Юрге Китон
Не буди Лешего
Глава 45. Здесь будет лес
Тишка прибежал внезапно. Испуганный и разозлённый. С криками, что один ничего не может сделать, а никого из мужиков в селении нет. Все на своих покосах. Семья мельника пришла к Гостяте и обвиняет её в убийстве мельниковой старухи, а теперь ещё и в травле младшего сына мельника жены.
– Мамка не травила никого! – нервничал Тишка. – Старуха эта померла от старости. Если б не мама, она и столько, сколько прожила, не протянула б! Мама её лечила долго. Всё сокрушалась, что мельниковы снохи ухаживать, как надо, не умеют! Это не мамка её свела со свету!
– А что с женою сына мельника? – спросил я, уже понимая, что надо как-то вмешиваться. Хотя пока не сообразил, как.
– Она от неудачных родов мается. Детей раз за разом скидывает, и вот теперь мамку обвинили, что та из ревности её опаивает.
– Зачем ей из ревности? – не понял я.
– Так это жена Дарёна, – злился моей непонятливости сын. Я первым делом решил, что надо вызвать Горяна или Кощея. Они могут людьми хоть куда зайти. И там или откупятся, или силой всех разгонят и заберут знахарку. Но как с ними связаться быстро? Нужно в дом мне возвращаться, в сердце леса, в самую чащу, а мы почти на краю, вот так быстро с Тишкой потому и встретились, что я его почуял.
Можно через реку, по водной глади позвать Кикимору, объяснить ей, что мне нужен Кощей. Но ей может колдовских способностей не хватить пробудить заговоренное блюдце, чтоб с Кощеем связаться. Раздумывать долго некогда, уж больно Тишка переживал. Мало ли что может сделать люд разгневанный, если обвиняют знахарку в убийстве.
– Главное, маму выведи в подлесок. Он близко подступает к селению. Там уже её никто не тронет, – сказал. Перекинулся в волка, дождался, пока Тишка заберётся мне на спину и побежал к селению Гостяты.
У самого края остановился. Различать, где избушка знахарки, мне не понадобилось. Несколько мужчин и отроков постарше вывели знахарку на поляну перед лесом, привязали к столбу и разводили костёр. Про то, что хотят сжечь ведьму за убийство мельниковской старухи и травлю молодой снохи, услышал в обрывках фраз.
– Тишка, стой! – едва успел крикнуть, а схватить не успел. Скатившись с моей волчьей спины, Тишка побежал к матери. Ничего он один не сделает против стольких взрослых мужиков.
Я из леса прыгнул, не думая. Дёрнуло меня со страшной силой обратно. Как удавкой затянуло, помутилось в глазах. Обернулся в Лешего, смотрел, как мой маленький сын полез драться.
– На костёр его. Сжечь вместе с ведьмой ведьминское отродье! – подвывал самый мерзкий из их сборища. Тишку потащили на костёр. Гостята, до этого сыпавшая проклятиями, вдруг взмолилась, чтоб отпустили сына. Я больше ждать не мог.
Не знаю как, мне то неведомо, но я в человека перекинулся. Боль в теле резанула так, что чуть сознания не лишился. В огне тогда было хуже, но это тело слабее. И всё оно калечное. Тут же и понял, почему не могу обращаться. Не в одной моей голове дело, да сейчас важно не это. Нащупал рога, оба на месте. Повалил деревце ближайшее, наклонил голову, отрубил себе рога топором.
Кое-как поднялся, кровь моя нечеловеческая, а всё одно тёплая, заливала за шиворот. Делал всё быстро, думать некогда. Выбрал, как ближе подойти – по подлеску. Почти к полянке самой подберусь. Пошёл. Как понял, что видно меня, крикнул этому их карательному сборищу.
– Зачем обижаете ребёнка и женщину?
– Тебе какое дело? – ответил тот, кто постарше выглядел. Видать, зрение у него похуже, он начал подходить и приглядываться.
– Иди своей дорогой, – ответил другой мужик. – Тут дела этого селения вершатся.
– Вы женщину на костре решили сжечь, – не согласился я, высматривая, можно ли ещё подойти. Тело начинало гудеть, привязь моя меня душила.
– Иди по добру по здорову, как сказано, – повторил самый старший из них. А какой-то отрок запустил в меня камнем. Я уклонился. Повторил им ещё раз.
– Лучше бы вам отпустить их обоих, не накликаете на себя беду.
– В лес ушла и пропала пропадом, коли так, – кивнул мужик помладше на Гостяту. – А даже если и сожгли ведьму – так очистили селение, благое дело сделали.
– Один ещё раз повторю: отпускайте их.
– Ты, что ли, доложишь на нас? – спросил тот, что мне сразу не понравился.
– Посмотрите, он в крови весь, он раненый! – разглядел один из отроков.
– И то правда, разбойник, кажись, – повторил старший из них.
– Зря ты пришёл сюда. Если сказать больше нечего, уходи, – самый рослый из мужчин сделал шаг вперёд, доставая нож. – Ты человек пришлый, это дело не твоё.
– Уж так вышло что моё.
– Он сам упадёт скоро, братцы, – крикнул вертлявый доставучий мужик, – давайте быстро порешаем его!
– И куда его?
– В лес. Звери съедят.
Стало мне смешно. Смог сделать ещё несколько шагов. Больше тянуть нечего. Граница леса закончилась, сдавило страшной болью меня. Тело начало разрушаться. Видать, покачнулся я, что местных больно обрадовало.
– Хочешь что сказать, подойди, скажи, – мужик с ножом сам ко мне приближаться начал. Осторожно, присматриваясь.
– Здесь лес когда-то был, – начал я. – Чую грибницу под ногами. И корни оставшиеся деревьев выкорчеванных.
– И что с того? Везде был лес. Теперь тут людское поселение.
– Людское ли? Собаки вас лучше, – я подошёл ещё. Тело высыхало, как дерево без долгого полива.
– Не заговаривался бы, – ответил их старший. Они, не понимая, что происходит, начали меня окружать. Вертлявый бросил тлеющие угли в сухую траву и ветки, сложенные для костра под ногами Гостяты. Быстро начал заниматься огонь. Я прислушался к ощущениям, призывая к себе силу природную. Под ногами появились побеги зелёные, это молодые деревца проклюнулись.
– Здесь был когда-то лес и будет снова. Такое моё слово, – сказал я и побеги поползли выше. Собравшиеся вокруг меня люди пока ничего не понимали, но большого страха, видать, не испытывали. Кого испугает сильно раненый, хоть и происходит странное?
– Да режь его, что думать? – вертлявый, что помладше, толкнул в бок того мужика, что с ножом. А он, подошедши, боялся первый, да ещё и один, нападать. Я его и в этом обличии и здоровее, и выше.
– Я предупреждал, – посмотрев в сторону костра, я ветер вызвал и потушил огонь. А после всё вокруг Гостяты и Тишки густым кустарником затянуло – с шипами длинными, торчащими наружу. Из леса моего повыходили волки. Если б не белый день, и нечисть повыходила бы. Хотя чего бы не позвать – под моей защитой пройдут и днём.
Топор, чтоб сразу не пугать, я в подлеске оставил, теперь же, руку вытянув вдоль тела, чувствовал, как вверх по ней, обвиваясь, ползут цепи. Скоро и топор в руку лёг удобно.
Я не знаю, кто из них Дарён. Никогда не видел, не сообразил и сейчас тоже. Но мне вертлявый настолько сразу не понравился, что я уже знал, кого первым зарублю.
Они теперь все с ножами, и страх в глазах проклюнулся. Но мне ножи не помеха, а бояться надо было раньше – за шкуру свою.
Лес вокруг быстро разрастался, уже по домам лез, валил заборы и постройки начал задавливать. Выбежала скотина. Будет моему зверью что покушать.
Сам я почувствовал, как по ногам моим и рукам поднимается лесная силушка, и как будто не одним разом, а постепенно в зверя превращая меня. И рога мои снова выросли, и морда селян оскалом порадовала, все раны затянуло и закрыло толстой шкурой – оделся как в броню.
Второй топор мне волк принёс. Но чтобы начать, мне одного топора хватило, потом уже подхватил второй. Взглянул мельком на Гостяту, среди густых ветвей её видно было. На белом бескровном лице искусанные до крови губы и глаза большие, от страха или удивления так широко раскрытые. Она на меня смотрела. На то, как я обращаюсь в зверя. Ну пусть смотрит, коли любопытно.
Не то ты в лесу бревно выбрала, девица, чтобы прилечь вздремнуть.
Я зарубил всё семейство мельника – мужскую его часть. И, видать, всех друзей его. По крайней мере, тех, кто вместе с ним пришёл Гостяту на костре жечь. Молодняк их – отроков неразумных, моя волчья стая, погоняв и покусав изрядно – выгнала. Пусть идут в соседнее селение или куда хотят. Не доверяя неразумной нежити, сам прошёл по всем домам, проверяя, не осталось ли где малых детей. Нашёл только пару старых бабок и одну девку – все по домам сидели – их тоже выгнал, здесь ничего не останется. Может, и не виноваты все люди, что здесь жили, но места этого, где сына моего хотели на костре сжечь вместе с его матерью, больше не будет.
Лес задавил всё. Все дома разрушило, все хлевы, овины и амбары. Всё поломало, везде всё проросло травой. Если смогут забрать своё добро люди, пусть забирают, но здесь больше никогда не будет ничего.
Мельницу – одну на два селения, тоже разрушил. Настолько впал я в буйство, меня уже было не остановить. Хорошо, что крепко окружил кустарником знахарку с сыном и оставил их привязанными. Не надо им на всё, что мы тут делаем, смотреть.
Я не помню, как освобождал их. Вроде бы сам. Когда я пришёл, Тишка уже развязался и развязывал мать. Наверное я их сгрёб и вынес на лапах, потому как не помню, чтобы обращался в кого.
Глава 46
– Алёша, Алёша… – голос неуверенный меня звал. Охрипший слегка. Женский. Глаза открыл, увидел Гостяту. Подумал, что снится мне она. Собрался дальше спать, почувствовал, как легко она прикоснулась к моей лапе. Позвала ещё раз.
– Алёша!
Нехотя я проснулся. С мгновение посидел, соображая, что я сплю на полянке перед домом.
– Где Тишка? – спросил самое для меня важное.
– В доме. С… матушкой Кикиморой, – замялась женщина, как будто сообразить не могла, как со мной разговаривать.
– Утро сейчас? – спросил я, оглядываясь.
– Да, ты спал долго. А я не знаю, что делать мне. Может, нам уходить пора?
– Куда ещё ты собралась уходить? – я её чуть не схватил лапой за руку, да вовремя остановился. – Побудете пока тут. Селения вашего нет больше.
– Как это: нет селения? – испугалась Гостята.
– Так. Совсем больше нет. Там теперь лес. Женщин и детей я не трогал, ушли в соседнее селение, где Рада живёт. Ну туда наверное – я не проверял.
– А мужей и отцов их? – осторожно спросила Гостята.
– Если они тебя на костре сжечь не собирались, значит, где-то живы-здоровы.
Ещё мне не хватало людишек по их покосам вылавливать и выяснять, обижены ли они за погром их селения. Если бы у них там всё в порядке было, никто б и никогда знахарку жечь на костре не додумался, решив, что будет безнаказанным.
– А где ж мне теперь жить? – испугалась Гостята.
– У меня, – ответил ей я.
– Как это у тебя? – не поняла она.
– Пока здесь Тишка и идти тебе некуда, ты побудешь у меня, потом сама решишь.
– Тишке надо к людям, – быстро высказала Гостята и замолчала, потупившись.
– Надо. Только не к твоим селянам. А, может, и не к людям. А куда в хорошее место мастерству учиться нужному.
– Так и чувствовала, что ты сына захочешь забрать, – Гостята покачала головой. – Я не отдам.
– А что плохого в этом? – спросил её. Голова моя гудела, в теле всё ныло. Я только после вчерашнего глаза открыл, а Гостята уже тут как тут, и сразу с важным разговором.
– Я боялась, что он родится зверем и ты его в лес утащишь.
– Я тебе скотина неразумная? – понял я, что разговор у нас не клеится. Ну Гостята хоть от меня вроде не шарахается. Посмотрел на неё, сообразил, что у неё самой, видать, ступор от случившегося. Вся она бледная и измождённая.
– Тебе бы поесть чего, – предложил я. – А где нашего сына всё-таки носит?
Гостята встрепенулась при слове “нашего”. Мне было неприятно замечать, как она меня украдкою рассматривает.
– Я ж сказала, что в доме он.
Ну да, она говорила… Как раз выбежал Тишка. Чтобы не тянуть, я его спросил сразу.
– Тишка, дом ваш разрушен и пока не решено, что вам дальше делать, согласен пожить с матерью у меня в доме?
– Я да! – он пробежал дальше. – Мне здесь нравится. А где Баюн?
– От тебя наверное прячется. Зачем ему шерсть стриг?
– Она была свалявшаяся! – быстро оправдался Тишка и начал звать. – Баюн-ка! Ау!
Кот, потягиваясь, вышел. Спал где-то в тенёчке. Увидел Гостяту и сразу ленивой походкой пошёл к ней и принялся тереться об ноги.
– Баюнка! – протянула Гостята и сразу принялась наглаживать кота.
– Мам, это Баюн, не бойся, он смирный!
Это кто, Баюн-то смирный?
– Здравствуй, котик, – приговаривала Гостята, почёсывая кота за ушком. Шерстистая бочка замурчала.
– Баюнка, что у тебя с лапой? – Гостята лапу железную, кошачью, наконец, заметила.
– Мам, а ты что, знаешь этого кота? – спросил Тишка.
– Знает, – ответил я за Гостяту. – Матушка Кикимора обещала завтрак нам?
– Да, готовит, – кивнул Тишка. – А потом звала меня на речку купаться. Сегодня вода будет тёплая.
А потом добавил.
– Странно что я в прошлый раз чуть не утоп. Зацепился за корягу, кое-как выплыл. Но я хорошо плаваю! – тут же заверил он испугавшуюся мать. – И дыхание надолго задерживаю под водой. Кикимора меня нырять учит.
– Так, пойду-ка я в дом, поговорю с матушкой. Посидите здесь, – а сам я поднялся. Начали закрадываться нехорошие мысли мне в голову.
Кикимору застал хлопочущей за столом.
– Матушка, а ну-ка, скажи мне: не собралась ли ты из Тишки делать Водяного?
– Батюшка, ты только не подумай… – она смешалась вся. – Лет через несколько Тишка будет совсем взрослым. Ты не подумай, – повторила, – что я решила вырастить из Тихомира Водяного, не сказав тебе! Нет! Не такие мои мысли. Я хотела поговорить с тобой сперва. Тишка хорошо очень плавает, как рыбка. И кровушка у него подходящая. А что я ему про реку рассказываю, так это ему интересно. А ежели захочет он быть речным владыкою, я ему уступлю своё пригретое место. Он будет мне вместо сына названного. Я буду ему как любимая матушка! Наставница буду. Сам подумай: когда он ещё сможет занять твоё место? Ты, поди, завтра на покой не собираешься? Ты можешь Лешим быть несколько сотен лет, что же Тихомиру всё это время делать?
Я глаза закрыл, чтоб гнев, только что улегшийся, снова во мне не вскипел, переждал. Придвинул к стенке Кикимору, подошёл вплотную к ней.
– Матушка, такие решения без меня не принимаются, даже если ты решила, что подходящего Водяного нашла. Это мой сын и я буду очень злиться, если ты решишь его раньше времени сделать нечистью. Человеком вряд ли он весь свой век проживёт – слишком кровь моя сильная и способности к колдовству большие. У него и мать – ведьма непробужденная, ну а про меня ты сама всё знаешь. Но я не хочу Тишку видеть ни Лешим, ни Водяным здесь. Не будет он в этом лесу сиднем сидеть, пусть мир сперва посмотрит и узнает людей.
– Мы б зажили так славно одной семьёю, – проплакала Кикимора. – Я по-другому не знаю, как ему ближе стать, а так была бы на реке его наставницей! – она пустила-таки слезу, вытерла перепончатой лапой зелёную щёку. – А теперь наверное мать Тишки будет тебе женою и здесь Хозяйкою? – она заглядывать принялась мне в глаза.
Всё ж таки и они сходят с ума по-своему. Мара, она хоть может идти головы рубить направо и налево, а этой тяжело сидеть со своими думами в болоте.
– Нет. Ты моя жена и ты здесь Хозяйка, – ответил ей. – А про Тишку мы с его матерью решим. Тем более, он смышлёный, может за себя сам выбор сделать.
Последние слова слышали тихонько вошедшие Гостята с Тишкой.
– Ты просил подождать снаружи, зря мы вошли? – Гостята неуверенно попятилась, смотря на меня с Кикиморой. – Мы сейчас уйдём.
– Зачем уходить? Проходите! – Кикимора встрепенулась, проскользнула между мной и стенкой и прошлёпала к ним, устраивая перепончатую лапу на плече Тишки. – Идёмте за стол, вам подкрепиться надо! Вы теперь будете здесь жить. Только я пока не знаю, где мы вас разместим? – она снова повернулась ко мне. – Как думаешь, Алёша?
– Кощеева пристройка до сих пор пустует. Я так и не снёс её. Там можно спальню обустроить. Или две. Тишка, хочешь свою комнату?
– Я могу где угодно спать, на любой лавке, – он прошёл к столу. – Мне не надо отдельного места.
– Мне стеснять вас неудобно, – промолвила Гостята, бочком пробираясь за стол.
– Помилуй, какое стеснять, дом огромный, – развела лапами Кикимора. – Устраивайся где хочешь. У меня своя опочевальня и купальня, мне вы не помешаете. А пристройка каменная, правда что, пустует. Алёши почти никогда дома нет – он всё время в лесу. Мне хоть будет веселее. Ну я, правда, тоже много времени на реке провожу, – быстро добавила она, поглядывая на меня. Я принялся есть. Оголодал страшно. Наблюдавшая за исчезающей едой Кикимора подскочила.
– Наверное ещё добавки надо? Я мало приготовила. Не привыкла к гостям.
– Я помогу, матушка, – Гостята тоже вскочила. Они столкнулись у печи.
– Я не мешаюсь? – спросила знахарка.
– Я совсем не ревнивая, – Кикимора сложила лапы на щёки Гостяты, а я подумал, что сила у речной нечисти такая, что она может одним махом оторвать знахарке голову.
– Я про дом и про хозяйство говорю, – Кикимора улыбнулась. – Распоряжайся всем, что видишь, смело. У меня не спрашивай.
– Вроде всё как раньше было, на том же месте, – огляделась Гостята, освободившись. Мне показалось, что намёк это на то, что она здесь была прежде Кикиморы. Я отвлёкся, за ними двумя наблюдая. А в голове промелькнула шальная мысль. Вот у меня две женщины в доме, стоят у печи и уже выясняют, кому и как хозяйничать, а Горян со своей сотней в юбках что делает? Они у него все вместе живут или по отдельности? Сколько к нему на самом деле ещё любопытных вопросов.
Ещё раз уверившись у Кикиморы, что она не собирается топить моего сына, я отправил их вдвоём купаться. Гостята, видно, чуть дара речи не лишилась. Попробовала Тишку остановить, но тот ответил, что уже не раз купался, а с речки их наверное заберёт Горян, так что они к обеду вернутся обратно. Гостята пообещала приготовить обед.
Мы остались вдвоём.
– Тебе бы поспать, – предложил ей.
– Как мне спать, когда белый день, – не согласилась она.
– А где вы ночевали сегодня? – я ж не помню ничего, вот спать свалился на улице.
– В спальне твоей, Алёша. Там тоже мало что изменилось, – спустя мгновение знахарка добавила.
– А что мне менять и зачем? – я уселся на крыльцо, дожидаясь, чтобы Гостята присела рядом.
– Тишка с твоей женою дружен? – спросила Гостята аккуратно.
– Вроде ладят, – ответил я.
– Я сказать тебе хотела, про себя и про сына… нашего, почему вышло так и что я думала, что так будет луч…
– Что ты думала и почему когда-то так решила и поступила, мне не важно, – остановил я её, – ты сейчас здесь и наш сын тоже.
Женщины одним моментом чувствуют. Что сейчас она в голове и сердце держит, то для неё правда. Завтра она будет чувствовать и думать другое и себя и меня уверять в том, что это и есть настоящее, а вчера было не то. Я решил, что мне без разницы. Через столько лет она уже сто раз заново придумала, почему так поступила и почему так правильно. Ещё и меня в этом убеждать ни к чему.
– Ты не хочешь меня выслушать?
– Нет, – я поднялся и открыл двери. – Дом тебе хочу показать. Всё же изменился он немного, расскажу тебе, что где.
Она послушно зашла, я за ней последовал. Показал ей все комнаты, кладовые и ледник. Показал, как идти в покои к Кикиморе, и что её тут есть личная купальня.
– Сюда лучше не входить, – кивнула Гостята.
– Не то чтобы… Но всё ж таки она речная нежить, вряд ли тебе в её купальне понравится. Я туда не лезу, по крайней мере, – рыкнул я, надеясь, что похоже будет на смех.
А сам себе отметил, что Гостяте надо срубить обещанную когда-то баньку. Тишка, конечно, скажет, что может вымыться в любом корыте, но всё же они люди, им не подойдёт всё время мыться в реке.
В кладовой, где хранились припасы съестные, Гостята сразу схватила банку гороха.
– А вот это, Алёша, тебе пригодилось бы.
– Горох перекладывать из кучки в кучку? Тишка мне уже показывал.
– И ты, конечно же, не делаешь. А это очень занятие полезное, – она внезапно схватила мою лапу, прошлась своими сухими пальцами по моим пальцам, каждый прощупав, посмотрела на когти.
– Что поняла? – спросил я, забирая лапу.
– Держи, – она вручила мне банку с горохом. Пробежала взглядом по полкам, нашла пустой туесок. – Вот из этой банки в этот туес по одной горошине. А когти тебе подстричь нельзя?
– Нельзя. Ты, значит, Тишку учишь лекарскому ремеслу?
– Не то чтобы учу. Он любопытный, всё запоминает. А вдруг пригодится? – она вышла из кладовой, добавила. – Мы заснуть сегодня не смогли. Тишка про тебя всю ночь рассказывал.
– И что говорил?
– Всё больше про то, какой ты хороший.
Не знаю, можно ли понять по моей звериной роже, когда она, рожа, довольная.
– Быстро же он к тебе привязался, – продолжила Гостята. – А Кикимора тебе, значит, нынче жена?
И как с Гостятой разговаривать? Если она скачет с одного на другое. Я её повернул к себе.
– Могла и ты быть моей женою. Если б не сбежала.
– Но я ведь…
– Наверное не приняла мой лесной облик или, пораздумав, не приняла жизнь в лесу затворническую. В любом случае хорошо, что нас развела судьба.
– У вас так запросто тут женятся? – теперь она схватила меня за лапу.
– Вообще-то я сто лет прожил и ещё двести бы прожил и не женился. Но ты пришла, и если бы вернулась, стала здесь Хозяйкою. Но ты не пришла. И скрыла сына. А с Кикиморой у нас договор. Мне нужна Речная владычица, а ей поддержка в этом статусе. Водяной умер, нового нет, так что мы с ней одни следим за порядком в лесу, на реке и на болоте. Как я уже и сказал – хорошо, что судьба нас с тобой развела вовремя.
– Я уйду, Алёша, – вздохнула Гостята, выпустив мою лапу и принявшись теребить свой рукав. – Немного передохнём, и уйду.
– Никуда ты не уйдёшь, – сообщил ей я.
– Так я здесь пленница?
– Ты здесь уважаемая гостья. Мать моего сына. И покуда Тишка свою судьбу не выбрал и не ушёл от нас, ты будешь здесь со мной. Он тебя никогда не оставит, если не будет знать, что ты в безопасности. Со мной ты в безопасности.
– Я уйду в соседнее селение. У Тишки там много друзей. Там старейшина живёт и воевода, и…
– И я не могу быть уверен, что тебя там тоже не потащат на костёр. Туда людей уйдёт много, чьи дома разрушены и быт разорён. Вряд ли они тебе будут больно рады.
– Люди рассудят верно, кто прав, а кто нет! – начала горячиться знахарка, сверкнула гневно очами.
– Или не рассудят. А мне ещё одно селение разорять не прельщает, – я её усадил за стол в горнице. – Гостята, даже если тебе поперёк горла мысль рядом со мной жить, ты ради Тишки сделай вид, что тебя устраивает.
– А ты решил, мало того, что у меня его забрать, так и ещё отослать куда-то!
– Ну не рядом же с твоей юбкой ему всю жизнь сидеть.
– Ему пять лет! – она попробовала вскочить с лавки. Я усадил знахарку обратно.
– Не пять. Он не человек, так что, можешь считать, что он старше. Растёт быстрее. Среди людей так бывает, так что за это вряд ли бы тебя подняли на вилы, но другие навыки скрывать будет сложнее. Он колдовать способен, он слышит голос зверей и всего леса. Его надо учить.
– Ты не можешь? – наконец, тихо прошептала знахарка.
– Чему-то могу научить, а вообще мы с Горяном думали уже заслать Тишку вместе с его горынычами младшими на обучение в одно подходящее место. Да не навсегда же, женщина, – поймал я взгляд Гостяты. – Будет домой возвращаться. Если так захочет, может выбрать жизнь селянина себе. Я препятствовать не буду.
– Мне всё это не нравится, – она покачала головою.
– Гостята, – я подсел ближе. – Я не хочу чтобы он стал Водяным здесь или следующим Лешим. А если он останется, ему в нежить одна дорога. А эта привязь навсегда.
– Не хочешь ему судьбы своей? – Гостята встрепенулась, изучая меня взглядом.
– Не хочу. Но и я сколько-то прожил человеком и наверное мог найти себе другую судьбу, но не нашёл. Сгинул в лесу, да так, что в образину обратился. Хорошо, хватило способностей оставить человеческий лик. И тот вон потерян.
Больше я говорить не стал. Гостята упрямая, она может смолчать и попытаться убежать, но я всё как мог, объяснил ей.
Так и стали мы жить здесь вчетвером.
