Влас Дорошевич
Зеркало жизни

Теперь пишут:

– Особенно хорошо был сверчок. Успех сверчка, трещавшего за печкой, рос с каждым актом.

Аркадий Счастливцев, который умел «скворцом свистать, сорокой прыгать», получал бы великолепнейший гонорар и два бенефиса. Был бы первым персонажем.

– «Особенно сильное настроение создал в театре скворец заунывно свиставший за сценой. В скворце мы узнали нашего неподражаемого артиста г. Счастливцева. Говорят, что в свой бенефис он будет за сценой сорокой прыгать. Билеты все проданы».

Ах, живи Аркадий в наше время!

Как бы он сказал Геннадию Демьяновичу Несчастливцеву:

– Ведь актер-то нынче не в моде!

– А что у тебя там в узле?

– Настроения-с, Геннадий Демьянович!

– А драм у тебя нет?

– Драм, Геннадий Демьянович, нет! Одни настроения!

– И охота тебе, вместо пьес, настроения носить?

– Публика требует, Геннадий Демьянович!

Пьеса г. Федорова «Старый дом» не имела успеха на Александрийской сцене^[5] потому, что в постановке не было надлежащего настроения.

В пьесе-то есть настроение, в постановке – не передано!

Пьесу надо ставить так.

При поднятии занавеса со сцены из скрытых потайных люков несет затхлостью и плесенью.

Вообще носу я придаю в театре большое значение. Нос до сих пор ничего не делал в театре. Действовали на зрение, на слух. А нос, что он делал? Сморкался во время самых сильных монологов и мешал? Надо заставить и его, бездельника, работать! Пусть способствует передаче настроения.

Итак, все носы приходят в скверное настроение, потому что со сцены пахнет затхлостью, плесенью и гнилью.

По стенам бегают пауки, ясно различаемые в бинокли.

Во время реплики М.Г. Савиной^[6] публика видит, ясно видит, как с потолка спускается паук и заползает почтенной артистке за воротник.

Все зрительницы нервно поводят плечами, словно и им заполз за корсаж паук.

И вот тогда-то, когда г-жа Савина скажет:

– Какой это старый, старый, старый, старый, старый дом! Вот это настроение!

– Знаете ли, – говорит зритель, выходя с первого представления новой пьесы «в четырех туманах и 18 настроениях», – смотрел, смотрел я – и вдруг мне в голову мысль: «Да стоит ли жить? А не застрелиться ли?» Взглянул на соседа – и обмер: «Да у него в глазах та же мысль!»