Юлия Щёлокова
С полуслова. Сборник рассказов
Сашка сидел рядом смирно, понурив голову, но не плакал. Обычно веселый, игривый, смышлёный, сейчас он сидел тихо-тихо, почти не дыша. Как будто сам хотел умереть и поскорее воссоединиться со своей матушкой.
На обратном пути с кладбища Степан украдкой, сквозь слёзы, стоявшие пеленой в раскрасневшихся воспалённых глазах, поглядывал на сына. Он все также тихо сидел, понурив голову.
Уже дома, распрягая лошадь, он вдруг бросил всё, схватил сына на руки, крепко-крепко прижал его к себе, и сквозь слёзы сказал:
– Держись, Сашка. Матушка твоя была сильной, до последнего вздоха. Я не из робкого десятка. И ты будь сильным. Ты проживёшь хорошую жизнь. Счастливую. Не без трудностей конечно, но счастливую. Раз на наш с матушкой век счастья не досталось. Так пусть оно все перейдёт к тебе.
Мальчуган, вцепившись ему в шею, вдруг начал подёргиваться, неистово плача на плече отца. И каждый всхлип сына был подобен выстрелу для степановского сердца.
***
– Именно они убийцы истинно народных ценностей! Каждое их обещание сродни выстрелу в сердце простого русского му…
Оратора на полуслове прервал звук залпа и тихий свистящий звук. Народ кинулся врассыпную. Александр, прикрыв одной рукой голову, а другой, обхватив и закрыв древнюю старушку Ефросинью, повлёк её за собой в сторону ближайшей канавы.
Уже лёжа на земле, он слышал, как беляки что-то кричали друг другу, отдавая приказы и команды. Суета длилась недолго. Вплоть до второго залпа, прогремевшего, казалось, ещё громче. Тогда уже белые побросали всё, сели на коней и ринулись прочь из деревни.
Александр поднял на ноги старушку.
– Беги, милок. Беги. Предупреди своих, а я уж с батожком доковыляю сама. Бог меня миловал. Пусть девятый десяток размениваю, да видно не пришёл ещё мой час. Беги милок, беги. Не грызись совестью.
Александр, хоть и нехотя, а всё же поспешил домой, чтобы рассказать об услышанном домочадцам и успокоить их, что он жив и с ним всё в порядке.
Больше выстрелов не было. Оба ядра упали в озеро. Видно на то прицел и был, чтобы только белых напугать и деревенских не покалечить. Но кто стрелял? С какой стороны? Эти вопросы Александра мало интересовали. Все его мысли в данный момент были о том, чтобы побыстрее вернуться к своей семье. Мысль, что его дети, пусть уже и взрослые, останутся без отца, как и он в своё время, пугали Александра больше, чем пушечные выстрелы.
***
Остался Сашка без отца восьми лет отроду. Теперь уже он, пацанёнок, управлял телегой, везя тело отца на кладбище. Он этого не помнил, но также тихи-тихо сидел понурив голову, изредка поглядывая на дорогу.
Сирота. Это слово он слышал и раньше, но никогда не думал, что когда-нибудь так будут называть и его. Пусть отец не женился второй раз, но они жили хорошо, с хозяйством справлялись, не голодали. Пока отец лес рубил, Сашка успевал по дому столько, что не всякая хозяйка сумеет. А возвращался отец, доделывались и те дела, что Сашке пока были не под силу из-за малого роста и возраста.
Что же теперь с ним станет? Кто о нём позаботиться, о ком заботиться самому Сашке?
По возвращении с погоста, ещё не доехав до своего дома, Саша увидал незнакомую телегу у ворот своего дома.
– По твою душу приехали, – сказал один из мужиков, что помогал отца хоронить.
– Не пугай мальчонка! – сказала баба Фрося. Она жила в три дома от Сашки, и всегда была к нему добра. – Сашок, это твой родственник.
– Какой ещё родственник?
– Сама не знаю с какой стороны он тебе приходится. Не больно-то он разговорчив. Может с отцовской, может с материнской… Но он не раз бывал здесь, помогал дом строить, приезжал, когда мать твоя померла.
– Почему же я его не видел ни разу, и не помню?
– Бог его знает почему. Но ты не пугайся. Он купец. В его доме голодать не будешь. Мужик он строгий, но справедливый. Ты пока у него поживёшь. А там видно будет.
Сашка ни за что не хотел уезжать из отеческого дома. Но делать было нечего. Родственник этот и вправду оказался не из болтливых. Поздоровался. Помог с телегой. Поговорил с соседями. Вечером приготовил ужин. И только после трапезы кратко объяснил Сашке предстоящие дела. Сейчас они переночуют, утром заколотят ставни, перекроют печь, закроют чердак, соберут вещи и лошадь. И поедут домой. В дом к этому купцу, что в Миасской станице расположен.
Помогая запирать ворота перед выездом, Сашка смотрел на всё как сквозь стену или пелену. Может поэтому не обратил внимания, что почти вся его улица, да и жители соседних, смотрели на их приготовления к дороге. Кто через ограду, кто у окна, а кто и на дорогу вышел. Но, несмотря на присутствие народа, слышны были лишь обычные звуки для рядового дня в деревне. Но даже с ними на улице ощущалась тяжелая тишина.
***
На улице стояла тишина. Даже привычных звуков от скотины, птиц или даже дворовых собак не было слышно. Словно и ветер замер на мгновение, перестав трепать листву и траву.
После первого же выстрела собравшиеся у церкви местные жители бросились врассыпную, и каждый спрятался где смог. После второго залпа лишь некоторые осмелились бежать дальше до родного дома, чтобы там укрыться. Остальные же попрятались, где могли.
Но даже когда белые спешно покинули деревню, а шум в ушах от залпов прошёл, и ветер, казалось, вновь очнулся от ступора, на улицах деревни всё равно какое-то время сохранялась тишина и неподвижность.
Когда Александр, был в нескольких дворах от собственного дома, на улице уже ощущалось движение. Кто-то встал и медленно шёл в сторону дома, другие перебежками передвигались к своей улице. А кто-то даже осмелился выйти из дома за околицу, чтобы посмотреть нужна ли кому из своих помощь.
Александр ускорил шаг, переходя на бег. У калитки на дороге его уже ожидала встревоженная жена. Из-за ворот выглядывала пара светловолосых головёнок, тоже высматривая, не вернулся ли дед, и что же всё-таки произошло там за домами на площади у церкви.
***
Уже к закату Сашка на телеге купца въехал в улицу, состоящую из красивых каменных домов. Некоторые из них были двух этажей. Сашка таких раньше не видал. Деревянные раз видел со вторым этажом, когда папка возил его, куда он уже и не вспомнит. А вот каменные – это впервые.
У дома, стоявшего в середине улицы, перед поворотом её вправо, были отворены ворота, а из калитки выглядывал мальчик. На вид на пару годков старше Сашки. Вдруг он отвернулся во двор и закричал:
– Папаня едет! Папаня едет!
Головёшек у калитки прибавилось и все с нескрываемым любопытством уставились на Сашку, который понуро сидел на краю телеги, не зная, куда ему деться от этих пронзающих взглядов и любопытства. Хотелось сквозь землю провалиться.
– А ну брысь! – вдруг резким басом крикнул на собравшихся купец. И как по волшебству, они вмиг разбежались. – Митька, помогай.
И мальчик, что первым возвестил о возвращении главы семейства, завел лошадей во двор и начал их распрягать. Он так бережно это делал, и с любовью похлопывал лошадей по загривку, что Сашка невольно загляделся. И на мгновение его тоска по родным и отеческому дому отступила.
– Дусь! Подь сюды! – кликнул купец, и неведомо откуда выскочила женщина, в возрасте, но крепкая, поджарая. – Умой мальца, накорми, покажи, где его место, спать уложи. А утром мы с ним потолкуем, как дальше жизнь сложится.
– ХорошО, батюшкО, – в миг она оказалась возле Сашки, приобняла его за плечи. – БерИ свой кузовОк, ступАй со мнОй. – И речь и повадки этой странной женщины пугали Сашку. Но в то же время она была добра к нему, и опасности не сулила. Хоть Дусю и называли юродивой, она таковой не была. Наоборот, она была умна, не дурна собой. Но вот говорить нормально не могла, всё время выкрикивала какой-нибудь слог громче прочих. И ничего поделать с собой не могла.
Уже много позже Сашка узнал и причину её недуга, и строгость купца, и житьё-бытьё в большой семье. Купеческие дети и Сашка почти всё делали вместе: озорничали, играли, работали, спали, ели. Вот только грамоте их учили, а Сашку нет. Только работы больше давали вместо учёбы. Но читать и писать он всё равно умел. Купеческие дети научили. Им это в забаву, а ему наука.
***
Не успели люди прийти в себя от пушечных выстрелов, как в деревню влетели несколько человек на конях. Тоже в гимнастерках, но в других. Четверо рассредоточились по разным деревенским улицам, а один объехал кругом храм и остановился на месте, где незадолго до него другой вояка увещевал жителей деревни. Чуть позже подтянулись еще несколько бойцов на конях, а за ними в пыли была видна телега с той самой пушкой, из который и были выпущены ядра, так напугавшие белых и жителей деревни.
– Храм! Нам нужно открыть храм! – кричал, тот, что объехал церковь кругом. Один за другим вернулись те, что объезжали улицы.
Ещё один боец уже спрыгнул с лошади и бежал пешком к бабке Ефросиньи, не успевшей уйти с площади.
– Бабушка! У кого ключи от храма? – догнал он едва передвигавшую ноги Ефросинью.
Старушонка хоть и гнулась к земле, а на бойца зыркнула так, что он сперва даже отпрянул. Но с ответом медлила, прожигая взглядом дыру в красноармейце.
