Эля Айдарова
Искупление

Глава 6

– Есть известия от младшего генерала?

В помещении находился Мамэт и его генерал Каддо.

– Пока нет. Срок дела еще не истек.

– Время – наш главный враг…, – выдохнул Мамэт….

***

Амгул, разумеется, не спал до полуночи не из-за того, что нужно было идти на дело, а потому что, стоило ему закрыть веки, как в голове возникала серая голубизна глаз Хатисай, в которых отражалось полнейшее в нем разочарование.

Амгул изъерзал всю постель, отгоняя мысли об этой назойливой девчонке, которая не давала покоя даже своим отсутствием.

Воин успел нагрубить и Фаццо, когда тот предложил ему выпить анисовой настойки после ужина. Эта грубость не породила у хозяина дома обиды на молодого человека. Тот, на счастье Амгула, выпил настойки сам, вскоре лег спать и благополучно заснул…

Коо прибыл в назначенное время в назначенное место. Амгул ждал его и не сомневался в том, что, хоть и продажный, но все же гунън придет.

Дом искусства представлял собой каменное строение с небольшой аркой, парой колонн и деревянными резными воротами.

Коо точно не знал, где находится новый вход в подвалы, но примерно представлял, где он может быть. Миновав темный коридор арочного входа, гунъны проскользнули на засаженный цветами участок за зданием. Пришлось старательно преодолевать деревянную изгородь. Чуть позже, прячась за розовыми кустами, они пробрались до ниши в стене, который и являлся старым входом.

– Вот здесь был прежний вход в подвал, – уведомил Коо.

– Нужно подумать, где новый.

– Примыкающая стена – не подвальная, за ней как раз небольшая сцена, – указал на ту сторону Коо.

– А на сцене есть яма для смены артистов?

– Яма имеется, – немного повспоминав, ответил мужчина. Ему доводилось несколько раз приходить на выступления местных музыкантов вместе с семьей. Зал в Доме искусств был рассчитан от силы на пятьдесят человек, поэтому в нем частенько проводились лишь небольшие собрания, либо вечера чтения, или же занятия с учениками по обучению игре на музыкальных инструментах.

– Значит, проверим противоположную стену, – приказал Амгул и Коо последовал туда.

Вход действительно оказался там, да только не сразу его заметили из-за маскировки в виде выросшего почти в человеческий рост лопуха. Само собой, миновав одно препятствие, мужчины столкнулись со следующим: с огромным замком. Но у людей, что запланировали вторжение, с собой были отмычки, которые те подготовили заранее: Амгул – для скорейшего выполнения порученного дела, Коо – скорейшего избавления от пугающего влияния на его жизнь и жизнь его семьи младшего генерала армии гунънов.

Замок удалось отпереть, и мужчины, наконец, оказались в небольшом темном коридорчике с некрутым спуском в углублении, уходящий прямо под здание Дома. Здесь больше запертых дверей не было, и правонарушители из подвального помещения вышли в небольшой кабинет, где тут же столкнулись с хозяином заведения – с Муцухото…

Амгул теперь понял, почему Муцухото передал все дела своему брату и не может терпеть жару и имеет проблемы с сердцем. Муцухото страдал чрезмерно излишним весом. Если бы на тот момент он не стоял лицом ко входу, откуда вошли Амгул и Коо, то у этих двоих еще был шанс скрыться незамеченными, пока Муцухото медленно не развернул свое огромное тело.

Коо, разумеется, не мог знать, что Муцухото все же появляется на рабочем месте, но только в ночное время, когда наступала долгожданная прохлада, и бедняга мог без одышки добраться до Дома искусства.

Муцухото растерянно провел глазами по нежданным посетителям и только неуклюже дернулся к столу за лежащим на нем клинком, как Амгул сообразил наброситься и свалить не без помощи Коо его тело на пол.

Муцухото рухнул на живот, Коо тут же связал его руки за спиной, при этом думая, что станет теперь с его семьей после того, как его самого обвинят в преступлении незаконного проникновения, и нанесения вреда здоровью хозяина.

– Да что ты здесь делаешь ночью, Муцухото? – выругался Коо.

– Я работаю! А вот что здесь делаешь ты, сучий сын?! И что это за собачье вылюдье с тобой?!

Амгул и Коо переглянулись, отметив величину «высокопросвещенного» изречения управленца подобным местом, и отвечать на вопрос, естественно, не стали.

– Если хочешь еще немного пожить, отвечай, где находится полигон для изготовления ядер.

– Почеши в моем заду, гунън! – засмеялся Муцухото и тут же застонал от боли, получив крепкий удар в поясницу от младшего генерала.

– Неправильный ответ, – Амгул оставался спокойным, но на лбу все же проявились капли пота. Тем временем Коо обошел ближайшие помещения, и, удостоверившись, что никого больше в Доме нет, вернулся обратно.

– Знаешь, что ждет тебя, Татурри, за предательство? – прокряхтел Муцухото, который, несмотря на смену имени, знал, что Коо – перебежчик, ведь смена имени было необходимо для безопасности перебежчика, в первую очередь, от своего клана.

– Давай без подробностей, – устало произнес Коо, который всеми душой и телом искренне не желал здесь находиться, но по воле судьбы-насмешницы собственноручно рвал свою жизнь на невосстановимые части.

Амгул оглядел все полки и ящики, забитые всяким хламом в поисках тайника. Коо указал ему на дверце в полу со сбитым кольцом, что заприметил еще раньше, и они немедля откинули деревянную крышку.

– Проклятые гунъны! – ругался Муцухото, не имеющий возможности пошевелиться. Его лицо заметно покраснело, стал задыхаться и этим самым отвлек внимание гунънов от цели. Те, вопреки обратному, поспешили к мужчине и еле перевернули его тело. Но тот к этому времени уже перестал дышать. Сердечный приступ все же настиг полновесного беднягу.

Коо констатировал его смерть после того, как нащупал отсутствующий пульс.

– Тьфу ты…, – расстроился он.

– Его все равно пришлось бы убить. А здесь хоть руки пачкать не понадобилось, – спокойно уведомил Амгул.

– Начнутся разбирательства…, – с тревогой выдохнул перебежчик.

– Мы все подчистим. Не нагоняй паники, Коо.

Двое сильных воинов кое-как усадили грузное тело Муцухото на широкий табурет и сложили руки и голову на стол, сымитировав неожиданный приступ во время работы, и спустились в погреб.

В погребе начинался узкий проход, а за ним гунъны вышли в просторное подземное помещение, где буквально несколько дней назад в действительности хранилось готовое подрывное оружие.

– Здесь нет приспособлений, указывающих на место, где бы изготавливали ядра. Это просто хранилище, – отметил Коо.

– И сам вижу. – Амгул порыскал по высоким этажеркам, на которых лежали какие-то бумаги, и попробовал найти что-нибудь полезное, и наткнулся на предписания правил использования данного вида оружия. Решил, что это будет полезным, и убрал бумаги под куртку.

Взгляд воина упал на нишу в стене в дальнем каменном углу, где вырисовывались очертания стыков. Аккуратно оттолкнул ровную плоскость, и стена поддалась. За ней мужчины обнаружили еще одно помещение, которое и оказалось тем самым полигоном по изготовлению.

– Найти бы все полигоны до единой…, – вырвалось у Амгула, когда он удовлетворенно прятал свертки с указаниями на этапы изготовления с подробным указанием всех методов себе под куртку.

Они с Коо постарались предусмотреть все детали, покидая Дом, чтобы запутать тех, кто станет заниматься выяснением обстоятельств смерти хозяина.

Коо выполнил условия Амгула, поэтому воин отпустил своеземца, напомнив об обязательном молчании. Сам же он вернулся в амбар с мыслями, что завтра же покинет Миццу официально. Нет, не для отвода внимания от себя. Почему-то он это решил сделать для Коо, а точнее для его дочери. История этой девочки затронула невидимую струну милости его души, что его самого это очень удивило. Но решение было принято, и Амгул лег спать в ожидании первых лучей солнца над Адияко.

***

Видимо, сказалось и утомление, и некоторое внутреннее удовлетворение от удачного расклада событий по поискам, что Амгул не смог оторваться от объятий крепкого сна, и проснулся от того, что его разбудила Хатисай.

– Как ты мне надоела…, – пробурчал воин, когда увидел сидящую у края его постели стройную, тонкую фигуру Хаты.

Ранние лучи прозрачно алого солнечного света ложились на ее русые пряди и озолачивали волосы на кончиках, словно этот свет исходил от нее самой. Кожа на ключицах и на руках так же светилась этим свечением, а глаза, словно вода, заставляли приглядеться к своему в них отражению, как это обычно делают люди, когда оказываются на берегу озера с чистейшей водой.

Амгул почувствовал, как его детородный орган отреагировал на присутствие противоположного и весьма привлекательного пола. Воин ненароком дернул плечом, чтобы отвлечь себя от этого традиционного утреннего желания.

– Хозяин Дома искусства – Муцухото – умер ночью от сердечного приступа, – тихо и без эмоций объявила девушка, чем вызвала быстрое пробуждение своенравного постояльца.

– И зачем ты говоришь об этом мне? – просипел он, уставившись на нее своим привычным прищуром от яркого света, от которого его бледная кожа казалась еще более бледной.

– Его брат – Мацухото – допрашивает местных о возможных странностях в Миццу среди жителей. В Доме искусства помимо следов Муцухото обнаружились и другие. Сейчас они в школе у Нигаханы читают официальное письмо о Вашем назначении.

Амгул заметил некоторые изменения в девушке. Добродушие и наивность были заменены некоторой отрешенностью и твердостью.

– Я подтвержу, что Вы никуда из амбара ночью не отлучались, – продолжила она.

Амгул с усмешкой выдохнул, оголив зубы в красивой улыбке.

– Так я и так никуда не отлучался….

– В противном случае, я расскажу, что Вы были в Доме искусства и убили Муцухото.

Этих слов от этой девчонки Амгул явно не ожидал и резко принял сидячее положение.

– Что ты несешь? – сквозь зубы прошипел воин и, вспомнив о чем-то важном, стал выискивать ладонью на груди, где под рубахой это самое важное еще ночью было надёжно припрятано.

– Бумаги в надежном месте, – спокойно уведомила она, отойдя на безопасное расстояние от молодого человека.

– Ты что, следила за мной? – ухмыльнулся он, пытаясь не паниковать и думать, что делать. Эта девчонка знала, кажется, слишком много.

– Нет, я видела, как Вы выходили из амбара…

– Чего ты хочешь? – Амгул не пожелал дослушивать. Какая теперь была разница – свифка пыталась манипулировать им, и это ничего хорошего не сулило ни ему, ни ей.

– Я не знаю, для чего Вам все это. Мне и не нужно это знать. Но Вы должны уговорить родителей, и забрать меня с собой в Ти. Соврите, что у меня есть потенциал. Что Вы будете помогать мне, и что у Вас в Ти есть связи. Вы – пока мой единственный шанс безопасно уехать отсюда.

– Что ты потеряла в Ти?! – потихоньку раздражался Амгул от предложенной Хатисай чуши.

– Хочу танцевать на большой сцене, – просипела та.

Амгул тяжело вздохнул, и подумал, что это далеко неплохая идея в данной ситуации и лишний свидетель в его пользу не помешает.

– Отдай мне бумаги, – спокойно потребовал он.

– Отдам только после разговора с родителями.

Амгул сжал челюсти, прищурил снова глаза, но все же согласился…

***

Слух о новом учителе-герое в этой окраине Миццу разошелся быстро. Естественно, Мацухото не стал откладывать личной с ним встречи, и вскоре с двоими сопровождающими стоял в доме Фаццо и уже допрашивал воина.

На всякий случай Амгул держал руки за спиной, чтобы не привлекать к лоскутам ненужного внимания. Хатисай, как и обещала, подтвердила, что учитель Ам всю ночь был в амбаре. Это и подтвердил Фаццо, так как сам ночевал с Амгулом под одной крышей, не распространяясь тем, что все же заметно охмелел, выпив в одиночку анисовой настойки.

– Нам очень жаль, Мацухото, – вмешалась в разговор мать Кири.

– Муцухото не следил за здоровьем, давайте уж будем честны друг перед другом. Его безразличие к своему здоровью, к сожалению, и привело к безвременной кончине. Что именно Вас смутило в случившемся? – в разговор вступила и Айри, которая все время, пока шел допрос, наблюдала со стороны за Амгулом.

– Выключенный свет. Муцухото никогда не выключал свет, даже днем… Он панически не терпел темноты. Работал по ночам вынужденно по долгу службы любимому делу, – прохрипел мужчина, который был младше брата на десяток лет. Несмотря на родство по крови, они были совершенно разные по внешности. Выглядел Мацухото в отличие от брата намного здоровее и моложе. – Возможно, я зря трачу время…

– Нет, Мацухото, – оборвала его Айри. – Порой мелочи часто кричат о важном, но их не хотят слышать, принимать во внимание. Вы правильно сделали, решив допросить сомнительных людей, – с презрением взглянула она на Амгула.

– Мама…, – окликнула ее Хатисай.

– Что ж, спасибо за выделенное время, – вежливо поблагодарил Мацухото женщину. Нрав Айри знали многие, поэтому подобное высказывание мужчину не смутило – ведь Айри всегда и во всем искала подвох. И это было всемизвестное «достояние».

Мацухото поклонился Фаццо и покинул дом.

Амгул тоже хотел вернуться в амбар, как Хата взглядом напомнила о сделке, указывая, чтобы тот немедленно начал запланированный разговор.

Гунън строгим изгибом бровей попытался объяснить, что сейчас не время, но ее взгляд оказался более убедительным, и он неохотно начал.

– Учитель Фаццо, Хозяйка Айри, – обратился к родителям Хаты, и все устремили свой взор на него – бледного и, как обычно, бесстрастного. У него даже запершило в горле, но «гымкнув» пару раз воин привел чистоту голоса в порядок и продолжил. – Как вы знаете, меня отправили сюда лишь на пару дней. Мне пора возвращаться в Ти. Хочу высказать слова благодарности за прием и радушие.

Ни лицо, ни тон не выдали никаких чувств. Он с обыкновением равнодушно и безучастно проговаривал фразу за фразой, не принимая в толк, что слова его могут показаться родителям Хаты неубедительными.

Он еще раз взглянул на растерянную от волнения и напряжения девушку и продолжил.

– Прошу… отправить в Ти вместе со мной Хатисай.

– С какой это стати?! – вдруг сорвалась Айри, не дослушав до конца.

– У нее явный талант… к искусству. В Ти у меня много полезных связей. Я помогу посодействовать Вашей дочери поступить на обучение в храм Ссота.

– Это же прекрасно! – восхитилась доброжелательная Кири, которая в это утро тоже еще находилась в доме Хатисай.

– Закрой рот! – тут же заткнула ее посеревшая от злости Айри. – Я против! Ты приехал на пару дней, облапошил дурехе голову и решил, что мы с Фаццо поведемся на этот блажь?! Что ты молчишь, Фаццо?! – накричала она на мужа.

Мужчина стоял у окна и смотрел на Хатисай с живой отцовской любовью. Он видел, как их с Айри дочь выросла и стала настоящей красавицей, и что пришло время ее отпустить.

– Хата, ты готова уехать и начать самостоятельную жизнь в столь опасное время? – строго спросил он.

– Да, отец. Вне стен нашего дома я всегда буду помнить о чести семьи и благодарности вам с матушкой за все, что вы для меня сделали, – медленно поклонилась она.

– Тогда какое же я имею право запрещать тебе, дочь моя? – улыбнулся он и раскрыл объятия, в которые тут же влетела счастливая Хата.

– Ты что, сошел с ума?! – разъяренная женщина, которая, несмотря на тяготы судьбы и покалеченную ногу, всегда вела себя достойно и гордо, сейчас выглядела отчаянной и уродливой от своего же гнева.

– Мы не можем держать ее при себе всю жизнь. Хатисай стала взрослой и ей решать, как жить дальше, – спокойно объяснил мужчина.

– Мало того, что ты поддерживаешь ее во всяческих глупостях, так еще готов отпустить ее непонятно с кем в Ти, куда четыре дня пути?! Ты в своем уме?! Я не доверяю этому… учителю. Я насквозь вижу всякую ложь. По правде говоря, от него попахивает гунънами, и я не удивлюсь, если он побывал ночью в Доме искусства!

– Ты обезумила, Айри! – не выдержал Фаццо. – Твоя гордость утопила в себе твою человечность! Ты ведь мать!

– А ты не ее отец! – в ярости перебила мужа Айри, и комната в которой находилось столько человек, вдруг окунулась в мертвую тишину.

Фаццо застыл на месте. Обреченно посмотрел на Хатисай и опустил глаза.

– Был бы ты ее родным отцом по крови, трижды подумал бы, прежде чем потакать ее глупым прихотям, и не допустил бы того, что она собралась делать! – кричала сорвавшаяся Айри, постукивая в такт словам тростью по половице.

Фаццо, не выдержав давления супруги, вышел из дома и направился в сторону водоема, а Хата с непониманием уставилась на мать.

– Что ты такое говоришь, мама? Как ты можешь такое говорить этому святому человеку? – почти шепотом прохрипела она.

– Я не знаю, в кого ты такая уродилась Хата. Твой настоящий отец – лидер клана, военный главнокомандующий свифов – ответственный, решительный, рассудительный человек! А ты, как недозревший плод айвы во время сбора урожая!

– Хватит! – закричала Хата.

Амгул все это время наблюдал за разбирательствами и думал о том, как хорошо было бы применить на пользу клана факт появления внебрачного ребенка Орато.

– Я ненавижу тебя! – вдруг вырвалось у Хатисай, чем вызвала изумление у присутствующих в доме Кири и ее матери. – Я уезжаю из Миццу. Вернусь только тогда, когда совершу важное дело.

Хатисай сорвалась в соседнюю комнату, вытащила из сундука небольшую дорожную суму, и стала безразборно складывать необходимые вещи.

– Если ты уедешь, о возвращении можешь забыть, – низким и усмирившимся тоном проговорила Айри, от чего заплакала мать Кири, на глазах которой выросли обе девочки.

– Я тебя услышала…, – тихо отозвалась ей Хата и вышла из дома, молча позвав за собой Амгула…

Утро разгоралось яркими ароматами айвовых цветов. Небо приукрашивалось тяжелыми белоснежными облаками, а Хатисай, обняв напоследок у водоема отца, отправилась в пеший путь до противоположной окраины в Миццу, где для дальнейшего и долгого путешествия согласованно с Амгулом решили оплатить повозку.

Она не стала спрашивать у Фаццо об Орато, и тот тоже промолчал, прижимая дочь к груди. Фаццо любил Хату, а та – его. На лбу мужчины от волнения снова проявились красные пятна, но он достойно воздержался от слабости выпустить отцовскую слезу. Тихо пожелал дочери удачи, и также тихо попросил учителя Ама:

– Береги ее…

***

– Бумаги, – напомнил Амгул, стоило прошагать небольшое расстояние от дома родителей Хатисай.

Вещей у него было немного, только вот ушли они, не позавтракав, от чего воин очень скоро пожелал от голода завалить лошадь.

– Вот, – не глядя, опечалившая неожиданной вестью об отце, девушка передала молодому человеку свертки, аккуратно перевязанные голубой лентой для волос.

– Ты их читала? – невзначай поинтересовался тот, и почему-то был уверен, что не читала.

Хатисай молчала.

– Ты что, оглохла?

– Если ты обратил внимание, я без благословения матери покинула Отчий дом. Ты не мог бы немного помолчать? – спокойно выдала она, вызвав изумление теперь у воина. – Не читала я! – махнула она по-свойски на него рукой, что вызвало даже у Амгула улыбку.

– От чего же? – продолжал он докучать ей. Кажется, воин был доволен тем, что происходило сейчас.

– Скажи спасибо моей маме. Как ты понял, она – бывший военный. Получила травму в звании младшего помощника младшего генерала. Она читала письма мальчишки из моей школы, который, писал их мне, и который, к сожалению, увлекся не той девочкой. Мама не давала мне продыху, контролируя везде и всюду. Именно тогда я взяла за важное правило: никогда не брать чужого, и не читать чужих писем. Тебе повезло.

– Хорошая девочка, – отстранённо и равнодушно похвалил ее воин, и продолжил путь уже молча…

Глава 7

Что бы там ни было, и как бы не складывались события, Амгула не устраивало присутствие в деле Хатисай, хоть она и не докучала девичьими капризами и жалобами, и вела себя абсолютно ненавязчиво.

Амгул, естественно, оценил подобное поведение, но вскоре быстро понял, что это раздражает его ещё больше.

На самом деле подлинный воин желал появления веской причины, чтобы избавиться от Хаты. Посещала мысль просто бросить девчонку по дороге, или оставить по прибытию в каком-нибудь тёмном закоулке Ти и поделом.

То, что Хатисай – дочь самого Орато, безусловно, подталкивало воина на некоторые, далеко не благородные задумки, но почему-то вызывали так же необъяснимые чувства отвращения. По той же, неясной для себя, причине, Амгул пока ничего не предпринимал. Да и сожалений по данному поводу тоже не испытывал. Лишь частое в последнее время непонимание себя приводило в основательное бешенство. Хотя закипающая лава внутри, естественно, никак не отражалась внешне.

Хатисай не раз думала о том, что учителю как раз, кстати, подошёл бы образ удава или невозмутимой водосвинки. Хата, несмотря на свой довольно бойкий, и временами необузданный характер, всегда с глубоким уважением относилась к людям, и вообще всегда была тактична со всеми и совсем незаносчива.

Ей – молодой девушке, разумеется, было непросто в пути: тем более, в первый самостоятельный выезд из родной провинции. В душе ютилась мучительная тревога из-за – как твердила её совесть – неправильной разлуки с родителями. Хатисай было искренне жаль оставлять отца, и девушка очень рассчитывала, что родные когда-нибудь простят её.

Повозка, которую путники оплатили на другой окраине Миццу, ехала умеренно, добросовестно подхватывая все неровности на полевой дороге. Хата чувствовала, как её беспощадно клонит ко сну, но настырно боролась с нападающей дремой и старалась всеми способами отвлечься. Резко скинула плед, пару раз размяла пальцы на руках и попыталась вспомнить хоть какое-нибудь стихотворение из тех, что в детстве читал ей отец. Она с лёгкостью могла запомнить короткие строки с первого прослушивания и всегда гордо кланялась перед восхваляющим её за талант счастливым отцом…

Амгул повёл пальцем правой руки поверх повязки левого запястья и отстраненно отметил:

– Я с тобой нянчиться не собираюсь, если подцепишь в дороге хворь. Кажется, год Шафрана не может похвастаться теплыми ночами. Укройся

– Не хочу засыпать, а под пледом слипаются веки.

– Тебе когда-нибудь приходилось стоять в карауле в акридовый буран в полный оборот дня?

– Нет, – по-детски выпалила она.

– Ты бы знала, что на холоде спится слаще, – устало выдохнул Амгул, не глядя на ненавистную собеседницу. Ему хотелось подумать в тишине, а неспящая спутница сбивала его от нужных мыслей.

– Гм, – хмыкнула Хата, но накрываться решительно не торопилась.

Ее упёртость стала выводить воина из себя. Он привык к тому, что в отряде все воины беспрекословно подчинялись его приказам и сам привык подчиняться приказам вышестоящих по званию военных.

– Почему бы тебе не выспаться? – грубо оборвал он. – Кто его знает, что будет в Ти, – все же молодой учитель поощрил девушку прямым взглядом.

– Я все же постараюсь, – буркнула та и отвернула голову.

Почему-то и это совсем не понравилось Амгулу. Немного глубоко о чем-то задумавшись, он медленно съехал с дорожного сидения и присел на колени прямо перед Хатисай, беззвучно добиваясь её внимания.

– Я помогу тебе…, – спокойно произнёс он и…, резко раздвинул её ноги.

Хатисай, не ожидавшая такого от учителя, не успела и пикнуть, как тот крепко схватил её за руки, блокируя движения, и плотно прижал к себе.

– Что ты делаешь?! – без истерики, но довольно громко потребовала она ответа, смотря прямо в его глаза. Оказавшись слишком близко к человеку, который с самого момента знакомства вызывал неудержимое любопытство, Хатисай растерянно забрыкала плечами. Но это совсем не помогло, а лишь усилило хватку молодого человека.

Он не спеша прошелся концом носа по её щеке, вдыхая запах кожи, который оказался весьма приятным. Затем, поддавшись немного в сторону, шепнул прямо в ухо:

– Возбуждаю в твоих жилах кровь… – Сказал, и тут же выпустив вспыхнувшее жаром, тело, сел обратно на место. Изумленная поступком, Хата резко отодвинулась подальше от учителя.

Амгул с видимым безразличием, будто ничего и не было, устало запрокинул голову назад и закрыл глаза. Он, разумеется, ощутил, как тело Хаты напряглось в его крепких руках, но четко давал себе отчет, что девушка не запаниковала. Испуг был неглубоким… В ней больше проявилось любопытство, нежели страх. А это говорило о том, что Хатисай – далеко не трусиха, но и совершенно неосторожна.

Хата всё же торопливо накрылась пледом, и благодаря «стараниям» учителя, спать ей теперь радикально и совершенно точно расхотелось. Она глядела в сторону, иногда обращая внимание на спящего молодого человека, от которого абсолютно ничего подобного не ожидала. Осторожно ловила себя на мысли, что всецело доверяла ему с первого мгновения, как увидела спящим у водоема, и молча ругала себя за проявленное простодушие. Мать бы точно осудила ее, если б могла знать чувства и мысли своего дитя.

Хата действительно не испугалась – да и не совсем поняла, что произошло. Ей не было страшно и сейчас. Она просто ехала, наблюдая сквозь небольшое зашторенное окошко, как небо багровело в насыщенных красках перед тем, как резко померкнуть перед самым рассветом нового дня.

***

Утренний восход с красными и желтыми отсветами у самого горизонта еще не успел утвердить свое полноправное воцарение, как повозка остановилась посреди лесополосы, внутри которой простиралась земляная дорога.

Хатисай, как и желала, заснуть не смогла. Она думала о словах матери, о чувствах своего отца, о своей жизни, о том, что ее ждет впереди. Почему она доверилась незнакомцу? Что ею движет по-настоящему? Эти вопросы не давали покоя и заставляли, то и дело, вариться в котле собственных терзающих мыслей.

Повозка остановилась. Дверь рядом с Хатой открылась. Заслонив небесный свет, в полный рост стояла сгорбленная фигура возничего. Его черная плащевая накидка, что укрывала от дождя и ветра давно требовала более достойной замены. Осунутое от усталости, лицо выражало то ли неуверенность, то ли обыкновенное состояние своего обладателя. В довесок к сомнительной внешности возничего, тот неожиданно вытащил клинок и, нахмурив брови, пригрозил им девушке. Хата произвольно дернулась в сторону и накрыла своим телом спящего Амгула.

– Что Вы делаете?! Что Вам нужно?!

– Вытряхивай все сины, какие у тебя есть и вылезай из повозки! – потребовал он.

Этот отчаянный немолодой мужчина заметил толстую кошель Амгула, когда тот оплачивал его услугу. Обвязанные лоскутами запястья убедили грабителя в своем незыблемом превосходстве, и решил, что сможет поживиться на них еще. Тем более, если парень-калека.

Но тут Амгул, что еще пару мгновений назад вроде как спал и видел не первый свой сон, резко вытащил свой клинок и воткнул в свифа, от чего тот тут же замертво упал на дорогу рядом с повозкой.

Амгул молча оглядел растерянную Хатисай в поисках каких-либо увечий, но, не обнаружив ничего, и также безмолвно отметив ее устойчивое душевное состояние, пересел на место возничего. Подхлестнув лошадей для полной прыти, рванул вперед, оставив тело убитого свифа на дороге…

Хатисай испугалась, но постаралась взять себя в руки. Повозку трясло так сильно, что девушка в одно время почувствовала сильную тошноту. Но, к счастью, в этот самый момент, лошади остановились у небольшого пруда рядом с лесом.

Девушка никогда не была свидетельницей убийств, да еще прямо перед самым носом. И никогда не была сама так близка к смерти. Пока ее все же выворачивало за ближайшим деревом, Амгул напоил лошадей и решил дать животным время отдохнуть.

К счастью, он спал довольно чутко. Хотя уже дважды еще в Миццу не отреагировал на прикосновение и присутствие Хатисай.

Гунън еще на бирже извозчиков заметил оценивающий взгляд подозрительного возничего, но решил, что на тот момент сыграла его чрезмерная недоверчивость, отсюда и сомневающееся выражение лица. Амгул честно удивился тому, как бесстрашно девушка попыталась закрыть от опасности своим телом его. В нем тоже что-то прощёлкнуло, и это повлияло на то, как он быстро и хладнокровно расправился с грабителем.

Пока Амгул размышлял обо всём этом, не заметил, как вдруг стал мишенью острия холодного оружия в руках, постоянно удивляющей его, свифки.

Хатисай стояла перед ним с вытянутой рукой, сжимая в ладонях массивную рукоять клинка, который когда-то был верным спутником ее матери и не раз спасал Айри жизнь в бою.

Амгул растерянно ухмыльнулся и приподнял руки вверх.

– Это новый сценический образ, Хатисай? Впечатлила…. Только аккуратней. Все-таки в руках держишь серьезное оружие, – улыбнулся он.

– Я с самого начала знала, что ты – гунън. Еще у водоема.

– Интересно…. И как же?

– По твоим следам на песке. Они вели к подземному входу в пролеске. Я родилась и выросла в Миццу. На моих глазах замуровали этот вход. Только видимо нашлись упрямцы, которые смогли обнаружить и снова открыть. Я поняла, что ты пришел оттуда. Другого пути там нет. – Хатисай вела себя более менее спокойно. Говорила умеренно, но дыхание иногда дрожало от попыток стараться держаться уверенной, и Амгул, разумеется, уловил это.

– Почему ж не доложила? – воин не поддавался панике. Однако ж поразился тому, как резко Хатисай переменилась.

– Хороший вопрос. На него у меня нет ответа…. Твой рисунок.… В наших школьных учебниках не раз упомянута традиция гунънов наносить на тело коготь ирбиса. Сорвать лоскуты – первое, что пришло мне в голову, когда я их заметила. Странно, что мама мне этого не предложила. Твой обморок позволил оправдать все мои подозрения. И я получила ответ.

– А ты всё же пошла в мать, Хатисай, – задумчиво определил Амгул. – Могла бы посмотреть еще что-нибудь… интересное на моем теле, – протянул воин и сделал осторожный шаг в сторону девушки, но Хата уверенно прижала конец клинка к основанию его шеи.

– Не двигайся…, – шепнула она.

– Обо мне не доложила, рисковала жизнью близких, впустив меня на ночлег, жизнью детей, позволив мне войти в доверие Нигаханы. Отправилась со мной в дальний непростой путь. Для чего же? Ради сцены?

– Ты отвезешь меня в Чоккон. Устроишь мне встречу с заглавным лекарем Мамэта. Я покажу ему освидетельствования местного лекаря. Сашу я не могла взять с собой. Мне нужно, чтобы лекарь подтвердил, либо опроверг заключение. И в благоприятном случае назначил правильное лечение.

Амгул сдержанно и бесшумно стал смеяться, подергивая плечами и слегка запрокинув голову назад, не имея возможности полноценно пошевелиться из-за угрозы холодным оружием.

– Что смешного? – недоумевала девушка, продолжая упираться в шею врага.

– Идиотка, – констатировал воин, немного успокоившись. – А ты не подумала о том, что твои устрашающие угрозы потеряют силу, стоит только тебе ступить на землю гунънов.

Хата выдержала короткое молчание.

– Я верю в благородное и честное слово воина. Предлагаю сделку: я помогу тебе остаться незаметным в Ти, а ты заберешь меня с собой. Но никто больше из свифов не погибнет от твоей руки, и ты мне обещаешь это здесь и сейчас.