Владислав Морозов
Охота на охотника
Затем мы пообедали чем бог послал, а ближе к вечеру мы с графиней начали собираться.
Примерно к 18.00 мы были готовы. Ката собрала волосы в пучок и переоделась в свободное черное платье, черные туфли без каблуков и темные чулки – видимо у нее были такие любопытные представления о маскировке в ночное время. При этом она, что характерно, не забыла о золотых сережках. Подготовившись подобным образом, она засела читать в своей комнате, опустившись в привычное кресло. Я успел заметить заголовок книги – на сей раз это были «Die Protokole der Weisen von Zion und die judische Weltpolitik», авторство A. Rosenberga. Ну-ну, самое то чтение, особенно на ночь глядя…
Я облачился в дежурный костюм, положив заряженный пистолет в правый, боковой карман пиджака. Дальше мы сидели и ждали, не зажигая света и стараясь не шуметь. При этом я устроился с биноклем у окна второго этажа, ожидая телефонного звонка герра Эрфрора. Графиня при свете тусклого ночника (в ее комнате, видимо, исключительно ради светомаскировки, были всегда плотно закрыты оконные ставни и шторы) продолжала, как мне показалось, внимательно изучать розенберговскую муру о протоколах сионских мудрецов, не выходя из все той же спальни, расположенной практически за моей спиной, а Вася, как обычно, отирался на первом этаже, как и положено настоящему русскому солдату – подальше от начальства и поближе к кухне.
В августе дни уже укорачиваются, и к моменту, когда мы с ее высочеством были готовы, и без того тусклое в этот день солнце ушло за горизонт и улицы Каффштайна затянуло вечерней дымкой. Телефон безмолвствовал, и возникшая пауза начинала нервировать. Мне даже казалось, что я начинаю слышать, как тикают ходики, висевшие на стене примыкавшей к кухне столовой, на первом этаже – их звук начинал, чем дальше, тем больше, напоминать, как минимум, кремлевские куранты. Я посмотрел на наручные часы, было уже 19.56. Что-то наш дорогой Руди не торопился звонить, да и обещанный им фургон в пределах видимости тоже не появлялся. То есть пару раз за все время по соседним улицам проезжали какие-то машины, но в нашу сторону они не сворачивали. Как говорили в мультфильме про ведущих следствие Колобков – или что-то случилось, или одно из двух.
И только я об этом подумал, как неожиданно услышал выстрелы и глухой взрыв примерно в той стороне, где был расположен интересующий нас объект. В мой бинокль стали видны сполохи огня (одно из зданий явно загорелось), а над крышами в темнеющее небо потянулся дым. Потом бабахнуло еще несколько тихих одиночных выстрелов. При этом сигналов воздушной тревоги никто не подавал. Блин, что это за дела? Неужели всего в полусотне километров от того самого бункера, где резвился со своей Евой Браун один всемирно известный бесноватый брюнет, неожиданно объявились какие-нибудь партизаны или подпольщики? А если все же объявились – почему этот сраный «резистанс» вдруг начал свое сопротивление именно сейчас и именно здесь? Или в местных лабораториях, по обычной нацистской практике, работали военнопленные, которым именно в этот вечер отчего-то вздумалось сбросить оковы и взбунтоваться? Черт возьми, ну не бывает таких совпадений!! Сказать, что мне все это показалось странным, – значит, ничего не сказать. Скорее я уж был бы готов поверить, что на объекте произошла какая-нибудь авария – короткое замыкание или, скажем, утечка газа. Но какого хрена тогда стреляли?
И почти сразу же, мгновенно похоронив эти мои догадки, в той же стороне ударило еще три одиночных выстрела, на сей раз более громких, похоже, винтовочных. Уже понимая, что происходит что-то, явно незапланированное и даже выходящее из ряда вон, я начал лихорадочно обшаривать горизонт в оптику. Бляха-муха, это было практически бесполезно, слишком узкий сектор обзора открывался из окон нашего второго этажа, да и темнело.
Вот же влипли… Как последние идиоты… Если перестрелка перекинется на городские кварталы или местная полиция, усиленная армейцами, вдруг кинется прочесывать окрестную территорию, мне вряд ли поможет мой жалкий пистолет…
Услышав шорох за спиной, я оторвался от бинокля и увидел, что Ката оторвалась от своего чтения и вопросительно смотрит на меня через открытую дверь спальни, а снизу прибежал запыхавшийся Жупишкин. Странно, что я не услышал, как он прибежал, наверное, это нервное.
– Что такое? – поинтересовалась графиня по-русски, прежде чем Вася успел открыть рот.
– А я, блин, знаю? Сначала что-то взорвалось, а теперь вот стреляют. Причем именно там, где оно нам совсем не надо. Надеюсь, наш дорогой друг Рудольф потрудится объяснить нам, в чем тут дело. А пока что, ваше благородие, погасите лампочку, отложите чтиво и старайтесь не шуметь, – ответил я графине.
Та подчинилась, оставшись сидеть в темноте в прежней позе. И, похоже, книжку Розенберга она все-таки не отложила. Лень или она умудрялась читать готические буквы в затянувшем комнаты вечернем сумраке?
– А ты, друг ситный, не мелькай тут, – сказал я Василию. – Лучше спустись-ка вниз и секи во все глаза за входной дверью и окнами первого этажа, чтобы никто, не дай бог, неожиданно не появился у дома. Что-то мне все это нравится все меньше и меньше…
Вася, осознавая, что сам я тоже пока ни черта не понимал в происходящем, спорить не стал и охотно убежал, ссыпавшись своими костями вниз по лестнице. Правда, а что он мог сделать, если в доме вдруг вломился бы непонятно кто или, скажем, гестапо? Разве что звать меня или вооружиться стихийно кухонным ножом – топоры и прочие сельскохозяйственные орудия вроде вил в нашем жилище отсутствовали начисто.
За окнами продолжали звучать отдаленные одиночные выстрелы и гудение автомобильных моторов. По улице справа от нас проехала в ту сторону, где шла перестрелка, темно-зеленая полицейская машина DKW. Еще минут десять спустя я заметил, как по соседней улице, куда-то, опять-таки в направлении, где продолжали стрелять, пробежало человек десять солдат во главе с унтер-офицером, в вермахтовских мундирах и касках, с винтовками наперевес. В бинокль я сумел рассмотреть их крайне озабоченные физиономии.
А в районе объекта продолжали бестолково палить. В какой-то момент к одиночным выстрелам примешались и какие-то короткие очереди, от которых перестрелка стала и вовсе какой-то нервно-хаотичной.
Вскоре я увидел, как по улице в сторону объекта проехали два больших, угловатых, заляпанных пятнами трехцветного камуфляжа грузовика MAN. Их кузова были битком набиты солдатами. Судя по синеватому цвету мундиров и знакам различия (желтые петлицы и прочее), эти вояки были уже из люфтваффе. Бравые зенитчики или какая-нибудь авиаполевая часть? Во всяком случае, все солдаты в кузовах были «в полном боевом», при касках, амуниции и личном оружии – вроде бы даже пулеметы имелись. Грузовики скрылись из виду, но в районе объекта после этого отнюдь не стало спокойнее.
Стрельба одиночными и короткими очередями продолжилась, а минут десять спустя в ее нестройный «хор» неожиданно и мощно вплелись «голоса» пары пулеметов (судя по смутно знакомому звуку – MG-34), а над крышами потянулись куда попало красивые нитки трассирующих пуль. Один трассер улетел аж в сторону одной из башен ПВО и там погас. Оттуда суматошно замигала «сварка» ответного пулеметного огня. Градус стрельбы резко повысился, потом там что-то несколько раз не очень сильно взорвалось (похоже, это были ручные гранаты), и стрельба стихла – было несколько запоздалых одиночных выстрелов, а потом враз как обрезало. В наступившей тишине стало видно, что пожар на объекте продолжался и что-то там все так же горело, причем довольно сильно – красные отсветы огня метались на темном фоне крыш и строений. Послышался характерный вой сирен и шум автомобильных моторов – похоже, с другого конца городка к очагу возгорания наконец-то поспешила пожарная команда.
Треск телефона в соседней комнате ударил по моему слуху и нервам, словно взрыв в замкнутом пространстве. Я метнулся к аппарату, придерживая болтавшийся без дела в кармане тяжелый «люгер».
В трубке возник глухой голос товарища Эрфрора.
– Ничего не предпринимайте, – сказал он мне по-немецки, не тратя лишнего времени на приветствия. И добавил: – Сидите на месте и ждите меня. Я скоро приеду и все объясню.
После этого драгоценный агент Руди дал отбой.
– Какие новости? – поинтересовалась из полутьмы, все так же не вставая с места, графиня.
– Да никаких. Сплошной, мать его, мрак и туман. Наш дорогой дружбан сообщил, что скоро будет здесь и все объяснит лично. Но у меня такое чувство, что наша с вами операция срывается. Вы, вашество, пожалуйста не шумите и света не зажигайте.
– Хорошо, – ответила Ката. Судя по голосу, она совершенно не нервничала. Хотя, стоило ли психовать, в ее-то состоянии?
Примерно через час, когда стало почти темно и стрельба стихла, где-то совсем близко затарахтел не слишком мощный автомобильный мотор. Спустя несколько минут у перекрестка нашей улочки и соседней Schillerstrasse затормозил «Кюбельваген» в однотонно-серой, вермахтовской окраске. За рулем был мужик в гражданской светлой рубашке с темным галстуком, а на переднем сиденье рядом с шофером я, с некоторым облегчением, узрел знакомую плешивую личность в темном пиджаке. «Кюбель» тут же уехал, а его пассажир торопливо засеменил в нашу сторону, временами переходя на вихляющийся бег.
Ну, хоть какая-то определенность…
Наконец дорогой наш долгожданный Рудольф появился внизу. Было слышно, как он гремит стаканами (как видно, ручонки тряслись) и пьет воду на кухне. Затем он наконец поднялся на второй этаж в сопровождении впустившего его в дом Жупишкина. Еще недавно почти щегольский костюм герра Эрфрора был испачкан известкой, пылью и землей (особенно это было заметно на коленях и локтях), узел галстука максимально ослаблен, на рубашке и лице лежал слой копоти. От его прежнего спокойствия, переходящего в самоуверенность, не осталось и следа. Теперь глаза у Руди были испуганно-растерянные. Как у плененного где-нибудь под Сталинградом обмороженного румына.
Графиня медленно встала с кресла, вышла из спальни и изящно присела на стоявший в углу диван.
– Что случилось? – задала она простой вопрос по-немецки.
– Я ничего не понимаю, но в лаборатории была стрельба! – выдохнул наш агент.
– Да ну? Именно сегодня? – уточнил я. – Какое неожиданное и радостное совпадение!
При этих словах Руди посмотрел на меня так, словно хотел прожечь взглядом насквозь, словно лазер американской системы ПРО русскую боеголовку где-нибудь в верхних слоях атмосферы, и тут же, торопливо закалякал по-немецки. Так, словно плотину прорвало, – чувствовалось, что ему очень надо было выговориться. Дальнейшая речь герра Рудольфа была эмоциональна и сбивчива, местами он переходил на какой-то явный сленг и разные прозрачные аналогии и аллегории, из-за чего время от времени я вообще переставал его понимать. Впрочем, надеюсь, что основной смысл сказанного Эрфрором я все-таки сумел уловить. Если нет – можно было уточнить у Каты. Уж она-то точно поняла все, что он рассказал. И, наверное, даже более того.
Для начала, партайгеноссе Руди довольно долго скулил на тему того, как он, бедный, был сверх меры удивлен и ошарашен как произошедшим в целом, так и тем, что все это случилось именно сегодня вечером.
В общем, на объекте, причем в том самом здании и в той самой лаборатории, в подсобное помещение которой мы с графиней сегодня и должны были попасть, неожиданно объявились человек пять неизвестных. Без малейших особых примет, по виду обычные мужики средних лет и среднего роста, в практически одинаковых штатских костюмах. Я меланхолично отметил для себя, что обычно разные там профессиональные людобои из каких-нибудь спецвойск именно так, предельно неприметно, и выглядят. Среди реальных разведчиков-диверсантов запоминающихся качков как-то не держат.
При этом Рудольф посчитал за отдельную странность то, что вообще никто не видел, как они туда вошли (вход в лабораторный комплекс был по пропускам, на входах круглосуточно стояли вооруженные часовые). По его словам, выходило, что неизвестные словно сгустились из воздуха, появившись прямо-таки из ниоткуда (подобные заблуждения проистекали от того, что его современники не могли видеть в деле спецназ ГРУ и разную прочую «Альфу»). Уточнить, как они появились и где именно, было невозможно, поскольку в той лаборатории в этот самый момент никого не было.
Далее неизвестные стали спускаться на первый этаж. Навстречу им некстати попались двое лаборантов и охранник, тащившие наверх коробки с каким-то электрооборудованием. Что у них там произошло далее, тоже неясно, но лаборанты и охранник были моментально убиты холодным оружием, не успев даже пикнуть, а пистолет охранника оказался у неизвестных. Затем эти неизвестные спустились на первый этаж, где скучали на вахте еще два расслабленных охранника (охрана этого, как и прочих подобных объектов, как я понял, состояла из людей, по разным причинам не годных к строевой службе на фронте – либо пожилых, либо разного рода инвалидов, хроников и просто утырков). Судя по всему, охранники попытались остановить их для проверки документов и выяснить, кто это такие и как попали на объект. Однако неизвестные мгновенно и без шума ликвидировали и этих двух олухов царя небесного, после чего забрали оружие (и личное, и то, что нашли в местной «караулке»), после чего очень технично испортили связь, и внутреннюю и с городом.
За этим занятием их, похоже, застал некий зашедший в здание шофер из местного персонала, который понял, что запахло жареным, и, естественно, попытался банально убежать с дикими криками. Догнать его неизвестные то ли не смогли, то ли поленились. Во всяком случае, шофер был ими застрелен. На вопль шофера и этот первый выстрел, который я, судя по всему, вообще не услышал, сбежались немногочисленная охрана и оказавшийся поблизости персонал. Неизвестные открыли по ним огонь, убив и ранив еще несколько человек, после чего, явно для отвлечения внимания, устроили пожар. В помещении кладовой на первом этаже, рядом с «караулкой», были складированы килограммов сто угля в брикетах (его уже начали завозить сюда к грядущему отопительному сезону) и небольшой запас керосина для примусов и прочих бытовых надобностей, так что гореть там было чему. Видимо, хлопок от бидона с керосином и был первым взрывом, который я слышал. Плюс к этому в огне стали рваться патроны, которые злоумышленники то ли забыли там, то ли специально подкинули в горящую кладовку.
Ну а сами неизвестные, воспользовавшись возникшей суматохой, довольно легко ушли с объекта. Охрана позорно растерялась и особо не успела им воспрепятствовать. Точнее сказать, скорее всего охранники их просто не видели. Убив ножом еще одного охранника, торчавшего на посту у ворот и явно намеревавшегося что-то у них спросить, неизвестные оказались на автостоянке у входа, без проблем завладели двумя или тремя легковыми автомобилями (хотя ключей от машин у них вроде бы не должно было быть) и спокойно скрылись.
– А если эти неизвестные личности столь быстро смылись, почему потом так долго шла стрельба? – задал я вполне резонный вопрос.
Орел наш Руди ответил, что после начала пожара среди не привыкшего к подобному «кошмару» (вы, ребята, кошмаров еще не видели, настоящий кошмар здесь начнется будущей весной) персонала началась откровенная паника. Начальник охраны, некий «герр Газенклевер», пожилой армейский обер-лейтенант, тоже из числа запасных, хоть и с опозданием, но поднял тревогу, одновременно позвонив в город и вызвав подкрепление.
Но поскольку внутренняя связь была испорчена (о чем ни он, ни его подчиненные, разумеется, не догадались), часть персонала и охраны вообще не услышала его команд и ничего не знала о прибытии солдат – многие решили, что это банальная воздушная тревога, и привычно ринулись в сторону бомбоубежищ.
А у прибежавших по тревоге солдат из комендатуры нервы были на взводе, но не было пропусков, и, естественно, никто не удосужился сообщить им пароли для доступа на объект. Поэтому, когда первые солдаты наконец появились, охрана зачем-то начала стрелять по ним, а те, не будь дураки, стали отвечать. При этом и теми, и другими было застрелено еще несколько случайно оказавшихся на линии огня особо невезучих личностей из числа персонала. Из рассказа Руди можно было сделать вывод о том, что банально стреляли по всему, что шевелилось.
Далее приехал на двух грузовых машинах еще, как минимум, взвод солдат (их проезд по городу я наблюдал), на сей раз из люфтваффе, чье командование вообще не знало обстановки. И, толком не разобравшись, они тоже вступили в перестрелку. При этом ребята из ведомства рейхсмаршала Геринга не стали мелочиться, открыв пулеметный огонь и начав бросать гранаты. В итоге – девятнадцать убитых и двадцать два раненых, трое из которых были доставлены в госпиталь в очень тяжелом состоянии. В момент наивысшего хаоса (еще немного – и явно дошло бы до вызова танков или авиации) на месте перестрелки наконец-то появился лично этот самый «комендант объекта» Газенклевер, который с помощью громкоговорителя и ненормативной лексики сумел прекратить это безобразие.
Когда стрельба закончилась и дым немного рассеялся, персонал и охрана объекта принялись тушить пожар с помощью сильно опоздавших с выездом по тревоге городских пожарных и считать потери. Довольно быстро выяснилось, что все убитые и раненые из числа своих. Кинулись искать неизвестных, которых кое-кто все-таки успел мельком увидеть (но вот рассмотреть подробно, на предмет «особых примет» – увы), но тех уже давно след простыл.
В общем, по словам товарища Рудольфа, теперь в лабораториях все стояли на ушах, а из Берлина уже успел прикатить курировавший безопасность объекта некто оберштурмфюрер СС Хольц (его наш Руди характеризовал как «фанатичного нациста и полного придурка», контуженного на всю голову еще осенью 1941-го, где-то на Восточном фронте, под каким-то там Stodolischeм – правильно, кого же еще могли назначить надзирающим за разными безнадежными во всех смыслах «научными проектами» по линии Аненербе?). Естественно, этот оберштурмфюрер Хольц первым делом постарался найти стрелочника и, особо не напрягая интеллект, тупо арестовал начальника охраны Газенклевера, почтенного ветерана Первой мировой, у которого было четверо детей и семеро внуков.
Теперь все с содроганием ожидали прибытие бригад следователей из СД и гестапо, которые уже, вроде бы, выехали из Берлина. Поскольку произошедшее категорически выламывалось из всех мыслимых рамок, имперская служба безопасности явно будет трясти с пристрастием весь персонал, до последнего дворника включительно, а военные власти собираются прочесывать город. То есть вполне явственно вырисовывалось то, чего я с самого начала и боялся. В общем, дорогой герр Эрфрор подтвердил мои самые худшие предположения о том, что все, как минимум, откладывается. И хорошо, если вообще не отменяется…
Далее геноссе Руди перевел дух и сообщил нам с графиней, что он, пока его не хватились, должен срочно вернуться на объект.
– То есть? – уточнил я.
– По утвержденному для подобных происшествий штатному расписанию я обязан быть на месте, – ответил наш дорогой агент. – Пожар уже должны потушить, и мне нужно срочно выяснить, что происходит в помещениях нужной вам лаборатории. Так что сейчас я возвращаюсь, а вам остается сидеть и ждать звонка или моего возвращения.
– А если ваши прямо сейчас все-таки начнут прочесывать городишко, дом за домом?
– Пока ночь – вряд ли, – ответил Рудольф и уточнил: – Тем более что только что было предварительное предупреждение об авианалете. Штаб ПВО рейха передал сообщение о приближении к району Берлина крупного соединения английских бомбардировщиков.
С тем он и удалился той же мелкой рысью, растворившись в ночи. Его уход практически совпал с воем сирен местной ПВО. Спустя какое-то время стал слышен отдаленный гул тяжелых самолетов и залпы зениток крупного калибра. Я продолжил наблюдать за происходящим, сидя за стеклом закрытого окна на втором этаже. Графиня молча встала с дивана и удалилась в свою спальню. Там она затихла, не включая света, возможно, прилегла. Железная тетя попалась, однако, – никаких там соплей, удивлений и лишних вопросов; я бы так не смог. Проводивший Эрфрора Вася снова спустился на первый этаж и наверх пока не поднимался. Небось опять что-то жрал в темноте.
Сначала взрывы бомб и гудение самолетов слышалось где-то далеко в стороне, и их было почти не слышно за пальбой зениток. Но потом шум самолетов, подходящих на малой высоте, неожиданно возник прямо над самым Каффштайном, чего за ними прежде не замечалось. По крайней мере, за четыре дня нашей здешней нелегальной жизни.
Возможно, союзных летчиков привлек световой ориентир в виде все еще не потушенного до конца пожара в лабораторном комплексе. С темных верхушек башен ПВО один за другим суматошно зададахали малокалиберные зенитные автоматы, наводчики которых, судя по всему, вообще не видели целей – цветные дуги и пунктиры трассеров летели куда попало. А затем в подсвеченном разрывами и зенитными прожекторами небе мелькнул черный силуэт небольшого, идущего на малой высоте, скоростного двухмоторного самолета. За ним мелькнули второй, третий, четвертый…
Блин, да сколько их? Что-то в этих силуэтах показалось мне смутно знакомым. «Москито»? Мелкий ночной кошмарик для точечных ударов и, по совместительству, дневной истребитель-бомбардировщик? Перекрывший гудение «Роллс-Ройсов» близкий свист падающих с неба бомб заставил меня втянуть голову в плечи и инстинктивно пригнуться. А потом разом ударило несколько близких взрывов бомб, причем пара вспышек была в районе лабораторного комплекса. Я и сам не понял, как оказался на полу, мелко трясущимся и лежащим лицом вниз. Оконные стекла жалобно задребезжали от взрывной волны, но не вылетели (как я успел заметить, отечественная привычка заклеивать окна крест-накрест бумажными полосками в гитлеровской Германии особо не прижилась), – бомбы легли хоть и близко, но все-таки недостаточно для того, чтобы взрывная волна дошла до нас в полную силу, и рамы выдержали это издевательство. При этом было отчетливо слышно, как на крыше что-то громко стучит, скрипит и шуршит – должно быть, черепица тоже отреагировала на мощный звуковой удар.
Я привстал на колени и с удивлением увидел, что на плоской крыше одной из башен ПВО что-то горело, разбрасывая длинные искры, а в районе лабораторного комплекса разгорались еще два приличных пожара. Выходит, попали? Ничего себе, вот же виртуозы хреновы. Звук моторов поразивших цели и набиравших высоту «Москито» (мне даже показалось, что крайний бомбардировщик из этого звена чуть не зацепил хвостом городские крыши) быстро удалялся. Зенитки с башен палили им вслед, но как-то вяло. Куда там – что сделано, то сделано. Ну и дела, блин…
– Что там? – спросила из спальни Ката. Голос был томно-равнодушный.
– Кажется, все усугубилось. На интересующее нас место дополнительно уронили еще и пару авиабомб. По-моему, наше положение осложняется прямо-таки с каждым часом.
Графиня ничего не ответила на это. А что тут можно было сказать? Все равно мы с ней в тот момент решительно ни на что не влияли.
Кстати, уже потом, после своего возвращения, я не нашел в доступных источниках никаких вменяемых данных про этот авианалет. В английских публикациях упоминался только крупный налет бомбардировочного командования RAF на Берлин в ночь с 13-го на 14 августа 1944 года. И якобы во время этого налета 14 бомбардировщиков «Москито» В.Mk.IX из состава 139-й бомбардировочной эскадрильи Королевских ВВС, решая локальные задачи по отвлечению германской ПВО от основной массы участвовавших в налете самолетов, нанесла бомбовые удары по целям в 50 км южнее Берлина. «Москито» 139-й аэ в эту ночь действовали звеньями, пытаясь поразить объекты ПВО противника и железнодорожные узлы. Якобы при сбросе ими бомб в районе г. Каффштайн на земле наблюдалось несколько вторичных взрывов и большой пожар. Там же приводились «уточнения и комментарии», позаимствованные якобы из немецких источников. В них, в частности, было сказано о том, что в результате удара «Москито» был «нанесен некоторый ущерб одной из батарей ПВО». А в самом городе бомбы, якобы, попали в «продовольственный склад», на котором, помимо прочего, хранилось «более десяти тонн маргарина», из-за чего, якобы, и возник «сильный пожар». Казенно отмечалось, что в результате этого налета в Каффштайне и окрестностях было 35 убитых и около 70 раненых, а один из бомбардировщиков 139-й эскадрильи на обратном пути был подбит зенитками и, не сумев дотянуть до аэродрома базирования, вынужденно сел во Франции, в районе Кана. «Москито» после вынужденной посадки ремонту не подлежал, а его экипаж отделался ушибами и ссадинами. И, заметьте, там почему-то не было ни единого слова про башни ПВО или научный комплекс Аненербе, который в немецких фронтовых сводках почему-то превратился в некий «склад маргарина». Странно, конечно, слов нет, но, может быть, с точки зрения сохранения секретности, все это звучало и не так уж неубедительно. В конце концов, кого, спустя десятилетия, вообще мог заинтересовать подобный сверхлокальный эпизод той, занявшей полсвета, войны?
Бьющая по барабанным перепонкам пальба зениток постепенно стихла, а примерно через час, когда наконец дали отбой воздушной тревоги, на соседней Schillerstrasse мелькнул темный фургон на шасси «мерседесовской» полуторки, со светомаскировочными чехлами на фарах. Машина резко повернула и остановилась прямо возле нашего дома. Хлопнула дверца, и с места рядом с шофером вылез наш дорогой Руди. Это было ожидаемо и в то же время неожиданно.
Когда он вошел, я заметил, что наш незадачливый немецкий друган за время отсутствия успел умыться и почистить одежду. И сразу с порога он сообщил, что, с большим трудом, сумел ненадолго отлучиться с объекта исключительно для того, чтобы отвезти кое-какое уцелевшее электрооборудование обратно на склад. Соответственно, он велел нам (всем троим, включая Жупишкина) срочно грузиться в стоявший у дверей фургон. При погрузке в наполовину заполненный какими-то коробками из плотного коричневого картона и деревянными ящиками кузов мне категорически не понравилось, как затихарившийся в полутьме своей кабины упитанный гражданский водила как-то уж слишком внимательно рассматривает нас из-под козырька низко надвинутой бюргерской кепки. Разместив облачившуюся по случаю дороги в серый летний плащ графиню в кузове словно величайшую ценность и сложив в угол наши чемоданы, мы с Жупишкиными закрыли задние двери фургона, и машина поехала.
Наблюдать за процессом движения можно было только через два небольших прямоугольных окошка во все тех же задних дверях провонявшего синтетическим бензином и канифолью фургона. Окошки были прилично запылены, но я все-таки сумел понять, что мы отъехали километров на десять на восток от Каффштайна.
Проехав поворот, украшенный надписью на дорожном указателе «Fauler Sumpf» (интересно, с чего такое название, никаких болот вокруг вроде бы не было, да и гнилью нигде тоже не воняло?), наш фургон остановился в полной темноте возле какого-то обсаженного липами, потрепанного и явно нежилого (оконные ставни были плотно закрыты, краска на стенах облупилась, крытая непонятно чем темная крыша выглядела неровно) одноэтажного загородного дома. Впрочем, если принимать во внимание обширное чердачное пространство, строение можно было считать и двухэтажным. Интересно что это была за хата – местный вариант загородной дачи? Место, куда мы приехали, живо напомнило мне тот дом, где инженер Гарин, было дело, изрезал на куски своим забавным агрегатом Гастона Леклера (он же «Утиный Нос») и его не ожидавших такой наглости подельников. Разумеется, имея в виду позднесоветскую экранизацию романа Алексея Толстого, ту, что называлась «Крах инженера Гарина». В нескольких сотнях метров позади дома просматривались в темноте еще несколько силуэтов похожих домов. И везде одно и то же – закрытые ставни и ни огонька. Заброшенный дачный поселок? Не то чтобы мне все это сильно понравилось.
Над Каффштайном стояло зарево. А где-то за горизонтом, в той стороне, где был Берлин, продолжала звучать далекая стрельба тяжелых зениток.
Руди отпер ключом дверь дома, мы сгрузились и первым делом внесли багаж в дом. Внутри была пылища и накрытая светлыми матерчатыми чехлами мебель, на которую мы натыкались в темноте. Почему-то опять вспомнился толстовский Гастон Утиный Нос, было дело, выговаривавший Роллингу насчет того, что в квартире убитого Виктора Ленуара был пыльный пол, что было сочтено им за явный признак бесстыжей подставы. Ката передвигалась по этому самому полу брезгливо-осторожно и, пройдя между двумя креслами, осталась стоять, видимо не желая пачкать свои модельные туфли. Вася Жупишкин, едва войдя внутрь, несколько раз чихнул. Вот же нежная натура, мля…
Судя по всему, на этой самой «даче» в последние три-четыре года точно никого не было. Это косвенно подтверждал висевший на одной стене календарь за 1940-й год, на котором я с большим трудом рассмотрел в темноте цифры и какой-то норвежский пейзаж с елками и фьодами – это был год больших и так и не сбывшихся надежд для здешнего Дриттенрайха. Но вот пыли в доме, на мой взгляд, было как-то маловато (по роду деятельности меня иногда заносило в дома и квартиры, где не жили десятилетиями, причем там общую запущенность иногда дополняли трупаки разной степени свежести) для нескольких лет отсутствия хозяев, возможно, время от времени здесь все-таки убирали – какая-нибудь «приходящая прислуга» или что-то типа того. Как выяснилось чуть позже, в доме отсутствовали запасы жратвы и не было электричества с телефоном. Спасибо хоть водопровод работал и в потемневших кранах в туалетной комнате и на кухне была холодная вода.
Когда наши глаза наконец немного привыкли к темноте, в дом очень кстати вошел с электрическим фонариком (питаемая батарейкой жестяная коробочка со сменными разноцветными стеклами обычного армейского образца) Рудольф, до того почему-то топтавшийся на скрипучем крыльце дачи. Фургон все так же стоял у входа, и его шофер терпеливо ждал за рулем, как мне показалось, таращась во все глаза на двери «дачи».
– Все-таки в чем дело? – спросила нашего друга графиня на своем безупречном немецком.
– Что вам сказать… Как я уже говорил накануне, ваше дело усложняется. Моя лаборатория и ее подсобка сильно разрушены, то ли в результате появления этих неизвестных, то ли позже, при авианалете. И там был довольно мощный взрыв. Теперь приехавшие из Берлина следователи даже думают, что это была какая-то очень тщательно и заранее спланированная вражеская акция – сначала нападение диверсантов, а потом, как дополнение, еще и бомбежка. В общем, мне очень жаль, но все не просто откладывается, а срывается. Подумайте, что вы теперь сможете предпринять и чем я вам могу помочь. Пока сидите в этом доме тихо, с утра в городе уже могут начать искать тех, кто напал на лабораторию. Сейчас я еду на склад и постараюсь вернуться сюда утром или, в крайнем случае после полудня. Возможно, ситуация прояснится. Ждите меня.
