Например, инструкция по разборке стартёра в исполнении Клёна звучала так:
– Разбирай эту ху…вину. Сначала снимешь эту жлыгу, вывинтишь эти ху…тоны и тащи, но аккуратно, а то порвешь эту ху…тень.
Клён давал деталям автомобиля свои определения, и, как с ребёнком, надо было понимать, что он имеет ввиду (выпрямительные диоды в генераторе он называл "пробками", ротор генератора у него "паук"; всё остальное или "жлыга", или "шелабушка", ну, ещё может быть "поджлыжник"). Откровенно говоря, Клён и с водителями разговаривал на своём, образном языке:
– Ты, х…епутало, сними со скорости! Поверни кочергу-то.
(А ведь, действительно, когда переключают скорость, как будто кочергой угли ворошат в печке)
Не скажу, что Клён нянькался со мной – тем не менее, он заранее предупреждал, например, о стопорном кольце: "Смотри, осторожней, кольцо злое, может и отскочить". Если надо было чуть увеличить диаметр пружинного кольца, то подсказывал: "Обойди колечко плоскогубцами".
Васька, напарник Клёна, сразу дал мне своё определение: "Труба на бане, а не електрик". От Васьки я ничему не научился.
Серёжа (так я звал Клёна) объяснял всё, как умел, а я старался схватывать с первого раза, хотя это было непросто.
Вот Клён держит в руках принесенную со склада проводку – длинный, разветвленный, как корневище, жгут проводов. Провода в оплётке из темной ткани, наружу выходят лишь их цветные, в ПВХ-изоляции концы с металлическими наконечниками для крепления под винт. Своего рода, нервная система автомобиля.
В то время 3D-моделирования не было, поэтому перед тем, как накидывать новую проводку, автоэлектрик должен был сам чётко, пространственно представлять, какие провода куда должны идти в данной модификации автомобиля (и подходит ли вообще эта проводка!).
Я слежу, как Серёга бегло перебирает провода и проговаривает: "На предохранители… стоповОй… на сигнал… коричневый масло… синий вода… жёлтый бензин… подфарки… на центральный… на прикуриватель".
На минуту он озадаченно останавливается: "А это что? На печку? Нет, не похоже. Что-то не врублюсь. Ага, это на подкапотную лампу, а это освещение номерного знака. Усёк?"
Это он мне. Что я мог ответить?
Если я не сразу схватывал, то у хорошо поддатого Клёна могло от нетерпения вырваться: "А зачем же тебя государство учило?!". Похоже, в нём сидела его ремеслуха и обида, что он-то всему выучился сам. Однако при посторонних, особенно, за бутылкой, меня – своего ученика – Клён всем знакомым представлял с деланным пиететом: "Это Михалыч (так он меня звал) – у него два высших образования". Я каждый раз отнекивался, поправлял, что лишь одно, однако в следующем моем представлении у Клёна опять звучало "два".
Первые несколько месяцев я просто боготворил Клёна, безгранично восхищался его опытом, навыками, ловкостью, умением, мельком взглянув, сразу взять нужный гаченый ключ – для меня это было непостижимо, недосягаемо. Когда я про Клёна рассказывал друзьям, то они скептически выслушивали меня; им не передавалось моё восхищение талантами Клёна (друзья оставались такими, каким ещё недавно был я, но каким я уже никогда не буду).
Помню, как первый раз я пошел с Клёном на машину (это была ГАЗ-24), и он мне командует, чтобы я посмотрел-понажимал тепловики, что под торпедой. Я сел на водительское сиденье, но как тут с моими метр-восемьдесят изогнуться-изловчиться, чтобы заглянуть под торпеду? Изгибаюсь и так, и эдак – никак не вижу тепловиков.
Клён (нетерпеливо): "Э-эх… ты неловкий, дай-ка я!". Я уступаю ему место в машине, а он быстро сворачивается калачиком на водительском сиденье (голова ниже приборной панели), шир-шир и в пару секунд находит сработавший тепловик.
Каждую свою победу над техникой Клён сопровождал присказкой: "Ловкий я парень!". Мне же было донельзя стыдно перед шоферами – господи, какой же я неумеха!
Проходя по двору мимо водителей я спиной чувствовал, что они смотрят на меня, показывают друг другу на меня пальцем.
Когда Клёна вызывают на машину, я при первой возможности увязываюсь за ним.
Выходим из цеха, я захлопываю дверь:
– И в миг ворота на запор.
Серёга неожиданно подхватывает:
– В минуту псарня стала адом.
Смотрим друг на друга, смеёмся и быстро идём ремонтировать машину (да-да, мы идём ремонтировать, типа "мы пахали").
Клён был на голову ниже меня, поэтому со стороны, наверное, казалось, что это Дон Кихот несёт инструменты для Санчо Пансы. В нужный момент я подавал Серёже пассатижи или требуемый гаечный ключ (да и то умудрялся при этом ошибиться, позор-позор!). Клён передвигался легким, быстрым шагом, лавируя между машинами, так что я едва поспевал, следуя за ним, как собачонка. Водители разговаривали с Клёном, а на меня, оруженосца, не обращали внимания, будто меня не существует.
Однако обучение продолжалось, и не стесняясь водителей (а может, и радуясь возможности быть в центре внимания) Клён командовал мне своим пропитым-прокуренным голосом:
"Прерыватель устанавливают по первому горшку. Вывинчиваешь первую свечу, суешь палец. Крутишь ручкой. Чувствуешь сжатие?
Так, теперь загоняешь метку под иглу. Ротор должен смотреть на первый горшок, понял? Начало разрыва смотри по лампочке, видишь?
Вот, всё правильно. Ввинчивай свечу. Надевай провода 1-2-4-3.
Теперь подкачать бензин, примерно 2/3 по стеклу, видишь?
Включай!".
Постепенно, о-ох, постепенно, у меня стало получаться.