Влас Дорошевич
Железнодорожная семья

– Пора уж у Жанночки обстричь купончик!

Жанна зарыдала и кинулась в ноги старикам:

– Я буду работать, сколько угодно! Я буду работать за двоих, за всех! Не трогайте меня!

Но старик нахмурился:

– Вот ещё глупости! Что мы за миллионеры такие, чтоб иметь по две руки и по две ноги?! Прихоть не по карману! Мы люди бедные, – впору иметь необходимое. А роскоши заводить не к чему!

– Будем благоразумны, – сказал ей муж, лаская Жанну левой рукой, – будем благоразумны, моя жизнь, моё счастье! Ведь должна же ты принести мне приданое? Не так ли? Ну, что за охота, чтобы вся деревня говорила про тебя, что ты бесприданница? Я не хочу, чтобы о моей жене говорили дурно!

– Да и, наконец, это безобразие! – протестовали младшие братья. – Вся семья обходится деревяшками, – с какой же стати она одна будет отпускать себе руки и ноги?! Если так, мы тоже женимся и тоже не позволим трогать наших жён! Хороша будет семья! Рукастая! Ногастая! Куда ни плюнь, везде торчит рука или нога! Тьфу!

– Даже неприятно смотреть! Висят лишние вещи! – поддакивал отец.

А мать, обнимая Жанну, уговаривала:

– Ты себе представить не можешь, Жанночка, какая это прелесть без руки, без ноги! Какое облегчение! Ложишься в постель – словно бесплотный дух! Ничего не чувствуешь! Один воздух! Ах, как хорошо!

Жанна плакала, и на семейном совете было решено:

– Пусть лето с рукой проведёт! Пусть пощеголяет! Женщина молоденькая! Пусть пофрантит! Кстати не рабочее время. Но осенью…

Сентябрь забрызгал мелким дождём, и однажды, когда все сели за обед и Жанна взялась за ложку, свекровь остановила её с нежностью:

– Для тебя, Жанночка, приготовлено особо! Получше!

И поставила на стол жареную баранью ногу.

– Теперь тебе надо кушать получше! Эти две недели!

У Жанны затряслись руки и ноги.

Никогда Жанне не снилось, чтобы в людях было столько нежности.

Вся семья ходила поутру на цыпочках:

– Тс! Жанна спит! Жанне нужно теперь набираться сил!

Обед Жанне вызывал горячие споры.

– Баранины ей! Баранины! – говорил старик Жако. – Что за беда! Прирезать ещё барана!

– Суп из бычачьих хвостов – очень-очень питательная вещь!

– Гусь хорошо помогает женщинам!

– Дайте ей гуся! Молока! Яиц! Масла!

Оставаясь одна, Жанна целовала свою правую руку.

Как нарочно, без работы, рука стала такой белой, нежной и красивой. Сквозь тонкую кожу просвечивали голубенькие жилки. Жанна припадала к ней со слезами и целовала, целовала, целовала свою руку.

Голова у неё шла кругом, и иногда у Жанны являлась безумная мысль:

«Взять нож и самой отрезать себе руку. Самой! И бросить её старикам!»

В одну из таких минут её застала старуха Жако. Лицо у Жанны было такое страшное, что старуха поняла её мысль. Затряслась и побледнела.

– Что ты думаешь сделать? Не смей, не смей и думать об этом! Ты нас разоришь!

Жанна разрыдалась.

– Маменька, да ведь как больно-то будет!

Но старуха с ласковой улыбкой обняла её:

– Глупенькая моя! А как же рожают-то?

За ужином старик Жако с любовью глядел на расписание поездов, которое, как святыня, в рамке висело на стене, и говорил, указывая на поезд, подчёркнутый красным карандашом:

– Вот наш поезд!

И однажды, после ужина, старик поднялся и сказал, взглянув на часы:

– Половина девятого. Жанна, идём!

Жанна кинулась на пол, она хватала всех Жако за уцелевшие ноги, за деревяшки, целовала ноги, целовала деревяшки:

– Ну, подождём хоть до пассажирского поезда! Ещё полчаса!

Старик Жако отрицательно покачал головой:

– У всех есть своё самолюбие, дитя моё! Нас всегда давил курьерский поезд, – зачем же ложиться под какой-то пассажирский, когда есть курьерский! Из вагонов первого класса, – ты только подумай! Да курьерский и лучше. Курьерский пролетает по руке стрелой, а пассажирский, – жди там, пока протащится! Курьерский – одна прелесть! Коротко и скоро. Ты не успеешь опомниться, – чик, и готово! Как ноготь обстричь. Идём, Жанна, идём!