Эдвард Радзинский
Бабье царство. Русский парадокс

Отмщение

Уже в апреле 1719 года Петр и Екатерина были потрясены самым страшным событием. Красавец Шишечка, который подрастал, умиляя родителей, их радость, их надежда, проболев несколько дней, умер. Он не прожил и трех с половиной лет. Горе Екатерины было безмерно. Когда она умрет, в ее вещах будут найдены игрушки «Санкт-Петербургского хозяина» – крестик золотой, пряжечки серебряные, свистулька с колокольчиками, рыбка стеклянная, шпажечка с золотым эфесом, хлыстик черепаховый, тросточка – она хранила их до самой смерти.

И как насмешка судьбы (или возмездие) – наследником трона становился… сын убиенного Алексея трехлетний Петр Алексеевич! Предсмертные крики и проклятия Алексея, бившегося в руках палачей, не прошли даром. За убийство нелюбимого сына судьба забрала у Петра сына любимого. С тех пор Романовы избегали называть Алексеями наследников престола. Посмел только последний Царь – дал это имя последнему несчастному Цесаревичу, который погибнет в кровавой бойне в Ипатьевском подвале…

С царской крови в восемнадцатом году XVIII века начинается наша Империя. Царской кровью в восемнадцатом году века XX она и закончится.

Петр Великий, император

В 1721 году Петр заключил победоносный мир со Швецией и закрепил Балтику за Россией. Смирилась шведская северная волчица, гроза северных стран. Вчерашние шведские владения – Эстляндия, Лифляндия, Ингерманландия, части Карелии и Финляндии – отошли к России.

Московия умерла. Россия звалась теперь Империей. Как в Древнем Риме Сенат подносил титулы своим Императорам, так и русский Сенат преподносил Петру те же титулы – Император, Отец Отечества, Великий… В Москве были воздвигнуты Триумфальные арки. На одной из них – парные портреты Ивана Грозного и Петра с надписями: «НАЧАЛ» – под портретом Грозного и «УСОВЕРШЕНСТВОВАЛ» – под портретом Петра. Царь Иван пытался безуспешно завоевать Прибалтику, но осуществил Иванову мечту Петр Великий, Император, Отец Отечества… Романовы почитали и Грозного, и Петра, часто ставили их рядом. И накануне крушения династии последняя русская Царица в своем письме призывала последнего Царя: «Будь Петром Великим, Иваном Грозным… сокруши их всех!»

Теперь по дворцу бегала, стуча ножками, тень убиенного Алексея – его сын. Единственный законный наследник престола…Петр Великий, как следовало именовать Царя, не сомневался в том, что станется с Екатериной, если к власти придет этот отпрыск – внук его высеченной, озлобленной сосланной жены и сын убитого проклятого Алексея. Но надежд на рождение собственного наследника оставалось все меньше. Петр все чаще болел. Над Екатериной, которую он так любил, вновь был занесен топор.

И тогда Император начал готовить ее будущее вступление на царство.

Конец Патриаршества

Представляя, как после его смерти поднимет голову Церковь, как выступит за сына Алексея могущественный Патриарх, Петр поспешил заранее набросить правительственный хомут на религию. В 1721 году он упразднил сан Патриарха. Царь фактически сам стал Патриархом и управлял Церковью через Святейший Правительствующий Синод. Синод для Петра – всего лишь одна из коллегий, духовная. Все члены Синода должны клясться в верности Государю, обещать заблаговременно «доносить об ущербе Его Величества интереса, вреде и убытке». С этого момента наша Церковь, по образцу англиканской, всецело подчинялась монарху.

«Правда воли монаршей»

Следующим шагом для передачи империи Екатерине стал новый устав о наследовании престола. Он отменял, как писал Петр, «старый недобрый обычай» – «сыну наследство давать». Теперь «в попечении о целостности всего нашего государства» Петр вводит новый устав: «Воля государя решает, кому наследовать трон – кому захочет Государь, тому и завещает престол».

Вся Россия должна принять присягу, что не отступится от этой воли монарха: страна должна заранее присягнуть и признать наследником того, кому Петр завещает страну. «Правда воли монаршей» – так угодливо определил этот царский произвол член синода архиепископ Феофан Прокопович.

Она – это я

И в том же году Петр берет Екатерину в каспийский поход против Персии. Поход был успешным. По мирному договору с Персией в 1723 году к России отошли Дербент, Баку и ряд прикаспийских провинций.

Это был следующий шаг Петра. Он готовил страну к новому воинственному титулу Екатерины – титулу Императрицы. И она отлично провела трудный поход.

Теперь Петр старался демонстрировать перед придворными удивительную физическую мощь нашей амазонки – будущей Императрицы.

Это случилось во время блестящей свадьбы сына канцлера Головкина Михаила и дочери всесильного князя Ромодановского Екатерины. Было много вина и веселья и длинных тостов за новобрачных. Если бы знали их всесильные отцы – элита Империи – трагическую судьбу своих детей… Еще раз повторим – в том удивительном веке короток был путь из лачуги во дворец и из дворца в лачугу. Но рассказ о судьбе Михаила и Екатерины Головкины впереди…

А тогда на свадьбе Петр устроил целое представление. Бывший свадебным маршалом, он неожиданно протянул свой тяжелый маршальский жезл своему денщику, гиганту Михаилу Бутурлину. Петр приказал поднять жезл и, взяв за один конец, удерживать на вытянутой руке. Умный Бутурлин, конечно же, не смог. После чего Петр приказал ему передать жезл нашей амазонке. Екатерина вытянутой рукой, как пушинку, несколько раз подняла тяжелый жезл. Впрочем, насколько он был тяжелый, знали только участники этого шоу.

Но одно было точно: она была еще молода и сильна, здоровая крестьянская натура выдерживала и походы, и многочисленные беременности, и бешеный ритм путешествий, и ежедневные парады, приемы, празднества с постоянным пьянством…

Теперь Петр хотел, чтобы она была с ним повсюду. Не было военного смотра, спуска на воду корабля, церемонии или праздника, на которых не было бы ее… Так он приучал народ: она – это я.

И путешествуют они теперь вместе, но всегда – в отдельных поездах из карет. Его поезд отличался простотой, ее – роскошью. Петр считал, что роскошь должна окончательно изгнать из памяти ее убогое прошлое. Он не переставал громко восхищаться тем, как она умеет себя держать истинной Царицей, как ей идут роскошные туалеты.

«Любила она, – писал историк князь Щербатов, – украшаться разными уборами и простирала сие хотение до того, что запрещено было другим женщинам подобные ей украшения носить, а также украшать алмазами обе стороны головы, запрещено стало носить горностаевые меха с хвостиками, которые она одна носила…»

Делала успешные шаги к титулу Императрицы и она сама. Главное, что ценили в ней придворные, – она всегда оставалась островком спокойствия. Это было особенно заметно на фоне вечно вспыльчивого, буйного Петра. Она умело показывала себя очень доброй, снисходительной к чужим порокам. Это завоевывало сердца всю свою жизнь. Когда Петр стал появляться с нею на людях, она продемонстрировала главное качество, делавшее ее присутствие при дворе бесценным…

Граф Бассевич писал: «Вся Европа была наслышана о страшных гримасах, искажающих лицо ее супруга, которые становились все чаще. Это был нервный тик… но иногда это были эпилептические припадки. Когда наступали эти припадки эпилепсии или головная боль, вызывавшая у Петра приступы бешенства… придворные разбегались». «…У него бывали иногда припадки меланхолии, когда им овладевала мрачная мысль, что хотят посягнуть на его особу. Самые приближенные к нему люди трепетали тогда от его гнева. Появление припадка узнавали у него по известным судорожным движениям, кривившим его рот. Немедленно извещали ее. Она прибегала, начинала говорить с ним. Один звук ее голоса тотчас успокаивал его. Она усаживала его рядом и, лаская, начинала почесывать, поглаживать его голову – волосы, лоб… Это производило на него магическое действие, и он засыпал в несколько минут. Чтобы не нарушать его сна, она укладывала его голову на свою большую грудь, сидя так неподвижно в продолжение двух или трех часов, пока он спал. После того он просыпался совершенно свежим и бодрым».

Темные тайны?

Думая передать ей трон, он не мог не беспокоиться о ее таинственном происхождении. И у него появилась возможность узнать о нем подробнее.

Это случилось в 1721 году в Риге, где Екатерина находилась вместе с Царем. К ней привезли женщину, назвавшуюся ее родной сестрой Христиной. По словам Лифляндского генерал-губернатора князя Никиты Репнина, «та женка была у Ее Величества и была отпущена в свой дом». Екатерина выслушала Христину и торопливо ее отослала, причем велела ей выдать 20 червонных… Екатерина явно не хотела расследования своего неизвестного прошлого.

Но Петр решил иначе. Он, видно, боялся, что некие неприятные тайны о ее происхождении могут стать известными, когда его уже не будет. И предпочитал узнать о них сейчас, пока его мощная рука правила Империей.

В 1722 году по его приказу Лифляндский генерал-губернатор Никита Репнин начал поиски родственников Екатерины. Розыск завершится уже после смерти Императора.

Ошибка Ленина

В это время был подготовлен Манифест о коронации первой русской Императрицы. Упоминая о достижениях Екатерины, Манифест вынужден был ограничиться единственным конкретным примером – ее участием в Прутском походе. Остальные заслуги повелительницы скрывались за туманной фразой о том, что была она Петру «во всем помощницей».

Итак, кухарка, всего двадцать лет назад бывшая безвестной наложницей, должна была стать первой Императрицей необъятной Империи. В Москве вовсю кипела подготовка. В Успенском соборе, где венчались на царство московские Цари, готовились к небывалой церемонии – коронации женщины. Полы застилали коврами, сооружали помосты для многочисленных гостей. Из царских кладовых извлекли давно не употреблявшуюся серебряную и золотую посуду. В Грановитой палате, где московские Цари принимали послов, под библейскими фресками решили устроить торжественный обед – в честь новой Императрицы… Никто не сомневался в том, что у коронации этой есть тайный смысл. Все тот же граф Бассевич в своих «Записках» передает разговор, состоявшийся между ним и Императором накануне торжества (при этом разговоре присутствовали канцлер Гавриил Головкин и главный бард всех реформ Петра архиепископ Феофан Прокопович). Петр сказал, точнее, объявил – видимо, для передачи обществу, что «Он коронует Екатерину для того, чтоб дать ей право на управление государством; что спасши империю, едва не сделавшуюся добычею турок на берегах Прута, она достойна царствовать в ней после его кончины; что она поддержит его учреждения и сделает монархию счастливою».

Так решил Царь-революционер в 1724 году! Кстати, другой суперреволюционер, Ульянов-Ленин, в XX веке обещал, что при чудодейственном социализме «даже кухарка научится управлять Государством». Ошибся Ильич! Петр Первый за двести лет до Ленина посчитал, что кухарка уже научилась и готова управлять Государством.

Сказка, сказка, сказка!

И наступил тот день – 7 мая 1724 года. Ударили колокола Успенского собора, звон подхватили «сорок сороков московских церквей». В мантии из парчи, подбитой горностаями, с вышитым на ней двуглавым орлом, в затканном золотом и серебром платье, под непрерывный колокольный звон вчерашняя католичка и лютеранка, вчерашняя кухарка, вчерашняя Марта, чей первый муж, возможно, еще был жив, нынче же – православная Государыня Екатерина Алексеевна шла вместе с новым мужем, повелителем бескрайней Империи, по деревянному помосту, соединившему Красное крыльцо с собором.

Царскую чету сопровождали придворные чины, генералитет и первые вельможи страны. Рядом с Императором шествовал фельдмаршал Меншиков. Екатерина шла с графами Апраксиным и Головкиным. Пять дам несли шлейф бывшей сироты, не помнившей своих родителей. С какой сказкой все это могло сравниться?! Стреляли пушки, гремели барабаны, салютовали ружья гвардейцев.

Наконец замолкли колокола. Петр прочитал Манифест о заслугах Екатерины. От имени духовенства к Екатерине обратился Архиепископ Новгородский. Потом Император возложил на голову супруги великолепную корону. Она заплакала и попыталась пасть в ноги Петру, но он не позволил!

После возложения короны и литургии процессия отправилась в Кремлевский собор Архангела Михаила, где Екатерина поклонилась гробницам прежних русских великих князей и Царей, ставших теперь родственниками нашей Золушки. В Грановитой палате состоялся торжественный обед, после которого Император и Императрица открыли бал… Современник описал героиню бала – «яркий румянец на ослепительно белом лице… черные глазки и иссиня-черные волосы, длинные и густые. И выражение лица отнюдь не гордое, но кроткое и оттого весьма приятное». Не забудем вздернутый игривый носик – такой же прелестный, как у ее дочери Елизаветы. Пышное тело и высокая грудь – обязательные для красавицы на Руси.

Петр танцевал с Екатериной и маленькими дочерьми. Он часто и нежно целовал их и Императрицу.

Мужеподобная герцогиня

На коронации присутствовало все большое Царское Семейство, ставшее интернациональным благодаря Петру. Среди толпы гостей запомним огромного роста мужеподобную дородную даму. Это Анна Иоанновна, племянница Императора, дочь его брата Ивана. Она уже вдова, ее муж, Курляндский герцог, умер. И сейчас Анна Иоанновна правит Курляндией вместе с любовником – неким Бироном. Рядом с нею – прославившаяся вздорным характером ее родная сестра, выданная Петром замуж за герцога Макленбургского. В центре толпы – дочери Петра, истинные дети любви: сверкающая молодостью и красотой белокурая красавица Елизавета и темноволосая Анна с женихом – герцогом Голштинским. Анна очень хороша, но увы, слишком худа, чтобы считаться красавицей на Руси. Ее жених герцог мечтает о шведском престоле, он уверен – брак с Анной обеспечит ему поддержку Петра «в сем предприятии».

Пока в залах дворца танцевали, на улице благодарные поданные устроили давку вокруг начиненного разной птицей жареного быка, по бокам которого били фонтаны белого и красного вина.

Императрица начинает править

На следующий день новая Императрица принимала поздравления от вельмож, генералитета и иностранных дипломатов. В очереди поздравителей находился и сам Император. В соответствии со своим чином полковника Преображенского полка по праву старшинства он первым поздравил Императрицу всея Руси, приложился к ее руке и, как положено мужу, поцеловал ее в губы.

После коронации Императрице Екатерине было дозволено совершить несколько самостоятельных актов. Одним из них она наградила устроителей коронации: главного маршала церемонии Петра Толстого возвела в графское достоинство, камер-юнкера Монса – в камергеры. Петр Толстой, хотя и занимался всем сам, однако каждое свое решение усердно докладывал другому распорядителю – красавчику Виллиму Монсу.

Измена «птенцов» и «друга Катеринушки»

Этот молодой человек был братом той самой красавицы-немки Анны Монс, изменившей Петру. И он же теперь сделал ситуацию совершенно фарсовой… В то время как Петр беспощадно вешал мздоимцев, его собственный дворец благодаря Монсу стал… средоточием взяток!

Под сенью грозных указов Петра об искоренении мздоимства знатнейшие люди Империи заваливали прошениями и взятками молодого красавца камер-юнкера. Новоиспеченная Императрица почему-то безоговорочно выполняла все противозаконные просьбы, поступавшие от этого изящнейшего молодого человека. И придворные догадывались почему.

Кто бы мог подумать, что все это возможно при беспощадном Петре. Более того – в его личных апартаментах, причем на протяжении нескольких лет! Но никто не шепнул суровому, ревнивому монарху о том, что один из камер-юнкеров наделен его супругой необыкновенною властью и своим вмешательством в дела судебных и правительственных учреждений бросает тень на «друга Катеринушку». Такой голос должен был раздаться со стороны «петровских птенцов», доверенных лиц Государя. Но «птенцы» не только молчали, а и с энтузиазмом унижались перед фаворитом. Монс давал им возможность ходатайствовать по самым сомнительным делам перед «милосердной Государыней», которая благодаря Петру была теперь наделена императорской властью. Короче, «птенцам» было невыгодно открывать глаза повелителю…

Всесильный князь Меншиков, на которого в это время заведено множество дел о захвате частной и казенной собственности, весьма нуждался в заступничестве Екатерины… то есть – Монса! И Светлейший задаривал молодого фаворита!

Тайна дела Монса

Донос на Монса пришел из низшей среды – от его собственного секретаря. Секретарь своровал «сильненькое» и «страшненькое» письмо Монса к Катеринушке. В год великого торжества Екатерины – ее коронации – появился этот опасный донос, не сразу дошедший до Петра.

Все бумаги этого дела сохранились в трех конвертах. Они были положены туда бароном Черкасовым по приказу Петра и запечатаны его печатью. Но был еще один главный, четвертый конверт, где находился тот самый донос секретаря Монса о «сильненьком» и «страшненьком» письме. Но этот конверт исчез. Видимо, некая «высокая персона» уже после смерти Петра повелела уничтожить бумагу.

Мы все воруем, Государь!

Официально Монс будет казнен за взятки. До Петра, и во время Петра, и после Петра на Руси взятки брали все. Петр, как и все правители до него и после него, наивно верил, что сможет истребить эту всероссийскую привычку.

Петр предложил генерал-прокурору Ягужинскому написать указ: «Если кто-нибудь украдет на такую сумму, на которую можно купить веревку, он будет на ней же повешен». «Государь, – будто бы отвечал Ягужинский, – неужели вы хотите остаться без подданных? Мы все воруем, только с тем различием, что один больше и приметнее, чем другой…» Думаю, он должен был так ответить, но вряд ли посмел. Ответ – легенда, однако беспощадная борьба Петра с нашей азиатской коррупцией – быль.

Петр учредил институт фискалов во главе с обер-фискалом. Они должны были тайно надзирать за расходованием государственных средств – вовремя выявлять и пресекать взятки и вымогательства. По заключениям фискалов Петр казнил коррупционеров без оглядки на происхождение и чины. До Монса был казнен всесильный губернатор Сибири, князь Матвей Гагарин, чей род шел от Рюрика. Обер-фискал Нестеров обвинил князя в присвоении государственных средств. Следственная комиссия доказала его вину. Князя казнили в присутствии Петра, придворных и родственников. Труп Гагарина висел на площади перед Биржей несколько месяцев. Туда же, на площадь перед Биржей, перенесли виселицу – для устрашения коррупционеров и взяточников.

Но вскоре пришлось казнить… тех, кто уличал Гагарина! Казнили высших должностных лиц фискальной службы – самого обер-фискала Алексея Нестерова и его помощников. Используя свое положение, эти «тайные надзиратели» украли из казны пугающую сумму, составлявшую несколько процентов от всего государственного бюджета!

В 9 утра началась казнь. Современник, Фридрих Берхгольц, ее описал. Первым на эшафот поднялся главный помощник Нестерова. Когда ему прочли его приговор, он… повернулся к окнам Ревизион-коллегии, откуда Император смотрел на казнь, и несколько раз поклонился. … поцеловал палача, поклонился стоявшему вокруг народу, стал на колени и положил на плаху голову… После него точно таким же образом обезглавлены были два старика-фискала».

Наконец на эшафот взошел сам обер-фискал Нестеров – дородный седой мужчина. Назначив его на должность, Петр наградил его деревнями с крепостными, дал большое жалованье. Хотел, чтобы главный фискал жил богато, не прибегая к воровству. Но как у нас говорят, «денег много не бывает». Несчастному Нестерову сначала раздробили суставы – колесовали, потом еще живого положили лицом в кровь его товарищей и отсекли голову.

Петр продолжал безуспешную борьбу. Мздоимцев пороли, приговаривали к смерти, но ничто не могло победить взяточничество нашей бюрократии. Так, глава дипломатии – спаситель Царя во время Прутского похода вице-канцлер барон Петр Шафиров – был приговорен к казни за казнокрадство. Его привезли на эшафот. Он положил голову на плаху. Палач занес топор и опустил его… мимо головы вице-канцлера. После чего был прочитан приговор о замене казни ссылкой. Петр не смог его казнить – слишком многим был ему обязан. Но титул барона, все ордена и все нажитое конфисковали…Петровский спаситель нищим поехал в сибирскую ссылку. И ждал там, пока взойдет на престол жена Петра Екатерина. Тогда старый враг Шафирова Меншиков поспешил вернуть умнейшего толстяка. К взяткам Меншинков относился снисходительно, а вот ум ценил. Шафиров пережил их всех – и Екатерину, и Меншикова. Умер бароном и главой Коммерц-коллегии при Императрице Анне Иоанновне.