Виталий Ерёмин
Крымская лихорадка
Глава 41
Ночью Носковы окончательно помирились. Единственное, чего Галина никак не могла добиться от мужа – это немедленной отставки Зульфии-ханум. Президент сказал, что увольнение татарки повредит ему гораздо больше, чем ее назначение. Пресса в очередной раз обвинит его в непродуманной кадровой политике. Зачем эта лишняя головная боль? Галина нехотя согласилась, но с условием: она потерпит это безобразие, если зятю Денису будет выписано удостоверение экономического советника. Ему нужен такой документ для переговоров с крымскими деловыми людьми. Носков опешил:
– Погоди, мне ж надо тогда хотя бы поговорить с ним.
– Конечно, поговоришь. А пока вели Кире, пусть выпишет.
– Хорошо, – нехотя согласился Носков.
Они поднялись на шестой этаж Белого дома на специальном лифте. Но чтобы попасть в президентский кабинет, нужно было пройти по коридору, где уже сидели и стояли посетители. Это были не простые люди, которые пришли со своими челобитными, а чиновники и предприниматели, искавшие какую-то свою выгоду. И все вскочили со стульев, а кто стоял, те вытянулись чуть ли не по стойке смирно, заглядывая в глаза и лаская взглядами президента и его супругу.
– Сколько же у нас друзей! Я и не знала, – процедила Галина.
Носков поздоровался со всеми кивком головы и нырнул в приемную. Следом прошли Галина, Кира и Федулов. Двое коротко стриженых парней с тупыми лицами встали у дверей, широко расставив ноги и сложив ладони в области паха. Рабочий день начался.
– Что у нас сегодня? – спросил президент, сев в свое кресло.
Кира поднесла к глазам папочку.
– Доклад Иванова, аппаратное совещание, встреча с иностранными журналистами, фотографирование, затем доклад Вадика, встреча с Цукановым, встреча с какими-то предпринимателями, о чем просил Иванов, затем доклад Цыганкова о работе министерств.
– А почему не начать с этого? – спросил президент.
Кира переглянулась с подругой.
– Цыганков еще не готов.
– Олег, сегодня мы начнем с парикмахерской, – сказала Галина.
– То есть?
– Олег, во вчерашних “Известиях” снова появился снимок, где у тебя чуб висит, извини, как у Гитлера. Нужно сделать другой зачес и приучить к этому волосы. Парикмахерша ждет тебя.
– Галя, это черт знает что! Ты хочешь, чтобы я с этого начинал рабочий день?
– А почему нет? После обеда у тебя снова встреча с журналистами, а потом тебя будет снимать фотограф из Белоруссии. Мы сделаем сразу много снимков, и будем выдавать их пишущим журналистам, а фотографам дадим отлуп. Пусть знают, как издеваться.
– Откуда взялся этот фотограф? Почему из Белоруссии?
– Я попросила Яшина, тот вызвал из Минска знакомого фотомастера. Зато никто не упрекнет, что твоим имиджем занимается Москва.
– Но это же стоит денег, – вяло сопротивлялся Носков.
– Пусть это тебя не волнует.
Носков обессилено вздохнул:
– Твою бы энергию, Галя, да в мирных целях…
Президент нетерпеливо ерзал в кресле, а парикмахерша, крупная женщина одних лет с клиентом, невозмутимо делала свое дело. Она колдовала над прической не меньше часа и добилась своего. Носков перестал ерзать, и ему понравилось его изображение в зеркале. На него смотрел седой красавец с благородным пробором. Просто фотомодель.
– Обрастайте, – басом сказала парикмахерша, смахивая с фартука его волосы.
– Сколько я вам должен? – президент пошарил рукой во внутреннем кармане.
– Вы должны прийти завтра в это же время, больше ничего, – без улыбки ответила парикмахерша.
В кабинете Носкова уже ждал весь небольшой аппарат администрации: Цыганков, Иванов, Зульфия-ханум, Вадик, еще несколько лиц. Президент сел в свое кресло, остальные расположились за длинным столом для заседаний. Цыганков вел совещание, а Носков слушал со стороны. Но поскольку в обсуждении каждого вопроса последнее слово было за ним, то все постоянно на него озирались и чаще всех вертел шеей Цыганков. Всех удивляла эта рассадка, но сам президент считал ее нормальной.
Совещание продолжалось около полутора часов.
– Какие еще есть вопросы? – спросил под конец Цыганков.
Вадик поднял руку, как ученик в школе.
– Во-первых, я хотел бы уточнить, как мы должны писать слово “президент”? С большой буквы или с маленькой?
Все повернули головы к Носкову. Тот задумчиво почесал ручкой за ухом и сказал:
– А чего вы от меня ждете? Как хотите, так и пишите.
– Значит, будем писать с большой буквы, – сказал Цыганков.
– А где Яшин? Почему его нет? – спросил президент.
Кира позвонила Яшину. Тот пришел. Вадик повторил вопрос. Яшин усмехнулся про себя. Он знал, что точно такой же вопрос возник однажды на одном из первых аппаратных совещаний в администрации Ельцина. Нашли, над чем ломать голову. Писали бы с маленькой буквы, и не мучились. Ох уж эти аппаратные игрушки.
– Ельцин сказал: как хотите, так и пишите.
Слова Яшина были встречены общим смехом.
– Но к чему окончательно-то пришли? – спросил Вадик.
– Решили писать с большой буквы.
Цыганков повернулся к Вадику:
– У тебя все?
– Нет, – ответил Вадик, – Есть еще один вопрос, но я хотел бы обсудить его с президентом.
– Что-нибудь секретное? – спросил Носков.
– Деликатное. Но не личное.
– Тогда говори.
Вадик вынул из папочки письмо и прочел:
– Письмо Шулебиной Марины, отчество не указано. Здравствуйте многоуважаемый Олег Степанович! Я в отчаянии, не знаю, как жить, к кому обращаться за помощью. Я одинокая многодетная мать. У меня трое ребятишек. Я не могу оплачивать коммунальные услуги, не могу купить детям обувь, одежду, школьные принадлежности. Дети неделями ходят немытыми, и стираю я без моющих средств. Пособий, которые я получаю, едва хватает, чтобы не умереть с голоду. От такой жизни я, тридцатилетняя женщина, выгляжу на все 45. Я не сплю ночами, все ноет, все болит, нервы на пределе. Все думаю: что делать утром, когда дети проснутся, мне нечем их кормить. А теперь я лишена возможности купить даже молоко для своей малышки. Что делать таким, как я? Или мы теперь никому не нужны? С уважением и надеждой Марина Шулебина.
Носков слушал очень внимательно, с озабоченным выражением лица. А когда Вадик закончил, спросил:
– Это письмо пришло в какую-то редакцию или к нам?
– К нам.
– Подготовь ответ. Напиши следующее. Первое: цены повысил Киев, а не Симферополь. И мы пока не можем ничего изменить. Но очередного повышения цен я не допущу. И второе: напиши, что мне непросто, но я как президент черпаю в таких письмах силы. Я подпишу письмо, а копию нужно передать в какую-нибудь газету.
– Так и написать: что вы черпаете в таких письмах силы? – решил уточнить Вадик.
– Так и напиши.
Совещание закончилось. Когда все вышли, Иванов ввел в кабинет двух новых русских в малиновых пиджаках. Беседа проходила в комнате отдыха в обстановке полной секретности. Была отключена телефонная связь и включен препрятствующий прослушиванию шумовой генератор. Кира объявила посетителям, что сегодня президент, скорее всего, больше никого уже не примет. Коридор опустел. Остались только трое иностранных газетчиков и среди них итальянка. Федулов называл ее Сильвией и был с ней на “ты”. Он вообще последнее время исполнял частично обязанности пресс-секретаря, то и дело приводя к президенту иностранных журналистов.
Президент проводил новых русских до дверей приемной. Такого внимания еще никто не удостаивался. Это означало, что гости внушили ему доверие и открыли какие-то заманчивые перспективы.
Следом зашли журналисты, Федулов и Яшин. Кира принесла кофе, глянула пантерой на Сильвию и удалилась походкой от бедра. Посыпались комплименты по поводу новой прически президента. Носков небрежно отмахнулся, но было видно, что он польщен. Он не сводил взгляда с итальянки.
– Если женщина опускает глаза, значит, мужчина ей нравится, нет? – шепнул ей на ухо Носков.
– А если мужчина опускает глаза? – жеманно отозвалась Сильвия.
– Значит, ему нравятся ее ноги.
Они рассмеялись, как двое заговорщиков.
Чтобы не создавать неловкость, Сильвия спросила вслух, какое место в жизни президента занимали женщины раньше и какое место занимают сейчас.
– Я думаю, женщина нужна президенту для решения психологических или сексуальных проблем, – ответил Носков.
– А как же духовная связь?
– О чем вы? – рассмеялся Носков. – К концу рабочего дня любой президент – это мочалка. На связь он еще способен, но только не на духовную. Ему нужна разрядка, а не зарядка.
– Правда, что вы собираетесь прыгнуть с парашютом ради привлечения голосов в пользу кандидатов от Партии независимости?
– Я совершу не просто прыжок, а затяжной прыжок, – по-ребячески хвастливо ответил Носков.
– Можно мне побыть рядом в самолете и сфотографировать прыжок? – спросила Сильвия.
Президент не сводил с нее глаз.
– А может, вместе прыгнем?
По лицу Сильвии было видно, что она готова обдумать это предложение.
Когда встреча окончилась и журналисты вышли, Носков раззадорено хлопнул в ладоши:
– Хороша чертовка!
– Еще одна встреча, и она тебя снимет, – тоном старого друга сказал Яшин.
Они бы еще позубоскалили на излюбленную мальчишескую тему, но на пороге неслышно возникла Кира.
– Олег Степанович, к вам Цуканов.
Президент поморщился.
– Он просит принять сейчас.
Носков махнул рукой.
– Впускай!
Цуканов пришел с недовольным видом. И сразу потребовал, чтобы разговор шел наедине. Яшин вышел, думая на ходу: “Наверно, узнал, что из Москвы едет Сарычев. Злится, что с ним не посоветовались. Он же как-никак метит в спикеры парламента”.
Яшин не ошибся. Цуканов узнал от своих друзей из числа московских думцев о плане Носкова.
– Олег, вице-премьер, взятый из России, это оскорбление местных кадров. Представляешь, что будет, если об этом узнают в партии? – выговаривал президенту Цуканов. – Парламент еще не избран, а ты уже устраиваешь раскол.
Носков терпеливо возражал:
– Витя, знаешь, что такое провинциализм в политике? Страшная вещь. Человеку кажется, что он все может. А на самом деле это сплошные амбиции и одна только видимость профессионализма. Наши крымские умники – именно такие. Слишком много о себе воображают. Но у них есть еще один очень существенный недостаток – они слишком на многое облизываются. Что, в общем-то, вполне объяснимо, если учесть, что впереди приватизация. Но мы-то с тобой должны мыслить совсем другими категориями. Что для нас главное? Стабильность. Чтобы ни один пан не ткнул нас носом и не сказал, что при нас народу Крыма стало жить хуже. А стабильность – это когда жизнь пусть понемногу, но налаживается. Когда зарплата хоть немного, но растет. А кто нам может дать такой результат? Только по-настоящему знающий экономист. Сарычев не только умные слова может говорить, но и вести конкретную экономическую политику.
Цуканов перебил президента:
– Одно дело Россия – тут у меня вопросов нет. Я русский и всегда буду за Россию. И совсем другое дело – лица московской национальности. Этот Сарычев все равно будет тянуть одеяло на себя, на своих московских толстосумов. Киев сначала будет обижаться, потом психанет, и начнется свалка. Паны скажут: либо вы его уберете, либо мы придумаем для вас какую-нибудь хорошую пакость. Ты знаешь, я сам не слишком высокого мнения о наших крымских управленцах. Может, они хуже Сарычева. Но из-за них не будет большой свары с Киевом.
Носков и Цуканов спорили, исходя из самых лучших побуждений. Каждый искренне считал, что должен послужить народу и выполнить свои предвыборные обещания. Но кошка уже пробежала между ними. Цуканов еще не стал спикером, а Носков уже видел в нем соперника. И Цуканов уже понимал, что Носков с его характером просто не способен на равноправные отношения с парламентом.
Судя по крикам, доносившимся из президентского кабинета, Цуканов должен был вылететь оттуда, как ошпаренный. Однако он вышел степенно, аккуратно закрыл за собой дверь, спокойно посмотрел в глаза Яшину и спросил вполголоса:
– Ну, как? Разобрались в этом человеке?
Яшин молчал. Он обычно оставлял подобные вопросы без ответа. Цуканов усмехнулся.
– Ну-ну. Может, это вообще ваша идея зазвать сюда Сарычева?
– Нет, – коротко ответил Яшин.
– Запомните, Андрей Васильевич и передайте там, в Москве: вера в Россию может погибнуть из-за недоверия к москвичам.
– Кому передать? – спросил Яшин.
– Тем, на кого вы работаете.
Не дожидаясь ответа, Цуканов вышел из приемной.
Яшин зашел к президенту. Тот сидел за столом и яростно жевал орешки.
– Фотограф ждет, – сказал Яшин.
– А нельзя это отложить? – раздраженно спросил Носков.
– Сейчас у тебя плохое настроение, но есть время. А завтра будет все наоборот. К тому же у тебя сегодня шикарный причесон.
– Завтра будет такой же, – буркнул Носков. – Они собираются мучить меня каждое утро по сорок минут.
– Скажи, чтобы меня через день мучили, вместо тебя, – пошутил Яшин.
Носков вяло улыбнулся.
– Фотограф хочет поснимать тебя не здесь, а где-нибудь на природе, в человеческой обстановке, – сказал Яшин.
– С этого бы и начал, – проворчал президент.
Яшин еще накануне сказал Федулову, что неплохо бы поснимать президента где-нибудь на натуре. Поехали туда, где была надежная охрана, в санаторий “Россия”.
Фотограф, совсем еще парнишка, азартно щелкал затвором фотокамеры, не жалел пленки. А Носков проявил себя с неожиданной стороны, хорошо позировал. Особенно получались крупные планы. В глазах президента светился ум, стояла боль, а складки вокруг рта говорили о воле и мужестве.
Потом фотограф попросил президента показать какой-нибудь прием каратэ. Носков с удовольствием выбросил ногу высоко вверх. Он сымитировал этот удар несколько раз. “Интересно, кого он сейчас мысленно бьет? – подумал Яшин. – Наверняка Цуканова”.
– Отлично! Отлично! – восклицал фотограф.
– Надо бы покормить его, – шепнул Федулов.
– Не только покормить, но и налить, – воскликнул президент.
К нему вернулось хорошее настроение.
– Это несправедливо, – сказал Федулов, – всех надо покормить и всем налить.
Обедали в огромной столовой. Прислуживали две молодые официантки. Держались они странно. Вымученно улыбались и опасливо посматривали на охранников. И вообще в тишине санатория было что-то гнетущее. Раньше в марте здесь уже было полно отдыхающих, а сейчас не было видно ни души.
– Сейчас во всех санаториях так, – пояснил Яшину Федулов. – Богатенькие летают на Канары, средний класс – в Турцию, а бедные – отдыхают дома, на своих огородах.
– Из каких же денег персоналу платят зарплату?
– Почти весь персонал – в бессрочном отпуске. Подрабатывают кто где, в основном челночным бизнесом, – нехотя выдавил Федулов.
– А где директор? – спросил Носков. – Раньше глаз не казал и сейчас не видно. Может, ему не нравится, что мы здесь?
– Нет, все нормально, – быстро ответил Федулов. Глаза его почему-то забегали. И он быстро перевел разговор на другую тему.
Не мог же он сказать, что его ребята заперли директора в его кабинете вместе с секретаршей и отключили все телефоны. Позволять директору хотя бы накоротке пообщаться с президентом было бы непростительной оплошностью.
Возвращались к концу рабочего дня. На двух скамейках у Белого дома сидели старушки. Рядом стояли растяжки. На одной было красиво написано: “Мафию – на нары!” На другом: “Олег, крепись! Народ с тобой!” Одна из старушек держала в руках большую фотографию Носкова и время от времени осеняла ее крестным знаменем.
Откуда ни возьмись появилась Галина. Спросила мужа:
– Когда тебя сегодня ждать?
Президент поморщился.
– Даже не знаю. Скопилась груда бумаг. И надо бы пошептаться со штирлицами.
Галина тонко улыбнулась.
– Только с ними?
Федулов завозмущался: нельзя останавливаться, нужно быстро проходить в здание. Президент юркнул в служебный вход. Яшин остался, решил понаблюдать за пикетом.
– Любит все-таки народ Олега, – констатировала Галина.
Холодало. Старушки зябко ежились, посматривая на служебную дверь. Потом снялись и, оставив растяжки, шустрой стайкой вошли в нее. А из двери тут же вышли другие старушки, среди них была Лаврова. “Э, да ведь это смена караула”, – сообразил Яшин.
Распрощавшись с Галиной, он подошел к Лавровой и узнал много интересного. Пенсию старики не получают уже полгода, вот и решили подрабатывать. За пикет платят неплохо, на жизнь хватает. Работают через день, чтобы никому не бросилось в глаза, что их не так уж много.
– Но народ действительно любит Олега Степановича, надеется на него, – извиняющимся тоном сказала Лаврова.
– Конечно, – охотно согласился Яшин.
А президент в это время выслушивал Иванова. Тот озвучивал секретную информацию, полученную из Киева. Слово “озвучивать” глава службы безопасности просто обожал. Первоначальные сведения находили подтверждение. Кравчук действительно настроен ввести в Крыму прямое президентское правление. На этом якобы настаивает “ястребы” из окружения Кравчука. Но подготовка идет пока вяло, Кравчук выжидает и хочет перейти к решительным действиям, как только Носков даст ему для этого подходящий повод. Назначить наместника без повода означало бы еще больше восстановить против себя население Крыма. А Кравчук старается выглядеть, особенно в глазах Запада, как президент всей Украины, не только ее националистической части.
В совещании участвовали также Цыганков и Зульфия-ханум. Когда Иванов кончил доклад, президент обратился ко всем:
– Ну, какие будут соображения? Может быть, начнем с повода? Какой может быть у Киева серьезный повод?
Задав вопрос, Носков повернулся к Зульфии-ханум, показывая, что намерен для начала выслушать ее мнение.
– Падение жизненного уровня, недовольство людей. Вообще, какие-либо волнения, по любому поводу. Что еще? Какой-нибудь громкий скандал в высших коридорах власти. По-моему, все, – сказала советница.
Президент перевел глаза на главу администрации. Цыганков вкрадчиво проговорил:
– Мой президент! Может, как-то помягче начать борьбу с преступностью? По крайней мере, без резкой риторики. По моим наблюдениям, иногда правительства проваливаются по удивительно простой причине. Министры слишком много говорят, причем, не то, что нужно. Лучше бы они действовали без лишних слов. Слова раздражают людей больше, чем неправильные дела.
Носков усмехнулся в усы и бросил:
– Рядом с вами Макиавелли отдыхает. Ладно, учтем. У вас все?
– Экономикой надо больше заниматься, Олег Степанович, – вздыхая, произнес Цыганков. – Если жизнь станет веселей, народ в обиду вас не даст.
– Сарычев заканчивает сборы. Будет на днях, – сказал президент.
Цыганков помрачнел.
– Все-таки Сарычев?
– Ни о ком другом я даже слышать не хочу, – отрезал Носков. – Это дело решенное. – И продолжал после паузы наставительным тоном. – В политике, Николай Валентинович, как в армии, нужно уметь подчиняться, смиряться и очень терпеливо ждать своего часа, даже если скулы сводит от кого-то или от чего-то. Тогда есть шанс дослужиться до генерала или даже до маршала.
– Это по сравнению с вами Макиавелли отдыхает, – грубо польстил Цыганков.
– Ну, а вы что скажете, Лев Сергеевич? – президент повернулся к Иванову.
– Нужно лететь на Кипр. Требуется прорыв. Если вас примет президент Кипра, а он, как вы знаете, к этому готов, вам будет легче устанавливать прямые контакты с президентами других стран. В этом случае не только Киев, но и Москва поймут, что на них свет клином не сошелся. Никто не хочет опоздать на ярмарку. Кстати, есть дополнительная информация. Президент Кипра предлагает сделать визит как бы частным.
– То есть? – спросил Носков.
– Ну, чтобы вы приехали на Кипр как бы в гости, на отдых. Не один, а вместе с семьей.
– Это неприемлемо, – возразил Носков. – Что люди скажут? Работает без году неделю, а уже отдыхать полетел. И не один, а со своим выводком.
Иванов продолжал вкрадчивым тоном.
– Олег Степанович, поначалу никто не будет знать, что вы полетели с семьей. Секретность мы обеспечим. А когда узнают, дело будет уже сделано. Вы привезете инвестиции и скажете об этом народу в прямом эфире. Победителей не судят, господин президент. К тому же, о чем может говорить приглашение на отдых? Прежде всего, о дружеском расположении.
– Чьем? – спросил Носков.
– Президента Кипра.
– Он пришлет его в письменном виде?
– Разумеется.
– Сколько может продлиться визит?
– Сколько пожелаете.
Президент посмотрел в глаза советнице. Зульфия сидела, поджав губы и опустив глаза.
– Два дня. Мы должны уложиться в два дня, – сказал президент.
Когда Иванов и Цыганков ушли, Зульфия-ханум сказала Носкову:
– Олег, а почему ты не спросил, на какие деньги вы полетите? Всей-то семейкой?
– Зоя, к жене не ревнуют, – мягко укорил Носков.
– Я не о ревности, я – о деньгах, – жестко произнесла советница.
– Мне как-то не пришло в голову, – пробормотал президент, – Последнее время я вообще перестал думать о деньгах. Если Иванов не говорит о финансировании, значит, решает это со своими коммерсантами. Он знает, что бюджетные деньги для меня неприкосновенны.
Взгляд Зульфии-ханум потеплел.
– Ладно, – сказала она. – Давай ужинать, я привезла тут кое-что вкусненькое.
