полная версия

Владимир Великий
Вехи моей жизни

ГЛАВА ВТОРАЯ.

КУРСАНТСКИЕ БУДНИ

Наступил 1968 год. Для меня он был не только очередным годом возмужания, но и временем определения профессии. От правильного выбора основного вида деятельности зависела моя жизнь, будущее. И это будущее, как и успех моей карьеры, я связывал со знаниями.

Каких-либо головоломок о специфике основного рода трудовой деятельности у выпускника средней школы не было. Инженером, учителем истории или агрономом я не хотел. К медицине вообще не тянуло. Мечта стать политиком или журналистом-международником все больше и больше меня преследовала. Иногда я напрочь отметал подобные грезы. Крестьянскому сыну из глухой сибирской деревни в общество самых умных людей, так я думал о них в те годы, никогда не попасть. Довольно часто оглядывался на предшественников или на одноклассников. Большинство из них после окончания восьмилетки поступали в техникумы, профессионально-технические училища. Некоторые оставались в селе, работали на ферме. Я все-таки решил получить среднее образование. Без него, как мне представлялось, мои мечты останутся только мечтами. И в этом я не ошибся.

Моя детская наивность еще усугублялась и тем, что я никакого понятия не имел о подводных камнях советского общества, например, о коррупции, преступности и т. д. Да и зачем было напрасно ломать голову?! Все и вся, включая родителей и учителей, говорило и трезвонило одно: только советская молодежь имеет прекрасные

возможности для своего творческого и карьерного роста. Этот тезис руководящей силы общества, имя которой – Коммунистическая партия, я не подвергал сомнению. Главное условие любой профессии – хорошая учеба, и ты будешь в дамках.

Окунувшись в мир очередных грез, я обратился к своему учителю истории Смоличеву Виталию Яковлевичу. Он не только поддержал мою идею стать журналистом-международником, но и оказал практическую помощь. Через пару месяцев из Московского государственного института международных отношений (МГИМО) пришел ответ. Содержание небольшой бумажки меня сильно разочаровало. Членом КПСС я не был, рекомендаций областного комитета КПСС также не имел. Я до сих пор удивляюсь, как моему наставнику удалось «раздобыть» адрес очень престижного вуза в годы Советской власти. Я некоторое время ходил понурый, иногда допускал, что из столицы пришла просто-напросто отписка. Вскоре опустился на грешную землю. Я, как и мои одноклассники, членами КПСС не были, в партийных органах также не работали. Не имели они и протеже. Мы относились к когорте простых смертных. Все и вся постигали своим умом и трудом. Несколько позже я прозрел, стало все ясно. В «хлебном» вузе учились только отпрыски партийно-советской номенклатуры.

Однажды меня с грезами вообще зашкалило. Причиной этому была моя болезнь. Во время зимних каникул я сильно заболел. Мучил страшный кашель, сильно кружилась голова. Меня то и дело знобило или бросало в жар. Родители сразу же побежали в контору, надеялись на помощь медсестры. Вернулись ни с кем и ни с чем. Молодая практикантка по неизвестным причинам уже два месяца отсутствовала. Парадокс, но очень печальный. Мне никто не мог измерить температуру, так как во всей деревне не было градусника, прибора для измерения температуры. До медпункта села Черемновки, где я учился в девятом классе, добраться было невозможно. Перемело дорогу.

Матери ничего не оставалось делать, как везти сына в г. Называевск, в районную поликлинику. Добирались довольно долго и с приключениями. Небольшой автобус, забитый до отказа пассажирами, в пути два раза сломался. На улице стоял сильный мороз. В поликлинике – очередные проблемы. У терапевта была большая очередь. До отправления автобуса оставалось чуть меньше часа, когда мать со слезами на глазах стала просить стоявших, чтобы они пропустили меня вне очереди. Нашлись добрые люди, пропустили. Врач, довольно молодой мужчина постучал руками по моей груди, покрутил мою голову в левую и правую сторону. При этом не удосужился измерить у меня температуру. Затем стал что-то записывать в свою тетрадь. На этом прием молодого пациента закончился. В итоге ни врач, ни пожилая женщина, сидевшая в регистратуре, каких-либо медикаментов больному не выписали. На вопрос матери о том, как лечить сына, она кисло улыбнулась и пожала плечами. Затем еле слышно сквозь зубы процедила: «Молодой, выздоровеет…»

Всю дорогу от Называевска до Драгунки я молчал. Разговаривать с самым близким человеком у меня не было желания. Меня мучила обида и также было стыдно, что я уже большой верзила прибегал к помощи своей матери, которая практически ничего хорошего в своей жизни не видела и не имела. Бесил меня и повседневный уклад сибирской деревни. Я тогда невольно думал: «Будь я Генеральным секретарем ЦК КПСС, даже и первым секретарем областного комитета КПСС, я бы не допустил такого издевательства над моими родителями и над собою». Домой мы приехали поздно вечером. На помощь мне пришла моя бабушка Лиза. По ее совету пил горячий чай с костяникой или сидел над кастрюлей с только что сваренной картошкой в мундирах. При этом на моей голове было большое одеяло. В эту ночь я старался как можно тише кашлять. В соседней комнате спали родители, им обоим предстояло вставать в четыре часа утра.

За пару месяцев до выпускного вечера к нам домой приехал директор совхоза. Было воскресенье. Появление местного начальника для меня стало полнейшей неожиданностью. Худощавый мужчина, российский немец, тепло со мною поздоровался, затем попросил меня выйти во двор. Вскоре мы присели на скамейку в палисаднике. Гость начал разговор издалека. Все то, что он говорил, мне нравилось. И о моей учебе и моих родителях. Затем шеф стал рассказывать о проблемах села, о которых я ни чуть меньше его знал. Его предложение пойти учиться в Омский сельскохозяйственный институт по рекомендации совхоза, я категорически отверг. Отказался, несмотря на кучу льгот, которые давались в те годы сельским специалистам.

В девятом классе, осенью, меня как будущего призывника, пригласили в Называевский военкомат. Заключение медицинской комиссии было однозначно – признать годным к военной службе. Откровенно говоря, я в то время о службе вообще не думал. Все мое окружение и мысли не допускало, что меня возьмут в армию. Причину в этом они видели не в моем плохом здоровье, а в моих способностях. Мало кто сомневался, что я не поступлю в институт. Кое-кто из учителей агитировал меня в политехнический или педагогический институты. Учащихся высших учебных заведений в то время не брали в армию или давали отсрочку. Студенты вузов, где имелись военные кафедры, после окончания получали воинское звание «лейтенант» и проходили двухгодичную службу в Советской Армии.

После прохождения медицинской комиссии меня в свой кабинет пригласил работник военкомата, майор. Он занимался вербовкой молодежи в военные училища. В инженерные я наотрез отказался. Он тут же предложил Омское высшее командное и Новосибирское высшее военно-политическое общевойсковое училище. После длительного раздумья я выбор сделал на последнем. В конце концов оно было в какой-то мере связано с моей «гуманитарной» головой. Да и кто из солдат не мечтает стать генералом?! Во время собеседования в кабинет вошел гражданский. Мужчина лет сорока-сорока пяти, не больше. Чисто выбрит, с умным выражением лица. Да и одет он был неплохо, больше походил на «начальника» или профессора. Узнав о моем решении, он слегка похлопал меня по плечу и утвердительно кивнул головой. Поддержка моего выбора со стороны незнакомого человека меня окрылила. Поддержал выбор и мой наставник Смоличев. Папа на мое желание учиться в военном училище вообще не прореагировал. Мама была категорически против «военщины».

Через неделю после окончания школы я вновь оказался в Называевске, прошел медицинскую комиссию. Прошел успешно. В этот же день мне стали известны условия приема и перечень экзаменов для поступления в НВВПОУ. Затем мне предстояло прибыть в областной центр г. Омск, на сборный пункт, откуда в разные концы Советского Союза направлялись абитуриенты в военные училища.

День отъезда из глухой сибирской деревни Драгунка в большой мир я помню до мельчайших подробностей. Ночью практически не сомкнул глаз. Меня беспокоило самое главное и важное: правильный ли я сделал выбор профессии. Мало того. Волновало и то, смогу ли я сдать вступительные экзамены, тем более, в военное училище. Это не только знания, но и физическая подготовка. Последнее меня в принципе сильно не тревожило. В школе я бегал на различные дистанции, был в тройке лидеров. Неплохо ходил и на лыжах. В свободное время качал также свои мышцы. В огороде установил самодельный турник. Около трех десятков раз подтягивался, около дюжины – подъем переворотом.

Утро встретило меня далеко не идеальной погодой. Слегка моросил дождь, не появлялось и солнце. Природа, словно специально, решила меня не радовать. К обеду я уже окончательно собрался. Сборы были не долгими. Сначала обернул учебники за десятый класс, по которым мне предстояло сдавать экзамены. Оберточной бумагой послужили два экземпляра газеты «Омская правда». В одну из книг положил аттестат о среднем образовании. Отдельно завернул и комплект нательного белья. И весь этот пакет положил в сетку красного цвета, она стоила в то время 38 копеек. Одеяние будущего абитуриента было очень скромным. Выполнил наказ капитана из военкомата. Он рекомендовал одеться как можно проще. По его словам, в случае поступления в училище, мою одежду сожгут. На мне была рубашка в клеточку, шаровары черного цвета, они стоили 1 рубль 90 копеек и спортивные тапочки.

За пару часов до отправления электропоезда со станции «Ошировский» в сторону г. Омска, я простился со своими родителями. Особенно тягостным было прощание с матерью. Он плакала, влажными были и мои глаза. На прощание она протянула мне десять рублей. В то время это были большие деньги. Я сначала наотрез отказался, не брал. С деньгами в семье была напряженка. Потом все-таки согласился. Билет до Омска стоил чуть меньше одного рубля. Пугала меня и неопределенность. Мы вышли в огород и вновь простились. Помахав рукой матери, я сначала двинулся по огороду, в сторону задворок. Едва перелез через ограждение, как пошел сильный дождь. В один миг мое одеяние стало мокрым. В тапочках то и дело хлюпала вода. Однако меня это не тревожило. Я беспокоился за сетку, в которой были документы и деньги. Я то и дело прятал ее под своей рубашкой. Через полчаса мне повезло. Путника, идущего по раскисшей дороге, догнал гусеничный трактор с тележкой, в ней были люди. Омичи, побывав в гостях у своих родственников, возвращались домой.

На остановочном пункте, в небольшом помещении, мне удалось немного обсохнуть, привести себя в порядок. Где-то под вечер я был уже в областном военкомате. Сначала прошел медицинскую комиссию. Медики, как мне показалось, очень бегло осматривали будущих офицеров. Скорее всего, верили районным комиссиям или надеялись на более тщательный отбор при поступлении в училище. Затем довольно упитанный майор зачитал названия училищ и попросил будущих абитуриентов подойти к столам, где лежали списки с их фамилиями.

В Новосибирское высшее военно-политическое общевойсковое училище из Омской области было 5 кандидатов. Мы мимолетом познакомились и вышли во двор. Подышать свежим воздухом или поговорить не удалось. Тут же подошел седовласый капитан и писклявым голосом известил, что пассажирский поезд в сторону г. Новосибирска отправляется через два часа. Город уже был в плену темноты, когда группа молодых парней вышла на перрон вокзала. И тут меня кое-что удивило. Откуда ни возьмись к моим землякам подошло около десятка знакомых или друзей. Между ними завязался непринужденный разговор. Я слегка помахал им рукой и отошел в сторону. Стал глазеть за снующими передо мною пассажирами и на здание железнодорожного вокзала. Едва поезд остановился, я мигом вскочил в вагон и положил свои небогатые манатки в багажное отделение. И тут же про себя отметил. В поезде дальнего следования я был впервые в своей жизни. До этого ездил в электричке или в автобусе.

Ребята зашли в вагон перед самым отправлением поезда. И сразу же стали распаковывать свои небольшие чемоданы. В них была не только одежда, но и продукты питания. То и другое сильно подпортило мое настроение. Я невольно тяжело вздохнул и стиснул зубы.  И тут же начал чертыхаться. Мне было уже семнадцать лет, и я до сих пор не понимал, что человека встречают по одежке. Тем более, при сдаче экзаменов. Еще в такое престижное военное училище. Дома у меня остался неплохой костюм, который я надевал один только раз – на выпускной вечер. Ругал себя и за то, что наотрез отказался от продуктов питания, которые предлагала мама мне в дорогу. Две куриные ножки и десяток пирожков с картошкой могли бы стократ подавить мое чувство голода. Во рту у меня уже довольно долго не было ни крошки. Земляки, увидев мой несколько недоуменный взгляд, быстро сделали «общаг» на небольшой подставке возле окна и жестом руки пригласили меня к трапезе. Я охотно согласился. Тамадой в только что возникшей компашки был Олег. Это, скорее всего, и так должно было быть. Молодой человек среднего роста с вьющимися черными волосами, был несколько старше сотоварищей. Сразу же чувствовалось, что он не из глухой деревни. Он кое-что рассказал о себе. Он два года проучился в автомобильно-дорожном институте, потом бросил. По рекомендации отца подался в армейские политработники. Я неспеша жевал небольшой батон с куском колбасы и все больше тускнел. Мои одногодки, двое из Омска, один из районного центра, были в костюмах и в нормальной обуви. Не говоря уже о новоиспеченном тамаде. На несостоявшемся инженере был довольно приличный костюм, черные туфли, белая рубашка и галстук с черно-белыми полосами.

Мало того. Мимолетное общение с себе подобными в один миг внесло существенные коррективы и в жизненные установки молодого жителя деревни Драгунка. Ребята то и дело бахвалились своими успехами в учебе и спорте, а также в общественной жизни. Кое-кто показывал похвальные грамоты и значки. Самый веселый из компании Александр, у которого были небольшие залысины на голове, кичился своим голосом. Он козырял тем, что в политическом училище его тенор, без всякого сомнения, пригодится. Я, как обычно, молчал. Каких-либо выдающихся способностей у меня не было. Не было великих или одаренных и в моем роду. Родители были простые работяги совхоза «Озерный», который также ничем не отличался от сотен ему подобных. Мои деды и бабушки по обеим линиям, будь то из Украины или России, миллионы не заработали. Я невольно опустил голову и едва заметно вздохнул. С такими гигантами учебы, спорта и одежды, мне колхознику, придется очень трудно…

Мой упадок душевных и физических сил восстановился к обеду следующего дня. В центр Сибири мы приехали ранним утром. До всемирно известного Академгородка добрались на маршрутном автобусе. Быстро и без всяких приключений. Едва мы приблизились к небольшому плацу, который примыкал к трехэтажному зданию, как перед нами выросла парочка сержантов. Они стали интересоваться очередной группой абитуриентов. Затем повели нас в сосновый бор. К удивлению омичей, их ожидала не добротная казарма, а большой палаточный городок, где уже сновали десятки, а может и сотни молодых парней. К нашей общей радости нашу компашку в основе своей сохранили. Мы оказались в разных отделениях, но в одном взводе. Командиром отделения и заместителем командира взвода были военнослужащие срочной службы. Я позже узнал, что они уже успешно сдали экзамены и были зачислены в училище.

Первые часы пребывания в палаточном городке кандидата в офицеры из глухой сибирской деревни сильно утомили. Особенно всевозможные переклички и проверки бумаг. Сказывалась также и физическая усталость. Было уже за полдень, как дневальный по палаточному городку объявил, что состоится построение – следование на обед. Абитуриенты вмиг отлучились от своих дел. Вскоре молодые люди построились повзводно, в колонну по три, и двинулись в столовую. Небольшое помещение находилось в тыльной части учебного корпуса. Лишь после того, как я с треском уплел тарелку борща и несколько кусочков мяса с гречневой кашей, и запил компотом, я обрел второе дыхание. И невольно подумал, что с голодухи и с такими харчами можно дальше жить. Оставшаяся часть дня была отдана личному времени. Оно ушло на получение матраца, одеяла, подушки и других постельных принадлежностей. Затем нас

ознакомили с расположением лагеря, проинструктировали о порядке поведения абитуриентов во время сдачи вступительных экзаменов.

На следующий день началась проверка физических данных вновь прибывших. Сюда входило: подтягивание на перекладине, бег на сто метров, кросс на три километра. Все и вся проводили и контролировали сержанты. Кое-где появлялись и офицеры. Из нас мало кто вникал в эти подробности. Было не до этого. Каждый прекрасно понимал, что военная служба – прежде всего отличная физическая подготовка, выносливость. Без этого не может существовать армия, притом любая армия. И уже в первые часы проверки абитуриентский корпус понес значительные потери. Кое-кому давали очередную возможность доказать свои физические способности. В случае «неуда» маломощного молодого человека тут же вычеркивали из списка претендентов. Ничто не помогало. Ни мольба, ни почетные грамоты из обкома комсомола, ни аттестаты. Во время очередной поверки вместе убывших прибывали новые кандидаты.

 Понесли потери и омичи. Владислава отчислили из-за неудовлетворительной оценки во время кросса на три километра. Молодой парень, почти двухметрового роста, подошел к своим землякам, каждого слегка похлопал по плечу, и еле сдерживая слезы, объяснил причину своего неуда. Сопереживания и поддержка товарищей ему не помогли. Он сильно стиснул зубы, махнул рукой и тут же ринулся в сторону дежурного по лагерю. Возле небольшой палатки стояла довольно приличная группа молодых парней. Они были с чемоданами и сумками. Для них военное училище было закрыто. Закрыто, как правило, навсегда.

Физические преграды я прошел успешно. Двадцать раз подтянулся на турнике и сделал пару раз подъем переворотом. Пробежать сто метров и кросс мне также большого труда не стоило. Я был в первой пятерке. Вместе с тем, без нервотрепки не обошлось. Причиной этому была моя неблагозвучная фамилия. В одних списках я был Коза, в других – Козлов, в-третьих – Козов. Пришлось доказывать, что я лишь Коза, а никто другой. Всех тех, кто сдал нормы ГТО, ждало очередное испытание – медицинская комиссия при училище. Очередной барьер также выкосил несколько десятков абитуриентов.

После недельного пребывания в палаточном лагере у меня, физически развитого и здорового молодого человека, сложилось двоякое впечатление о подобных мне. Отчасти мне было жалко ребят, которым, скорее всего, от рождения или от природы не было дано пройти эти испытания. Одновременно в моей душе было и радостное чувство. Я не хотел быть среди тех, кто с понурым видом покидал всемирно известный Академгородок Сибирского отделения Наук СССР. И таких неудачников были десятки, сотни…

Наступила пора сдачи экзаменов. Абитуриенты, которые были признаны годными к военной службе, уже несколько оперились. Несмотря на гражданское одеяние, они молодцевато ходили по училищу или палаточному городку. Кое-где собирались небольшие компашки. Однако подобное поведение во многом было напускным, искусственным. Абсолютно все понимали, что наступила для каждого из нас решающая фаза – сдача экзаменов. И кое-кто делал все возможное и невозможное, чтобы оказаться в стенах очень престижного военного заведения.

Несмотря на свой очень мизерный жизненный опыт, который я почерпнул из небольшой деревни Драгунка, я понимал, что «байки» о справедливом обществе есть ничто иное как туфта. Свидетельством этому была часть абитуриентов. То и дело по училищу шныряли офицеры с большими звездами на погонах, за спинами которых шли их чада в цивильной форме. Были и гражданские дяди с серьезными или умными физиономиями, которые на какое-то время скрывались в кабинетах. Нередко перед входом в училище останавливались разных цветов «Волги» и другие автомобили. Для меня жителя глухой сибирской деревни чудом техники был старенький «Запорожец» и пара мотоциклов с коляской, которые изредка проносились по пыльной улице, сопровождаемые завистливыми взглядами односельчан.

Нагоняли тоску и десятки молодых ребят, которые с независимым видом шагали среди мне подобных, бравируя приличным одеянием и небольшими папочками под мышкой. У всех было на слуху, что в престижное училище нужны не только физически развитые ребята, но и творческая молодежь. Комсомольские вожаки, певцы, музыканты, даже писари, не говоря уже о молодых коммунистах для подобного заведения – лучшие кадры. У меня же такой "материальной" базы не было. Я это прекрасно понимал. Понимал и то, что мне, крестьянскому сыну, нечего терять кроме своих цепей. Одно у меня было – мои знания. И здесь тоска несусветная. Какие знания я мог получить в глухой богом забытой деревне?! Учителя довольно часто болели, материально-техническая база сельских школ, без всякого сомнения, уступала городским. После завтрака каждый абитуриент работал по своему плану. Я брал книги и уходил в сосновый бор. Садился под сосну и принимался учить. Иногда делал передышку. И делал это сознательно. За все годы учебы в школе мне не везло. Мне не попадал ни один вопрос из экзаменационного билета, который я хоть за пару часов повторял. Приводил меня в уныние и смех молодых людей, который раздавался из разных уголков соснового бора. Кое-кто из абитуриентов успел завести девчат, возможно, они были для них просто знакомыми или родственниками. Однако моя апатия была молниеносной. Я вновь открывал учебники и углублялся то в историю, то в математику или русскую литературу.

Первым экзаменом было сочинение. Предлагались три темы, две были посвящены литературным произведениям, одна – свободной. Я выбрал последнюю. Сделал попытку объяснить свое понимание, что такое коммунизм и что означает быть коммунистом. Тема была в какой-то мере не только знакомой, но и привлекательной. Три часа пролетели словно один миг, но я нисколько не отчаивался. В сочинении были не только мои мысли, но и кое-что из работ классиков марксизма-ленинизма по данной проблеме. В этом плане мне помогли вывески и плакаты с их словами, которыми был напичкан актовый зал училища. За пару дней их содержание я знал наизусть, со всеми знаками препинания. На следующий день объявили результаты. Они были удручающими. Из пятидесяти человек – трое получили оценку «хорошо», девять – «удовлетворительно», остальные – двойки. К моему удивлению, моя фамилия не была озвучена, не было ее и в списках. Я сразу же кинулся к приемной комиссии, которая сидела за длинным столом. Я нисколько не сомневался в том, что причиной «отсутствия» была моя неблагозвучная фамилия. Однако ошибся. Миловидная женщина из Новосибирского государственного университета, председатель экзаменационной комиссии, едва я представился, широко улыбнулась и еле слышно произнесла:

– А ваше сочинение, молодой человек, мы, члены комиссии, до сих пор не могли по-настоящему оценить. – Заметив явное недоумение на лице юноши, она в том же духе продолжила. – Причиной этому ваш почерк…

Я с облегчением вздохнул и невольно подумал: «Еще есть какая-то надежда на то, что я не двоечник…». Минут пятнадцать я вел оживленный разговор с членами экзаменационной комиссии, среди которых были полковник и два подполковника. Мою ситуацию усугубляло то, что они задавали дополнительные вопросы по пониманию темы, которую я изложил на своих страницах. Подвели итоги: грамматических ошибок в сочинении не было, правда, под вопросом стояла правильность постановки запятой в одном из предложений. Я не стал ее оспаривать, честно говоря, боялся сумничать. Все решили: за содержание сочинения поставить «пять», за грамматику мнения разошлись. Двое военных, в принципе, стояли за оценку «пять», председательша комиссии была против. Она протянула мне руку, мило улыбнулась и без обиняков сказала:

– Молодой человек, Вы написали сочинение лучше всех в группе, и это произошло благодаря Вашему таланту и нам, членам экзаменационной комиссии, которая сделала исключение абитуриенту, пишущему необычным почерком. Я думаю, что Вы не обидитесь, если мы Вам поставим общую большую «четвертку» с большим жирным плюсом.

Я от радости несколько поперхнулся или даже потерял дар речи. Вместо четких слов благодарности что-то промямлил себе под нос. Однако вскоре оживился и сказал: «Спасибо, большое спасибо…».

 Под одобрительное шептание членов комиссии я тут же покинул аудиторию. Вышел на улицу, присел на скамейку. Попытку оспорить решение комиссии через пару минут я погасил. Из-за какой-то запятой не стоит поднимать «кипиш». Экзамены только начались. К тому же я не так уже и плохо сдал первый экзамен по сравнению с другими абитуриентами. Сильнейшие провалы при сдаче русского языка и литературы довольно основательно выкосили кандидатов в офицеры. Из моего взвода, в котором было около тридцати абитуриентов, осталось меньше половины. Значительно поредели наши ряды и после очередных экзаменов. Историю СССР и математику я сдал на «хорошо». В итоге набрал 12 балов.

28 августа 1968 года я был зачислен в училище, стал его курсантом. В этот же день написал письмо в Драгунку. Прекрасно понимал, что мои родители сильно переживали за меня. Лишь одев курсантскую форму, я основательно успокоился. Своей цели я достиг. Несмотря на то, что конкурс в престижное заведение был очень большой – около 20 человек на одно место.

Экзаменационная пора была насыщена также и всевозможными общественно-политическими мероприятиями. Среди них наиболее значимой была информация о вводе армий Варшавского договора Чехословакию. По этому вопросу выступали не только офицеры, но и ученые из Академгородка.

Несколько слов об истории моего училища. Новосибирское высшее военно-политическое общевойсковое училище основано 1 июня 1967 года для подготовки кадров офицеров-политработников ротного звена. Оно размещалось в Академгородке, в бывшем здании физико-математической школы. Первоначально в нем находилось практически все училище.

Новосибирское высшее военно-политическое общевойсковое училище

С первых же дней учебы я понял, что в принципе в выборе своей профессии не ошибся. Одновременно не отрицал и то, что мне, вчерашнему школьнику, армейская служба казалась уже не столько и романтичной. Тяжеловато было в первые месяцы. После приказа о зачислении, первокурсников разместили на втором этаже трехэтажного здания. Спальное помещение нашего взвода находилось с правой стороны от центрального входа. Внизу была небольшая комната, где размещался дежурный по училищу. В первый же день командир отделения, сержант, бывший военнослужащий, определил мне спальное место – второй ярус. В этот же день я «получил» свое место и в строю. По росту я занимал «золотую серединку», возглавлял вторую пятерку. После принятия военной присяги нагрузки значительно возросли. Мы стали ходить в караулы.

На втором курсе обучения 2-й курсантский батальон был размещен в новой только что построенной казарме. Наш взвод (62-й) расположился на первом этаже с правой стороны от входа в казарму. Второй подъезд для шестой роты был закрыт. Этажами выше соответственно располагались остальные две роты и управление батальона. В новой казарме уже не было двухъярусных кроватей, что жильцами было воспринято положительно. Было уже не страшно, что ночью кто-то на тебя упадет или спросонья сам «боднешь» металлическую раму наверху.

Несколько позже, я узнал, как наши местные светила расшифровывали слово «курсант» – колоссальная универсальная рабочая сила, абсолютно не желающая трудиться. На самом деле это было далеко не так. Все и каждый из нас делал для всех и для себя. Каких-либо исключений не было. В казарме убирали, чистили и тому подобное только сами курсанты. Если кое-кто и забывал о своем прилежном виде, ему довольно часто об этом напоминали. Ежедневно проводились утренние осмотры, периодически строевые смотры.

Особенно доставалось первогодкам во время несения внутренней службы. Она включала в себя не только несение караульной службы, дежурство по роте, но и наряды на кухню. Посуду сначала мыли руками, несколько позже появилась посудомоечная машина. Чудо техники довольно часто выходило из строя. Посудомоечное отделение, в котором стояли горы грязной посуды и витали пары от горячей воды, вперемешку со специфическим запахом, особой популярностью среди будущих офицеров не пользовалось. Как и не в почете было несение караульной службы, особенно, зимой. Больше всех доставалось тем, кто осуществлял охрану боевой техники. Она стояла в то время под открытым небом. Сильный мороз и ветер давали о себе знать. Иногда не спасал от холода и армейский полушубок. Во избежание обморожений нередко сокращали время пребывания на посту.

Докучала нам, хотя и накачивала мышцы, повседневная уборка территории, закрепленная за тем или иным взводом. Особенно приходилось «пахать» зимой, когда горы снега накрывали строевой плац. Не давали расслабляться и известные в то время 500 сибирских километров. Каждый воин-сибиряк обязался за период службы эти знаменитые километры пройти на лыжах. Неподалеку от училища была проложена лыжная трасса с освещением. Как правило, ее использовали во время утренней зарядки.

Через несколько месяцев учебы меня постигла по-настоящему человеческая трагедия. 25 мая 1969 года умерла моя мама. От роду ей было всего 39 лет. Пятерым сиротам было: старшему – мне, 18 лет, самому младшему – четыре года. Получив телеграмму, известившей о смерти моей матери, я ринулся в сосновый бор, упал на землю и дал волю своим слезам. Утром следующего дня я был в своей родной деревни.

Я сильно переживал невосполнимую утрату. Смерть самого близкого человека на какой-то миг погасила для меня солнце, желание не только к чему-либо стремиться, но и жить. Почти полгода я был исключен из курсантской жизни. Думы в то время были по своему содержанию разные. Светлых практически не было. Да и откуда они могли появиться у молодого человека, который за свою жизнь очень мало общался со своей матерью?! Школьные годы были насыщены учебой, притом два года я был вне дома. Потом училище… Не имела возможностей для общения с детьми и моя мать. Она практически с раннего утра до позднего вечера была на ферме. Приходила домой на пару часов и тут же впрягалась в домашнее хозяйство. На общение с детьми у молодой женщины оставалось ничтожно мало времени.