Эдуард Побегайло
Избранные труды

Количество зарегистрированных преступных проявлений на линии других служб органов внутренних дел за десять последних лет увеличилось примерно в два раза. Отмечается рост преступных нарушений антиалкогольного законодательства (прежде всего самогоноварения, нарушений правил торговли спиртными напитками), автотранспортных преступлений и т. д.

Самогоноварение вообще дает до 15 % прироста всей преступности. В 1988 г. за правонарушения, связанные с ним, привлечено к административной и уголовной ответственности 427 тыс. человек.^[170] Это в пять с лишним раз больше, чем в 1985 г. Вместе с тем истинные масштабы самогоноварения, по оценкам специалистов, намного значительнее.

Серьезную проблему представляют автотранспортные преступления. От них гибнет и получает увечья во много раз большее число людей, чем от всех преступлений против жизни и здоровья, вместе взятых. «Автосмерть» занимает третье место после смерти от сердечно-сосудистых и раковых заболеваний. В 1988 г., например, количество нарушений правил безопасности движения и эксплуатации транспортных средств, повлекших смерть потерпевших, увеличилось на 21,8 %, без летального исхода – на 8,8 %.

В условиях научно-технической революции резко возрастает тяжесть последствий преступной неосторожности, халатности. Слишком дорогой ценой общество платит за беспечность и безответственность отдельных людей (авария на Чернобыльской АЭС, гибель теплохода «Адмирал Нахимов», железнодорожные и другие катастрофы).

Анализ и учет тенденций современной преступности чрезвычайно важны для разработки и осуществления научно обоснованной стратегии и тактики борьбы с преступностью не только средствами общесоциальной и специально-криминологической профилактики, но и путем использования уголовно-правовых норм. Эта проблема приобретает особую актуальность на современном этапе, в условиях реформы уголовного законодательства.

§ 2. Проблемы совершенствования уголовно-правовой борьбы с преступностью в условиях осуществления правовой реформы

Исследователями справедливо отмечалось, что при разработке концепции реформы уголовного законодательства прежде всего требуется «исходить из криминологических данных о динамике преступности и конкретных преступлений, о тенденциях и структурных изменениях преступности, о соотносительной эффективности различных подсистем профилактики преступлений, в первую очередь – правовых. Уголовно-правовой прогноз должен… базироваться на криминологическом».^[171] Иными словами, изменения в уголовном законодательстве необходимо криминологически обосновать.

В то же время высказаны сомнения относительно правомерности самой постановки проблемы учета тенденций преступности при подготовке уголовного законодательства. Отдельные специалисты полагают, что борьба с преступностью методами уголовной ответственности вообще невозможна, а цель системы уголовной юстиции сводится лишь к защите общества от конкретных криминальных посягательств. Преступность же как сложное социальное явление, детерминированное противоречиями общественного развития, находится, по их мнению, вне сферы воздействия системы уголовной юстиции.^[172] Эта позиция основана на правильной посылке: преступность, конечно, не статистическая совокупность противоправных деяний, совершаемых в условиях конкретного места и времени, а сложное социальное явление, связанное практически со всеми сторонами жизни общества, его порождающего. При такой трактовке преступности «лучшей уголовной политикой была и остается политика социальная».^[173] Главным средством в борьбе с преступностью, бесспорно, остается общесоциальная профилактика.

Однако, с нашей точки зрения, и при рассмотрении преступности в качестве одного из параметров, отражающих состояние социального организма, при понимании ее причин как социальных дисфункций возможно и необходимо целенаправленное антикриминогенное воздействие на некоторые детерминанты преступности уголовно-правовыми средствами. Имеется в виду воздействие последних на сферу общественного сознания.

Реализация уголовной ответственности есть особая форма воздействия на криминогенные факторы, прежде всего личностного характера, т. е. на дефекты нравственного и правового сознания определенных индивидуумов (лиц, совершивших преступления, иных субъектов с антисоциальной направленностью поведения). Через сознание конкретных людей, включая и законопослушных граждан, уголовно-правовые средства влияют на сознание отдельных формальных и неформальных социальных групп, а тем самым и на общественное сознание в целом. Дефекты же последнего, как известно, являются ближайшими, непосредственными причинами негативных отклонений в обществе, в том числе и криминального поведения. Более того, вполне можно констатировать «чувствительность» уровня современной преступности к интенсивности, структуре целенаправленных специальных средств борьбы с нею, включая и уголовно-правовые.^[174]

Такой вывод подтверждается анализом криминологической ситуации последних лет (1985–1989 гг.). Имеется в виду, например, влияние на состояние преступности, регистрируемой по линии уголовного розыска, результатов осуществления партийной и государственной политики по преодолению пьянства и алкоголизма. За 1985 и 1986 гг. преступность на почве пьянства сократилась на 41,7 %^[175]. Существенно снизился и уровень регистрации тяжких преступлений. Определенную роль здесь сыграли запретительные меры, а также достаточно широкое применение правовых средств борьбы с пьянством и алкоголизмом.

Вместе с тем проводившаяся у нас в стране антиалкогольная политика потерпела фиаско. Попытки решить возникающие в этой сфере проблемы только административными методами привели к некоторым позитивным результатам лишь на начальном этапе, главным образом в первые полтора года после известных решений партии и правительства, принятых в мае 1985 г. В настоящее время такие методы должного эффекта не обеспечивают. Острые социальные проблемы «кавалерийскими наскоками» не преодолеваются. Возможности административных мер борьбы с пьянством, видимо, уже исчерпаны. Основные усилия здесь надо переносить в экономическую и социальную плоскости.

Указанная проблема затронута нами лишь для того, чтобы показать несомненную «чувствительность» уровня преступности к целенаправленному массированному применению специальных средств. Однако сама преступность достаточно инерционна. Уже в 1987 г. на почве пьянства в стране она возросла на 1,7 %.^[176] «Спаивание населения, – справедливо отметил Н. Шмелев, – продолжалось шестьдесят лет, и реально ли надеяться, что сложившуюся психологию и образ жизни целого народа можно поломать за год-два?»^[177] В происшедшем в 1985–1987 гг. снижении тяжких преступлений против личности, бесспорно, позитивную роль сыграло усиление борьбы с хулиганством и другими криминальными деяниями, создающими почву для опасных посягательств на личность. В 1981–1984 гг. отмечался рост судимости за такие преступления, как угроза убийством, нанесение легких и менее тяжких телесных повреждений, истязание, незаконное владение оружием.^[178] Многие лица, привлеченные к уголовной ответственности и осужденные за указанные деяния, были лишены возможности совершить более тяжкие преступления против личности. И наоборот, снижение активности правоохранительных органов в уголовно-правовой борьбе с названными «младшими братьями» тяжких насильственных преступлений, несомненно, способствовало (наряду, естественно, с другими факторами) росту последних в 1988–1989 гг.

Следовательно, при подготовке нового уголовного законодательства и в правоприменительной практике необходимо обратить серьезное внимание на повышение профилактического потенциала содержащихся в Особенной части Уголовного кодекса норм с так называемой двойной превенцией.^[179] Это нормы об уголовной ответственности за деяния, осуществление которых создает условия и непосредственную обстановку для совершения других, более тяжких преступлений. Речь идет именно о двойном профилактическом действии таких норм – против деяний, для борьбы с которыми они непосредственно предназначены, и против тяжких преступлений, для которых создается благоприятная почва, если указанные деяния останутся без реагирования. Недооценка обеспечения неотвратимости ответственности за данные деяния весьма пагубна.

Правоприменительная практика не должна отступать перед эскалацией насилия. Между тем примеров такого отступления, к сожалению, более чем достаточно. Особенно это заметно в сфере межнациональных отношений. Так, фактически не используется уголовный закон, предусматривающий строгую ответственность за нарушение национального и расового равноправия (ст. 74 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик). В 1988 г. по этой статье был осужден всего лишь один человек. Реально она не применяется даже в новой редакции (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1989 г.). Необходимость же соответствующих санкций в отношении подстрекателей, идейных вдохновителей национальной вражды очевидна.

Бездействие закона способствует разжиганию межнациональных конфликтов, событиям типа происшедших в Ферганской долине, в ходе которых 105 человек погибли, 1011 – получили телесные повреждения различной степени тяжести. Как отмечает министр внутренних дел СССР В. В. Бакатин, правоохранительные органы и прокуроры союзных республик старательно обходят эти нормы, предпочитая квалифицировать действия, явно происшедшие на почве национальной розни, только по таким последствиям преступных акций, как убийство, тяжкие телесные повреждения, хулиганство. Видимо, опять имеет место противопоставление законности и мнимой целесообразности. Опасные государственные преступления (злостные проявления национализма и шовинизма) низводятся, таким образом, до обычных насильственных посягательств. Тем самым снижается политическая острота их правовой квалификации. Создается впечатление о реальной незащищенности конституционного принципа национального равноправия.^[180]

Разумеется, было бы наивно преувеличивать «чувствительность» преступности к воздействию на нее правовых средств и лишь на этом строить политику борьбы с нею. Здесь требуется комплексный подход, т. е. должны быть задействованы общесоциальная, специально-криминологическая, уголовно-правовая профилактика, необходимы и разноуровневые целевые программы борьбы с преступностью, основанные на последовательном использовании возможностей программно-целевого управления.

Как отмечалось, с помощью уголовно-правовых средств возможно в определенных (пусть ограниченных) рамках оказывать позитивное воздействие на уровень преступности. Следовательно, при проведении реформы уголовного законодательства нужен тщательный учет выявленных и прогнозируемых тенденций преступности. Парадоксальность сложившейся ситуации состоит в том, что криминологическая обстановка в стране и уголовно-правовые нормы сосуществуют как бы параллельно, сами по себе.

Подлинно научная концепция реформы уголовного законодательства должна основываться на взвешенном и ясном понимании того, каких изменений в состоянии, структуре и динамике преступности можно будет добиться, совершенствуя правовые институты и нормы. Иначе нельзя достичь цели, поставленной партией перед разработчиками нового уголовного законодательства, – исключить возможность принятия решений, которые могли бы осложнить обстановку в стране, вызвать рост рецидивной преступности и отрицательно повлиять на состояние общественного порядка. Вопросы обновления и модернизации правовых норм, криминализации и декриминализации, пенализации и депенализации, гуманизации уголовного наказания, обеспечения его справедливости, усиления профилактической функции уголовного закона не должны решаться в отрыве от их непосредственного воздействия на криминологическую обстановку Без этого предложение о включении в концепцию реформы задачи повышения эффективности уголовно-правовой профилактики остается лишь простой декларацией.

Ознакомление с опубликованным в 1988 г. проектом Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, а также с вариантами проекта Уголовного кодекса РСФСР позволяет усомниться в глубоком и тщательном учете их разработчиками реального состояния современной преступности. В данных документах, на наш взгляд, не уделено достаточного внимания устойчивым неблагоприятным тенденциям групповой и организованной, рецидивной и профессиональной преступности в стране. Указанные проблемы практически игнорированы составителями проектов.

Сложившаяся же обстановка настоятельно требует, чтобы в Основах уголовного законодательства был решен, например, вопрос о таких понятиях и опаснейших видах криминального соучастия, как организованная преступная группа и преступное сообщество (организация). В УК союзных республик надо предусмотреть ответственность за организацию подобных группировок и активное участие в них. Ничего этого в опубликованных проектах нет. Действующее же уголовное законодательство не создает должных условий для эффективной борьбы с организованной преступностью.

В связи с ростом специального рецидива, специализацией и профессионализацией преступной деятельности целесообразно было бы в новом уголовном законодательстве рассмотреть вопрос о включении в статьи УК об ответственности за насильственные преступления такого квалифицирующего признака, как совершение ранее тождественного или однородного криминального деяния. Повторность тяжких насильственных посягательств существенно повышает степень общественной опасности содеянного. В подобных случаях ярко проявляются антиобщественная направленность личности данного индивидуума, его склонность к опасным формам насилия, к рецидиву.

С учетом этого в законе, видимо, следует предусмотреть в качестве обстоятельства, отягчающего умышленное убийство либо тяжкое телесное повреждение, совершение их лицом, ранее судимым за такое же или иное тяжкое преступление, сопряженное с насилием над личностью^[181]. Тем самым специальный рецидив тяжких насильственных преступлений получил бы должную юридическую оценку В борьбе с насильственной преступностью важное значение имеет обеспечение неотвратимости ответственности за хулиганство. Неотвратимость ответственности служит существенным антикриминогенным фактором, препятствуя рецидиву хулиганства и его перерастанию в тяжкие преступления. Здесь следует выступить против предложения декриминализировать неквалифицированное хулиганство (ч. 1 ст. 206 УК РСФСР), высказываемого в связи с разработкой нового уголовного законодательства. Его реализация может привести к серьезным негативным социальным последствиям – росту тяжких насильственных и других опасных преступлений. Криминологическими исследованиями давно уже доказано, что ослабление борьбы с хулиганством (а именно к тому ведет декриминализация) неизбежно влечет «всплеск» преступности, регистрируемой по линии уголовного розыска. Обострение криминологический ситуации в 1988–1989 гг. еще раз подтверждает эту истину.

Есть мнение, что ч. 1 ст. 206 УК РСФСР редко применяется на практике. Однако в структуре уголовно наказуемого хулиганства удельный вес так называемого простого хулиганства (ч. 1 ст. 206 УК) составляет по разным регионам от 15 до 20 %. Надо также иметь в виду, что в целях создания видимости благополучия в оперативной обстановке хулиганские действия, предусмотренные ст. 206 УК, часто «переводятся» в разряд административно наказуемых деликтов. Значит, фактически его удельный вес еще выше.

Хулиганство, предусмотренное ч. 1 ст. 206 УК РСФСР, представляет собой преимущественно насильственное преступление. В большинстве случаев оно сопровождается побоями либо причинением телесных повреждений, не связанных с расстройством здоровья. Если будет осуществлена предполагаемая декриминализация ч. 1 ст. 206 УК РСФСР, то как же быть тогда с охраной неприкосновенности личности, гарантированной Конституцией СССР? Ведь уголовная ответственность за умышленное легкое телесное повреждение или побои сохраняется!

Следует возразить и некоторым авторам, которые предлагают вообще исключить из УК союзных республик статью о хулиганстве, предусмотрев его лишь как мотив совершения отдельных умышленных преступлений.^[182] Но не за хулиганские же побуждения привлекают дебоширов к ответственности, а за конкретные буйства и бесчинства! «Ликвидация» состава хулиганства противоречит здравому смыслу.

Вместе с тем норма, содержащаяся в ст. 206 УК РСФСР, нуждается в совершенствовании. Здесь надо учитывать, в частности, повышенную общественную опасность групповых хулиганских проявлений, нередко приводящих к весьма тяжким последствиям. На наш взгляд, в данной статье целесообразно предусмотреть такое отягчающее обстоятельство, как совершение хулиганства по предварительному сговору группой лиц.

Аналогичное предложение применительно к умышленному убийству и нанесению тяжкого телесного повреждения нашло свое отражение в проекте УК РСФСР. В действующем же уголовном законодательстве совершение этих преступлений группой лиц как квалифицирующее обстоятельство не предусмотрено. В то же время изучение соответствующих уголовных дел показывает, что оно существенно повышает степень общественной опасности названных преступлений, облегчает их доведение до конца и, как правило, приводит к более тяжким последствиям. Поэтому мы поддерживаем позицию С. В. Бородина, предлагающего оценивать в уголовном законе совершение умышленного убийства и нанесение тяжкого телесного повреждения в группе в качестве отягчающего обстоятельства^[183].

То же самое, на наш взгляд, следует сделать применительно к составу хулиганства.

Очень важно, чтобы в уголовном законодательстве нашли отражение новые тенденции в развитии преступности. Рассмотрим, например, такое получившее определенное распространение деяние, как похищение человека. Действующий уголовный закон (ст. 125 УК РСФСР) предусматривает ответственность лишь за похищение или подмену ребенка, причем санкции соответствующей статьи явно не адекватны общественной опасности содеянного и тяжести возможных его последствий. С учетом результатов обстоятельного криминологического исследования данной проблемы (В. А. Климов) и материалов сравнительного правоведения нами предложена в проект УК РСФСР норма следующего содержания:

«Статья… Похищение человека.

Похищение человека с целью получения выкупа или из других корыстных либо иных низменных побуждений наказывается лишением свободы на срок от пяти до десяти лет. Те же действия, если они совершены:

а) с применением насилия, опасного для жизни и здоровья;

б) с применением оружия или других предметов, использованных в качестве оружия;

в) по предварительному сговору группой лиц;

г) особо опасным рецидивистом;

д) либо повлекли причинение тяжких или менее тяжких телесных повреждений или другие тяжкие последствия, наказываются лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет.

Те же действия, совершенные без признаков, указанных в частях первой и второй настоящей статьи, наказываются лишением свободы до трех лет, или исправительными работами на срок до двух лет, или арестом на срок до трех месяцев».

Обратимся к статье об ответственности за захват заложников (ст. 126¹ УК РСФСР). К ней дано странное примечание. Указывается, что действие настоящей статьи не распространяется на случаи совершения такого преступления на территории СССР, когда лицо, захватившее или удерживающее заложников, находится на территории СССР и это лицо, а также заложник являются гражданами СССР. Аналогично сформулирована норма и в проекте УК РСФСР. Непонятно, к чему такие ограничения? Воистину: такого у нас не может быть потому, что не может быть никогда! Но разве нет примеров захвата заложников в нашей стране? Вспомним о музыкальном ансамбле воздушных пиратов Овечкиных из Иркутска, об операции «Гром», связанной с угоном тяжелого транспортного самолета ИЛ-76 в Тель-Авив террористами из Орджоникидзе, захватившими автобус с детьми в качестве заложников, о многочисленных фактах подобного рода, имевших место в ходе межнациональных конфликтов в Закавказье, о прокатившейся волне захвата заложников в исправительно-трудовых учреждениях и т. д. Полагаем, что примечание к ст. 126¹ УК РСФСР нуждается в существенной корректировке.

Важность учета при подготовке нового законодательства уголовно-правового и криминологического прогнозов очевидна. Например, многих проблем в сферах осуществления развивающейся сейчас индивидуально-трудовой и кооперативной деятельности можно было бы избежать, будь принятое в 1986 г. законодательство об ответственности за извлечение нетрудовых доходов более взвешенным, основанным на прогнозе могущих возникнуть здесь уголовно-правовых и криминологических ситуаций. К сожалению, возможности указанных видов прогнозирования реализуются при разработке нового уголовного законодательства явно недостаточно.

Актуален и вопрос о перспективах использования уголовного наказания в связи с тенденциями современной преступности. Еще на начальном этапе создания Советского государства В. И. Ленин, намечая развитие уголовной политики в плане применения в борьбе с преступностью наказания, писал о постепенной замене тюрем воспитательными учреждениями, сокращении сроков лишения свободы, расширении практики условного осуждения.^[184] Объективная потребность гуманизации советской уголовной политики возникла давно. Как справедливо отмечает Генеральный прокурор СССР А. Я. Сухарев, «обозначившаяся линия на гуманизм – единственно верная, выстраданная десятилетиями бессмысленных жестокостей и крайностей, которые, кроме социальных осложнений, роста рецидива, ничего не дали».^[185]

Значительная доля в современной преступности сравнительно менее опасных преступлений, нередко граничащих с проступками, обусловливает курс на депенализацию, на снижение жесткости уголовного наказания, расширение альтернативной его замены мерами административного или общественного воздействия. В настоящее время свыше двух третей осужденных не изолируются от общества. Если в 1980 г. удельный вес лишения свободы в структуре уголовного наказания составлял 56 %, то в последние годы этот показатель снизился до 32–34 %. В будущем, после принятия нового уголовного законодательства, прогнозируется его уменьшение до 22–24 %^[186].

В соответствии с линией на дальнейшую гуманизацию в проекте Основ уголовного законодательства система наказания дополнена новыми относительно мягкими его видами: порицанием, ограничением свободы, арестом. Снижен максимальный срок лишения свободы. Существенно сужена возможность применения исключительной меры – смертной казни.

Однако гуманистические тенденции в уголовной политике верны и плодотворны лишь при условии сбалансированности мер убеждения и принуждения. Гуманизм должен проявляться прежде всего все-таки по отношению к обществу. Разумная уголовная политика призвана создавать условия, обеспечивающие в первую очередь безопасность и спокойствие законопослушных граждан. Когда речь идет о тяжких преступлениях, об опасных преступниках, упорно не поддающихся исправлению, тогда необходимо применять достаточно строгие, суровые меры уголовного наказания.

При решении таких вопросов уголовная политика должна, естественно, учитывать реальные тенденции современной преступности. Разумеется, недопустимо делать здесь какие-либо выводы лишь на основании корреляции двух показателей: жесткости уголовного наказания и динамики преступности. В данной сфере необходим многофакторный анализ. Изменения в состоянии преступности могут быть следствием различных причин, не связанных с практикой наказания. Рост регистрируемой преступности может, например, произойти за счет сокращения доли латентных преступлений, улучшения работы по выявлению и раскрытию криминальных деяний и т. д. В подобных обстоятельствах линия на ужесточение наказания была бы неоправданной.

Однако неблагоприятные тенденции преступности обусловливаются и «внутренними» моментами – возрастанием общественной опасности деяний и личности виновных, что предопределяет необходимость усиления жесткости уголовной репрессии.^[187]

К сожалению, это не всегда учитывается разработчиками проектов нового уголовного законодательства.

Так, при исключительно неблагоприятных тенденциях молодежной насильственной преступности не вполне оправданным представляется установление максимального срока лишения свободы для несовершеннолетних – в семь лет. На наш взгляд, за особо опасные преступления, названные в ч. 1 ст. 41 проекта Основ (за них совершение взрослыми возможно применение смертной казни), максимальный срок лишения свободы для несовершеннолетних не может быть ниже десяти лет. Прежде всего, это относится к умышленным убийствам при отягчающих обстоятельствах.

Несовершеннолетний К., находясь в состоянии опьянения, ночью встретил незнакомого ему гражданина Л. и потребовал у него деньги. Получив отказ, озлобился и ударил его ногой в грудь. Гражданин Л. упал, а К., забрав у него из кармана 70 копеек, затем нанес ему ногами множественные повреждения головы и тела, после чего подверг его настоящей казни – буквально «нанизал» Л. на березовый кол. Смерть потерпевшего была особенно мучительной. На следствии К. пояснил, что деньги ему были не нужны, а сделал он все это для того, чтобы ребята из их двора узнали, на что он способен.^[188]

За такое зверское убийство К. может быть теперь назначено наказание в виде лишения свободы не свыше 7 лет. Более того, через 4 года и 8 месяцев он может быть условно-досрочно освобожден от него. Конечно, слишком неадекватно наказание тяжести содеянного и степени общественной опасности преступника.

Последствия подобной «гуманизации» наказания в отношении несовершеннолетних вполне предсказуемы. Это – дальнейший рост, настоящая вакханалия молодежного насилия, дерзкого, жестокого, группового, нередко организованного. Более того, она будет способствовать подготовке «кадров» наемных убийц для организованной преступности. В Италии, например, мафия нанимает ребят в возрасте 12–14 лет для того, чтобы они убивали неугодных ей лиц. Так, к сожалению, может быть и у нас, поскольку именно безнаказанность особенно развращает подростков. В данном случае сами по себе немалые сроки лишения свободы будут восприниматься молодежной преступной субкультурой как фактическая безнаказанность.

Исключительно остра проблема смертной казни. В ходе дискуссии сторонники полной ее отмены ссылаются, например, на «абсолютную ценность человеческой жизни», на то, что «никому и никогда не дано права убивать другого человека» и т. д. Несомненно, такие аргументы, несмотря на некоторую их абстрактность, заслуживают внимания. В одобренном Генеральной Ассамблеей ООН и подписанном нашим государством Международном пакте о гражданских и политических правах говорится, что «право на жизнь есть неотъемлемое право каждого человека. Это право охраняется законом. Никто не может быть произвольно лишен жизни». По данным общества «Международная амнистия» на октябрь 1988 г., в 80 странах мира смертная казнь либо запрещена, либо не применяется^[189].

Наивным является и мнение о том, что применением смертной казни можно добиться серьезных успехов в борьбе с преступностью. Еще нигде, никогда и никому не удавалось преодолеть ее посредством физического уничтожения преступников. Широкое применение смертной казни неизбежно отрицательно отражается и на общественном правосознании, стимулирует ригоризм и жестокость нравов. Поэтому следует приветствовать существенное сужение возможности использования данной меры наказания, заложенное в проекте Основ уголовного законодательства (ст. 41). В нем предусматривается применение смертной казни за государственную измену, шпионаж, террористический акт, диверсию, умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, изнасилование малолетней. К указанному перечню, на наш взгляд, надо добавить бандитизм, геноцид, а также захват заложников, повлекший гибель одного лица или более.

Здесь речь идет, прежде всего, о возможности применения смертной казни за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. В настоящее время именно на данное преступление приходится до 95 % приговоров к исключительной мере наказания. В общественном правосознании весьма прочно укоренилось представление о справедливости и целесообразности смертной казни за преступления, связанные с умышленным лишением жизни другого человека, и игнорировать это нельзя. По результатам выборочных исследований, около 90 % опрошенного населения не считает возможным в настоящее время полностью отменить смертную казнь.^[190] Разумеется, по этому, как и по другим существенно затрагивающим интересы советских граждан вопросам, связанным с совершенствованием уголовного законодательства, предпочтительнее было бы провести общесоюзный референдум.

Мы полагаем, что общество должно обеспечивать реальную безопасность своих членов, используя при необходимости даже крайние, исключительные меры. С учетом неблагоприятных тенденций роста тяжких насильственных преступлений применение смертной казни к убийцам представляется в ряде случаев вполне оправданной мерой.

Вспомним, например, убийцу-садиста Михасевича, на совести которого 33 невинные жертвы. Или дело Серебрякова, который в течение трех лет совершил в гор. Куйбышеве девять убийств и восемь покушений на убийство, сопряженных с изнасилованиями. Или банду «автомобилистов», члены которой за год совершили более 25 убийств. Какая мера наказания адекватна содеянному этими извергами?

Существуют преступники, которых в данных условиях имеющимися методами и средствами исправительно-трудового воздействия перевоспитать нельзя. На них не действует даже реальная угроза применения смертной казни. Гуманность по отношению к таким преступникам беспочвенна.

Р. был ранее дважды судим: за убийство, совершенное при разбойном нападении, и злостное хулиганство. За убийство он был приговорен к расстрелу с последующей его заменой 25 годами лишения свободы. Из них Р. реально отбыл 19 лет. Однако вскоре после освобождения он вновь совершил убийство.

Безопасность и спокойствие граждан в необходимых случаях надо обеспечивать даже путем применения высшей меры социальной защиты. К тому же на определенный контингент лиц (пусть сравнительно небольшой – 14–18 %) смертная казнь оказывает устрашающее воздействие.

Показательно здесь письмо в редакцию журнала «Огонек» одного из рецидивистов. «Мне кажется, – пишет он, – отмена смертной казни может способствовать увеличению преступлений дерзостных и жестоких. Признаюсь, что в последний раз, находясь на свободе, я хотел осуществить ограбление и, кажется, имел для этой цели все возможности. Но осознание того, что в случае провала меня расстреляют за это преступление, удержало меня от подобного умысла. В этом смысле существование угрозы смертной казни с точки зрения профилактики является сдерживающим фактором. Поверьте, это вам говорю я, преступник».^[191]