– И каким же образом?
– Просто… поговорим, – неуверенно усмехается парень и потирает сонные, красноватые глаза. – Не знаю, как это должно происходить между сводным братом и сестрой…
– Определенно неловко.
– Точно. Значит, встретимся на большой перемене и попытаемся узнать друг о друге что-нибудь интересненькое. Звучит заманчиво!
– Ага, например, какой твой любимый фильм, любимая книга…
– Любимая поза в сексе…
Я толкаю Сашу в бок и закатываю глаза: великий шутник. А мне еще что-то рассказывал про сарказм. Возможно, это напускное, но я определенно влюблена в легкое отношение парня к жизни. Бороться с проблемами через улыбку – самый классный способ. Мне проще закрыться в себе, выстроить стены, абстрагироваться и не вылазить наружу. Саша же совсем другой, и я бы хотела перенять у него этот странный оптимизм. Кажется, идти по жизни и улыбаться гораздо приятнее, чем горбить спину и изнывать от одиночества.
Мы прощаемся возле гигантского розария. Я провожаю брата взглядом, поправляю ремень сумки и только делаю один шаг в сторону, как тут же оказываюсь прижатой спиной к ледяной, твердой поверхности стены.
– Доброе утро.
Поднимаю взгляд и едва сдерживаюсь от порыва закричать со всей мощи, когда замечаю опасную улыбку, копну густых волос и знакомую уже мне зубочистку в белоснежных зубах.
– Я не хочу опоздать, – выпрямляюсь и пытаюсь выглядеть решительно, словно не боюсь этого парня и не мечтаю сейчас сорваться с места и унестись как можно дальше. Однако вряд ли мой голос внушает опасность. Вместо того чтобы отойти в сторону, Дима лишь подходит ближе, и я чувствую запах сигарет, исходящий от его дорогой одежды.
– Не хочешь меня отблагодарить? – мурлычет он.
– Корсет мог бы отыскать получше.
– Опять лжешь. Я же видел, как тебе понравилось дефилировать в нем.
– Ты ошибаешься.
– Я редко ошибаюсь. – Дима разминает плечи и оценивающе пробегает по мне взглядом. Останавливается где-то на бедрах, хмыкает и тянет: – Какое на тебе будет платье?
– Что прости? – Наши глаза встречаются, и я буквально ощущаю, как внутри сжимаются все органы. Мне определенно не нравится этот человек. Я чувствую, он хочет от меня того, что я не смогу ему дать, и это сводит с ума, безумно пугает, ведь всем известно: Дима берет все, что желает, без проблем и без разборок. – Какое еще платье?
– Которое ты наденешь на благотворительный вечер. Пусть оно будет нежно-розовым.
– К счастью, тебя это не касается.
– Мы идем вместе.
Я едва не давлюсь собственным удивлением. Что? Вскидываю брови и неожиданно для себя усмехаюсь.
– Нет. Это вряд ли.
– Вряд ли бы ты осталась в школе, если бы я не поговорил с директрисой, – холодно чеканит парень и тут же улыбается, будто способен и радоваться, и злиться одновременно. – А вечер не обсуждается.
– С какой стати? – теперь я действительно чувствую ярость. – Я не хочу идти с тобой.
– Зато я этого хочу.
– С чего вдруг? Ты же собирался стереть меня в порошок, – я язвительно вскидываю брови и решительно подаюсь вперед, – что изменилось?
Дима игнорирует мое недоумение. Вынимает изо рта зубочистку и шепчет:
– Ты сделаешь так, как я скажу. Ты должна мне.
Меня буквально трясет от его уверенности, от его невозмутимого голоса и самодовольной улыбки. И, вместо того чтобы согласиться и продлить себе жизнь, я вновь рычу:
– Катись к черту.
Срываюсь с места, однако затем охаю и грубо отпружиниваю назад. Парень нависает надо мной будто грозовая туча, но на сей раз я не вижу в его глазах былого самообладания. Одной рукой он преграждает мне путь, другой – хватает подбородок. Он сжимает его так сильно, что мне становится больно, и я испуганно вскрикиваю.
– Отпусти!
– Ты портишь себе жизнь, маленькая лгунья. Не рискуй так, иначе мне придется изуродовать твое милое личико.
– Я не боюсь тебя.
– А стоило бы.
Дима грубо выпускает мой подбородок из оков, и я так сильно ударяюсь головой о стену, что стискиваю губы. Ошеломленно наблюдаю за его невозмутимой, кривой улыбкой и упрямо сдерживаю истерику. Все в порядке. Он тебя не тронет. Он не посмеет. Но внутри сгораю от страха. Что это было? Парень уходит, изящно переставляя ноги, а я так и стою, прижавшись к стене, соображая, что мне теперь делать. Сменить школу? Черт. Протираю руками вспотевшее лицо и с силой прикусываю губу.
Никогда не думала, что есть люди похуже наркоманов и заядлых алкоголиков. Видимо, от отребья отталкивает внешность, а от людей, подобных Диме, – природная натура. Если первые скатываются вниз благодаря своей бедности и нищете, то вторые – осознанно выбирают тот или иной способ существования. И факт, что Дима полностью отдает себе отчет во всех своих поступках, не просто пугает, он повергает в безумный ужас, ведь отыскать кого-то хуже психа, прекрасно понимающего, что никто не сможет ему ничего сделать, – вряд ли получится.
Я врываюсь в кабинет литературы со звонком. Евгений Петрович кивает, чтобы я как можно быстрее уселась на место, а затем говорит на весь класс:
– Мы становимся крепче там, где ломаемся. Чьи слова?
– Пушкина, – смеется кто-то с задних рядов.
– Еще варианты?
– Толстого?
– И снова промах. Автору присудили Нобелевскую премию по литературе! Сам писатель не смог присутствовать на вручении, но тем не менее зачитывалась его лекция, в которой говорилось, что «творчество – это в лучшем случае одиночество».
– Хемингуэй, – неохотно отрезает женский голос со второй парты, и я удивленно вскидываю брови. Миловидная блондинка – та самая, что талантливо вешала мне лапшу на уши в ду́ше, – пожимает плечами и повторяет: – Эрнест Хемингуэй. «Некоторые книги незаслуженно забываются, но нет ни одной, которую бы незаслуженно помнили».
– Отлично, Софья! – радуется учитель. Он гордо кивает и с интересом осматривает весь класс. Глаза у него бешено бегают от одного ряда к другому, выискивают провинившихся, и вдруг останавливаются на мне. У меня в желудке все скручивается. Я интуитивно ощущаю нечто паршивое. – В начале карьеры Эрнест не был популярен. Он всего лишь неплохо писал и горячо мечтал о славе. В конце концов Хемингуэй, сам того не ведая, воспользовался замечательным советом Антона Павловича Чехова: краткость сестра таланта. То есть: чем меньше слов – тем лучше! Вот, например, Зои, – непроизвольно выпрямляю спину, – опиши Софию одним словом.
– Одним?
Блондинка поворачивает ко мне свое идеально-ровное, ангельское лицо и пожимает плечами: мол, давай, рискни. А у меня, как назло, в голове вертятся лишь едкие замечания, по типу: ненастоящая, лживая, искусственная, сделанная, подлая. Я неуверенно откашливаюсь, пытаясь выиграть себе хотя бы пару секунд, туго соображая, что же такое можно сказать о человеке, едва его зная, но уже успев тотально в нем разочароваться.
– Возможно… – нервно прикусываю губу. Будь вежливой, Зои. Не стоит при всем классе обзывать блондинку лживой лицемеркой или пустоголовой дурой. – Возможно, начитанная?
– Интересно, – кивает Евгений Петрович. – Принимается! Теперь твоя очередь, София.
Девушка особо долго не думает. Поправляет медовые, густые волосы и восклицает:
– Чужая.
По классу проносятся одобряющие возгласы, посвистывания, и я задето хмыкаю, изо всех сил стараясь скрыть в себе эмоции и не выставить напоказ дикую обиду. Смотрю на довольную блондинку, вижу, как она снисходительно пожимает плечами, мол, извини, и буквально сгораю от желания хорошенько врезать ей прямо по идеально загорелому лицу. И вроде, что такого в этом безобидном прилагательном? Это ведь даже не ругательство, не едкость. Но меня будто кольнули в самое сердце. Приходится пересмотреть свои взгляды на многие вещи, и прежде всего на то, что миловидная София, прекрасное, чудное создание с медовыми волосами и длинными, пышными ресницами, – не такая уж и пустоголовая блондинка, как может показаться на первый взгляд. Несмотря на внешность, она отлично соображает и сумела вывести меня из себя, сказав лишь одно крошечное слово. Точный выстрел.
– Тише, тише, – командует учитель. Он широко разводит руки в стороны и прищуривает серые глаза, – это еще не все. Теперь я предлагаю каждому из вас написать на листочке лишь одно слово. Одно! Пусть оно выражает то, что вы сейчас чувствуете. То, что волнует вас или гложет. Станьте поэтами на несколько минут, – он раскладывает разноцветные листочки на парты и воодушевленно улыбается, – представьте, что от данного слова зависит все ваше настроение на дни, недели вперед!
– И что мы за это получим?
– Вы получите незабываемые впечатления, – саркастически отвечает на чью-то реплику Евгений Петрович и плюхается на кожаное учительское сиденье.
Кладу перед собой синий квадратик, достаю ручку и задумчиво осматриваюсь: интересно, только я понятия не имею, что писать? Класс просторный, светлый, с огромными стеклянными окнами во весь мой рост, но я все равно не могу нормально дышать. Такое чувство, будто после приезда я разучилась дышать полной грудью, словно после смерти мамы кислород потерял всякую ценность.
Через несколько минут Евгений Петрович собирает у нас листочки и тасует их, будто с десяток лет является самым заядлым картежником Санкт-Петербурга. Затем он облокачивается спиной о стол и говорит:
– А теперь самое интересное. – Его пальцы переворачивают первый розовый квадратик, и я чувствую, как вся моя кровь приливает к лицу. Господи, неужели он собирается читать их вслух? – Математика? Очень интересная заметка. Да-а-альше, танцы. ЕГЭ. Нирвана. Надеюсь, вы имели в виду группу. Тачка. Сестра. Карибы. Пенис – хм! О, а тут у нас что? – учитель широко улыбается и показывает всему классу, нарисованное на листочке кривое сердце. – Осторожно, кто-то среди вас безумно влюблен! – Ребята смеются. Я тоже усмехаюсь, однако не выпускаю из пальцев края стула. Так и тянет сорваться с места. О чем я только думала? Надо было написать какую-нибудь чушь, как, впрочем, все и сделали. Смотрю на то, как учитель переворачивает очередной листочек, на этот раз синий, и слышу, – мама.
У меня земля из-под ног исчезает. Я растерянно хмурю лоб и пытаюсь выглядеть как можно проще, но уверена, что каждый из одноклассников понял, кому именно принадлежит данный тупой квадратик.
– Лето. – Откашлявшись, восклицает Евгений Петрович. Я благодарна ему за то, что он не акцентирует внимания и продолжает пытку, иначе мы бы так и сидели в тишине до конца этого треклятого урока. – Бугатти. Еще один Бугатти. – Два коренастых парня пожимают друг другу руки. – Экзамены. Самоубийство – притворюсь, что этого я не заметил. Диета. Одиночество…
Учитель увлеченно читает дальше, а я непроизвольно замечаю, как вздрагивают плечи Софьи. Что? Медовая королева вместо SPA и солярия написала – одиночество? Не может быть. Удивленно вскидываю брови и вижу, как девушка кидает на меня настороженный взгляд. Она тут же отводит его в сторону, натянуто улыбается какой-то жирноватой брюнетке, но меня не обмануть. Записка действительно блондинки! Как же так? Неожиданно я понимаю, что не только меня подловили и обманом вынудили сознаться в чем-то важном. Возможно, не только я страдаю от чрезмерной доверчивости.
– «Может, сегодня счастье мне улыбнется, – торжественно цитирует учитель и бросает карточки к себе на стол. – День на день не приходится». Откуда строки? – На этот раз молчат все, включая Софию, хотя интуиция мне подсказывает, что блондинка отлично знает ответ. – «Старик и море»! Записали тему в тетради и приготовились к долгому путешествию с кубинским рыбаком – Сантьяго.
Остаток урока внимательно слушаю Евгения Петровича. Он рассказывает безумно интересно, а для занятий по литературе интерес, пожалуй, самое главное. Со звонком скидываю в сумку тетради, учебник, ручки и неуверенно бреду к учительскому столу. Преподаватель складывает все наши записки в верхний выдвижной шкафчик, затем кивает какой-то девочке и наконец переводит взгляд на меня. Его брови ползут вверх.
– Что-то случилось, Зои?
– Нет. – Смущенно улыбаюсь. – Я насчет дополнительных занятий.
– О да, точно! Вспомнил. Обычно я встречаюсь с ребятами раз, два в месяц. Не больше. Так что это никак не повредит твоему расписанию, не волнуйся. Мы уже выбрали несколько историй. Найдешь полный список на сайте лицея в разделе «Книжный день». Справишься?
– Конечно.
– Отлично. Сейчас мы взялись за Стивена Чбоски. Слышала о таком?
– Нет, к сожалению. – Мне внезапно становится жутко неловко, и я почему-то решаю оправдаться: – У нас библиотека в прошлой школе была очень маленькой.
– Не страшно. Думаю, ты его оценишь. Мы не работаем по программе лицея, пытаемся расширить кругозор. – Евгений Петрович почесывает шею и криво улыбается: – Ты ведь не собиралась засесть с Толстым и Гоголем, правда?
– Нет!
– Отлично! Следующий сбор через две недели. Напиши по книге эссе и составь короткий план. Договорились?
– Конечно. – Мы улыбаемся друг другу, и я вдохновленно шествую к выходу. Паршиво, конечно, что единственный человек, не попытавшийся вонзить в меня свои толстенные когти, учитель по литературе. Однако полное отсутствие союзников тоже не оставило бы меня равнодушной. Поэтому буду радоваться тому, что имею.
Выхожу из кабинета и вдруг вижу Сашу с каким-то кучерявым парнем около кожаного, черного дивана. Они оживленно болтают, эмоционально рассекают руками воздух, и что-то мне подсказывает, что тема для разговора у них отнюдь не веселая. Я подхожу к ним и недоуменно вскидываю брови:
– Все в порядке?
Светлый парень собирается открыть рот, как вдруг Саша нагло его перебивает:
– Конечно.
Они смотрят друг на друга немного дольше, чем положено, а затем со вздохом опускают одинаковые, худоватые плечи. Я хмурюсь.
– В чем дело?
– Как прошла литература? – вопросом на вопрос отвечает брат. Он подходит ко мне и заграждает друга тонкой спиной, но я все равно замечаю, как кучерявый парень закатывает серые глаза к потолку и цокает. – Не уснула?
– Да нет. Было даже весело. Я – Зои.
– Ярый.
Недоуменно переспрашиваю:
– Ярый?
– Да. – У кучерявого парня пухлый, смешной нос и толстые брови. Он небольшого роста, хлюпкий, но выглядит гораздо старше Саши, возможно, из-за слегка заросшего подбородка. – Вообще меня зовут Ярослав. Но это не имя, а клеймо какое-то.
– Чудесная логика. Вы в одном классе?
– К счастью.
Саша усмехается, поправляет ремень кожаной коричневой сумки, а я невольно замечаю, как сильно у него покраснела шея. Буквально горит красными пятнами.
– Тебе плохо? Ты весь пылаешь.
– Нет, – он отмахивается от меня ладонями, – что ты выдумываешь?
Но я вижу: творится нечто неладное. Сашу жутко трясет. Мне определенно не по душе его состояние, которое вот-вот да разорвет его на части. И поэтому я решительно стискиваю зубы, собираясь вытащить из него ответы любым способом. Однако внезапно над нашими головами разносится протяжный, неприятный звон, и брат вздыхает.
– Мы ведь увидимся на большой перемене?
– Конечно. Почему нет? Встретимся здесь же, договорились?
Он кивает. Убегает с другом в сторону второго этажа, а я не двигаюсь с места. Думаю, что так сильно его напугало? Почему он не сказал мне правду? Эти вопросы не покидают мою голову ни на одном из последующих уроков, и я испуганно слежу за часами, ожидая большой перемены со странным, неприятным ощущением. Интуиция приказывает сорваться с места и увидеть Сашу прямо сейчас. Однако я не прислушиваюсь. Высиживаю сначала французский, потом биологию, затем химию и сгораю от любопытства, отсчитывая каждую секунду во время истории. Будто одержимая.
Когда звенит звонок, меня передергивает. Подрываюсь с места, нервно скидываю все учебники в сумку и пулей несусь к выходу. Не знаю, что на меня находит. Неясное ощущение чего-то плохого и страшного тянет вперед с такой силой, что я даже спотыкаюсь! Волнуюсь и одновременно с этим в глубине души радуюсь, что не перестала испытывать нечто подобное. Ведь после смерти мамы мне казалось, что все мои чувства испарились.
Я останавливаюсь возле диванов и прокручиваюсь вокруг себя. Саши здесь нет.
– Хм… – в недоумении прищуриваюсь. – Что же происходит.
– Зои!
Оборачиваюсь. Надеюсь увидеть Сашу, но встречаюсь взглядом с кучерявым блондином. Он подзывает меня к себе и испуганно поджимает губы.
– Они увели его, – хрипит он, – через запасной выход.
– Что? – Я приближаюсь к Ярому настолько близко, что даже чувствую исходящий от него запах пота. – О чем ты вообще говоришь? Кто? Куда увели?
Он не отвечает, но мне, по правде говоря, и не нужно слышать ответ, чтобы понять, в чем дело. В последний раз Саша был так испуган, когда прятался у меня в мотеле. От кого же он убегал и кого же так сильно боялся? Мне вдруг становится так паршиво, что живот сводит. Я крепко стискиваю в кулаки пальцы и смотрю на Ярослава.
– Куда они ушли?
Вместо ответа парень кивает мне за спину, и я оборачиваюсь. Подбегаю к широкому окну и с ужасом наблюдаю за тем, как два лысых качка закидывают Сашу на заднее сиденье черного вытянутого «Ауди». А затем я вижу Диму. Он выбрасывает на газон сигарету, разминает плечи и скрывается за матовой дверцей.
Чувствую, как от страха неожиданно сжимается тело. Голова вспыхивает, и перед глазами все смешивается до такой степени, что я даже газон не могу от неба отличить.
– Дела плохи! – щебечет парень и хватается руками за волосы. – Они прикончат его.
– Что он натворил? – мой голос становится осипшим. Я вижу, как автомобиль срывается с места, и взволнованно отстраняюсь от окна. – Нужно позвонить взрослым.
– С ума только не сходи.
– А что ты предлагаешь?
– Я не знаю. Но звонить отцу Саши неправильно. Он на этот проступок глаза не закроет, и тогда ему вновь придется столкнуться с Болконским. Хочешь еще одну семью поменять?
Я стискиваю зубы. Как же так вышло, что все столько всего интересного обо мне знают?
– Он – городской судья.
– И смертный человек.
– Саше придется худо. Надо срочно что-то делать.
– Здесь никто нам не поможет, Зои. Оглянись вокруг! Люди боятся даже дышать рядом с Димой, даже в сторону его смотреть. И думаешь – просто так?
Конечно, не просто так. Потому я так и боюсь за Сашу. Неожиданно я понимаю, что пути у меня другого нет. Не важно, в чем провинился мой сводный брат. Я должна ему помочь.
– У тебя есть машина?
– У моего водителя есть.
– Отлично.
– Зачем она тебе?
Я взволнованно прикрываю глаза и шепчу:
– Нужно поторопиться.
– Я так никогда не делал.
– Придется.
– Господи!
– Давай же!
Ярый заводит машину и испуганно давит на газ. Мы срываемся с места, вылетаем из-за поворота и оказываемся на главной дороге, заполненной огромным количеством машин.
– Мы упустим их, – голос дрожит, – что теперь делать?
– Вот уж проблема! – истерит Ярослав. Нажимает на небольшой экран, прикрепленный к главной панели, и фыркает: – Найти Сашу легче простого! Куда сложнее потом будет вытащить меня из тюрьмы, едва полицейские узнают, что мне нет восемнадцати.
– Да какая разница? Твоего друга хотят убить, а ты про тюрьму думаешь.
– И правда, чего это я о ней думаю? Эх, черт бы его побрал! Вводи номер.
– Чей номер?
– Господи, Зои, а как ты думаешь? – Ярослав нервно обгоняет две старые развалюхи и кидает в мою сторону испепеляющий взгляд. – Отследим Сашу по мобильному.
– Но я не знаю… надо посмотреть.
Мы продолжаем нестись по переполненной трассе, то и дело сигналя на поворотах или светофорах. Ярый ведет машину отвратительно: тормозит, дергает, и я так дико злюсь, что хочу к чертовой матери вытолкать его из салона.
– Что ты еле тащишься?
– Я еду как могу, – дрожащим голосом отрезает парень. – Поверь, еще чуть-чуть, и меня хватит удар, и тогда вообще никто в живых не останется.
– Куда они его везут?
– Похоже, на склад, – изучив дисплей, отвечает Ярый. – Отличное место, чтобы…
– …убить человека.
Я с силой сжимаю в онемевших пальцах ремень безопасности и зажмуриваюсь. Так страшно мне уже давно не было. Мы рассекаем улицы минут двадцать и выезжаем за город. Ярослав говорит что-то, но я не слышу. Нахожусь в неком вакууме и не двигаюсь, решив, что если замру, то остановлю время и этим помогу Саше, спасу его. Наконец мы оказываемся напротив старого, двухэтажного амбара, и меня впечатывает в сиденье то ли от резкого тормоза, то ли от ужаса. Я вырываюсь из машины и покачиваюсь от мощного удара ветра.
– И что теперь? – шепчет Ярослав. – Что дальше? Как мы поможем Саше, черт возьми?
– Не знаю. – Закатываю рукава блузки и иду к заводу. – Будем импровизировать.
– Импровизировать? Ты с ума сошла?
Хочется ответить, что подобный опыт у меня имеется: я и от алкоголиков когда-то отбивалась, и с наркоманами разговаривала. И я бы действительно немного успокоила парня, если бы сама не тряслась всем телом от безумного страха. Вокруг пустырь. Вряд ли кто-то сумеет нам помочь. Стоит рассчитывать лишь на собственные силы, ведь вызывать полицию абсолютно бессмысленно: все куплено, люди по горло забиты деньгами. От подобных мыслей мне становится только хуже, и, приближаясь к огромным металлическим дверям, я уже не чувствую былой решительности, уже не верю в адекватность своих поступков. Что, если все мы умрем? Слышу чьи-то стоны и стискиваю кулаки: я должна хотя бы попытаться.
Заглядываю в щель, вижу, как один из лысых качков размахивается, впечатывает толстый кулак в бордово-красный, опухший подбородок Саши, и от шока забываю даже вскрикнуть. Он ударил его, ударил так сильно и безжалостно. Просто не верится, что это происходит со мной, я не хочу верить и шевелиться не хочу. Но, как только громила вновь замахивается, во мне что-то ломается. Я не успеваю опомниться и обдумать свой поступок. Возможно, я просто уже давно считаю себя мертвой. Я срываюсь с места и с размаха ударяю мужчину ладонью по спине.
Удар выходит так себе, правда, внимание я привлекаю.
– Что за…
– Маленькая лгунья! – восклицает до боли знакомый голос, и мне приходится обернуться, чтобы в очередной раз столкнуться лицом к лицу с собственным кошмаром. Дима поправляет алый галстук и широко мне улыбается. – Соскучилась?
– Я пришла за ним. – Киваю в сторону Саши, правда, вряд ли брат меня видит. Его лицо залито кровью, руки связаны за спинкой стула толстыми веревками, а ноги дергаются, будто не могут найти опору. Я многое повидала. Но данное зрелище заставляет меня остолбенеть от ужаса и осознать, как мало мне известно о пределах человеческой жестокости. – Отпусти его.
– Он заслужил.
– Почему? – едва слышно спрашиваю я. – Что он тебе сделал?
– Задолжал.
– Так речь о деньгах?
– И еще о кое-чем, – поправляет меня Дима и грациозно переминается с ноги на ногу. – Он – труп.
Ужасные слова, сказанные ужасным, невозмутимым голосом, будто в убийстве нет ничего ненормального. Будто убийство – обыкновенное, повседневное дельце. Я буквально задыхаюсь от негодования. То сжимаю, то разжимаю пальцы, а затем вспыльчиво подаюсь вперед.
– Вы не имеете права!
– Это ты не имеешь права здесь находиться! – звонко восклицает Дима и подлетает ко мне, будто зверь, будто пантера. Он грубо хватает меня за плечи и встряхивает их с такой силой, что я вскрикиваю от боли. – Живыми отсюда не уходят, Зои. Моя маленькая лгунья.
– Ты не посмеешь.
– А кто мне помешает? – В его глазах сверкает яркий огонь. Он властно прижимает меня к себе и вновь шепчет прямо в лицо: – Кто?
Я тяжело дышу и понятия не имею, что делать. Отворачиваюсь, лишь бы не ощущать этот едкий запах сигарет, и вновь смотрю на Сашу. Господи… К глазам подкатывают слезы. Как же так? Он едва дышит, едва двигается. Его лицо огромное от синяков, гематом и ссадин, повсюду хлещет кровь, пачкает его школьную форму.
– Пожалуйста, – прошу я и вновь перевожу взгляд на Диму. Если и унижаться, то именно в таких ситуациях. – Прошу тебя, не мучай его.
– Но я хочу его мучить, – холодно отрезает парень. – Тебе это не нравится?
– Пожалуйста, не надо.
– Могла бы придумать что-то более интересное, прежде чем ворвалась в амбар.
– Он не заслужил того, что вы делаете, никто не заслужил. Ты ведь не хочешь убить его!
– Думаешь? – спрашивает он, и у меня сводит все тело. – Зовите.
– Кого? – испуганно смотрю на Диму. – Кого звать?
Он не отвечает. Лишь кивает одному из охранников. Тот уверенным шагом направляется к выходу из амбара, а я порывисто вырываюсь из рук парня и подлетаю к Саше.
– Боже, – вырывается из моего рта. Дрожащими пальцами убираю мокрую от пота и крови челку брата и поджимаю губы. Что же это, как так, – я рядом, слышишь?
– Вы едва знакомы, – скептически тянет Дима.
– Не твое дело!
– Ошибаешься.
– Отпусти его, пожалуйста! – вновь смотрю на парня и буквально чувствую во рту привкус горечи от того, что кажусь сейчас такой слабой и уязвимой. – Для тебя это всего лишь игра!
– Для него тоже.
– Но он ведь умрет, он едва дышит!
– Знаешь, – бездушно улыбается Дима, – ради тебя попрошу прикончить его быстро.
Мне не устоять на ногах. Пошатываюсь, сажусь около Саши и судорожно думаю, что же мне делать, как быть. Но в голове полная бессмыслица! Ни одной полезной мысли! Меня так трясет, что я даже сосредоточиться не в состоянии. Все дрожу и дрожу и внезапно слышу, как распахиваются металлические двери.
– Без крови, – холодно командует Дима. – В голову.
Шаги приближаются. Я улавливаю в воздухе странный треск, будто перезаряжают ружье, чувствую на своей спине чей-то взгляд и стискиваю зубы. Что же делать, что же делать?
– Зои, – рычит психопат и поднимает меня на ноги. Я сопротивляюсь, пытаюсь оттолкнуть его, но он лишь сильнее скалится, – прекрати, иначе будешь первой.
– Пожалуйста, не надо! – повторяю я, теряя самообладание. Слезы катятся из глаз. Я вдруг понимаю, что ничего больше не могу делать, и начинаю плакать. – Прошу, я найду деньги, я скажу отцу, он поможет! Пожалуйста, – поворачиваюсь лицом к незнакомцу, молясь хотя бы в его взгляде увидеть понимание, сочувствие, сострадание, однако замираю на полуслове. Мир переворачивается, становится черно-белым, ледяным, чужим, плоским, таким жестоким, и я ошеломленно задыхаюсь, узнав в наемнике парня из бара с удивительными голубыми глазами. Он стоит напротив, держит перед собой сверкающий, отполированный до блеска «браунинг» и выглядит жутко растерянным.
– В голову, – настойчиво повторяет Дима, – какие-то проблемы?
– Нет, – немного погодя отрезает голубоглазый парень, но я не двигаюсь с места. Вижу, как он целится мне в лицо, и ошарашенно усмехаюсь: подумать только, человек, спасший вчера мне жизнь, сегодня собирается ее отнять.
– И девчонку? – неожиданно уточняет он.
– Зои, думаешь, тебя стоит убивать? – мурлычет блондин и вновь приближается ко мне так близко, что наши лица практически соприкасаются. Он дотрагивается холодными пальцами до моего мокрого от слез подбородка и шепчет: – Что скажешь?
От его прикосновений хочется кричать, меня буквально выворачивает наизнанку от ужаса, омерзения, злости, безысходности, но внезапно я вижу свет. Он вспыхивает в моей голове, как лампочка, спасение, как единственный возможный выход. Гнев берет под контроль все тело и превращает дикий ужас в дикое желание выйти из амбара живыми. И вместо рыданий, вместо очередной просьбы и крика я расправляю плечи и соблазнительно улыбаюсь.
– Может, договоримся? – Дима замирает, а я порывисто смахиваю с ресниц слезы. Краем глаза вижу дуло пистолета, направленное ровно в мою голову, и говорю вновь, только горячее, настырнее, едва уловимым шепотом: – Я сделаю все, что ты захочешь, что угодно.
Взгляд блондина прожигает меня насквозь, исследует и сверкает, как яркое пламя, а я терплю. Жду, пока он насладится. Не шевелясь. Не дыша.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – наконец шипит Дима и с такой силой сжимает меня за плечи, что я морщусь от боли. – В твоей голове красивые картинки, но в реальности нет таких идиотов, которые бы с легкостью купились на твои дешевые трюки. Если ты считаешь иначе – ты дура.
– Что ты…
– Тебе захотелось испытать удачу? Что ж, Зои, мы именно так и поступим.
Блондин грубо отпихивает меня в сторону. Я валюсь на грязную землю, царапаю о камни ладони и испуганно оборачиваюсь. К собственному изумлению, замечаю, как парень подлетает к голубоглазому незнакомцу и выхватывает у него пистолет.
– Одна пуля. Всего одна! И если тебе повезет – вы уйдете отсюда живыми.
– Что! – я резко подрываюсь на ноги. – Не трогай его!
– Его? – блондин скалит зубы, вытаскивает одну за другой серебряные блестящие пули и холодно переспрашивает. – Его?
И тогда до меня неожиданно доходит, что опасность грозит отнюдь не Саше. А мне. Дима со свистом поднимает пистолет, целится, а я просто жду. Перевожу взгляд на голубоглазого незнакомца, вижу, как с силой стиснуты его зубы, как на гладко выбритых щеках выделяются острые скулы, и вспоминаю вчерашний день. Теплый ветер. Странное спокойствие. Умиротворение. Почему сейчас он вновь не может меня спасти?
Парень поднимает сосредоточенный взгляд. Мы долго смотрим друг на друга, и дышать становится совсем невыносимо. Я задыхаюсь. Стискиваю кулаки. Что, если я умру? Что, если это мои последние мысли? Последние мгновения?
Хочу подумать о маме, но не успеваю. Звучит выстрел, и все в этот момент исчезает: в момент, когда я действительно прощаюсь с собственной жизнью. Но меня пробивает лишь волна ужаса, но никак не титановая острая пуля. Хватаюсь пальцами за живот, поднимаю взгляд на Диму и вижу, как он холодно улыбается, едва пошевелив уголками губ.
– Я рассмотрю твое предложение, – шипит он, искажая собственное лицо гримасой скуки и тоски. – Но учти, когда-нибудь удача от тебя отвернется.
Не могу поверить в то, что слышу. Ошарашенно разглядываю свое тело: талию, руки, ноги и едва сдерживаюсь от истошного, безумного крика.
– Теперь ты – моя собственность, – он подходит ко мне и хватает за руку властно и резко.
– Отпусти, мне больно. – Мой голос слабый, беззащитный, и я скулю очень-очень тихо, осознавая, что Диме абсолютно плевать на все мои чувства. Он вправе делать что угодно, и от данной мысли голова идет кругом, а глаза наполняются непередаваемым ужасом, словно я совершила нечто непоправимое. Поднимаю голову, невольно встречаюсь взглядом с синими глазами незнакомца и чувствую, как много лютой опасности они в себе кроют. Парень стоит в угольном, идеальном костюме, не двигается, будто ждет, что я испарюсь, окажусь лишь сном в его серой реальности. Но никто из нас не исчезает. Я смотрю на него и мысленно кричу: прошу, пусть он меня отпустит, пусть прекратит делать мне больно. Но синие глаза незнакомца полны мнимого равнодушия. Он не двигается, не помогает мне.
– Зря ты приехала, – Дима наклоняется и гортанно шепчет: – Зои.
Могу поклясться, что сейчас он кривит губы, что ему хочется прикоснуться к моей шее, он смотрит на нее, сканирует ее, и я ощущаю каждым нервом его горячее дыхание около мочки уха. Но я не двигаюсь. Продолжаю испепелять взглядом голубоглазого незнакомца, испытывая дикий ужас и чувствуя, как глаза покрываются мутной пеленой. И когда мне кажется, что губы блондина вот-вот коснутся моей кожи, он отстраняется и говорит: