Владимир Фёдорович Власов
Чудо света

Она замолчала. Некоторое время в нашем шалаше было слышно, как падают хлопья снега на крышу из веток, да потрескивают сучья в огне костра. Я молчал тоже, не находя слов, чтобы ей возразить. Затем Дина продолжала:

– Вы не задумывались над таким вопросом: кто создал религию и для чего?

– И что же?

– Религию создали мужчины: и христианство, и магометанство, и буддизм. И во всех этих религиях женщине отведено самое низкое положение. Религия – это культ мужчин, созданный для угнетения в первую очередь слабых женщин. Вы только вдумайтесь, все эти создаваемые веками легенды, проникшие в наше сознание, о возникновении Евы из ребра Адама, о ее соблазнении змеем-искусителем нацелены лишь на одно – унизить нас, ущемить наши права. Но придёт время, и мы спросим с вас, мужчин, за все. Ну, а пока…

Дина развела руками, как бы не зная, что сказать.

– А пока всё остаётся по-старому, и ничего не меняется в нашей жизни.

– А вот насчет библии вы немного не правы, – возразил я. – В притче об отведанном Евой яблоке с древа познания доказывается изначальная главенствующая роль женщины в обществе, когда на земле царил матриархат, и когда женщина первой открывала законы природы. По всей видимости, она тогда была умнее мужчины. Но последующий ход истории поменял все местами, природная целесообразность выдвинула мужчину на первый план…

– О какой природной целесообразности вы говорите? – воскликнула с возмущением Дина. – Просто мужчина взял в руки оружие и стал драться. Позднее он подчинил себе женщину. Вот и все. Он силой ее взял и силой удерживает ее в рабстве.

При этих словах я вспомнил о принце Фогельфрае и о том, что когда-то сам пришел к такому же выводу.

– Женщина в древности никого никогда не убивала. Это претит ее природе. Этим и воспользовался мужчина, подчинив ее себе. Даже амазонки не убивали женщин, они воевали только с мужчинами.

Я улыбнулся и воскликнул:

– Здесь, в этом неприступном ущелье, мне, наконец-то, удалось встретиться с последней амазонкой.

Дина тоже улыбнулась и ответила:

– Нет, к сожалению, я не амазонка. Но мне грустно за моих сестер, которые покорно позволяют мужчинам увлекать себя в их лабиринты заблуждений. Нет, наши прародительницы никогда бы не додумались до такого орудия само порабощения. А эти наши современные овечки без оглядки верят вам, полагаются на вас, и, в конце концов, жестоко расплачиваются за это. Ведь мужчины всегда обманывают женщин, поддерживают нашу разобщенность и сплачиваются там, где речь заходит о наших правах. Достаточно вспомнить о суфражизме на Западе и о чадре на Востоке. Да и сейчас вы при малейшей возможности стараетесь наступить на женщину. Это у вас в крови. Дай вам волю, так вы бы весь женский род превратили в единый публичный дом, и каждый бы из вас имел бы по многочисленному гарему жен. Если бы вам, конечно, это ничего не стоило.

Я с ужасом услышал эти слова и подумал: "Неужели Дина такая мужененавистница? Плохи мои дела". Она вдруг замолчала и долгое время не произносила ни слова. Пауза затягивалась, мне тоже не хотелось говорить. Дина думала о чем-то своем, у нее были грустные глаза.

Наконец, она нарушила молчание.

– Наши вечные уступки порождают у мужчин то отношение к нам, женщинам, которое мы заслуживаем. Это отношение из поколения в поколение передается детям, от отцов к сыновьям, от матерей к дочерям. Так звено цепляется за звено и тянется бесконечная цепь несправедливостей. И не видно конца всему этому.

Дина вскочила и выбежала из шалаша, как пугливая серна. Я хотел было выскочить вслед, догнать ее, но боль в ноге меня остановила.

Некоторое время я тупо смотрел на огонь догорающего костра и думал о том, что Дина останется для меня всегда недосягаемым идеалом. Мне вдруг опять показалось, что среди язычков пламени возникла фигурка принца Фогельфрая, который скривил рожицу и показал мне язык. Я тряхнул головой, чтобы не заснуть.

Вскоре появилась Дина с охапкой хвороста и сосновых веток. Она подкинула хворост в огонь и разложила ветки на снегу.

– Будем спать по очереди, – заявила она, – ночь будет холодной. Если уснем вместе, то замерзнем.

Я не возражал.

– Вы можете лечь спать, – сказала она мне, кивнув на настил из веток, – я покараулю.

Я отказался.

– Тогда вот что сделаем, – сказала Дина, – я немного вздремну, а вы последите за костром. Как только вам очень захочется спать, разбудите меня, я вас сменю. Но если даже вы не захотите спать, всё равно разбудите меня в два часа ночи, и я заступлю на свое дежурство.

Она дружески улыбнулась мне, опять превратившись в озорную девочку, легла на настил из веток и тут же заснула. Я просидел всю ночь у костра, поддерживая огонь и думая о горьких словах, высказанных Диной. Помимо любви, я проникся к ней еще уважением. О чем я только ни передумал в те ночные часы! Я поклялся себе разобраться во всей этих сложных вопросах, волновавших Дину, и с сожалением констатировал, что любовь нам, мужчинам, дана, как божье наказание за наше отношение к женщинам.

Когда забрезжил рассвет. Дина открыла глаза и сразу же накинулась на меня с упреками за то, что я не разбудил ее ночью. Утром она была совсем другой, нежной и ласковой, извинилась за свои вчерашние речи и просила меня обо всем забыть. Она призналась, что наговорила все с испугу, потому что не знала меня и боялась, как я буду вести себя ночью с ней.

Вскоре спасатели извлекли нас к всеобщей радости живыми и невредимыми на свет божий. Больше всех радовался Иван. Можно представить себе, что он пережил за эту ночь. Наш случай всем показался невероятным, еще долгое время он был на устах жителей всего города.

Глава 4. (Глава только для мужчин)

Перед моим отъездом Динин отец устроил у себя дома в мою честь вечеринку. Собралось много студентов и преподавателей университета.

Каждый раз, когда произносились витиеватые тосты, и предлагалось выпить за здоровье дам, Дина не упускала случая бросить в мою сторону озорной и чуть насмешливый взгляд. У нее не было отбоя от кавалеров, все ее приглашали на танец, но больше всех один симпатичный грузин, который буквально пожирал ее влюбленными глазами. Я выпил три стопки водки и, наконец, отважился пригласить Дину на танец. Как только она попала в мои руки, и я повел ее по комнате в легком медленном ритме танго, из меня, наконец, вылилось признание. Я наклонился к её милому ушку и прошептал:

– Я вас люблю. Будьте моей женой.

Она подняла свои очаровательные удивленные глаза и так же шепотом спросила:

– Вы это серьезно?

– Серьезнее некуда, – ответил я, задыхаясь, – я вас полюбил с того первого дня, когда увидел здесь.

– И вы делаете мне предложение после всех тех глупостей, которые я вам наговорила в ущелье?

– Да. Что бы вы ни говорили, вы во всём правы. Я приношу вам глубокие извинения за всех мужчин.

Дина опустила свои длинные ресницы и чуть слышно спросила:

– Но почему так поздно? Вы же завтра уезжаете.

– Извините. Раньше никак не мог решиться. А сейчас понял, что если я этого не сделаю, то упущу свое счастье. Так вы согласны?

– Да, – чуть слышно произнесли Динины губы.

Я чуть не закричал от радости на весь зал. Мне захотелось пуститься с ней в лезгинку или какой-нибудь восточный танец, вот жаль только, что я танцевать не умел.

– Я сейчас же переговорю с вашим отцом. А вы любите меня?

– Вы еще спрашиваете…

Я закружил её в танце. Тут же я подошёл к профессору и попросил его на пару минут удалиться куда-нибудь для конфиденциальной беседы.

Мы прошли в его тёмный кабинет, он включил настольную лампу, сел за стол и предложил мне расположиться в кресле. И я ему выложил всё, как есть. Профессор некоторое время молчал и выглядел совсем ошарашенным.

Затем он спросил:

– А что думает Дина?

– Дина согласна.

Он смущенно кашлянул в кулак, крякнул и приготовился произнести свой знаменитый монолог:

– Для меня это, конечно, большая честь, что ты просишь руки моей дочери, более того, я не мог бы и мечтать о лучшем зяте, чем ты. Но всё же я прежде всего должен к тебе обратиться как к коллеге. Правильно ли ты поступаешь, связывая свою судьбу с женщиной так рано?

Услышав это заявление, я открыл рот от удивления.

– Профессор, что вы такое говорите? – воскликнул я. – Вы можете мне сказать, что ваша дочь еще юная, что ей рано замуж. Но мне-то, слава Богу, уже скоро будет двадцать семь лет.

– Я об этом и говорю, – молвил профессор, смущенно кашлянув, – для нее супружество вполне нормально, на Востоке женщины выходят замуж еще раньше ее возраста. Этим летом, когда она сдаст все экзамены в училище и получит диплом, вы могли бы и пожениться. К тому же весной ей исполнится семнадцать лет. Но речь сейчас идет о тебе. Мне кажется, что тебе рано еще жениться.

– Боже мой, но почему, профессор? – воскликнул я, ударив ладонью по письменному столу от нетерпения.

– Если ты хочешь знать мое мнение, так и быть, я с тобой поделюсь им. Ты очень талантливый ученый, я постоянно читаю в научных журналах с большим интересом все твои статьи об истории борьбы женщин за свои права. Разумеется, ты будешь для моей дочери идеальным супругом, и она может стать тебе хорошей женой. Она знала, кого выбрать, – профессор усмехнулся и продолжил, – но я боюсь единственного, что, женившись, ты растратишь свой талант.

Я выразил мимикой лица свое удивление.

– Ты пойми, как только мы связываем себя с женщиной, все наши цели отдаляются от нас на такое недосягаемое расстояние, что то, чего мы могли бы сделать за год, максимум полтора, становится недосягаемым нам в течение всей нашей жизни. К какому бы порядку мы себя дома ни приучили, к женскому мы никогда не привыкнем, потому что этот порядок хаотичен и постоянно обновляется. Только-только вы привыкаете к определенной обстановке и расположению мебели, как бац, и опять всё меняется. На место дивана становится шкаф, диван передвигается к письменному столу, а сам стол меняется местами с пианино. Они постоянно завладевают нашим сознанием и внутренней организацией, и вы сами не замечаете, как оказываетесь у них в руках. Вы устаете бороться и подчиняться их стилю жизни. Они оказывают большее влияние, чем мы, на ваших детей, потому что, в основном, это они занимаются их воспитанием. И дети незаметно становятся их сторонниками во всем. Вырастая, они выбирают ту профессию, которую желает их мать. К отцу они относятся, по меньшей мере, терпимо, если не враждебно. А каков результат?

Профессор в негодовании развел руками.

– Постоянно из года в год женскими руками лепится феминизированное поколение. Эти вылетающие из гнезда птенцы смотрят на мир женскими глазами, воспринимают его с чисто женской логикой, пока их не исправляет сама жестокая реальность и необходимость. Если бы на свете жили только мужчины, то мир был бы намного рациональнее, разумнее.

Я улыбнулся, вспомнив Динины слова в ущелье, и подумал, что в противоположность ей, её отец, вероятно, является женоненавистником.

– Да-да, не смейтесь, – продолжал профессор, – в этом мире царит женский порядок, потому-то и идет у нас все наперекосяк. Что нужно женщине? Им нужна крепость, в которую они бы могли запереть своего мужа, своих детей и самих себя от всех превратностей жизни, ибо женщины по своей натуре останутся всегда пессимистками, несмотря даже на их кажущийся оптимистический характер. Они подсознательно видят в будущем только несчастия и опасности для своего очага и крепости. Это их характер породил в мире недоверие между людьми и государствами, потому что женщина никогда не сможет довериться другой женщине, она всегда останется ее соперницей. От этого и происходят все войны на земле. В природе две женские особи, если одна сразу же не подчинит себе другую, всегда будут относиться друг к другу подозрительно и антагонистично. Они всегда будут бороться между собой за гегемонию. Пословица: "Под одной крышей две женщины не уживутся", не лишена здравого смысла. А ты обращал когда-нибудь внимание, как они стараются вырядиться друг перед другом, чтобы пустить друг другу пыль в глаза? Это у них в крови, своего рода мелкая месть подруге. Да, такова их природа.

Профессор с отчаянием махнул рукой. А я с удивлением подумал: "Как у такого махрового женоненавистника могла вырасти такая прекрасная дочь?"

– Их кругозор узок, – продолжал профессор. – Все их интересы не выходят за бастионы их крепостей, они просто не желают видеть дальше порога своего домашнего очага, где они полновластные хозяйки. Мир им кажется враждебным. Так они считают и тратят все свои силы, чтобы удержать своих детей в этой крепости, предохранить их от превратностей и якобы тлетворного влияния мира. Будь их женская воля, они так бы всю жизнь и продержали своих детей возле себя в счастливом полу животном состоянии. Они очень изобретательны при устройстве своего очага, они всегда были и останутся самыми ярыми консерваторами в мире, чтобы сохранить то, чем они уже обладают. В этом отношении они хитры, коварны, завистливы и алчны. Дай им свободу действия, и все государство они быстро приберут к своим рукам, втиснут под свою крышу. Не случайно самыми лучшими правителями в истории были императрицы и королевы, безраздельно владеющие всеми сокровищами государства и всеми своими подданными.

При этих словах профессор сделал страшные глаза.

– Женщинам совсем не свойственна философия, – продолжал он. – По их убеждению, она бесполезна и даже вредна для человеческого ума. Им незачем проникать в тайны мира, достаточно лишь видимости, что они обладают этим миром. Под их руководством в мире установился бы очень однобокий порядок и мир рухнул бы в несколько десятилетий. Я уже не говорю о том, что мы не приблизились бы ни на йоту к его пониманию.

Профессор замолчал. Мне показалось, что у него накипело на душе много обиды против женщин, которую он выплеснул передо мной. Я не мог поверить тому, что он слыл среди профессуры университета самым прекрасным семьянином.

– Однако не все женщины одинаковы, – заметил я, – среди них есть, наверняка, очень совершенные натуры. К примеру, ваша дочь. Нужно только поискать.

– У меня самого прекрасная жена, – воскликнул профессор, – но это ничего не значит. Нет правил без исключений. Кстати, ещё Ницше заметил, что совершенная женщина есть более высокий тип человека, чем совершенный мужчина, но и нечто гораздо более редкое. Естественнонаучное исследование животных дает возможность подтвердить это положение. Ведь доброта – это неотъемлемое свойство женского сердца. А их красота? Не женская ли красота вдохновляет нас на бессмертные творения, толкает нас на безумные поступки?

– Может быть, мы слишком требовательны к ним и недостаточно требовательны к себе? – высказал я предположение.

– Вот-вот, – воскликнул возбужденно профессор, – так оно и бывает. Как только мы пытаемся объективно разобраться в этом деле, так сразу же идут поправки на их слабость и тому подобное. А в результате получается этакий приукрашенный, субъективно-поэтический взгляд на женщину. Мы же не можем посмотреть на нее без симпатии!

– А что нам остается делать? – возразил я. – Ведь мир не может существовать без женщин, и в мире им принадлежит не самая последняя роль. И мы, мужчины, должны приспосабливаться к ним, тем более, что женщины и в самом деле слабые существа. Мы должны их охранять, беречь, заботиться о них.

– А потом эти слабые существа нам сядут на голову, – вдруг воскликнул возбужденный профессор. – Уже сели. Представляю, что будет, когда они начнут создавать свой женский рай на земле.

Я заглянул через голову профессора в проем штор на окне на звездное небо и мечтательно произнес:

– Вот бы посмотреть на такой рай, у меня бы дело двинулось быстрее с моей диссертацией. Наверное, где-нибудь во Вселенной есть такой уголок, обжитый женщинами, так называемый, женский рай. Ведь не всюду же в космосе матриархат сменился патриархатом. Где-то, наверное, женские особи подчинили себе мужчин и держат их в своих руках, как мы женщин. Вот бы узнать, что у них творится в этом раю, как обстоят дела.

= Да уж не так, как у нас… – произнес уверенно профессор.

В эту самую минуту я увидел за его спиной принца Фогельфрая, который, выглянув из-за шторы, приветливо помахал мне рукой. "Уж этот мне вездесущий танцующий бог! – усмехнулся я. – Даже в кабинет профессора пробрался." И тут профессор ударил себя руками по ляжкам и вдруг заявил:

– И все-таки даже на смертном одре я буду вспоминать и думать о женщинах, потому что мужчине никак нельзя прожить без них, если он, конечно, не кастрат.

Я рассмеялся.

– Ну что, молодой человек, не передумал жениться на моей дочери?

Я покачал головой.

– Тогда пойдем к гостям и объявим о вашей помолвке.

Когда мы вышли к гостям, я увидел, что моя Дина танцует с симпатичным грузином. Признаюсь, что какое-то незнакомое и неприятное чувство шевельнулось в моей душе. Что это было – ревность или же чувство собственника, которое заставляет нас всегда смотреть на женщину как на свое или чужое добро?

Дина тут же оставила грузина и подскочила ко мне.

– Ну что? Почему так долго?

Я не успел ответить, профессор, обращаясь к гостям, провозгласил:

– Разрешите объявить о помолвке моей дочери с моим русским коллегой и представить вам жениха и невесту.

Общество отреагировало бурными аплодисментами, лицо симпатичного грузина перекосилось от сердечных мук. Мы с Диной взялись за руки и поклонились гостям, после чего начались поздравления.

На следующий день Иван отвозил меня из Нальчика на своей машине в аэропорт Минеральных Вод. Мы с Диной сидели на заднем сидении и всю дорогу целовались. Она подарила мне на прощание складной ножичек, тот самый, которым я перерезал веревку над ущельем. Целуясь с ней последний раз перед посадкой в самолет, я, наконец-то, вспомнил, где мне впервые встретилось, ее имя. О Дине писал Лев Николаевич Толстой в своём рассказе "Кавказский пленник". И я, покидая Северный Кавказ, оставлял свое сердце в плену моей ненаглядной красавицы, моей горной феи.

Часть вторая (Глава общая)

"L'idea di una vita spirituale, di un contatto diretto con Dio, attiro molte donne colte di tutta Europa, da Renata di Francia (duchessa di Ferrara) a Vittoria Colonna, Giulia Gonzaga, Margherita di Navarra, Constanza di Francavilla".

Gaia Servadio "La donna nel Rinascimento"

"Идея духовной жизни, прямых контактов с Богом, привлекала многих просвещённых женщин Европы, начиная с Ренаты Французской (герцогини Феррары) вплоть до Виктории Колонна, Джулии Гонзага, Маргариты Наваррской, Констанцы ди Франкавилла.

Гая Сервадио "Женщины в эпоху Возрождения"

"In generale le donne non parteciparono alle lotte di potere, alle guerre, alle violenze: aspirano invece, sentendono un grande bisogno, a una spiritualita che le liberasse…La maggior parte delle donne non aveva accesso al sapere, non scriveva, e quindi non ha lasciato testimonianze della propria vita."

Ibid

"В основном женщины не принимали участия в борьбе за власть, в войнах, в насилиях: они, наоборот, чувствовали большую потребность в духовной жизни, которая их освобождала…Большая часть женщин не приобщалась к знаниям, не писала и, следовательно, не оставила сведений о своей собственной жизни.

Там же

Глава 1. (Глава только для женщин)

Вернувшись с Северного Кавказа, я погрузился с головой в изучение материалов, связанных с ролью женщин в обществе во время эпохи Возрождения. Я рылся в городских библиотеках, извлекая на свет Божий груды забытой литературы. Там-то я и познакомился с одним странным журналистом, по прозвищу Доктор Даппертутто, переводимому с итальянского, как доктор, поспевающий всюду или знающий обо всём.

Такое двоякое имя он получил по двум причинам. Во-первых, будучи женатым, он слыл большим пьяницей и бабником, не пропускавшим мимо ни одной юбки. Во-вторых, он знал обо всем и всех всё, что человек способен узнать в этом мире. Обычно после перепоив и тяжелого похмелья он удалялся в библиотеку, где, по его словам, "отходил от вертепного коловращения" и заодно "восстанавливал свою духовность".

Мы познакомились с ним довольно странным образом. Я хотел заказать в абонементе довольно редкую книгу, которую, как выяснилось, выдавали на руки для пользования только в читальном зале, сборник стихов французской поэтессы шестнадцатого века Луизы Лябэ. Когда я ее спросил, девушка-библиотекарь мне ответила: "На руках". На следующий день повторилась та же история. Мне стало интересно, кто мог еще кроме меня увлечься исследованием ее стихов на французском языке. Я попросил библиотекаря показать мне этого читателя, и она указала в зале на сидящего за столом длинного лысого очкастого парня еврейской наружности в рваных джинсах и стоптанных башмаках. По правде говоря, я и раньше встречал его среди читающей публики, и он привлекал всегда мое внимание своим эксцентричным поведением. Однажды он, ни с того ни с сего, расхохотался, как ненормальный, и заговорил сам с собой так громко, что обратил на себя взгляды всех присутствующих в читальном зале. Другой раз он начал чихать и чихал подряд раз двадцать, так что кое-кто, не выдержав, пытался его пристыдить. К тому же, чихая, он совсем не закрывал рта.

Я подошел к нему и, чтобы не привлекать чужого внимания, тихо спросил, сколько времени он еще намерен держать эту книгу. Он оторвал от книги безумные глаза и заорал на весь зал, как глухой:

– Что? Чего вам надо?

Все посмотрели в нашу сторону. Я тихо повторил свой вопрос.

– A-a, – воскликнул он, – забавная штучка! Я вижу, что вы тоже любитель такого чтения. Присаживайтесь.

И он гостеприимным жестом указал на стул рядом с собой. Со всех сторон на нас зашикали. Мне ничего не оставалось, как присесть к нему.

Он, как ненормальный, не говоря ни слова, опять углубился в чтение.

Однако книга стихов Луизы Лябэ лежала рядом с ним неоткрытой. Мне было интересно узнать, что захватило его внимание так, что он ни на что не реагировал. Я через его плечо заглянул в открытую книгу и увидел текст на итальянском языке:

"Louse Labe, (poetessa francese), allora adolescente a Lione, ando ad assistere allo squartameto del conte di Montecuccoli, accusato di aver avvelenato il Delfino. Tutta la citta era li per lo spettacolo, compresi il re e sua sorella Margherita di Navarra, che Luise ammirava per i suoi scritti. I cavalli iniziarono a tirare…"

"Луиза Лябэ (французская поэтесса), в то время еще девочка из Лиона, присутствовала на четвертовании графа Монтекукколи, осужденного за отравление наследного принца. Весь город собрался на спектакль, включая короля и его сестру Маргариту Наваррскую, которую Луиза обожала за ее литературные труды. Лошади начали тянуть, и вопли агонии графа, вероятнее всего невиновного, покрыли шум возбужденной толпы. Когда последний вопль оповестил смерть Монтекукколи, толпа, воодушевленная спектаклем, закричала: "На колесо!" и, подбирая куски еще дымящегося мяса, побежала бросать их в реку".

Забыв обо всем на свете, я углубился в захватывающее чтение и очнулся лишь тогда, когда мой сосед предложил мне вместе перекурить.

Хотя я и не курил, но все же пошел за ним в курительную комнату. Там состоялась наша первая беседа.

– Относительно женщин мы все впадаем в крайнее заблуждение по двум причинам, – начал свой спич доктор Даппертутто, вынув зажженную сигарету изо рта, – во-первых, как философы, коими мы все себя считаем, мы лишены исторического чувства. Это наследственный недостаток всех мужчин, потому что у нас развито самомнение, что мы можем прийти к постижению какой-нибудь истины через анализ современного человека. И мы совсем упускаем тот фактор, что женщины на протяжении всей истории жили в невежестве. Только наш век им позволил получить почти такой же уровень образования и некоторые возможности мужчин. И только в эти последние десятилетия среди женщин стали появляться писательницы, художницы и политики. Во-вторых, я согласен с утверждением, что признаком высшей культуры должна являться более высокая оценка малых, незаметных истин, найденных строгими методами, чем благодетельных и ослепительных заблуждений, обязанных своим происхождением метафизическим и художественным эпохам. Поэтому нам никак нельзя закрывать глаза на очевидные истины, которые мы, мужчины, со свойственным нам эгоизмом всегда старались не замечать.

Слушая его слова, я в душе возликовал от радости, подумав: "На ловца и зверь бежит. Как мне повезло, что я встретил человека, которого волнуют одинаковые со мной проблемы".

– А истины эти такие, что женщины никогда не были глупее мужчин, – продолжал доктор Даппертутто, – наоборот, во многих случаях они превосходили нас умом, и что в средние века мужчины всех умных женщин отправляли, если могли, на костер, считая их ведьмами. Элеонора Кончини, фаворитка Екатерины Медичи, была сожжена как колдунья. О самой же Екатерине, ненавидимой всеми, говорили, что она имела связи с дьяволом, и ее сына Генриха Третьего называли не иначе, как "Старший сын Сатаны". Многие женщины, не соответствующие меркам того общества, яркие, эксцентричные, обладавшие свободомыслием, но бедные и беззащитные, были осуждены за колдовство и попадали на костер. Так, например, Жентиле Будриоли, жена одного хирурга, была заживо сожжена в конце пятнадцатого века на центральной площади Болоньи и упомянута историками того времени как "великая ведьма, продавшая свою душу дьяволу".

Доктор Даппертутто рассеянно стряхнул пепел с сигареты себе на свитер и, глядя на проём двери, где по лестнице поднимались хорошенькие студенточки, продолжал:

– В основном Инквизиция вместе с иезуитами занималась отловом ведьм по всей Европе. Сколько бедных женщин окончило свои последние дни в страшных мучения на огне! Нам, мужчинам, до сих пор трудно подсчитать убытки, нанесенные в то время нашей цивилизации. Что и говорить. Среди женщин встречались не просто неординарные личности, но и самые совершенные образцы высшего типа людей. Достаточно вспомнить Викторию Колонну, маркизу де Пескара, которая вела переписку с Карлом Пятым и Микеланджело Буонарроти. А Джулия Гонзага, обожаемая одним кардиналом и чуть не попавшая в гарем Сулеймана Великого. О ней писали даже знаменитые поэты Ариосто и Tacco. A какой салон имела поэтесса и гетера Туллия Арагонская, умевшая играть на многих музыкальных инструментах. Первая женщина Италии Катерина Сфорца защитила свой город от Цезаря Боржия. А Симонетта Каттанео Веспуччи, будучи символом супружеской неверности, вдохновила Боттичелли написать с нее Венеру для галереи Уффици во Флоренции, Рафаэлло изобразил с нее Святую Марию для ватиканских залов, а на вилле Фарнезе представил ее то как нимфу Музу, то как Сибиллу, то Святую Марию делла Паче, или Роксану, жену Александра Македонского. А какие прекрасные сонеты написали Вероника Гамбара и Гаспара Стампа, умершие почти одновременно в середине шестнадцатого века. А наша с вами Луиза Лябэ, ставшая центром артистического круга. Я уже не говорю о таких знаменных женщинах той эпохи, как Маргарита Австрийская, Луиза Савойская, Изабелла Кастильская и Изабелла Гонзага, которая брала уроки по классическим наукам у самого Николо Паницеато за три дуката в месяц.

Даппертутто почесал ладонью свою лысую голову и убежденно пришел к заключению:

– Что и говорить. Могущественный орден иезуитов усматривал прямую угрозу со стороны просвещенных женщин. К ним, конечно, было не такое отношение, как к проституткам и евреям, которых заставляли носить желтые покрывала, но многие из них были объявлены ведьмами, потому что так было легче избавиться от них, отправляя на костер. Известность Виктории Колонны, маркизы де Пескара, была столь велика, что после ее смерти над ней несколько раз устраивались процессы. И римский Папа Пий Пятый жаловался, что смерть унесла ее раньше, чем смогли ее сжечь заживо. Я думаю, что женщины имеют к нам свой особый счет. Не знаю, сможем ли мы, мужчины, когда-нибудь искупить перед ними нашу вину.

В эту минуту я вспомнил о разговоре с моей горной феей на дне глубокого ущелья и подумал, что подсознательно многие женщины носят в своем сердце недовольство мужчинами.

Другой раз мы встретились с доктором Даппертутто в городе, и он пригласил меня к себе в фотолабораторию, которая находилась в подвале одного офиса. Как только мы спустились в подвал, и Даппертутто включил свет, я словно попал в фантастический мир. Весь огромный подвал был заставлен хитроумными всевозможными машинами и приборами, о назначении которых я даже не мог догадаться. Кроме всего этого я увидел чисто профессиональную аппаратуру: фотоаппараты последних моделей, обсо, гигантские фотоувеличители, ванны для проявки, наполненные химическими растворами. Бутылки и банки с проявителями, закрепителями, фиксажами. Одним словом, здесь была представлена вся современная сложнейшая индустрия ретроспективной съемки с ее техникой, механикой и химией.

У входа стояли шкафы с фототекой и наваленными сверху ворохами каких-то немыслимых чертежей, графиков, таблиц и формул. Дальний угол занимал огромный агрегат, что-то среднее между паровозом и пылесосом, напоминающий еще атомный котел с проводами высокого напряжения. Я не ошибусь, если скажу, что этот подвал походил на лабораторию средневекового алхимика. Однако особую прелесть этому подвалу придавали фотографии симпатичных девушек, развешенные по стенам. Их было не меньше тысячи.

– Ну, как? – спросил меня Даппертутто.

– Потрясающе! – воскликнул я. – А чьи это фотографии?

– Фотографии незнакомок, которых я встречал повсюду.

– В нашем городе?

– Не только. Кое с кем из них мне удалось встретиться даже в космосе.

Даппертутто явно пытался меня разыграть, но я не стал реагировать на его шутку, а спросил:

– Ты их просто снимал, и у тебя ни с кем из них ничего не было?

Даппертутто кивнул головой и загадочно улыбнулся.

Он предложил мне сесть в кресло и потушил свет. Я словно опустился в другой мир. Да, это был мир космического хаоса. Вокруг меня слева и справа, снизу и сверху светились огоньки. Тысячи огоньков, как далекие звезды в безбрежном океане космоса.