Эрих Фромм
Человек для себя. Забытый язык

Термин «продуктивный» можно также путать с термином «активный», а продуктивность с активностью. Хотя эти понятия могут быть синонимами (например, в аристотелевской концепции деятельности), в современном употреблении активность часто обозначает прямую противоположность продуктивности. Активность обычно определяется как поведение, приводящее к изменению существующей ситуации благодаря затрате энергии; напротив, человек описывается как пассивный, если он не способен изменить или открыто повлиять на существующую ситуацию или находится под влиянием или воздействием внешних сил. Этот современный взгляд на активность принимает во внимание только фактическое расходование энергии и вызванные им изменения. Он не делает различия между управляющими активностью скрытыми психическими факторами.

Примером, хотя и крайним, непродуктивной активности служит деятельность человека, находящегося под гипнозом. Глаза человека в глубоком гипнотическом трансе могут быть широко открыты, он может ходить, говорить, совершать поступки; он «действует». К нему можно было бы применить общее определение активности, поскольку энергия затрачивается и изменения производятся. Однако если рассмотреть конкретный характер и качество этой активности, обнаруживается, что не загипнотизированный является действующим лицом, а гипнотизер, который благодаря внушению действует через него. Хотя гипнотический транс является искусственным состоянием, это крайний, но показательный пример ситуации, в которой человек может быть активным, но при этом на самом деле не действующим лицом: его активность есть результат действия принудительной силы, которую он не контролирует.

Обычным видом непродуктивной активности является реакция на тревогу, острую или хроническую, осознанную или бессознательную, которая в современном мире часто лежит в основе отчаянной озабоченности. Отличается от мотивированной тревогой активности, хотя и часто смешивается с ней, деятельность, основанная на подчинении или зависимости от власти. Авторитет может вызывать страх, восхищение или «любовь» – обычно смесь всех трех чувств, – но причина активности как по форме, так и по содержанию лежит в его приказании. Человек проявляет активность, потому что этого хочет авторитет, и делает то, чего от него хотят. Такой тип активности присущ авторитарному характеру. Для него быть активным – значит действовать во имя чего-то более высокого, чем его собственная личность. Он может действовать во имя Бога, во имя прошлого, во имя долга, но не во имя себя. Авторитарный характер получает импульс к действию от высшей силы, непобедимой и неизменной, и вследствие этого не способен прислушиваться к спонтанным импульсам, возникающим внутри его самого^[47].

Активность вследствие подчинения сходна с работой автомата. Здесь мы найдем зависимость не от явной власти, а скорее от анонимного авторитета, представленного общественным мнением, культурными паттернами, здравым смыслом или «наукой». Индивид чувствует или делает то, что ему полагается чувствовать или делать; в его активности отсутствует спонтанность в том смысле, что она определяется не его собственными психическими или эмоциональными переживаниями, а внешним источником.

Среди самых мощных источников активности следует назвать иррациональные влечения. Человек, которым движут скаредность, мазохизм, зависть, ревность и все другие формы алчности, вынужден действовать, однако его поступки не являются ни свободными, ни рациональными, они противоречат разуму и его интересам как человеческого существа. Действия одержимого этими влечениями индивида повторяются, становятся все более негибкими и стереотипными. Человек активен, но не продуктивен.

Хотя источник этих действий иррационален и действующие люди не свободны и не разумны, могут иметь место важные практические результаты, часто ведущие к материальному успеху. Рассматривая концепцию продуктивности, мы интересуемся не деятельностью, неизбежно имеющей практические последствия, а установкой, реакцией и ориентацией в отношении мира и себя в процессе жизни. Мы рассматриваем характер человека, а не его успех^[48].

Продуктивность – это реализация человеком свойственного ему потенциала, использование своих сил. Однако что такое «сила»? Забавно то, что это слово означает два противоречивых понятия: силу-господство и силу-способность. Это противоречие особого сорта. Сила-господство проистекает из паралича силы-способности. Первая есть извращение второй. Способность человека продуктивно использовать свои силы – это его потенция, неспособность – импотенция. Силой разума человек может проникать в глубь феноменов и постигать их суть. Силой своей любви человек может пробиться сквозь стену, отделяющую одного человека от другого. Благодаря силе воображения он может представить себе еще не существующие вещи, он может планировать и тем самым начинать творить. Когда потенция отсутствует, связь человека с миром извращается и делается желанием доминировать, проявлять власть над другими, как если бы они были вещами. Властвование связано со смертью, потенция – с жизнью. Доминирование порождается импотенцией и, в свою очередь, усиливает ее, потому что если индивид может принудить кого-то другого служить ему, его собственная потребность в продуктивности все более парализуется.

Как человек, использующий свои силы продуктивно, относится к миру?

Внешний мир может восприниматься двумя путями: репродуктивно – благодаря восприятию действительности таким же образом, как пленка в точности фиксирует сфотографированные объекты (хотя даже простое репродуктивное восприятие требует активного участия ума), и генеративно, осмысляя его, оживляя и пересоздавая заново с помощью спонтанной активности собственных психических и эмоциональных сил. Хотя каждый человек в определенной степени реагирует обоими способами, относительный вес каждой разновидности меняется в широких границах. Иногда один из двух видов атрофируется, и изучение этих крайних случаев, когда репродуктивная или генеративная функция почти отсутствует, предоставляет лучший подход к пониманию каждого из этих феноменов.

Относительная атрофия генеративной способности очень часто встречается в нашей культуре. Индивид может быть способен опознавать объекты как они есть (или какими считает их его культура), но не в силах изнутри оживить свое восприятие. Такой человек – совершенный «реалист», который видит все поверхностные свойства феномена, но абсолютно не способен проникнуть сквозь поверхность к сути, представить себе то, что еще не стало очевидным. Он видит детали, но не целое, за деревьями не видит леса. Реальность для него – всего лишь общая сумма того, что уже материализовалось. Такой человек не страдает отсутствием воображения, но его воображение вычисляет и комбинирует факторы, которые уже известны и существуют, и на этом основании предполагает их будущее действие.

С другой стороны, человек, утративший способность воспринимать действительность, безумен. Страдающий психозом строит внутренний мир, в реальность которого полностью верит, он живет в собственном мире, и общие факторы действительности, воспринимаемые всеми людьми, для него нереальны. Когда человек видит предметы, не существующие реально, но целиком порожденные его воображением, он страдает галлюцинациями, интерпретирует события в терминах собственных чувств, безотносительно или по крайней мере без должного осознания того, что происходит в действительности. Параноик может верить в то, что подвергается преследованию, а случайное замечание служит для него указанием на намерение унизить или разорить его. Он уверен, что отсутствие очевидных и явных проявлений такого намерения ничего не доказывает, что хотя замечание может выглядеть безобидным, его истинное значение делается ясным, если заглянуть «глубже». Для страдающего психозом существующая действительность стирается, и ее место занимает его внутренняя реальность.

«Реалист» видит только поверхностные свойства вещей; он видит лишь проявивший себя мир, он может фотографически воспроизвести его в уме и способен действовать, манипулируя вещами и людьми в том виде, как они предстают на этой картине. Безумный человек не способен видеть реальность такой, какова она есть; он воспринимает ее только как символ и отражение своего внутреннего мира. Оба таких человека больны. Болезнь страдающего психозом, утратившего контакт с реальностью, проявляется в том, что он не способен функционировать социально. Болезнь «реалиста» обедняет его как человеческое существо. Хотя он не лишен способности к социальному функционированию, видение им реальности настолько искажено из-за отсутствия глубины и перспективы, что он склонен совершать ошибки, когда требуется нечто большее, чем манипуляция непосредственно представленными данными и достижение кратковременных целей. «Реалист» представляется полной противоположностью безумцу и тем не менее является всего лишь его дополнением.

Истинной противоположностью как «реализма», так и безумия служит продуктивность. Нормальный человек способен контактировать с миром, одновременно воспринимая его таким, каков он есть, и познавая его обогащенным и оживленным собственными силами. Если одна из двух способностей атрофирована, человек болен; нормальный человек обладает ими обеими, даже если их относительный вес различается. Наличие как репродуктивных, так и генеративных способностей есть предпосылка продуктивности; они – полюса, взаимодействие которых представляет собой динамический источник продуктивности. Последним утверждением я хочу подчеркнуть, что продуктивность не представляет собой суммы или комбинации этих двух способностей, а есть нечто новое, порождаемое их взаимодействием.

Мы описали продуктивность как специфический способ принадлежности к миру. Возникает вопрос: существует ли что-то, что продуктивный человек создает, и если да, то что? Хотя верно, что продуктивность человека может создавать материальные объекты, произведения искусства и системы мысли, намного более важный плод продуктивности – сам человек.

Рождение представляет собой лишь особую точку континуума, начинающегося с зачатия и заканчивающегося смертью. Все, что находится между этими двумя полюсами, есть процесс рождения возможностей человека, пробуждения к жизни того, что потенциально заложено в двух клетках. Однако если физический рост при наличии должных условий происходит сам собой, то процесс рождения в психическом отношении, напротив, не носит автоматического характера. Для пробуждения к жизни эмоциональных и интеллектуальных способностей человека, для рождения его личности требуется продуктивная активность. Один из аспектов трагедии человеческой ситуации заключается в том, что развитие Я никогда не заканчивается; даже при самых лучших условиях реализуется лишь часть человеческого потенциала. Человек всегда умирает до того, как полностью родится.

Хотя в мои намерения не входит излагать историю концепции продуктивности, хотелось бы привести несколько замечательных примеров, которые помогли бы еще более прояснить это понятие. Продуктивность – одна из ключевых концепций в аристотелевской системе этики. Можно определить добродетель, говорит Аристотель, выяснив назначение человека. Как для флейтиста, скульптора или любого творца благо заключается в особом назначении, которое отличает их от других и делает тем, что они есть, так и благо человека заключено в специфической функции, отличающей его от других видов и делающей человека человеком. Такая функция есть «деятельность души, согласованная с суждением или не без участия суждения»^[49]. «И может быть, – говорит Аристотель, – немаловажно следующее различение: понимать ли под высшим благом обладание добродетелью или применение ее, склад души или деятельность. Ибо может быть так, что имеющийся склад [души] не исполняет никакого благого дела – скажем, когда человек спит или как-то иначе бездействует, – а при деятельности это невозможно, ибо она с необходимостью предполагает действие, причем успешное»^[50]. Для Аристотеля добродетельный человек – это человек, который своей деятельностью под руководством разума пробуждает к жизни присущие человеку возможности.

«Под добродетелью и способностью я разумею одно и то же»^[51], – говорит Спиноза. Свобода и блаженство заключаются в понимании людьми самих себя и в их усилиях стать тем, кем они потенциально являются, тем «более или менее приближаются они к этому образцу»^[52]. Добродетель для Спинозы идентична использованию человеческих сил, а порок – отказу от него; сущность зла – это бессилие.

В поэтической форме концепция продуктивной активности замечательно выражена И. Гёте и Г. Ибсеном. Фауст – это символ вечного поиска человеком смысла жизни. Ни наука, ни наслаждение, ни могущество, ни даже красота не дают Фаусту ответа на его вопрос. Гёте предлагает единственный ответ – продуктивную активность, которая идентична благу.

В «Прологе на небе» Бог говорит, что не ошибка мешает человеку, а бездеятельность:

 
                   Из лени человек впадает в спячку,
                   Ступай, расшевели его застой.
                   Вертись пред ним, томи и беспокой
                   И раздражай его своей горячкой.
                   Вы ж, дети мудрости и милосердья,
                   Любуйтесь красотой предвечной тверди.
                   Что борется, страдает и живет,
                   Пусть в вас любовь рождает и участье,
                   Но эти превращенья в свой черед
                   Немеркнущими мыслями украсьте^[53].
 

В конце второй части Фауст выигрывает свое пари с Мефистофелем. Он ошибался и грешил, но не совершил греха непростительного – греха непродуктивности. Последние слова Фауста очень ясно выражают эту идею, символом чего служит отвоевание у моря земли под пашню:

 
                       Мильоны я стяну сюда
                       На девственную землю нашу.
                       Я жизнь их не обезопашу,
                       Но благодатностью труда
                       И вольной волею украшу.
                       Стада и люди, нивы, села
                       Раскинутся на целине,
                       К которой дедов труд тяжелый
                       Подвел высокий вал извне.
                       Внутри по-райски заживется,
                       Пусть точит вал морской прилив,
                       Народ, умеющий бороться,
                       Всегда заделает прорыв.
                       Вот мысль, которой весь я предан,
                       Итог всего, что ум скопил,
                       Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
                       Жизнь и свободу заслужил.
                       Так именно, вседневно, ежегодно,
                       Трудясь, борясь, опасностью шутя,
                       Пускай живут муж, старец и дитя.
                       Народ свободный на земле свободной
                       Увидеть я б хотел в такие дни.
                       Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
                       О как прекрасно ты, повремени!
                       Воплощены следы моих борений,
                       И не сотрутся никогда они».
                       И, это торжество предвосхищая,
                       Я высший миг сейчас переживаю^[54].
 

Если «Фауст» Гёте выражает веру в человека, присущую прогрессивному мышлению XVIII–XIX веков, то «Пер Гюнт» Ибсена, написанный во второй половине XIX столетия, содержит критический анализ современного человека и его непродуктивности. Подзаголовок пьесы вполне мог бы быть «Современный человек в поисках своего Я». Пер Гюнт полагает, что служит своей личности, когда использует всю свою энергию для зарабатывания денег и преуспеяния. Он живет в соответствии с принципом «Будь доволен собой», провозглашаемым троллями, а не человеческим «Будь самим собой». В конце жизни он обнаруживает, что его эксплуататорство и эгоизм помешали ему стать самим собой, что реализация собственного Я возможна только в том случае, если человек продуктивен, если он осуществляет свой потенциал. Нереализованные возможности Пера Гюнта являются, чтобы обвинить его в его «грехе» и указать на истинную причину его провала как человека – отсутствие продуктивности.

Клубки (на земле)

 
                   Мы – твои мысли: но нас до конца
                   Ты не трудился продумать,
                   Жизнь не вдохнул в нас и в свет не пустил, —
                   Вот и свились мы клубками!..
 
 
                   Крыльями воли снабдил бы ты нас, —
                   Мы бы взвились, полетели,
                   А не катались клубками в пыли,
                   Путаясь между ногами…
 

Сухие листья (гонимые ветром)

 
                   Лозунги мы, – те, которые ты
                   Провозгласить был обязан!
                   Видишь, от спячки мы высохли все,
                   Лености червь источил нас;
                   Не довелось нам венком вкруг плода —
                   Светлого дела – обвиться!..
 

Шелест в воздухе

 
                   Песни, тобою не спетые, – мы!
                   Тщетно рвались мы на волю,
                   Тщетно просились тебе на уста,
                   Ты нас глушил в своем сердце,
                   Не дал облечься нам в звуки, в слова!
                   Горе тебе!..
 

Капли росы (скатываясь с ветвей)

 
                   Слезы мы – те, что могли бы
                   Теплою влагой своей растопить
                   Сердца кору ледяную,
                   Если бы выплакал нас! А теперь
                   Сердце твое омертвело;
                   Нет больше силы целительной в нас!..
 

Сломанные соломинки

 
                   Мы – те дела, за которые ты
                   С юности должен был взяться.
                   Нас загубило сомненье твое.
                   Против тебя мы в день судный
                   С жалобой выступим и – обвиним!^[55]
 

До сих пор мы занимались изучением общих характеристик продуктивной ориентации. Теперь нужно попытаться исследовать продуктивность, проявляющуюся в специфических видах деятельности, поскольку, лишь изучая конкретное и особенное, можно в полной мере понять общее.

(б) Продуктивная любовь и мышление

Человеческое существование характеризуется тем фактом, что человек одинок и обособлен от мира; не будучи в состоянии вынести обособленность, он вынужден искать принадлежность и единение. Существует много способов реализовать эту потребность, но только благодаря одному он как уникальная личность может не понести ущерба, а его силы – развернуться в самом процессе приобщения. Парадокс человеческого существования заключается в том, что человек должен одновременно искать близости и независимости, общности с другими и сохранения своей уникальности и особенности^[56]. Как мы показали, выход из этого положения – и разрешение моральной проблемы человека – лежит в продуктивности.

Человек может быть продуктивно связан с миром благодаря действиям и пониманию. Человек производит предметы и в процессе созидания проявляет свою власть над материей. Человек умственно и эмоционально постигает мир с помощью любви и разума. Сила его ума позволяет проникать в глубь явлений и схватывать суть предмета, вступая в активные отношения с ним. Сила любви позволяет человеку преодолеть стену, отделяющую его от другого человека, и понять его. Хотя любовь и разум – всего лишь две разные формы постижения мира и ни одна невозможна без другой, они являются выражением разных сил: чувства и мышления, а потому их следует рассматривать по отдельности.

Концепция продуктивной любви весьма отличается от того, что часто называют любовью. Едва ли можно найти слово, более двусмысленное и вызывающее путаницу, чем слово «любовь». Оно используется для обозначения почти любого чувства, за исключением ненависти и отвращения. Понятие любви включает все: от любви к мороженому до любви к симфонической музыке, от умеренной симпатии до самого глубокого чувства близости. Люди считают, что испытывают любовь, если «по уши влюбились» в кого-то. Свою зависимость от кого-то они тоже называют любовью, как и собственническое чувство. Многие считают, что нет ничего легче, чем полюбить, трудность только в том, чтобы найти правильный объект, а неудача в обретении счастья в любви объясняется невезением в выборе подходящего партнера. Однако вопреки этим путаным представлениям и принятию желаемого за действительное любовь представляет собой очень специфическое чувство, и хотя каждый человек способен любить, реализация этой способности – одно из самых трудных свершений. Истинная любовь коренится в продуктивности, а потому по праву может быть названа продуктивной любовью. Сущность ее одна и та же, любовь ли это матери к ребенку, любовь к человеку или эротическая любовь между двумя индивидами. (Это также верно в отношении любви к другим и любви к себе, что мы обсудим ниже^[57].) Хотя объекты любви различаются, и соответственно различаются интенсивность и качество любви как таковой, можно утверждать, что определенные базовые элементы характерны для всех форм продуктивной любви: это забота, ответственность, уважение и знание.

Забота и ответственность означают, что любовь – это деятельность, а не страсть, овладевающая человеком, и не аффект, которым человек «поражен». Элемент заботы и ответственности прекрасно описан в библейской Книге Ионы. Бог повелел Ионе отправиться в Ниневию и предупредить ее жителей о том, что их постигнет наказание, если они не перестанут грешить. Иона уклонился от этой миссии, потому что боялся: жители Ниневии раскаются, и Бог их простит. Ионе было присуще уважение к закону и порядку, но любовь была ему чужда. Однако попытка к бегству привела Иону во чрево кита, что символизирует изоляцию и заточение, вызванные отсутствием любви и солидарности с людьми. Бог спас Иону, и тот отправился в Ниневию. Он проповедовал среди ее жителей, как повелел ему Бог, и случилось именно то, чего он боялся. Жители Ниневии раскаялись в своих грехах, исправились, и Бог простил их и решил не разрушать город. Иона был разгневан и разочарован, он хотел, чтобы свершилось «правосудие», а не было проявлено милосердие. Наконец Иона нашел некоторое утешение в тени дерева, которое Бог вырастил, чтобы защитить его от солнца. Однако когда Бог заставил дерево увянуть, Иона снова впал в уныние и стал гневно жаловаться Богу. Бог ответил ему: «Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил, которое в одну ночь выросло и в одну же ночь пропало: Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?»^[58] Ответ Бога Ионе следует понимать символически. Бог объяснил Ионе, что суть любви – «трудиться» ради чего-то, что-то «растить», что любовь и труд неразделимы. Человек любит то, ради чего трудится, и трудится ради того, что любит.

История Ионы показывает, что любовь нельзя отделить от ответственности. Иона не чувствует себя ответственным за жизнь своих братьев; он, как и Каин, мог бы спросить: «Разве я страж брату моему?» Ответственность – это не долг, возложенный на человека извне, это мой ответ на чью-то потребность, которая, как я чувствую, меня касается. «Ответственность» и «ответ» имеют один и тот же корень; быть ответственным – значит быть готовым дать ответ, откликнуться.

Материнская любовь – наиболее часто приводимый и самый понятный пример продуктивной любви; ее сущность – это забота и ответственность. Рождая ребенка, тело матери «трудится», а после родов материнская любовь выражается в усилиях для того, чтобы вырастить ребенка. Материнская любовь не зависит от каких-либо условий, которые ребенок должен выполнить, чтобы быть любимым; она безусловна, она основывается только на потребности ребенка и отклике матери^[59]. Неудивительно, что материнская любовь в искусстве и религии является символом высочайшей формы любви. На иврите любовь Бога к человеку и любовь человека к ближнему называется «рахамим», словом, имеющим тот же корень, что и «рехем» – материнское чрево.

Не столь очевидной является связь заботы и ответственности с любовью двух индивидов; считается, что влюбиться – значит уже достичь кульминации любви, когда в действительности это только начало и лишь возможность обрести любовь. Принято верить в то, что любовь есть проявление некоего таинственного свойства, под действием которого людей влечет друг к другу, и это событие происходит без усилий. Действительно, из-за одиночества и сексуальных влечений влюбиться легко, и в этом нет ничего таинственного, однако это благо так же легко потерять, как и приобрести. Случайно любимыми не становятся; способность любить порождает любовь, так же как заинтересованность делает человека интересным. Люди беспокоятся о своей привлекательности, забывая о том, что суть привлекательности – это их собственная способность любить. Продуктивная любовь к человеку предполагает заботу и ответственность за его жизнь, не только за его физическое существование, но и за рост и развитие всех его человеческих сил. Продуктивная любовь несовместима с пассивностью, с позицией стороннего наблюдателя за жизнью любимого; она означает труд, заботу и ответственность за его рост.

Несмотря на универсалистский дух монотеистических западных религий и прогрессивные политические концепции, выраженные в идее «все люди сотворены равными», любовь к человечеству не стала общепринятой. На любовь к человечеству смотрят как на свершение, в лучшем случае следующее за любовью к индивиду, или как на абстрактное понятие, осуществимое только в будущем. Однако любовь к человеку не может быть отделена от любви к индивиду. Любить человека продуктивно – значит быть привязанным к его человеческой сущности, к нему самому как к представителю человечества. Любовь к индивиду, будучи оторвана от любви к человеку, может быть только поверхностной и случайной, она неизбежно оказывается неглубокой. Хотя можно сказать, что любовь к человеку отличается от материнской любви, поскольку ребенок беспомощен, а взрослый человек – нет, можно все же утверждать, что даже это различие лишь относительно. Все люди нуждаются в помощи и зависят друг от друга. Человеческая солидарность – необходимое условие для раскрытия индивидуальности каждого человека.

Забота и ответственность – составные элементы любви, но без уважения к любимому и знания его любовь вырождается в доминирование и собственничество. Уважение – это не страх и преклонение, оно (в соответствии с латинским корнем слова «респект» – respicere – «вглядываться») означает способность видеть человека таким, каков он есть, осознавать его индивидуальность и уникальность. Уважать человека нельзя, не зная его; забота и ответственность были бы слепыми, если бы их не направляло знание индивидуальности человека.

Предварительный взгляд на продуктивное мышление может содержать рассмотрение различий между разумом и интеллектом.

Интеллект – это инструмент для достижения практических целей, дающий возможность раскрытия тех аспектов вещей, знание которых необходимо для манипулирования ими. Цель или, что то же самое, предпосылка «интеллектуального» мышления не подвергается сомнению, принимается как данность, хотя сама по себе может быть как рациональной, так и иррациональной. Это характерное свойство интеллекта может быть ясно обнаружено в крайнем проявлении у параноидальной личности. Предубеждение такого человека, например, согласно которому все люди участвуют в заговоре против него, иррационально и неверно, но его мыслительные процессы, основанные на этой предпосылке, могут сами по себе показывать удивительный уровень интеллекта. В попытке доказать свои параноидальные воззрения он устанавливает связи между наблюдаемыми явлениями и создает логические конструкции, которые зачастую так убедительны, что бывает трудно показать иррациональность предпосылки. Приложение интеллекта к проблемам, конечно, не ограничивается такими патологическими феноменами. Наше мышление по необходимости чаще всего занято достижением практических результатов, количественными и «поверхностными» аспектами явлений, не затрудняясь рассмотрением правильности предполагаемых целей и предпосылок и без попыток понять природу и качество феномена.

Разум предполагает наличие третьего измерения – глубины, благодаря чему он проникает в суть явлений и процессов. Хотя разум не находится в отрыве от практической стороны жизни (и я вскоре покажу, в каком смысле это так), он не является просто инструментом для немедленных действий. Его функция – познавать, понимать, схватывать, вступать в отношения с вещами путем понимания их. Разум проникает сквозь поверхность явлений, чтобы раскрыть их суть, их скрытые связи и более глубокое значение, их «резон». Он не двухмерен, а «перспективен», если использовать термин Ницше; другими словами, разум схватывает все возможные перспективы и измерения, а не только практически важные. Рассматривая суть вещей, разум не заглядывает «позади» них; он интересуется существенным, родовым и универсальным, наиболее общими и постоянными свойствами феноменов, освобожденными от поверхностных и случайных (логически иррелевантных) аспектов.

Теперь мы можем приступить к изучению некоторых более специфических характеристик продуктивного мышления. При продуктивном мышлении субъект не безразличен к объекту, а испытывает его воздействие и озабочен им. Объект не воспринимается как нечто мертвое и отдельное от человека и его жизни, нечто, о чем человек думает только отстраненно; напротив, субъект активно интересуется объектом, и чем теснее связь между ними, тем более плодотворным оказывается мышление. Именно взаимоотношения между субъектом и объектом в первую очередь стимулируют мышление. Для человека любой индивид или феномен делается объектом мысли потому, что он является предметом интереса, важным с точки зрения его индивидуальной жизни или человеческого существования в целом. Прекрасной иллюстрацией этого служит история открытия Буддой «четырех истин». Будда увидел мертвеца, больного человека и старика. На него, человека молодого, произвела глубокое впечатление неотвратимость человеческой судьбы, и это стало стимулом для размышлений, в результате которых была создана его теория о природе жизни и путях спасения человека. Несомненно, реакция Будды была не единственной возможной. Современный врач в подобной ситуации мог бы начать думать о том, как победить смерть, болезнь и старость, но его размышления также определялись бы его общей реакцией на объект.