Юрге Китон
Не буди Лешего
Глава 47
Гостята, в свойственной ей манере, рьяно принялась на всех готовить еды и прибираться в доме. Я не уверен, что у нас настолько грязно, сколько она всё намывает здесь.
Проходил мимо, поймал её за руку.
– Да не скреби ты, хватит уже. Сотрёшь до дыр эту столешницу.
– Тебе не нравится, как я убираюсь? – спросила меня, откладывая тряпку.
– Ты здесь не уборщица.
– Что же мне здесь делать? – она смотрела с вызовом. Я когтями щёлкнул, ветерком прошлось по дому, пыль смахнуло.
– Жил же я как-то здесь до того, как тут появились женщины, – чуть не ляпнул “жёны”.
– И куда же, Алёша, вся эта пыль девалась? По углам собралась и под кроватями? – нахмурилась Гостята.
– Если так нравится, то прибирайся, – ответил я. – Лишь бы ты была довольна.
С знахаркой мы не ладили. Кикимора с ней общалась лучше, чем я. Они как-то между собой отношения наладили. Может, меня ругают, может, говорят о чём-то ещё.
А я жду в гости Горяна, он змеище опытный. Две не сто, может, подскажет чего.
Горян прилетел, Гостята его уважила. Наготовила полный стол разной снеди, змей сидел, пил ел и знахарку хвалил.
– Ой, вкусно наготовила ты, девица!
– Какая же я девица? – ответила Гостята, стоя у печи.
– Всё вкусно, – проигнорировал Горян, – а вот перепёлочку готовишь ты неправильно. Дай-ка я покажу!
Он прошёл до знахарки к печи и начал что-то объяснять. Они заспорили.
– Я тебе говорю – сначала на огне подержи, для корочки! Потом уже в печь! – горячился Горян.
– Как ты, батюшка, делаешь корочку, ни один зуб не разгрызёт! – не соглашалась Гостята.
– А ты попробуй сначала, попробуй! – он запихнул Гостяте в рот кусок перепёлки. – Хрустит, а? Тает во рту? А теперь скажи, что не понравилось?
– Понравилось, – кивнула Гостята, дожёвывая. – Но всё ж таки такая корочка и в печи появится. А так быстрей.
– Нет, так выйдет из мяса весь сок!
– Ну попробуй мою готовку, – Гостята тоже ему кусок перепёлки подала. Змеище сожрал прямо с её пальцев. Я уж раздумывал, чем бы в него запустить, да вроде за столом в доме. Неприлично.
– Хорошо, красавица! Очень хорошо! Но недостаточно! – он схватил её за руки и поцеловал её пальцы. – Вот скажи мне, девица, при таких талантах к готовке разве не обидно жить всего один век человеческий? Надо тебе быть бессмертной женщиной и учиться готовки у Горяна. Ох, мы вместе развернёмся! – он приобнял Гостяту за плечи. – Я так понимаю, ты не Хозяйка Леса? – он ноздрями потянул, знахарку обнюхивая.
– Нет, – ответила Гостята запросто. – Не знаю, про что ты, батюшка.
– Какой же я батюшка? Зови меня Горяном. Можно Горянушкой, – змеище подмигнул.
Гостята, которая видела, как Тишка на этом трёхглавом Горяне сегодня прилетел, пока ещё не совсем свыклась с нами всеми. Но привыкала быстро. Горящего Кощея больше не пугалась и каждый раз не вскрикивала. К Горяну, кажется, ещё быстрей проникнется.
– А пойдёшь ли в жёны к Горяну, красавица? – продолжил ящерица крылатая.
– Как же это в жёны? – знахарка не поняла.
– Будешь со мной жить, сделаешься бессмертной. Дети наши будут расти вместе – получится ватага крепкая. У меня детей много, а если выйдет ещё больше, я буду только счастливее. Ты станешь колдовать, будешь ведьма сильная. А если не захочешь: сиди на хозяйстве, занимайся дальше знахарством, – ворковал ей змеюка ласково.
– Горян, сядь уже на место, – не выдержал я. – И тащите сюда вашу перепёлку. Я тоже есть хочу.
– Подожди, – остановил меня Горян, вытянув ладонь и снова взглянул на Гостяту. – Я жду ответа от красавицы.
– Спасибо за твоё предложение, уважаемый Змей Горыныч, – ответила знахарка, занимаясь птицей, чтобы на нас не смотреть. – Но я когда-то обещала отцу своего сына, что у меня мужчин больше не будет, кроме него. Так что я замуж не пойду ни за кого. Проживу, как есть, – она быстро подхватила блюдо и принесла на стол, показывая, что разговор окончен.
Потом Горян меня расспрашивал, что со мной? Почему не хочу перекинуться в человека? Ведь если нужен мне повод – то вот он: сын под окнами бегает и женщина любимая по дому ходит.
– Умру я, – ответил сердобольному нашему Горяну. – Перекидывался недавно и понял, что дело не в одной моей голове. Много внутри инородного моё тело носит. Туша лешего всё это обрастила мясом, переплела и как-то приспособилась, хотя тоже болит. А тело человеческое это носить в себе неспособно. Ну и… я уже снова пробовал, но не получилось.
– А как получилось в последний раз?
– Надо было выйти к людям. За Тишкой вышел. Перекинулся, рога отрубил и пошёл. А сейчас никак не выходит.
Горян покачал головой. Тут подсказать ничего не вышло. Я бы и рад, вот она, семья, рядом, а не выходит справиться ни со своей больной башкой, ни со своей покалеченной натурой. Так же ночами вою, так же накатывает. Так же плохо слушаются лапы.
Кощей прилетал как раз когда Горян был. Посокрушался, что сейчас и у меня две жены, а у него, Кощейки, до сих пор одна.
– Это что, я только начал, подожди, во вкус войду, – подначивал я его.
– Мара тут про тебя узнала, и мне выдала, что раз у Горяна сто жен, у тебя, Лешего, две жены, то и у неё должно быть больше одного мужа. Что она, хуже Лешего со Змеем, что ли?
– Интересная она у тебя женщина, – признался я.
– А ты что? – спросил Горян.
– Сказал, чтобы со мной посоветовалась – мне с ним сидеть, пока она будет по своим иномирьям скакать – головы рубить. Может, на рыбалку сходим с ним. Так-то неплохо… – Кощей почесал голову.
– А она что? – Горян всё любопытствовал.
– Да ничего, – вздохнул Кощей. – Сказала, что я не люблю её и она уйдёт к Алёше четвёртою женою.
Я начал считать жён.
– Обсчиталась она. Куда четвёртою-то? Третьею же, выходит.
– Она Раду, наверное, посчитала, – посмеялся Горян. – Алёша, вместе с Радой четыре будет.
– А Раду мне куда?
– А что? – Горян облокотился на Костейшество. – Ты разве не привык к ней? Я, например, привык. Жалко девицу, если бессмертной она не станет. Что же, человеческий век проживёт и сгинет?
– Ну она шустрая. Может, и сама как-нибудь в нечисть перекинется.
– Эта перекинется. В образину какую-нибудь окаянную. С неё станется. Будет в шерсти, с лапами и хвостом девица. А глазу приятнее смотреть на нормальную. Не в обиду сказано будет Кикиморе.
– А мужа её куда?
– Так она переживёт его.
– Ждать, как он помрёт? Так к тому времени и Рада станет старухою, – размышлял я.
– Не станет. Больно сильно не состарится, раз богатырка. И много дольше проживёт человеческого мужа. Да и когда будет в жёнах нечисти, внешность поправится. А ты, Алёшенька, сам не больно привередливый для того, у кого морда звериная и человеческой ипостаси нету? – посмеивался Горян.
– Братцы, я не понимаю, как это у Лешего уже четыре жены, у тебя, Горян, сто, а у меня, у царя, стало быть, ни одной? – Кощей развёл руками.
– Меня больше тревожит, что у Алёшеньки уже четыре на уме, и он только во вкус входит, а у меня до сих пор, как было, так и есть – всего сотня! – сокрушался Горян.
Друзья мои прилетали часто. Стало в моём доме весело. Правда, не знаю, как оно будет, когда Тишка из дома вылетит. Горян его вместе со своими устроить решил куда-то в школу лётную к какому-то колдуну змею. Я не против, это дело интересное, тем более – я к лесу и земле привязан, а Тишка будет словно птица вольная.
– А там, гляди, научится и змеем обращаться, – шутит Горыныч.
– Если нет этого в природе – как же научится? – не верю я.
– Пока он человек, сам знаешь, может принять любую сущность. Вот выберет быть змеем!
– Это ящером летающим? Как ты?
– А чем я плох? Из вас я самый живучий и самый по жизни запасливый. До сих пор жизнь не потратил, это вы – мертвечина ходячая! – так он нас и дразнил с Кощеем на пару.
Зубоскалили мы много по прежнему.
С Гостятой после одного случая стало повеселее.
Всё больше ходила она смурная, как-будто злилась на меня. Отвечала односложно, на глаза не показывалась. Как вдруг попросила новое платье.
– Моё совсем износилось, а я вещей не захватила как-то, – пожаловалась она.
Оно и понятно, с костра-то за вещами заскакивать несподручно.
– Договорись с Мокошью, спроси у ней всего, что тебе надо. Или сама сшей, – я подвёл Гостяту к сундукам и большому чулану, открыл дверцы. Материи там много всякой разной. – Вот, выбирай.
– Мне бы на сейчас, после бани что-нибудь, – Гостята начала всматриваться в ткань. Ничего не было на неё готового. – Ты же колдовать умеешь, Алёша, – Гостята мне напомнила. Неужто я при ней много колдовал? Вытащил из сундука ткань потоньше, повесил знахарке на плечи. Приноровился. Поколдовал. Осталась знахарка не то чтобы совсем раздетая, но одета мало. И по дому в этом, я бы лично был не против, если бы она ходила, но не при гостях.
Глаза у знахарки округлились, она закрылась руками.
– Я старался, сделал как мог, – сообщил я. – Ещё будем пробовать?
– Алёша, это ж стыд какой! – ту ткань, что на ней держалась на честном слове, она придерживала обеими руками.
– По мне так миленько, – не согласился я, её разглядывая.
– Какое миленько? Я для такого старая. И молодой бы не оделась в такое!
Ну я, конечно, не пойму, что ей не нравится?
– Ты не старая, – сказал ей, разглядывая её волосы. Там пряди седые, и много. С чего бы так её седина разобрала?
– На костре, видать, в один миг я поседела, – Гостята поняла, на что я смотрю. – Я бы сама не узнала, мне Тишка про голову сказал, что раньше у меня белых волос не было.
Она поспешила прикрыть голову, я ей не дал, здесь она может ходить как ведьма. Я помню, что ей косы плести не нравится. Тянуло меня к ней сильно. Хорошо, что я услышал, что бежит сюда Тишка. Гостята тоже поняла и перепугалась. Пока она ловила то, что осталось от платка, одежду тоже уронила. Так я её почти голую и запихнул в чулан.
– А мамка где? – сразу спросил Тишка, забегая. – Что-то нигде нету!
– В чулане сидит. Не совсем одетая, – ответил я, прислонившись спиной к дверцам.
– Да? – Тишка на мгновение задумался. – Ну я потом зайду! – и он так же шустро, как забежал, вылетел из комнаты.
– Гостята, – я постучал в дверцы чулана, – ты там будешь сидеть или выйдешь?
– Посижу, – тихо ответили из чулана.
– Ну как знаешь, – усмехнулся я. – Я колдовать больше не буду, лучше сама себе наряды сшей.
– Угу, – раздалось глухо из-за двери. Я ушёл. Чего зазря искушать судьбу?
С тех пор прошло немного времени, Гостята с Кикиморой вовсю поладили. Вместе шили наряды и наперебой мне показывали. То есть, показывала, в основном, Кикимора, а Гостята шила.
А я всё раздумывал о четырёх жёнах. Вот у меня в доме две женщины, и с обеими я не живу. А будет их здесь таких четыре – совсем же смешно.
Как вдруг та, что мне единственная женою, как-никак, считается, сказала, что уходит.
Был вечер, ко мне подошла Кикимора, когда я стоял себе на улице у дома. Гостята с Тишкой ушли за ароматной травой для самовара, я ждал их. Кикимора ко мне прильнула ласково и сказала, что решила уходить из моего дома.
– Чего ты, матушка? – я, признаться, не ожидал.
– Удивила разве? – Кикимора прищурилась.
– Удивила, – признался я. – Али что не ладно?
– Всё как раз налаживается, Лешенька. В доме появилась женщина, что тебе родила ребёнка, ведьма сильная неразбуженная, и тебе мила, это ведь видно всем. Я меж тобой и матерью твоего сына стоять не буду. Сделаешь ты её Лесной Хозяйкой рано или поздно, а я тогда куда? Лучше я сама уйду – пора в дом возвращаться речной владычицы. Полностью давно вступила я в владения, реки все исследовала, и не брошу боле. К этому я прикипела, слилась с рекой, – она взяла меня за руку. – Если бы не ты, этого бы не было. А теперь я привыкла и не боюсь. Нет у нас на реке Водяного – разве правда это? А я тогда кто?
– Ты Владычица Речная, матушка, – подтвердил я ей.
– Вот и я решилась, что она самая, – кивнула Кикимора. – Не надо нам нового Водяного, он давно есть, это я. Ухожу я на реку, Алёша. В собственный дом.
“Дом Водяного займёт” – про себя подумал. Но имеет право, если согласна река.
– Неволить не стану, держать подле себя не имею права, – наконец, высказался я, – обещал, если захочешь, сам отпустить.
Она прислонилась ко мне, прижав к моей груди свою косматую голову.
– Скучать по тебе буду сильно, Алёша. Привыкла к тебе. Никто меня раньше женою не называл, так что я тебе первая жена. Уж запомни.
– Да уж запомню, – я её погладил по волосам спутанным. – Ты мне никогда чужой не будешь.
Она вздохнула, вытирая об мою шкуру мокрый нос. Я продолжил.
– Если что случится, сразу мне сообщай. Пару раз постращаю несогласных, чтобы поняли, что между нами в этом смысле не изменилось ничего.
– Спасибо, – Кикимора кивнула, отстраняясь, а потом добавила. – Знаешь, Алёшенька, всё ж таки кроме тебя в лесу мужчины нету, а так как я решила сама Водяной Владычицей полновластно стать, то не скоро и появится.
– Ты это к чему, Кикимора?
– А к тому, что если больно уж по мне соскучишься и решишь всё-таки жить одной семьёй, ты мне знать дай, – она мне хищно улыбнулась. – Я приду к тебе женою обратно. Только ты учти – я первая тут была хозяйка и буду первою женою. А твоя Гостятушка – второй. Ну и остальные все уже после неё! – вдруг она добавила. Слушала она, что ли, разговоры с Горяном и Кощеем наши?
Я спорить не стал, кивнул ей и в ответ тоже оскалил морду, как теперь умею. Со всем лешачьим почтением. Дескать, согласен. Существование наше непредсказуемое. Может, умрём завтра. А, может, проживём тысячу лет. Нельзя зарекаться и от жены Кикиморы.
Глава 48
Гостяте я сказал просто, что Кикимора ушла. Знахарка также в ответ просто кивнула. Ничего не стала спрашивать. Мы остались в доме втроём.
Как-то ночью снова сны я видел иль видения, буйствовал. Потом показалось сквозь дрему, что голос знахарки слышу. Потом как будто её крик. Но так и не проснулся. Наутро увидел знахарку с перевязанной рукой.
– Ты чего это, откуда рана такая? – я схватил знахарку, особо разрешения не спрашивая, на руку посмотрел. Под повязкой след от когтей.
– Это кто так? Не должно быть, чтоб Баюнка.
– Не он, – быстро знахарка ответила, кота выгораживая. – Поцарапалась в лесу.
– Это зверь сделал, – не поверил я. – Уж не ветка точно. А по виду…
Лапу я свою поднёс и дошло вдруг, что это я.
– Ты ночью приходила ко мне? – спросил. Сам разозлился сразу. Тут же решил, что сегодня её запру. Да Тишка не поймёт.
– Ты очень спишь плохо. Воешь сильно. Пока в доме была Кикимора, я не решалась заходить в спальню к чужому мужу. А вчера заглянула.
– Зачем полезла ко мне? Не видела, что не надо?
– Когда я стала разговаривать с тобою, ты начал успокаиваться. Мой голос слушал. А потом случайно дёрнулся. Это я виновата.
– Дура ты, – в словах сдерживаться не стал. – Ты хоть понимаешь, что я тебя случайно и убить так смогу? Не просто поцарапать – голову сорвать. Мало ли мне снится что.
– Не пугай меня, Алёша. Я много видела раненых.
– Да откуда много? – сердился я. – Из дружины Велимира пришли живые все.
– Живые-то живые, но они не нежить, им увиденное ещё страшнее и тяжелее далось, чем вам. Многие маются.
– Ну и что решила ты? Песенки петь мне? – я всё думал, как её отвадить так, чтоб даже носа не показывала. – Подумай про меня, – тише сказал ей. Подсел ближе. – Что со мной будет, если я мать своего сына убью?
– Я осторожно, Алёша, – она взяла меня за лапу. Рука у неё по сравнению с моей махонькая.
– Не надо. Не приходи больше, – сказал ей и ушёл. Решил, что если будет приходить, уйду ночевать в лес.
Она всё ж таки и на другую ночь пришла. Слышал я ласковое нашептывание и пение. А когда проснулся, она спала рядом, положив руку свою мне на грудь.
– Гостята, – позвал её тихонько. Спросил, когда она открыла глаза. – Ты что здесь делаешь?
– Спала с тобой рядом, – ответила она просто. – Всю ночь почти пела песенку. Вон, голос охрип, – она рассмеялась. Как я давно не слышал, как она смеётся. Нет, смеялась пару раз, рядом с Тишкой. Он что-то вытворил, а потом её смешил. А теперь она рядом со мной смеётся. И приятно и больно.
– Расплела косы, молодец, – я ей провёл по волосам, когтями запутался.
– Может, срезать их? – она спросила.
– Нет, тебе нельзя. Ты ведьма. Не трогай волос, – сказал ей, любуясь. Седых прядей и впрямь много. Ну так а я и вовсе образина лохматая.
Мне не хотелось, чтобы она спала рядом. Было за неё страшно. Но и прогнать её не мог.
Гостята решила приводить меня в порядок. Чем, как обычно, сильно озадачила. Она взялась меня лечить.
– Тебе нужно вернуть облик человеческий, – сказала мне, нагрев воды и решившись меня отмыть.
– Гостята, это не поможет, – объясняю ей, а она мне решила ещё и шерсть состричь и снова наварила своих мазей. Я пару раз знахарку от себя откинул, а потом ещё и окунул в бочку с нагретой водой. Вынырнув, Гостята хохотала в голос. Странная она, казалась мне счастливой. И я её сколько уже швырял и толкал – ни разу не поцарапал. Она хваталась за меня и визжала, а мне очень хотелось как-нибудь внезапно облик принять человеческий, чтоб она поняла, что допрыгалась. Но не получалось.
– Хочу с тобою жить, – она сказала, собирая влажные волосы. На улице жарко, Гостята сидит в мокром платье, припекает солнце.
– Кто тебя гонит? – спросил у неё. Я одновременно и хотел, чтобы она ушла, тяжело смотреть на неё, но вместе с тем я этого боялся.
– Ты разве не гонишь? – она посерьёзней стала.
– Нет.
– А как Тишка с Горяна детьми улетит?
– Если не хочешь уходить, живи здесь, – если можно только смотреть на неё, я бы, наверное, смотрел вечность, так, наверно, тогда сожрал бы взглядом.
– Хочу чтобы ты человеком стал, – она села рядом. Я смотрел на её голые ноги, острые коленки и думал о том, что эту проклятущую бабу надо запихать обратно в бочку.
– Больше никаких желаний нет у тебя? Чтоб реки вспять пошли, чтоб пошёл снег летом?
– Реки вы разворачивать умеете, на земле обширной нашей есть наверняка места, где и летом снег идёт, а ты, Алёша, при мне обращался, значит, ещё раз сможешь.
– Убьёт это меня, – сказал ей. Не хотелось в такой хороший солнечный день говорить про это. Но раз зашёл разговор. – Хочешь, чтобы я попытался?
Она долго молчала. Снова схватила мою лапу. Сжимала мои пальцы своими долго, насколько у неё сил хватало. Вздохнула глубоко и подняла на меня глаза.
– Я хочу попробовать вылечить тебя. Но не знаю, доверишься мне или нет. Может, Кощей с Горяном тебе лучше лекаря смогут доставить, если сам ты не можешь из лесу уйти.
Нечисть живёт долго и медленно. Заходил у нас разговор, а потом как-то забылось. Я сам сказал, что человеком быть мне ни к чему. А теперь вот Гостята рядом, и её век недолог.
– И как ты будешь лечить? – стало мне интересно.
– Нужно, чтобы ты обратился человеком. Из-под этой шкуры осколки не вытащить, шкура толстая, тело твоё всё в себя приняло и не отдаёт. А из человеческого достать попробовать можно.
– А если я помру, пока ты достаёшь?
– Я больше чем ты, боюсь. А всё же думаю, что сделаю. Источник с мёртвой водой появился. Принесу воды в бочку. Будем ей твоё тело заживлять. Как совсем невмоготу будет – обернёшься обратно в Лешего. И так попробуем через время какое-то раз несколько, пока лето ясное. Осенью долечим, зимой на покой в спячку уйдёшь. Если всё затянется, весной встречу здорового Алёшу своего.
– Ты уже и всё продумала, – я уже знал, что соглашусь. Хотелось к ней прикоснуться.
– Я только боюсь, что ты не захочешь. Но даже если тебе человеческий облик не нужен, ведь и тело звериное тоже болит. Долго ли ты так протянешь?
– Протяну достаточно, пока у меня сын растёт, и я ему нужен. А Тишке вроде без разницы, есть или нет у меня ипостась человеческая.
– Тебе всё хуже и хуже будет, чем дольше тянешь, тем больше тело приспосабливается. Не сможешь скоро человеком быть.
– Это как ты решила?
– Говорила и с Кощеем, и с Горяном, делилась соображениями. Если не веришь мне, они найдут тебе лекаря.
Она только что радовалась, смеялась, светилась вся. А теперь снова сидела понурая. Мне не хотелось умирать, когда есть жена и сын. Быть ближе к ним – желание человеческое. Но ведь заботиться о них могу и образиной страшной.
Внезапно оказалось, что мне есть для чего жить.
Глава 49
– Если у тебя получится, будешь мне женой.
– Что получится? – Гостята стала сонная. Разморило её на солнышке.
– Вернуть мне человеческий облик. Тогда будешь мне женой и Хозяйкой Леса.
– Это ты мне предлагаешь? – она потянулась.
– Нет, предупреждаю.
– И моего согласия не спросишь? – она тихо усмехнулась.
– Конечно нет.
Мы ещё долго сидели на солнце. Гостята задремала, я тоже заснул. Её платье сохло, пахло мокрой тканью. Волосы знахарки щекотали мне шею.
Проснувшись, не открывая глаз, я понял, что так быть не должно. Почувствовал сначала солнце на коже, и то, что Гостята как будто ближе. Она меня обнимала, прильнув, и сладко сопела. От дыхания равномерно поднималась её грудь, я слышал, как стучит её сердце. Она крепко спала, а я нет.
Я обратился, пока дремал. И проснулся, держа на руках любимую. Мысли, что я сейчас сделаю, взбудоражили быстро.
Я уже собрался дать себе волю, как услышал рядом:
– Мужик, а ты кто?
Поднял глаза, поодаль стоял Тишка, раздумывая, подходить или нет.
– Леший я. Не признал?
– Вот сейчас признал, батюшка, – сын подошёл ближе. – А что с мамкой?
– Не видишь, спит, – я попробовал перехватить Гостяту, чтобы поднять на руки. – Тишка, давай маму будить не будем. Перенесём в тенёчек?
– Хорошо, – быстро согласился сын.
– Постели что-нибудь у крыльца, устроим туда маму, пусть поспит ещё.
Тишка было метнулся в дом, за одеялом, но Гостята проснулась. Распахнула глаза, быстро скользнула по моему лицу и шее пальцами.
– Алёша! Ты давно обратился?
– Не знаю. Я спал.
Она хотела сказать ещё что-то, но заметила Тишку и рванулась с моих рук, я её не выпустил.
– Тишка… Это отец твой, – быстро начала объяснять Гостята. Она почему-то испугалась и смутилась сильно.
– Я знаю, мам.
– Знаешь? – она стушевалась ещё больше. Потом начала искать на небе солнце. – Сколько я спала? Долго?
– Да нет, ещё даже не вечер, – Я её спустил на землю, но из объятий не выпустил. Она поправила на себе платье и принялась прибирать волосы.
– Красивая у нас мама, правда? – спросил я Тишку.
– Да, – он подошёл и погладил локон её волос. – Очень красивая.
– Надо маму поцеловать и попросить у неё обед для нас. Я не дядя Горян, готовить не умею.
Я сел на брёвнышко, с которого недавно поднялся, усадил Гостяту на колено. Тишка подошёл и поцеловал маму в щеку. Заглядывая в глаза ей, сказал.
– Мама, я голодный.
– Я тоже голодный, – признался я, целуя знахарку в другую щеку. Меня, конечно, мучил другой голод. Хорошо, что сын рано вернулся. А то бы я в своих желаниях себя быстро угробил. От вкуса её солоноватой от пота кожи мешались мысли. Гостята, кажется, хотела нас обоих обнять одновременно, но мы оба быстро высвободились. Я потрепал Тишку по волосам. Волосы густые, мамины.
– Пойдёмте в дом? – спросил у сына и знахарки.
– А ты обратно в Лешего обратишься? – спросил у меня Тишка, рассматривая.
– Обращусь, конечно. И,наверное, скоро. Может быть, сейчас.
– Хорошо, оно так интереснее! – выдал сын.
– А мне больше твой отец таким нравится! – испугалась знахарка, кидаясь мне на шею.
– Разберёмся как-нибудь, – ответил я.
Мы прошли в дом. Знахарка зашла вслед за Тишкой, а я задержался на крыльце. Впитать в себя хотелось этот день, жару послеполуденную, запах травы дурманящий и ветра освежающую прохладу. Сегодня в ночь в лесу расцветёт папоротник. Будет манить кого-то снова и наполнять надеждою. Верят некоторые, что исполняет он желания. У меня есть одно, да вряд ли исполниться ему поможет цветок.
Я уже получил много, чего, быть может, не заслуживаю. И вот, сам уже мёртвый, чего-то от жизни хочу. Я слышу, как смеются в моём доме. И как зовут меня. У Гостяты голос звонкий, и она спрашивает.
– Алёша, ну ты идёшь? – говорит она ласково. – Или ты там заснул?
Летом я в спячку не впадаю. Но если всё сном окажется, тогда не хочу просыпаться. Она что-то ещё говорит, с Тишкой спорит, смеётся. А я дверь притворяю и думаю, что если это всё снится мне, тогда остался я в той берлоге, в которую меня огнём бушующим закинуло. И никакая Мара не пришла, чтобы меня откопать. Но если всё так, тогда, кто б ты ни был, друг или враг, если ты заметил меня – лучше пройди мимо. Судьбу не испытывай и нечисть лихую не зли.
Натворили мы много, и кто виноват – не знаем. Поэтому сказано будет:
“Лучше меня не буди”.
