Владимир Гурвич
В долине смертной тени (Эпидемия)
– Теперь можем ехать, – сказала Софья Георгиевна.
Геннадий вопросительно взглянул на Ратманова. Тот явно не знал, как поступить.
– Да, езжайте, – не скрывая недовольства, приказал он шоферу.
Машина тронулась и помчалась в сторону дачного кооператива.
7.
– Какой огромный и какой красивый город. Святослав, я не ожидала, что он такой. Я была уверенна, что Москва очень невзрачная. А она лучше Парижа. А я все же в нем долго жила. К тому же я француженка и очень люблю нашу столицу. Представляешь, как тяжело мне в этом признаться.
Святослав покосился на Соланж. Ее лицо отражало истинное восхищение. Он вдруг почувствовал гордость за Москву. Это было неожиданное чувство, он давно считал себя космополитом, гражданином мира, для которого, что Россия, что Америка, что Франция, что Кения, где он однажды отдыхал, были абсолютно одинаковы; к этим странам он испытывал сходное отношение.
– Да, Москва – город уникальный, таких больше нет, – произнес Станислав. – Жаль, что из-за эпидемии мне не удалось тебе его по-настоящему показать.
– Но ты же покажешь, когда она кончится? – с надеждой покосилась на него Соланж.
– Но мы собирались сразу уехать.
– А кто нам мешает остаться на несколько дней.
– Посмотрим, – внешне бесстрастно пожал плечами Станислав. Но ему была приятна эта ее просьба.
– Странно, я до сих пор не воспринимала тебя русским, – задумчиво произнесла Соланж.
– Интересно, кем же ты воспринимала меня?
– Даже точно не знаю. Может, американцем, может французом. Даже иногда немцем.
– Почему немцем? – удивился он. – Кроме нескольких слов не знаю немецкий.
– Когда мы были с тобой в Германии, ты был совсем, как немец.
– Вот не предполагал. Наоборот, там я чувствовал себя немного чужим.
– Внешне это было незаметно.
Святослав ненамного задумался.
– А в России ты ощущаешь меня русским?
– Сначала не ощущала, а теперь ощущаю.
– И в чем это проявляется?
Соланж бросила на него пристальный взгляд и тоже задумалась.
– Я не знаю.
– Не знаешь? – почему-то удивился он.
– Просто я стала это чувствовать, а почему – не понимаю. Хотя постой, я вижу, что тебя здесь все родное.
– Когда я уехал из России, – мне тогда было всего двадцать пять лет, я твердо решил, что отныне не буду ни русским, ни американцем, ни кем-то еще иным, а просто буду человеком мира. Это гораздо важнее национальности.
– И у тебя получилось?
– Думал, что да. Но сейчас ты говоришь, что видишь во мне русского.
– Да, вижу, – подтвердила Соланж.
– Получается, что я не справился с поставленной задачей.
Соланж, как это нередко делала, забавно сморщила нос.
– А это плохо быть русским? – поинтересовалась она. – Вот я француженка и вроде это очень хорошо. Когда люди об этом узнают, у них появляется ко мне повышенный интерес. И я иногда этим даже пользуюсь.
– Я вовсе не стыжусь, что я русский. Просто не желаю внутри чувствовать себя таковым. Национальность – это один из самых сильных видов самоограничения и самообмана.
– Никогда так не думала о себе. Я люблю Францию и мне приятно быть француженкой. Но это мне совсем не мешает сниматься в Голливуде. И я с удовольствием снимусь в русском фильме, если ты успешно проведешь переговоры.
– Быть русским – это немного другое, – сказал Святослав.
– Да? – удивилась француженка. – Объясни.
Святослав вздохнул. Ему не нравился этот разговор, но он не знал, как из него ловко выйти.
– Русские – это особая нация.
– И в чем же?
– Русским не нравятся быть русскими, но при этом они очень гордятся, что они русские.
– Как это? Разве одно не противоречит другому?
– Противоречит. Но здесь в России это никого не смущает. Наоборот, на таких противоречиях держится вся национальная психология.
Соланж задумалась так глубоко, что на идеально гладком лбу появилось несколько несвойственных ему складок.
– Я не могу этого понять, – сообщила она плоды своих размышлений.
– А я не могу объяснить. Но все именно так, как я говорю.
– Знаешь, Святослав, мне было бы интересно сыграть такой противоречивый образ русской женщины. Хотя пока не представляю как.
– А мне – сделать такой фильм. Но я тоже пока не представляю как. Таких попыток в истории было немало, но не помню ни одну по-настоящему удачную. Наверное, обычному режиссеру это не под силу.
– А кому под силу?
– Не представляю. Возможно, требуется сверх гений.
– А ты, я так понимаю, себя им не считаешь, – вдруг насмешливо улыбнулась Соланж.
Святослав ощутил обиду. Да, он не гений, но многие считает его талантливым представителем новой кинематографической волны. И Соланж это прекрасно известно. И могла бы в таком случае пощадить его самолюбие. Тем более, последний его фильм оказался весьма провальным, он даже не покрыл затраты на его производство. И теперь попробуй найти инвестора в Америке. Вот потому и приходится вести переговоры с российскими продюсерами. Не будь этой неудачи, он бы ни за что не стал этого делать. Меньше всего ему хочется снимать тут.
Соланж почувствовала его настроение и дотронулась до руки.
– Не обижайся, милый, ты же знаешь мой язычок. Скажу, а потом жалею. Кстати, мы что-то очень долго едем. Случайно не в Сибирь.
Святослав посмотрел в окно. И увидел впереди знакомый дом, точнее, сначала был высокий непроницаемый забор, а уже за ним просматривалась крыша самого строения. Три года назад, когда он ненадолго заехал в Россию, то провел тут одни сутки.
– Дорогая, рад тебя проинформировать, что мы приехали, – сообщил он. – Остановитесь возле ворот, – сказал он уже таксисту.
Они вышли из машины. Святослав подошел к домофону. Надавил на кнопку и произнес: «Я к Михаилу Ратманову. Меня зовут Святослав, я его брат». Ворота автоматически раздвинулись, Святослав и Соланж вошли внутрь, катя за собой чемоданы.
Внезапно Соланж резко остановилась.
– Ты чего? – спросил Станислав.
Соланж указала рукой на дом.
– Это же самый настоящий дворец, – изумленно произнесла она. – Версаль. Так я его буду называть.
8.
– Папа, я не понимаю, зачем мы туда едем? – Этот вопрос Ростислав повторил уже несколько раз, и Азаров понял, что избежать ответа сыну не удастся. Хотя говорить на эту тему прямо сейчас совсем не хотелось. К тому же придется утаить некоторые факты, а этого он желал еще меньше.
– Ты сам много раз мне говорил, что твой брат дядя Миша едва ли не главный российский коррупционер, – продолжил сын. – И однажды ты непременно сделаешь фильм-разоблачение о нем. Ты передумал?
– Ничего, Ростик, я не передумал. Но изменились обстоятельства. Так уж все складывается.
– И как же все складывается? – насмешливо поинтересовался Ростислав.
Азаров невольно скосил на него глаза. Уж очень сын бескомпромиссный и принципиальный, у него либо так, либо никак, практически не просматривается полутонов. Конечно, это качество можно списать на молодость, но его не покидало ощущение, что когда Ростислав станет старше, то не сильно изменится.
– Позвонил твой дедушка и очень просил приехать к Михаилу. Впервые за долгий срок собирается почти вся семья. Если я правильно понял, не будет только твоей мамы и твоей сестры. Кстати, там будет Рената, а у вас, насколько я знаю, хорошие отношения.
– Это не причина ехать в дом ее отца.
– Возможно, – согласился Азаров. – Но она будет рада тебе. Мне кажется, вы с ней давно не виделись.
– У нас слишком разные представления на многие вещи, – пожал плечами юноша. – Я не так давно приглашал Ренату на наше мероприятие, но она не захотела пойти. А есть еще причина ехать к дяде Михаилу?
– Есть, – посмотрел Азаров на сына. – В Москве опасная эпидемия, а там мы будем от нее хоть как-то защищены. Нам всем надо пережить эти страшные времена. Хотя бы для того, чтобы изменить этот мир.
– И другой возможности это сделать нет?
– Есть, конечно, но я же говорю: так, совпало. Кстати, там будет и дядя Станислав, а ты же интересовался его творчеством.
– Я видел пару его фильмов, мне они понравились, – не слишком охотно признался Ростислав.
– Вот видишь, будет, о чем с ним поговорить. Ты же сам хотел учиться на режиссера. Или передумал?
– Я еще не решил.
– По крайней мере, общение с ним тебе поможет с выбором. Что же касается Михаила, то рано или поздно фильм о нем мы сделаем.
– А как вы будете общаться? Вы же лет пять не разговариваете.
– Больше пяти. Не знаю. Поживем, увидим. Чего сейчас загадывать. Вот приедем – и все станет ясным. Только прошу тебя, не лезь в бутылку. Обещаешь?
– Я постараюсь, папа. Но не обещаю.
– Я хотел тебе давно сказать, но все не было случая – ваше движение мне представляется излишне радикальным. Вы слишком бравируете своей ненавистью к режиму. Одно название: «Непримиримые» чего стоит.
– И это говоришь ты, – удивился Ростислав. – Тебя считают главным оппозиционером нынешней власти.
– Положим не главным, а только одним из главных. Но я не об этом. Понимаешь, Ростик, всегда опасно, когда ненависть слишком сильно захватывает человека или подчиняет себе целое политическое движение. Это плохо кончается для всех. Я в свое время немало изучал подобных примеров. И знаю, во что это может вылиться.
– Что же ты предлагаешь?
– Снизить обороты. А уж во время эпидемии, тем более. Наш Комитет борьбы с коррупцией решил, что пока не пройдет этот мор, мы ограничим публикацию наших новых расследований. Сейчас должны быть другие приоритеты.
– Это ваше дело. А наше движение такого решения не принимало.
– И напрасно. Власть и без того не справляется с ситуацией. Если еще и нещадно бить по ней, будет хуже не ей, а людям. Пусть все кончится, и мы предъявим всем свои счеты. Мы тщательно анализируем, что происходит. И обязательно обнародуем все претензии и обвинения. И еще одно, что я хочу тебе сказать: я очень беспокоюсь за твое здоровье. Вы молодцы, что помогаете больным и нуждающимся. Но от этого опасность заразиться вырастает многократно. Подумай, нужно ли тебе так рисковать. Тебе всего восемнадцать.
– А тогда кому можно рисковать? Тем, кому, к примеру, двадцать пять? Можно считать, что они уже достаточно пожили?
Азаров невольно вздохнул, он прекрасно сознавал, что в глазах сына этот аргумент выглядит крайне неубедительным. Но где взять другой, чтобы уберечь Ростика от заражения?
– Послушай, папа, я понимаю тебя. Но поверь, мы же не идиоты и не самоубийцы. И принимаем все меры, чтобы не заразиться.
– Это вы правильно делаете, но все равно опасность сохраняется большая.
– Сейчас везде опасно. Во всем мире ежедневно умирает тысячи людей.
– Знаешь, Ростик, это как-то не утешает. Достаточно того, что страшно за маму и Ларису. Они, как на зло, застряли в самом эпицентре итальянской эпидемии.
– Я тоже за них тревожусь, – сказал Ростислав. – Когда они вернутся?
– Не представляю. Регулярное сообщение между Россией и Италией прервано. Летают лишь отдельные чартерные рейсы. Я пытался найти способ посадить на них маму и Ларису, но ничего не смог сделать. Все зависит от случая.
– Я понимаю, папа. Я постараюсь по возможности не конфликтовать.
Наверное, это максимум, чтобы можно от него сейчас добиться, подумал Азаров. А потому нет смысла стараться получить больше.
Поселок, по которому они ехали, закончился. Азаров скосил глаза на навигатор, по которому ориентировался таксист, он показывал, что до конца маршрута оставалось проехать один километр.
9.
Едва машина въехала на территорию владения, из дома вышел Игорь Шевардин – еще молодой мужчина и направился к ним. В шутку Михаил Ратманов называл его мажордомом или дворецким, хотя официальная должность у него именовалась по-другому – начальник охраны. Он трудился у них всего несколько месяцев. Шевардина порекомендовал Ратманову его непосредственный начальник. А потому он принял его на работу без всякой проверки. Ратманов не сомневался, что если такой совет пришел от столь высокопоставленного лица, то все необходимые действия уже были проведены. Впрочем, сожалеть о сделанном выборе до сих пор причин у него не было.
Шевардин помог выйти дамам из машины. Увидев священника, он сделал удивленное лицо, но тут же оно приняло обычное выражение.
– Мне нужно вам срочно кое-что сказать, – произнес Михаил Ратманов.
– Пойдемте в дом, – предложил Шевардин.
Они прошли в каминный зал. И первым делом Ратманов сделал то, о чем давно мечтал: подошел к бару и налил себе в бокал немного коньяка. И с удовольствием выпил.
– Теперь лучше, – улыбнулся Ратманов Шамардину. – Садитесь, – предложил он.
– Слушаю вас, Михаил Германович, – произнес Шамардин, садясь в кресло.
С бокалом в руках Ратманов устроился напротив него.
– Вам известно, что на этот раз у нас будет много гостей, – произнес он.
– Вы сообщили мне об этом.
– Хватит ли у нас припасов? Кто знает, сколько времени придется тут провести.
– Сегодня мы сделали большие закупки. Должно хватить минимум дней на десять. Больше не получается, не хватает холодильных мощностей.
Ратманов кивнул головой.
– Я знаю, на вас можно положиться.
– Спасибо, Михаил Германович, за доверие. Я стараюсь, чтобы все…
– Я знаю и ценю это, – прервал Ратманов. – Я хочу сообщить вам кое- что по поводу размещения.
– Как обычно ваша семья размещается на третьем этаже в ваших личных апартаментах.
Ратманов, соглашаясь, кивнул головой.
– Это правильно. А на втором этаже пусть живет мой брат Святослав. Он приедет с какой-то женщиной. Зная его привычки, то скорей всего им будет достаточно одной спальни.
– Как скажите.
Ратманов кивнул головой.
– По поводу отца. Ему будет трудно подниматься по лестнице. Подготовьте для него покои на первом этаже.
– Хорошо. – Шевардин вопросительно посмотрел на Ратманова. – Вы говорили по телефону, что приедет еще Азаров с сыном. А их куда?
Ратманов невольно сморщился.
– Да, они тоже приедут. Разместите их во флигеле.
Шевардин удивленно посмотрел на него.
– Там тесно, там очень маленькие комнатки. Они предназначены для обслуги. А на первом этаже еще много места.
– Вы слышали, я сказал о флигеле.
– Как скажите, Михаил Германович.
Ратманов недовольно посмотрел на Шевардина и вздохнул.
– Вы правы, во флигель их нельзя. Тогда на первом этаже. Черт, я же совсем забыл про священника, – скривился Ратманов. – Вот нелегкая его принесла. Софья Георгиевна решила заглянуть в поселковую церковь. Оказалось, у отца Варлама умерла жена. Вот она и привезла его к нам, – пояснил он. – Засуньте его на второй этаж, там есть угловая комната.
– Как скажите.
– Скажите, среди обслуживающего персонала все ли здоровы?
– На сегодня – все. Мы тщательно следим за состоянием здоровья каждого работника. Постоянно их проверяем. Никто никуда не отлучается за пределы владения.
– Это правильно, – кивнул головой Михаил Ратманов.
– Это все распоряжения? – встал Шамардин.
– Пока все. Можете заниматься делами.
Шевардин направился к выходу. У двери он внезапно остановился.
– Забыл сказать, что Герман Владимирович уже приехал.
– Почему же я его не видел? – удивился Ратманов. – Где же он?
– В бильярдной. Попросил бутылку коньяка и чтобы его никто не беспокоил, пока он будет играть.
– Узнаю отца, – покачал головой Ратманов. – Пойду к нему.
10.
Ратманов спустился в цокольный этаж, вошел в биллиардную. Отец был так увлечен игрой, что не сразу обернулся к сыну; сначала он загнал шар в лузу, и только затем посмотрел на Михаила.
Они обнялись, но без особой теплоты. Ратманов-младший невольно подумал о том, что все последние годы отношения между ними были более чем прохладными. И, возможно, уже ни какими усилиями это не изменить.
Он уже ни первый раз пожалел, что пригласил к себе отца, а по этой причине пришлось пригласить и братьев. Он бы вполне мог обойтись и без их общества. И что это с ним вдруг такое случилось, что он уступил чуждому давлению?
– Давно приехал, папа? – спросил Ратманов.
– Да уже с часок. Сразу, как ты мне позвонил, собрал вещи – и к тебе, – ответил Герман Владимирович. – Ты же меня знаешь, я все быстро делаю.
– Знаю, – улыбнулся Ратманов-младший. – Эта наша фамильная черта.
– Думаешь? Возможно. В свое время Святослав внезапно укатил в Голливуд. Зашел к нам, попрощался и поехал прямо в аэропорт. Такое даже я не совершал в его годы.
– Да, он у нас решительный. И не только он.
Пока они разговаривали, Ратманов-младший разглядывал отца. И видел, что он, хотя неплохо держится, но все же сдал. Лицо постарело, хотя он никогда не служил в армии, но выправка была всегда почти военная. А сейчас плечи как будто слегка провисли, уже не выглядят такими же прямыми, как раньше. Увы, возраст никто не отменял.
– Хочешь сыграть партию? – предложил Герман Владимирович.
– Не сейчас, папа, времени для этого у нас будет предостаточно. Надо разместить всех. Твоя комната на первом этаже.
Ратманов поймал внимательный взгляд отца.
– Думаешь, мне трудно подниматься на другие этажи?
– Нет, конечно, папа. Но зачем тебе лишние нагрузки. Там будет удобно.
– Ладно, как скажешь. Ты же хозяин этого домища.
Интонация отца не понравилась сыну. Но Ратманов-младший решил не акцентироваться на этом. Потом разберется.
– Хочешь, покажу дом?
– Да я вроде видел. Или ты еще что-то воздвиг?
– Немного. Бассейн и корт. – В голосе Ратманова-младшего невольно прозвучала гордость. – Могу показать.
Герман Владимирович внимательно посмотрел на сына.
– Потом, времени для этого, как ты справедливо только что заметил, будет предостаточно. Ты мне вот что лучше скажи: у вас там наверху, какие прогнозы на ситуацию? Пока, я вижу, все очень плохо.
Ратманов-младший некоторое время раздумывал над ответом. Вчера по этому поводу у них специально созвали совещание, на котором поведали о текущей ситуации и о прогнозах по ее развитию. И то и другое внушило большую тревогу. Становилось ясно, что ни правительство, ни власти на местах положение не контролируют. И оно только будет ухудшаться. Именно тогда он и принял окончательное решение укрыться в загородном доме. Но почему-то отцу говорить об этом не хотелось.
– Ситуация сложная, но есть надежда, что постепенно станет улучшаться, – ответил он полуправдой.
Герман Владимирович с сомнением посмотрел на него.
– Думаешь, будет улучшаться?
– Ты в это не веришь?
– Если ты помнишь, я когда-то работал вице-премьером в правительстве. И кое-какие факты еще могу сопоставлять. И что-то пока тенденцию к улучшению не замечаю.
– Ты прав, пик эпидемии еще не пройден, но затем она пойдет на спад.
– Все эпидемии в какой-то момент идут на спад, – задумчиво протянул Герман Владимирович. – Вот только какие последствия после себя они оставляют. Ладно, будем наблюдать. – Он поставил кий в специально отведенное для этого место. – Вот о чем я хочу тебя попросить, сынок. Очень меня достает ситуация, что все три моих сына не слишком ладят друг друга. А если сказать все как на духу, то живут как чужие люди. Конечно, матери у всех у вас разные, но отец-то один. Не хочется мне уходить из жизни при таком раздоре. Вот я и решил, раз уж выпал такой случай, постараться хоть как-то вас сблизить. Ты понимаешь меня?
– Конечно, папа. Понять тебя не сложно.
– Вот и прошу, постарайся найти и со Святославом, и с Алешей общий язык. Знаю, трудно, но мне легче будут уходить из жизни, если вы наладите хоть какие-то родственные отношения.
– Я то не против, но это не только от меня зависит, – уклончиво пожал плечами Ратманов-младший.
– Я прекрасно понимаю, но, во-первых, ты старший, а во-вторых, как говорят дипломаты, принимающая сторона. Поэтому от тебя зависит чуть больше, чем от остальных. Обещаю, что непременно на эту тему поговорю с твоими братьями.
– Да уж, это не помешает, – усмехнулся Ратманов-младший. – Особенно с Алексеем. Пойдем, покажу тебе твою комнату.
– Ну, пойдем, – согласился Герман Владимирович. – Тем более для первого раза я тебе все, что хотел, сказал.
11.
Михаил Ратманов, увидев через окно, что по участку идет Святослав вместе с незнакомой женщиной, выбежал из дома. Он хотел подойти к этой паре, но в самый последний момент передумал. Вместо этого остановился и стал смотреть, как они приближаются к нему.
Святослав за последние годы почти не изменился. Он всегда умел прекрасно одеваться, и, судя по его виду, нисколько не растерял это умение. На нем были элегантные светлые брюки, безрукавка, из-под которой виднелась красивая рубашка. И где он только такие покупает? невольно возникла у Михаила мысль.
Но она продержалась в голове какие-то мгновения, так как внимание Михаила переметнулось к спутнице брата. Ее лицо показалось ему знакомым, но где он ее видел, вспомнить не мог. Впрочем, это было не столь важно, так как и без того, оно привлекало внимание своей оригинальной красотой. Посмотришь – и уже больше никогда не забудешь.
Михаилом Ратмановым овладела зависть к брату; еще в юности и в молодости, когда они жили вместе, у Святослава всегда были самые красивые девушки. И он испытывал к нему сильную неприязнь по этой причине. С тех пор прошло немало лет, но судя по всему ничего не изменилось, рядом со Святославом опять красавица.
– Михаил!
– Святик!
Братья обнялись, но быстро разомкнули объятия.
– Рад тебя видеть после долгой разлуки, – сказал Михаил.
– Я тоже. Хорошо выглядишь.
– Только не по сравнению с тобой. Ты просто мистер элегантность.
– Мне по статусу положено, – засмеялся Святослав. – Так что считай это униформой.
– Мне бы такую униформу. – Михаил повернул голову к женщине, которая внимательно слушала разговор братьев. – Ты меня не познакомишь со своей спутницей?
– Конечно. Только она не понимает по-русски, только по-французски и по-английски.
Михаил Ратманов почувствовал досаду. По-английски он говорил, но довольно коряво. В свое время он даже нанял педагога для обучения языку, но особых успехов не достиг – учитель, помучившись с ним пару месяцев, откровенно ему заявил, что лингвическими талантами природа его не наделила. И отказался от дальнейших занятий. И больше попыток овладеть чужим наречением Михаил не предпринимал.
– Ты переведешь? – спросил Михаил брата.
– Даже не волнуйся. Позволь тебе представить. Соланж Жобер, актриса.
Теперь Михаил вспомнил.
– Вы же играли главную роль в фильме моего брата. Сейчас вспомню, как он назывался. «Свет и тени». Правильно?
– Именно так, – ответила Соланж, выслушав перевод. – Михаил, вам понравился фильм?
Фильм ему не понравился; хотя действие происходило в какой-то непонятной западной стране, но в ней неожиданно в какой-то момент весьма выпукло стала проглядываться Россия, которая показывалась крайне неприглядно. Но смотря в прекрасное лицо актрисы, он чувствовал, что не может сказать правду.
– Фильм интересный, смотрится с большим вниманием. И мадам Жобер прекрасно в нем играет, – протянул Михаил Ратманов. И поймал на себе одновременно пристальный и недоверчивый взгляд брата.
– Зовите меня Соланж, – попросила кинодива.
– С большим удовольствием, – согласился Михаил Ратманов. – Предлагаю пройти в дом.
– Соланж в восторге от твоего дома. Она его даже сравнила с Версалем, подал реплику Святослав.
– Да? – Михаил Ратманов был очень польщен. – Скажи мадам Жобер, то есть, Соланж, что я с удовольствием проведу для нее экскурсию по дому.
– О, это прекрасно! – воскликнула француженка. – С нетерпением буду ждать экскурсии.
– Ну, все, пойдемте в дом, – сказал Михаил. – Отец уже здесь и ждет тебя.
Неожиданно Святослав встрепенулся.
– Замечательно! Давно не видел старика. Как он?
– Не всегда здоров. Но в целом нормально для своего возраста.
– Соланж, я тебя сейчас представлю своему отцу. Он тебе понравится. – Святослав обнял женщину за талию, она сделала то же самое. Вместе они стали подниматься на крыльцо.
12.
Михаил Ратманов и Герман Владимирович находились в просторном вестибюле первого этажа, когда в ворота въехала машина Азарова. Из нее вышли Алексей и Ростислав. Они стали внимательно рассматривать дом, активно обмениваясь репликами. Михаил Ратманов наблюдал за этой картины в окно. И в очередной раз пожалел, что поддался на уговоры отца и пригласил брата к себе. Ничем хорошим это не кончится, настойчиво свербила его мысль.
– Миша, что ты там высматриваешь? – спросил Герман Владимирович, подходя к нему.
– Алексей с сыном прибыли, – хмуро сообщил Михаил.
Герман Владимирович взглянул к окно, затем перевел взгляд на сына.
– Не хочется идти встречать? – поинтересовался он.
– Нет. Напрасно я послушался тебя и пригласил его, – не удержался Михаил Ратманов от упрека.
– Ты чересчур эмоционально все воспринимаешь. Он делает свое дело, ты – свое. Ладно, не желаешь встречать, давай это сделаю я.
Михаил ничего не ответил, что в данном случае явно означало согласие.
– Но тебе все равно придется с ним общаться, – заметил Герман Владимирович, открывая ведущую на улицу дверь.
Он вышел из дома и направился к вновь прибывшим. Увидев отца, Алексей поспешил ему на встречу. Они обнялись.
– Рад тебя видеть, сынок, – поприветствовал его Герман Владимирович. – И тебя, Ростик. А ты возмужал. Сколько я тебя не видел?
– Больше года, дедушка, – ответил Ростислав.
– Многовато для людей, которые живут в одном городе и не так уж и далеко друг от друга, – констатировал Герман Владимирович. – Ничего, за эти дни все наверстаем. Чувствуйте себя тут, как дома. Все же вы у родного брата.
– Вообще-то, папа, сводного, – уточнил Азаров.
– Какая в этом разница.
– Судя по тому, что встречать нас вышел ты, а не хозяин этих огромных владений разница все же существует.
Герман Владимирович похлопал сына по плечу.
– Не начинай, Алеша, по крайней мере, с первых минут. У тебя еще будет время.
Сын пристально посмотрел на отца.
– Я вижу, папа, ты не сильно изменился.
– Куда уж мне меняться в моем возрасте, – притворно горестно вздохнул Герман Владимирович. – Разве только по причине слабоумия.
– Ты и слабоумие – понятие не совместимое, – возразил Алексей.
– А вот тут я бы не стал зарекаться. Знаешь, сколько умнейших людей кончили этим? Я видел таких немало. И всякий раз дивился, как это могло быть, куда же девался их такой светлый разум. Молодым был, вот и не понимал.
– А теперь?
– Теперь понимаю. По крайней мере, лучше. Хотя, – Герман Владимирович задумался, – все равно далеко не все. Я хотел, чтобы ты приехал сюда, в том числе и для того, чтобы ты мне кое-что разъяснил.
– Я – тебе? – удивился Азаров. – Это я должен просить у тебя объяснить мне многие вещи.
– Вот и прекрасно, значит, будет, о чем поговорить, – сделал неожиданный вывод Герман Владимирович. – Хватить стоять тут, пора пожаловать в дом. Знаешь, если желаешь, могу присутствовать при вашей первой встречи с Михаилом. А то еще подеретесь.
– Пожалуй, это совсем не помешает, – засмеялся Алексей.
13.
Софья Георгиевна, разложила по полкам вещи, после чего спустилась вниз и вошла в комнату, предназначенную для отца Варлама. Священник неподвижно стоял посреди нее, у него был вид человека, который не знает, что делать в эту минуту. По крайней мере, именно подобное впечатление он произвел на женщину.
– Отец Варлам, вам помочь? – спросила Софья. – Вас удовлетворяет эта комната или подыскать другую?
Отец Варлам медленно повернулся на голос и посмотрел на Софью Георгиевну так, словно впервые ее видел.
– Зачем я здесь? – вдруг спросил он.
– Мы привезли вас сюда, чтобы уберечь от кингвируса. Дальше находиться вам в церкви было опасно. А здесь, я надеюсь, вам ничего не угрожает. Если вы не возражаете, лично я буду следить за вашим здоровьем.
– Меня бережет Господь, – со значением произнес священник и посмотрел вверх.
– Я понимаю, я тоже уповаю на Него. – Софья Георгиевна замялась. Хотя она была верующей, но не была искушена в богословских тонкостях и не очень представляла, как следует сейчас отвечать. После короткого колебания решила, что будет говорить по мере своего разумения. – Господь даровал нам медицину, чтобы мы могли бы бороться с болезнями, лечить людей. А потому, как врач…
– Вера сильней медицины, – решительно и мрачно перебил ее отец Варлам, – я не нуждаюсь в вашей заботе. Если Он сочтет, то убережет меня от заражения и любых других хворей.
– Да, конечно, это так. И все же будет лучше, если я вас иногда буду осматривать, – растерянно пробормотала Софья Георгиевна. – Ваша жена скончалась, но если бы ей помогли вовремя, возможно, ее бы удалось спасти. Вы так не думаете, отец Варлам?
– Против воли божьей спасения нет. Она ушла для искупления своих и чужих грехов. И я готов, если Он меня позовет, отправиться вслед за ней.
– Но зачем, отец Варлам? Вы нужны людям здесь, нужны мне. У вас много прихожан, они приходят за утешением, послушать ваши проповеди. Я сама их слушала много раз. И они произвели на меня неизгладимое впечатление. Вы должны жить.
– Не тебе это решать, дочь моя. Разве ты можешь это понять. «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел; и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там, – и бывает для человека того последнее хуже первого». Вот так и я ношу это в себе. Я не ропщу, так хочет Он. Злые духи атакуют нас со всех сторон, проникают в душу человека. А он даже этого не ощущает и живет себе, как ни в чем не бывало, потакая во всем этой нечисти. – Внезапно священник сделал несколько решительных шагов и так близко подошел к женщине, что она почувствовала на своем лице его дыхание. – Этот страшный мор – расплата за все. Люди умирают, потому что покинули Бога, отреклись от Него. И еще многие умрут. Я это вижу так же ясно, как тебя сейчас.
– Что же делать? – не совсем твердым голосом спросила Софья Георгиевна. Она была немного напугана словами священника.
– Молиться с утра до вечера. Как просыпаешься, сразу же на колени перед иконами. И не вставать до вечера, пока силы не оставят. А утром снова.
– Но так же невозможно жить, – возразила Софья Георгиевна.
– Только так и можно, а вот по-другому неправильно.
– Но чтобы жить, нам нужно что-то делать.
– Делать, – усмехнулся отец Варлам. – И вы называете это деланьем. Этими вашими делами руководят бесы.
Софья Георгиевна вспомнила те несколько проповедей священника, которые она слышала. Тогда они не были столь мрачными и категоричными, хотя отец Варлам имел репутацию сурового пастыря. Но, судя по его словам, в нем многое изменилось, за последнее время он стал куда непримиримей. Нет сомнений, что это вызвано смертью жены, решила она. Ее кончина очень сильно повлияла на него. А потому следует с ним быть особо предупредительной. Через какое-то время рана хотя бы отчасти зарубцуется, и он смягчится. Только надо подождать и создать благоприятные для этого условия. В конце концов, он все же обычный человек и подсознательно реагирует на хорошее к себе обращение.
