Владимир Данилов
Сэфэнтар
11
И вновь узнаваемая картина: не наше бесконечно-синее небо, пятипалая длань венчает далекие горы, и между каменными ее перстами все так же низвергаются водопады. Дух мой опять поднимается вверх над абсурдно-круглым безмятежно-зеркальным озером, и сон в начале своем повторяется, с той лишь разницей, что радужных пузырей вокруг меня стало гораздо больше. Их уже не десяток-другой, как в первый раз: теперь шарообразные стрекозы исчислялись сотнями.
Да, я спал. Я спал и осознавал, что нахожусь во сне. Как и в самолете, я помнил сам момент засыпания.
«Тудум-тудум, тудум-тудум, тудум-тудум» – постукивали колеса поезда. И вдруг среди бесконечных «тудумов» я услышал знакомый травяной запах. «Тудум-тудум, тудум-тудум, тудум-тудум» – волнение, пришедшее с запахом, нарастало, и, когда меня накрыло тепло, я успел подумать: «Вот оно! Дождался!»
Потом я опять падал с невиданной высоты, и озеро опять поглотило меня, а в нем караулили темнота и прохлада. Когда же они, прохлада и темнота, сменились на жгучее солнце, отнюдь не пустыня окружала меня. В этот раз дух мой парил в воздухе, наполненном запахом сладко-приторной тухлецы и настойчиво-непреклонным жужжанием мух. То была городская площадь, окруженная со всех сторон невысокими многоэтажными зданиями. Мой дух кружился над городским рынком.
Немногочисленные ошарпанные прилавки и великое множество деревянных ящиков, разбитых и целых, пустых и с товаром, ящиков, составленных друг на друга с возвышающимися на них качелями весов. И повсюду развалы фруктов и овощей, жара, люди и мухи.
Неведомая сила, влекущая меня куда-то, остановила движение мое у стены одного из зданий. Здесь, укрывшись в тени от палящего солнца, крупная пожилая цыганка настойчиво предлагала свои услуги невысокой молоденькой женщине. Женщина, еще почти девочка, от гадания отказывалась, а крошечный мальчуган, ее сын, настойчиво тянул мамку за руку.
– …все что будет, про него расскажу, – «пропела» цыганка и очень ловко схватила ребенка за свободную руку.
Мальченка пискнул, мать его вскрикнула, а настойчивая гадалка уже тыкала унизанным перстнями толстым пальцем в детскую ладошку.
– Я милицию позову! – закричала женщина.
– Э… не спеши, да-ра… – голос цыганки, вначале звучавший с напевом, вдруг оборвался, и фразу она закончила почти шепотом: – …га-а-ая.
Рука ребенка теперь была снова свободна: гадалка выпустила, буквально выронила ее. Пожилая цыганка уже не выглядела бесцеремонной: на ее лице вперемешку с растерянностью застыло изумление, а дрожащие губы что-то беззвучно шептали.
Я видел, как испуганный мальчуган вырвался из материной руки и, чуть не плача, побежал в толпу. Я видел, как его мать, ошеломленная не меньше гадалки, растерянно смотрит то на цыганку, то на поглотившее ее ребенка людское море. Я видел, как она вдруг изменилась, словно оттаяла, и, выкрикивая имя сына, устремилась за ним вдогонку.
Цыганка, по-прежнему не шевелясь, стояла на месте. Немолодая гадалка теперь выглядела смертельно усталой. Губы ее все еще что-то шептали, а взгляд казался растворенным в небытии.
Время как будто остановилось.
И вдруг…
Вдруг взгляд цыганки вернулся и сфокусировался на мне.
– Вы должны нам помочь! – прошептала испуганная женщина, и дух мой опять погрузился во тьму.
* * *
Какое-то время я даже думал, что Он – это Я.
Наблюдая, как на лице склонившегося надо мной мужчины меняются эмоции (растерянность, ужас, решимость, отчаяние и снова растерянность), я опять и опять задавался вопросом: «Почему уже в который раз я вижу именно этого человека?» Сначала я видел его стоящим на коленях в ручье, затем выбирающимся из-под горы мертвых тел, и вот теперь…
В глазах молодого мужчины застыл вопрос, а в мыслях его царили непонимание и хаос (хотя откуда мне знать?), а потом неведомая сила, что все время вела меня сквозь сон, опять подняла дух мой в воздух, и я увидел, что склоняется парень вовсе не надо мной.
На земле в невысокой траве лежал кто-то другой.
Именно так эта сцена и отпечаталась в моей памяти: медленное движение воздуха, поднимающее меня все выше и выше; знакомый мне незнакомец, пытающийся… я так и не понял, что делал он, склонившись над умирающим человеком; и невероятной красоты поляна: три развесистых каштана, с листвой, отливающей багрянцем позднего заката, фигурная, точно нарисованная, скамья с изящно выгнутой спинкой и два белых шарика-фонаря по краям той скамейки.
Пробуждение мое трудно назвать восторженным. Проснувшись (тудум-тудум, тудум-тудум, – говорили колеса, но я их почти не слышал), я еще долго-долго сидел неподвижно в кресле поезда и задавался вопросами. Всего лишь двумя, но отчаянно безответными. Почему я во второй раз вижу такие похожие, не то чтобы по сюжету, скорее по ощущению, сны? И почему меня не отпускают видения одного и того же человека?
Ни ответов, ни намеков на ответы в голову ко мне не приходило. Возможно, и по сей день я бы так и оставался в неведении, не решись я на отчаянный (а может быть и глупый) поступок. Когда я приехал домой, то первое, что сделал буквально с порога, – рассказал о своих мыслях и переживаниях супруге.
Только не стоит думать, что желание исповедаться входит в число моих добродетелей. Нет, нет и еще раз нет. Прошел почти месяц со времени нашего испанского путешествия, и за все это время у меня даже мысли не появилось поделиться своими открытиями и предположениями по поводу тех открытий. А тут вдруг раз – и выложил все, как на духу.
Быть может, звезды сошлись? Ибо иначе, как чудом, присутствие Женечки дома в разгар рабочего дня объяснить невозможно. Но еще большим чудом (наверное, и здесь подсуропили звезды) можно считать проявленное супругой недюжинное терпение в выслушивании моих сбивчивых неоформленных мыслей. Ну и третье, опять-таки, влияние звезд, проявилось в удивительнейшем совпадении по времени: Евгения лишь на минуточку вернулась домой за забытыми с утра документами – и именно в этот момент я переступил порог квартиры.
Помнится, покуда я рассказывал о сегодняшнем сне, то и дело перескакивая к увиденному на Монсеррат, предчувствиям, преследовавшим меня еще в Тосса-де-Мар, и мыслям, сопровождающим поездку на экскурсионном автобусе, Евгения нет-нет да посматривала на часы, но… почему-то меня не перебивала. Когда же сумбур мой закончился вопросом:
– И почему я вижу именно этого совершенно незнакомого мне парня?
Женечка ответила:
– Понятия не имею. Давай обсудим все вечером, я и так уже чересчур задержалась.
– Давай, – абсолютно ни на что не надеясь, согласился я.
И это совершеннейшая правда: я действительно не надеялся на вечернее возобновление разговора – хотя бы уже потому, что сам пожалел о своем рассказе и даже дал себе обещание больше к нему не возвращаться.
И тем не менее разговор, я бы даже назвал его «Семейный совет», состоялся, но не вечером, а скорее ночью. И «виновницей» как этого, так и последующих событий стала ясная звездочка моя – Евгения.
– Давай, – абсолютно ни на что не надеясь, согласился я.
Услышав ответ мой, Женечка тут же подхватила свою неприподъемную сумку и мотыльком упорхнула к входной двери. Ну, а я… Я, разбитый не столько долгой дорогой, сколько своим глупым рассказом, поплелся за нею вслед.
– До вечера. Не грусти, – улыбнувшись то ли насмешливо, то ли хитро, сказала супруга.
И, прежде чем я успел ответить «Да я и не грущу», —Женечка добавила:
– Я знаю, в чем может быть причина твоих забавных снов.
«Действительно, забавных», – невесело подумал я, но вслух сказал:
– Что ж, удиви меня.
– Все дело в браслете, – сказала Евгения и рассмеялась – Насколько я помню, в самолете он был у тебя на руке, да и сейчас, как я вижу, тоже.
И она пальчиком постучала по охватывающему мое правое запястье силиконовому браслету с надписью «Port Aventura»
12
Конечно же, упоминая про браслет, дражайшая моя супруга шутила. Она просто заметила его на моей руке и решила слегка подколоть. Но слова ее упали в благодатную почву: мой ищущий, но не находящий ответов мозг, вопреки здравому смыслу, тут же ухватился за подаренную идею.
«А почему – нет? – спрашивал я себя. – А вдруг – да? Разве появившаяся из воздуха девушка не держала меня за запястье, на котором и был браслет? И разве после исчезновения незнакомки у меня не было ощущения, что рука под браслетом горит…»
Я подошел поближе к окну, снял с запястья браслет «Port Aventura» и внимательно (в первый раз с момента испанских приключений) осмотрел его.
Края силиконовой полоски действительно выглядели то ли стертыми, то ли оплавленными, но поручиться, что браслет не был таким изначально, я, конечно, не мог.
И тут мне вспомнились уже забытые Женькины слова, когда они с матерью вернулись после осмотра часовни (или склада) и обнаружили меня сидящим в прострации у креста Святого Михаила.
«Что у тебя с рукой!» – помнится, воскликнул сын.
Его интонация, его озабоченность… Наверное, действительно моя рука выглядела уж очень необычно. Не помню. И разве мать его, супруга моя дорогая, не проявляла повышенного беспокойства?
Так, подзадоривая себя воспоминаниями, я снова и снова осматривал и свое запястье, и силиконовый ремешок. Признаюсь, мне очень, очень хотелось, чтобы за всем этим скрывался какой-то смысл, но… увы, я не верил. И чтобы раз и навсегда избавиться от безумной идеи с «волшебным браслетом», я решил, что…
– Надо провести эксперимент, – сказал я вслух, ощущая в себе отнюдь не надежду на успешность этого эксперимента, а глубокое сожаление, что я опять повелся на какую-то глупость. – Не-за-мед-ли-тель-но.
Вот только с незамедлительностью эксперимента ожидалась проблема, причем гарантированно ожидалась. Дело в том, что дневной сон и я попросту не совместимы. Последние два случая, в поезде и самолете, как исключение, лишь подтверждали это правило. И тем не менее…
Прежде чем я расскажу о результатах все же состоявшегося опыта, мне бы хотелось объяснить, почему и в самолете, и в поезде браслет оказался на моей руке.
Как и упомянутое уже «желание исповедоваться», так и стремление носить на запястье всякие штуки отнюдь не является правилом моей жизни. И то, что подобное произошло, я бы мог назвать совпадением или просто случайностью, причем случайностью, порожденной моей ленью, – но дальнейшее развитие событий наталкивает совсем на другие выводы.
Началось все с того, что, уезжая из Тосса-де-Мар, мы попросту забыли браслет в номере отеля.
– Ты флешку взяла? – спросил я у супруги через пару минут после того, как мы, рассчитавшись с отелем, заняли места в такси, и оно рвануло в сторону аэропорта Барселоны.
– Я? Нет. Ты же сам сказал… – И Евгения попыталась спародировать мою интонацию: – «Мне нужно еще один файлик глянуть».
– Я и глянул. А потом сказал тебе, что флешка на комоде лежит, не забудь ее убрать в чемодан.
– Значит, я не слышала. А тебе самому убрать тяжело было?
– Ну да, конечно, убрал бы я сам, а потом…
И тут в родительский разговор вклинился наш сынуля.
– Я вам сразу сказал, что файлы лучше на удаленный диск сбросить: проблем будет меньше, – как в воду глядел.
– Это с местным-то интернетом? – воскликнул я, переключив внимание на отпрыска. – Что-то свой безлимит ты зажал.
– Конечно, ребенок теперь виноват, – вступилась за сына Евгения.
– Никто его не винит. Просто нечего умничать.
– А я и не умничаю, у моего безлимита скорость меньше, чем в отеле, и ты это знаешь, – ответствовал «малыш».
Пока мы вот так выпускали друг в друга стрелы сарказма, такси вернулось к месту нашей десятидневной дислокации и я, «обиженный на весь мир», взбежал вверх по мраморной лестнице отеля.
Мне повезло: на ресепшен дежурила русскоговорящая девушка Ильза, очаровательная улыбчивая блондинка из Латвии. И присутствие Ильзы спасло меня от необходимости, используя скудный запас английских слов, объяснять кому-то еще, зачем я пожаловал обратно. Милая девушка сама сопроводила меня в наш бывший номер, где на комоде все так же лежал злосчастный браслет. Поблагодарив красавицу за любезность, я надел силиконовое «украшение» на запястье, и до самого позднего вечера флешка болталась на моей руке.
Что же касается второго случая, то, как я уже сказал, виной ему исключительно моя лень.
По возвращении из Испании мне ужасно не хотелось заниматься такой «ерундой», как копирование файлов с флешки куда-то в облако. Надо сказать, что благоразумие, голосом моего сына, неоднократно напоминало об этом. Ну а я так же неоднократно им обоим ответствовал: «Ага, обязательно. Завтра» – но цифровой «воз» так и не сдвинулся с места. Когда же пришло время съездить по делам в Нижегородскую область, то многострадальную флешку пришлось взять с собой. Иначе каким бы образом я мог показать родственникам забавные моменты нашего испанского отдыха. И вот по какой-то странной случайности, вместо того чтобы положить браслет в сумку, я опять надел его на запястье.
А теперь можно вернуться к моменту, когда, выговорившись перед супругой и получив от нее «восхитительную» идею, я решился на эксперимент.
Перво-наперво я принял душ. Точнее, сначала я отказал себе в чашечке-другой кофе (а как же я его желал), затем принял душ, после чего вытолкал из спальни кота (и без его требований внимания спать не хотелось) и лишь затем, как и положено, надел на руку белый браслет с голубой надписью «Port Aventura». Дело осталось за малым – уложить себя в постель, закрыть глаза и уснуть.
К сожалению, как и бывает в жизни, самое малое оказалось самым невыполнимым. Нет, я легко лег в постель и еще легче закрыл глаза, но уснуть…
Я не стану описывать тот вагон и маленькую тележку мыслей, что одна за другой, а то и все разом атаковали мой не желающий спать мозг. Через четырнадцать минут (на телефон я поглядывал регулярно) пришло понимание, что борьба на фронте засыпания проиграна в пух и прах. Не скажу, что я сильно расстроился, но, как говориться, неприятный осадочек все же остался. И, дабы потом не упрекать себя, что не использовал все возможные средства, я решился на крайнее, что только сейчас пришло в голову.
Взяв телефон, я отыскал программу для релакса, запустил первую попавшуюся подборку звуков для сновидений и в очередной раз закрыл глаза.
Первое время мне было ужасно смешно: я ни в какую не мог поверить, что звуковая смесь журчащей воды, чириканья птичек и стрекота неугомонных цикад способна убаюкать человека. Но в какой-то момент я вдруг вспомнил о цыганке и тут же подумал: «А почему все цыганки так забавно одеваются? На них всегда то ли платья, то ли юбки и обязательно с ярким, цветастым подолом. Хотя… вроде бы моя цыганка одета была мрачновато». И я попытался вспомнить узоры, разбегающиеся по черному подолу то ли юбки, то ли платья гадалки. Затем как-то вдруг я вспомнил о маленькой перепуганной женщине и попытался воскресить в памяти выражение ее лица. Получилось это у меня или нет, не помню, потому что в следующий момент я подумал о ее сыне и о том, как же испугался мальчишка, что со скоростью молнии скрылся в людской толпе.
«А какого цвета на нем были шорты?» – почему-то спросил я у себя.
И почему-то именно это вопрос стал для меня очень важным. С настойчивостью, достойной лучшего применения, я листал в памяти цветовую гамму и пытался примерять ее к шортам убежавшего ребенка.
«Светло-серые? Светло-голубые? Светло… Светло-коричневые!» – понял я, когда увидел и сами шорты, и одетого в них мальчишку, и его мать.
Темная подворотня.
Распластавшееся на асфальте тельце ребенка.
Причитающая женщина вбегает в темноту.
Через секунду-другую мальчонка поднимается на колени. Его рот полуоткрыт, дыхание громкое, быстрое, и взгляд, скользнув по половинке лежащего на земле кирпича, о который, наверное, мальчишка споткнулся, уходит куда-то… куда-то.
Мать буквально валится на асфальт рядом с сыном, хватает его за плечи, трясет и что-то кричит. Ни громкости ее слов, ни их смысла я не воспринимаю, я слышу по-прежнему нервное дыхание ребенка, бешеный ритм его сердца и…
– То ли ветер… то ли нет… – вдруг произносит мальчик и переводит взгляд на меня.
– То ли ветер… то ли нет… – повторяю я странные слова и погружаюсь в заполняющую собой все полынную темноту.
Когда непроглядный мрак сменяется ослепительным солнцем, первое, что я узнаю – не нашей синевы синее небо. Затем я вижу такую уже знакомую горную пятипалую вершину, но…
я не вижу самих гор…
я не вижу нездоровой круглости озера…
я не вижу внизу вообще ничего, кроме переливчатой пены!
Искрящаяся на солнце и так не похожая на облака, пена застилает собой все, от горизонта до горизонта. И в тот миг, как я с испугом подумал «Что же такое случилось?» – дух мой, оброненный кем-то в очередной раз, начинает стремительное падение.
Я лечу вниз; я приближаюсь к искрящейся переливчатой пене, и паника охватывает меня. Нет, я не боюсь разбиться о землю или провалиться в тартарары: сама радужная пена вызывает мой ужас.
И вот наступает момент, когда дух мой влетает в нее.
И вот наступает момент, когда приходит осознание, что пена являет собой несметное скопление пузырей-стрекоз.
И я хохочу.
Я хохочу, испытывая нечто похожее на истерику облегчения.
Я хохочу и долго-долго падаю сквозь заполнивший вселенную шелест мириадов стрекозьих крылышек.
Я хохочу, и, кажется, шелесту этому не будет конца.
И все же момент, когда бесконечный звук и бесконечный слой пузырей заканчиваются, настает. В один миг исчезает все.
В тот самый миг я вижу… себя?!
Тот, другой я, стоит рядом с крестом Святого Михаила у ограждения смотровой площадки и с совершенно дурацким выражением лица (смесь ошеломления, восторга и какого-то детского желания «хочу еще!») смотрит в сторону монастыря и гор Монсеррат. А над его (моей) головой, трепеща прозрачными крылышками, телепенькается единственно-оставшийся радужный «мыльный пузырь».
Все последующее происходит со скоростью выстрела, будто долгое время сжимается в долю секунды.
Я замечаю, как скрываются за кустами намеревающиеся осмотреть здание на пригорке жена и сын, и тут же слышится громоподобное: «Сэ-э-Фэн-н-Тар!»
Крошечная «мыльная» стрекоза вдруг раздувается и, приняв размер многометровой прозрачной переливчатой сферы закрывает в себе и крест, и смотровую площадку, и того меня.
Я вижу, как по искристой поверхности теперь гигантского пузыря разливается белый туман, так похожий на огромные белые крылья, и как в том закрытом от меня объеме материализуется, точно вырисовывается из воздуха женщина в длинном светло-фиолетовом платье.
Я вижу, как воздушная незнакомка подходит ко мне (тому, что в сфере) и… я вижу…
Баба-яга!
…подобно вспышке, рядом со сферой появляется старуха.
Ее лицо – ярость; ее скрюченные пальцы – иглы, пытающиеся разорвать едва видимый сферный барьер; ее удача – не с ней: сфера не поддается.
Одновременно с тем, как женщина в фиолетовом платье берет того меня за руку (о, как мне стыдно за этот момент: мое лицо испуганно, безмысленно, мое лицо просто тупо) и что-то говорит, рядом с яростной старухой появляется черная, подобно смерти, коза.
Взглянув на меня…
«Она меня видит!» – думаю я и ощущаю озноб.
…коза ухмыляется, кричит: «Бе-е-е-е!», и протыкает рогами пузырь.
Никогда в жизни я не просыпался в холодном поту. В день «замечательного» эксперимента это случилось со мной в первый и, к счастью, единственный раз.
Подушка, простыня, пододеяльник оказались не просто влажными, их можно было отжимать. Но осознал я это не сразу.
