Влас Дорошевич
«Саша Давыдов»

Которую, Горбуновским же языком продолжая:

– Не всякий гость выдержать может.

От которой только тошнота и пьяный угар.

Оперетка была остроумной без пошлости, пикантной без порнографии, изящной и весёлой.

Подмывающе весёлой.

Это было хорошее время, господа.

Мы были молоды. Россия была молода.

Всё у нас было новое.

Суд был:

– Новым судом.

Воинская повинность:

– Новой воинской повинностью.

Земства, городские думы – «новыми учреждениями».

Мы перешли жить в новый дом. Мечтали об «увенчании здания». Совершили «освобождение» у себя и освобождали других.

Бодрому времени – весёлые песни.

Остроумная, дерзкая оперетка во Франции хохотала над «священным» классицизмом, в столице белокурой прекрасной Евгении выводила на сцену белокурую Прекрасную Елену, и в «Разбойниках», на глазах у императора, женившегося на испанской графине, смеялась над «фантастическим» монархом, пожелавшим жениться:

– На испанке.

Мы переняли эту острую политическую сатиру просто, как весёлую песню.

Как маленькую «Марсельезу».

Россия вся была в обновках. Мы были молоды душой. И хотели слышать что-нибудь весёлое.

Привет вашей памяти, певшие весёлые песни в наше молодое, бодрое время!

Среди весёлых певцов Давыдов был самым весёлым.

Давыдов был, действительно, чарующим Парисом.

Я вижу его, на коленях, с фигурой молодого бога, с тонким профилем, с восторженными глазами, перед сбросившей с себя «лишнюю мантию» царицей, очаровательной царицей, Бельской.