В. Г. Белинский
Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь

Явление VIII

Входят: Катенька, Хватова с дочерью и сыном, Коркин.

КАТЕНЬКА. А я, дяденька, веду к вам гостей – встречайте.

ГОРСКИЙ. Милости просим! (Глядя на Хватова). А это кто? Ба! Платоша! Здорово, друг! обнимемся. Да тебя и узнать нельзя. Молодец молодцом! Мундир – эполеты – усы – лицо загорело – весь возмужал!

ХВАТОВА. Можно перемениться, Николай Матвеич, ведь десять лет лямку-то тянул! Зато уж и подпоручик!

ГОРСКИЙ. Так – да мне всё странно. Я всё помню мальчика-повесу, который бывало коли не голубей гонял, так – уж верно собак стравливал… А теперь – вот тебе и Платоша! Нет, уж целый Платон Васильевич! Я было, признаюсь, и проку в нем не чаял – он вон какой молодец вышел! То-то служба-то царская – хоть кого, так вышколит. Давно ли к нам?

ХВАТОВ. Третьего дня прибыли-с, а нынче матушка непременно захотела, чтобы к вам-с. Да и самому-с страх как хотелось увидеться…

ХВАТОВА. Как же, как же! Ведь вы его благодетель, а благодетелей забывать грех. Им первый почет.

ГОРСКИЙ. Ну что тут за благодетели! Я не люблю этого.

ХВАТОВА. Как же, как же, Николай Матвеич! Ведь он у меня по седьмому годочку остался сиротою. Где бы мне, горемычной вдове, возиться с ним. Мальчику было уж восемнадцать лет, а он только что читать да писать кой-как знал. А мальчик был озорной – бывало, и не усмотришь. Так бы всё шалберничал. В суд записаться не хотел и слышать – наладил себе: в полк да в полк. Уж вы, Николай Матвеич, пристали ко мне: «Что парню шалберничать – в полк, так в полк, благо охота есть» – почти насильно снарядили в путь, дали письмо к полковнику, нашли попутчика, надежного человека, да и на дорогу снабдили…

ГОРСКИЙ. Э, Матрена Карповна, ведь ты как уж зачнешь – так и беги вон. А помнила бы пословицу: «Кто старое помянет, тому глаз вон!»

ХВАТОВА. Нет, Николай Матвеич, что ни говорите – а я не перестану за вас богу молиться! Я не какая-нибудь неблагодарная тварь… Что бы я за свинья была, чтоб забыла благодеяния…

БРАЖКИН (подходит к руке Хватовой). Здравствуйте, Матрена Карповна – вы заговорились – и не видите меня, а я уж вам кланялся, кланялся…

ХВАТОВА. Извините, батюшка Федор Кузмич, не взыщите, отец родной…

БРАЖКИН. Ничего, ничего-с… Я здесь на целый день… Как всхрапну после обеда, так пожалуйста, Матрена Карповна, в мушку со мною… Такая привычка… Как женился, – дня не проходило, чтоб вечером не занялся – преприятная игра…

ХВАТОВА. С большим удовольствием-с. А вот мой Платошенька – не оставьте ласкою своею…

БРАЖКИН (поцеловавшись с Хватовым). Прошу любить и жаловать… Три трехлетия служил по воле дворянства судьею. Имею пряжку за пятнадцатилетнюю беспорочную службу… Имения триста душ, не заложенных… благоустроенных… я люблю аккуратность…

ГОРСКИЙ. Об этом после, Федор Кузмич – ведь не в последний раз видитесь…

БРАЖКИН. Нет, Николай Матвеич, – нужна аккуратность… Чтоб после – знаете – оглядок не было…

ХВАТОВА. Здоровы ли ваши детки, Федор Кузмич – Марья Федоровна и Федор Федорыч?

БРАЖКИН. Слава богу-с. Федора-то Федоровича я нынче немножко посек – всё балует – бумагу крадет у меня на змеи. Бумаги-то всего было у меня десточка – давно уж не писал – ведь я редко пишу – гляжу: до половины растаскал. Ну уж – говорю – как хочешь, а надо баню задать. Что детей баловать… в страхе божием надо их воспитывать.^{22}

ГОРСКИЙ (смотря на эту сцену, оборачивается и видит Коркина). А, Алексей Степанович, и вы к нам пожаловали!..

КОРКИН (смеясь). Как же – с тетушкой приехал. Как приехал кузин, так и должностью не отговорюсь…

ХВАТОВА. Что тут, батюшка, за отговорки! Ведь не чужие – свои. Спесивиться грех перед бедной родней. Тебе была другая дорога – сестрино счастие не моему чета – она вышла за богатого – зато ты, батюшка, служил в кавалерах – дослужился ротмистра и не успел двух лет пробыть в отставке, как и попал в исправники. А моему Платошеньке хотя бы в становые бог дал. Что ему больше в полку-то делать. Ведь сколько ни служи, а не много наживешь.^{23} А здесь-то оно хоть и не парадно, да теплей и покойней. Не правда ли, Николай Матвеич?

ГОРСКИЙ. Что ж – коли есть охота променять военный мундир на штатский – с богом, а мы похлопочем.

ХВАТОВА. Дай вам бог здоровья, Николай Матвеич, а у меня вся надежда на вас да на Алексея Степаныча.

ГОРСКИЙ.^{24} Ну, что, брат Платон Васильевич – как послужил, где побывал?

ХВАТОВ. Были кое-где – и в Туречине походили.

БРАЖКИН. Вот страсти-то! Чай, частенько приходилось так, что и небо с овчинку казалось, – не то, что у нас – сиди в присутствии на стуле – не упадешь-разве задремлешь…

ГОРСКИЙ. Коли назвался груздем – полезай в кузов. Молодому человеку стыдно трусить.

БРАЖКИН. Ну что, Платон Васильевич, побывали и в Петербурге и в Москве?

ХВАТОВ. В Петербурге не были, а в Москве были-с. Большой город – церквей очень много.

ХВАТОВА. Как же, батюшка Федор Кузмич, вчера целый вечер рассказывал всё об Иване Великом да о Сухаревой башне…

ХВАТОВ. Большой-с монумент! А царь-пушка-то чай, из нее и стрелять-то нельзя-с. А хорошо, кабы тарарахнули хоть разок, чай, стеклы бы повыбило…

ГОРСКИЙ. Ну что, Платон Васильевич, охотники у вас в полку повеселиться? Мы такие были плясуны, что носом чуяли, где бал и много барышень.

ХВАТОВ. Как же-с, Николай Матвеич, господа офицеры у нас – преобразованные-с. Во всем полку нет ни одного, чтобы не умел мазурки и французского кадреля, окроме вальсов, экосецов, польских и матрадуров. Вот уж на что я – и то разом выучился. Не хотелось тоже от других отстать. Вообще общество у нас прекрасное. Играют и в банчик; капельки мимо рта наш брат офицер не проронит, а уж зато, коли где у помещика бал или вечеринка, – мы из первых там. Почитать тоже любим. У нас, в полку, и «Библиотека» получается. Очень хороший журнал – сам Смирдин печатает-с, а Брамбеус иногди такие пули отливает, что так вот и катаемся со смеху – животы надорвем. Особенно хороши повести – так всё экивоки-с, да такие, что как иной вспомнит свои проказы, так только усы покручивает да ухмыляется, злодей…

АННА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, братец, а какие стихи вам в «Библиотеке» больше нравятся?

ХВАТОВ. Да все хороши, сестрица: ведь Брамбеус сам поправляет!

АННА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, я больше всего люблю господина Тимофеева – вот, Катерина Петровна, не помните ли вы – как бишь они начинаются – «Скучно, дядя» – так, кажется. А мистерии его – какие страшные – всё о преставлении света…

ХВАТОВ. Да, господин Тимофеев – поэт важный – пишет с большим чувством – лучше Пушкина.

ГОРСКИЙ. Ну, Платон Васильевич, потише, потише, а то как раз беду наживешь: Катенька у меня – горой за Пушкина, а коли Лизанька присоединится к ней – так не рад будешь, что и сказал…

ХВАТОВ. Ах – извините-с – я, право, не знал-с… А, впрочем, ведь всё равно-с всё аллегорики-с, то есть, не правда, а выдумано-с…^{25}

Явление IX

Входит Иван.

ИВАН. Батюшка барин Николай Матвеевич, на стол готово-с – и кушанье подано-с… (Уходит).

ГОРСКИЙ. Ну, гости мои дорогие, хлеба-соли покушать прошу покорно. Пойдем-ко, Матрена Карповна, – ты у меня похозяйничаешь.^{26}

БРАЖКИН. Да… я чувствую большой аппетит… а после обеда всхрапну немножко… а как встану, так не забудьте же, Матрена Карповна, – в мушку… (Все уходят).

Действие третье

Явление I

Горский и Хватова.

ХВАТОВА. Да, да, Николай Матвеич – что и говорить – надо деток пристроить. Это пуще всего. Мне, бедной, горемычной вдове, немного надо: благодаря бога и добрых людей, я сыта по горло, а теплый уголок еще от мужа-покойника достался. Я же всем умею услужить и угодить: там похозяйничаю, тут пошью, здесь свадебку сложу – а мне всё спасибо да спасибо. Куда ни приеду, везде как к себе домой – как к родным, право – всем до меня нужда. Теперь только одна забота – деток пристроить.

ГОРСКИЙ. Ну, да ведь в отставку выйти – не большая мудрость, а в становые попасть – не бог знает что. По мне – что могу – всё сделаю.^{27}

ХВАТОВА. Зачем приехал к вам Федор Кузмич?

ГОРСКИЙ. Как зачем? Разве ты в первый раз видишь его у меня в доме?

ХВАТОВА. Я знаю, что вы – старые знакомые, да я кое-что слышала…

ГОРСКИЙ. Правду сказать, Матрена Карповна, – поделом тебя бранят, что ты любишь всё слышать да потом болтать.

ХВАТОВА. И, батюшка, вот уж ты тотчас и в гору пошел! Что ж такое? – Слухом земля полнится, да он же сам уж давно проговаривал мне об этом…

Горский… А хоть бы и так – что ж тут особенного? Дело обыкновенное.

ХВАТОВА. То-то, то-то, Николай Матвеич! Суженого конем не объедешь. Конечно, человек-от он хороший и с со стоянием, да уж стар – вдовец – да к тому же и дети есть. Я давеча, глядя на Лизавету Петровну, чуть не заплакали Сидит, моя голубушка, и слова не молвит, а уж такая печальная…

ГОРСКИЙ. Да что ты, чорт возьми! или с ума сошла? С чего ты взяла, что Лизанька пойдет, а я отдам ее за этого урода?

ХВАТОВА. А! так вы не согласны! Я сама тоже думала и всем говорила: «Что вы! захочет ли Николай Матвеич погубить девушку? Конечно, родня дальняя, да ведь он их любит пуще дочерей. У них же есть и достаточек – так можно при искать женишков и получше. Всё уж хоть небогатый, да по крайней мере был бы молодой человек»…

ГОРСКИЙ. Как же – вот тотчас и отдам за то, что молод!.. Уж не хочешь ли посватать – ты ведь исстари свахой слывешь…

ХВАТОВА. А что ж? попытка не пытка – спрос не беда. Голенький ох, а за голеньким бог. А хотела бы я поклониться тебе, Николай Матвеич. Что же в девках-то засиживаться ведь уж ей двадцать лет…

ГОРСКИЙ. Считала бы ты лучше годы своей дочери чай, уже давно под тридцать…

ХВАТОВА (плачет). И – батюшка! дело сиротское, бедное… может, и век в девках просидит…

ГОРСКИЙ. Ну, ну, добро – полно плакать-то. Мне некогда – скажи, что надо.

ХВАТОВА. Батюшка Николай Матвеич, осчастливь бедную вдову и сирот… будь им отцом родным… Платошеньку надо женить – он сирота и она сиротка – так за их сиротство, может, бог и даст им счастие…

ГОРСКИЙ. Э, Матрена Карповна – не туда поехала!

ХВАТОВА. Конечно, батюшка, куда же нам – мы люди бедные, а у них есть достаточек…

ГОРСКИЙ. Не то, всё не то – то есть не с той стороны заехала. Знаешь – я ведь неволить не буду, а согласись она – я рад.

ХВАТОВА. Да, да! что и говорить, батюшка Николай Матвеич…

ГОРСКИЙ. Да ведь они еще друг друга не знают?..

ХВАТОВА. Свыкнутся, Николай Матвеич, свыкнутся – а там бог даст и лад и совет…

ГОРСКИЙ. Ну, там как знаешь – хлопочи сама – тебе не привыкать-стать к этому, а мое дело – сторона.

ХВАТОВА. Ну, так вот я только об этом-то и хотела ним сказать…

ГОРСКИЙ. Ну, хорошо, хорошо – там посмотрим… (Уходит).

Явление II

ХВАТОВА (одна). Вишь, старый чорт, и подступу нет к его приемышам. Будто и нивесть что!..^{28} Что у них рожицы-то смазливы, по-французски болтают да состояньице есть – так и думать не смей об них! Да добро – уж поставлю же и я на своем – не мытьем, так катаньем возьму, а не удастся – дам волю языку… Старик-от что-то на себя не похож, да и Иван мне что-то проговаривал. Надо с ним потолковать, а то тут что-то неладно – нет ли штук каких?.. А вот как быть с Алексеем Степановичем-то – слово скажет – беда. Он теперь ждет, что я ему скажу: небось – утешу! Да вон никак и он!

Явление III

Хватова и Коркин.

КОРКИН. Ну что, тетушка? Разведали ли вы что-нибудь? За Мальского хочет отдать? – это верно?..

ХВАТОВА. Ничего, ровно ничего не узнала. Только видно, что старику-то крепко не по сердцу все эти предложения. Кажется, он и думать не хочет, чтоб расстаться с ними.

КОРКИН. Ну, так вы слишком-то и не приставайте к нему, чтобы не испортить дела. Лучше подождать…

ХВАТОВА. Что и говорить, батюшка, поспешишь – людей насмешишь. А где Платошенька?

КОРКИН. Да там – в саду.

ХВАТОВА. Пойти и мне туда. (Уходит).

Явление IV

КОРКИН (один). Мерзкая баба лукавит. Я уж вижу, что она по-матерински хлопочет о своем Платошеньке. Да пусть хлопочет! Мне всего лучше прямо приступить к делу. Откажут наотрез – по крайней мере, не будет пустых надежд и ожиданий; согласятся (потирая руками), ох, плоха надежда… Этот Владимир Дмитриевич… Во всяком случае, надо самому действовать, а то одно посредничество этой бабы может всё испортить…^{29}

Явление V

Коркин и Горский.

ГОРСКИЙ. А! Алексей Степанович – вы что-то тут философствуете?

КОРКИН. Нет, просто рассуждаю об одном деле – очень важном для меня… я об нем давно уже думаю…

ГОРСКИЙ. А что такое?

КОРКИН (с замешательством, смеясь). Дело не мудреное, да сказать-то мудрено…

ГОРСКИЙ. Ну, так и есть! Нынешний день я уж наслушался этих дел! Скажите скорее и прямее: верно, предложение насчет которой-нибудь из моих племянниц?

КОРКИН. Вы угадали…

ГОРСКИЙ. Да, с некоторого времени я стал очень догадлив… (Про себя). Вижу, куда ты метишь, голубчик!.. Лизанька молода… прекрасна… а ты и без очков хорошо видишь…

КОРКИН. Кажется, вам это неприятно?..

ГОРСКИЙ. Не то, что неприятно – а хлопотно. Я отделывайся – а они в стороне. Скажешь им – так после и сам не рад. Впрочем, я ей поговорю – и скажу вам ее ответ. Поверьте, что если дело пойдет на лад – я буду рад всею душою. Только вы, бога ради, сами ничего не говорите ей – всё дело испортите.

КОРКИН. Куда говорить – и подумать страшно: так в жар и озноб и бросает. Страшней, чем, бывало, на приступ идти.

ГОРСКИЙ. А, кажется, вы видели свет и женщин?..

КОРКИН. И даже был с ними не из робких. Да! – скажите мне, что Владимир Дмитриевич? – Ведь он кончил курс в университете?

ГОРСКИЙ. Как же – уж другой год.

КОРКИН. Что ж? – он намерен служить?

ГОРСКИЙ. Куда! – сбирается путешествовать. Дела у него нет! а состояние есть; сам он сирота круглый, я – вся родня у него – так он всё и живет у меня…

КОРКИН. Это я знаю… да я не то хотел сказать… он…

ГОРСКИЙ. Не беспокойтесь – он тут ровно ничего не значит. Надейтесь на меня.

КОРКИН. Я вам верю, – и пока вы мне не скажете чего – и ни полслова. Пойду к ним и посмотрю, как там любезничает мой кузен – я думаю, он там всех так очаровал, что на нашего брата рябчика там и смотреть не будут. (Уходит).

Явление VI

ГОРСКИЙ (один). Славный человек этот Коркин… Вот такому человеку нельзя не пожелать счастия!.. Однако ж – сказать ли мне ей о его предложении?.. Что ж мне делать, если к ней нет и приступу, если она не хочет и слышать о замужестве… Как она давеча поутру поступила со мною за этого старого дурака Бражкина! Смотри, пожалуй – она хотела дать ему слово… а!.. А для чего?.. чтобы доказать мне, как больно видеть ей, что я хочу с ней расстаться. Она и подумать не хочет, что это ведь для ее же счастия…. Но неужели же ей век жить в моем доме?.. Положим, что для меня-то это счастие, потому что я не перенес бы разлуки с нею… Да еще хорошо бы, если только разлуки – а то вот беда, если она выйдет замуж за какого-нибудь пошляка или мерзавца, который не будет уметь оценить ее, будет с нею обращаться грубо, жестоко, тирански… Тирански!.. Да один косой взгляд, одно грубое слово – так я задушил бы его вот этими руками… Нет, я соглашусь отдать ее только за такого человека, который любил бы со так, как я люблю ее: кто бы видел ее во сне, думал о ней наяву; кому не мило, чтобы при нем ласкала она собаку,^{30} гладила кошку, любовалась цветком, и кто бы подводил к ней и собаку и кошку, чтоб только посмотреть, как она их ласкает; бегал бы сам за цветами и приносил их ей, чтоб только посмотреть, как она ими радуется… и потом почесть себя счастливым, если за это она улыбнется ему, кивнет головою, скажет слово… А где найти такого, чтобы так-то любил ее?.. А если бы такой и нашелся, – за что она будет любить его?.. Разве он лелеял ее детство, заменил ей отца, жил только ею и для ней, думал только о ней, страдал ее горем, радовался ее радостью, – и за ее любовь, ласку, привет забывал свои лета, терял ум, плакал, хохотал и прыгал?.. Да! – за что она будет любить его?.. Где ж справедливость?..^{31} Конечно, зачем же мне отнимать у них счастие… Ну, вот Катенька… мне и с ней тяжело расстаться… но коли она любит Володю – с богом… Володя малый с головою, с сердцем, человек честный, твердый, хоть и молод – состояние у него независимое – сам себе господин… Только что-то мне становится тяжело его видеть… Может быть, оттого, что он с Катенькой всё как-то не так – всё шутит, а о деле ни слова… Уж не раздумал ли он жениться на ней… Да-с Катенькой всё шутит, а на Лизаньку иной раз так уставится… что вот так бы и разорвал его на части… Постой – я объяснюсь с ним. Коли хочет жениться – пусть женится; не хочет – должен оставить нас… Так или сяк – это будет хорошо; но вот что мучает меня: уж кажется, как люблю я Лизаньку – нельзя больше любить, а сам чувствую, что никого так часто и так больно не оскорбляю, как ее… Иной раз я ее хуже, чем ненавижу…^{32} (Молчание). Да это еще обойдется как-нибудь… ведь это должно быть следствие какой-нибудь скрытой болезни – я, видно, и в самом деле расстроен… Но вот – что мне делать с Коркиным – сказать ли ей о его предложении? Почему же и не сказать – ведь она не пойдет за него – я в этом уверен… она всегда хвалила его так холодно, так прямо… (Молчание). Ну, а если пойдет?.. Конечно, он человек хороший, умный, образованный – да ведь женихи все хороши, только не все бывают хорошими мужьями… Кто знает, что еще из него выйдет?.. Нет, совестно будет не сказать – к тому же еще, как бы он сам не вздумал…^{33} Я скажу ей – только так, что она тотчас поймет, что это сватовство мне не по сердцу…^{34}

Явление VII

Входит Мальский.

МАЛЬСКИЙ. А! вы тут, дяденька?

ГОРСКИЙ. Должно быть, что тут. А ты – здесь?

МАЛЬСКИЙ. Вы всё шутите, дяденька.

ГОРСКИЙ. А ты что-то нос повесил.

МАЛЬСКИЙ. Да здесь, дяденька, все ходят повеся нос, кроме Катерины Петровны; даже и гости все озабочены. Бодрее всех Матрена Карповна, да и та не может скрыть, что чем-то озабочена.

ГОРСКИЙ. Эх, кабы они да разъехались! Когда не до них – так тут-то и наедут…

МАЛЬСКИЙ. Лизавета Петровна даже не в состоянии скрывать своего волнения и грусти…

ГОРСКИЙ. Я-то чем же тут виноват?

МАЛЬСКИЙ. Да я и не виню вас, дяденька.

ГОРСКИЙ. Ты всегда прав – что и говорить! Да! скажи-ко мне кстати: ты любишь, что ли, Катеньку? Ведь – сам посуди – ей уж восемнадцать лет, а вы друг с другом всё как дети. Вспомни, что ведь они тебе совсем не родня, а кому какое дело до того, что вы росли вместе и, будучи детьми, привыкли называть друг друга женихом и невестою? Всякий смотрит только на наружность и по ней делает заключении… А я не хочу на их счет никаких пустых заключений…

МАЛЬСКИЙ. Дяденька, вы говорите, конечно, правду, но таким тоном, как будто бы я сделал что-нибудь худое.

ГОРСКИЙ. Да речь не о тоне, а о деле. Ты отвечай мне на вопрос: коли хочешь на ней жениться и она согласна идти за тебя замуж – с богом – я не противлюсь, – и тогда на вас будут смотреть, как на жениха с невестой; не хочешь – пора положить конец детскому обращению.

МАЛЬСКИЙ. Конечно, дяденька, вы правы… но время ли теперь говорить об этом? – у нас столько гостей… народу – того и гляди, что кто войдет…

ГОРСКИЙ. Послушай, Володя, тут много рассуждать нечего – да или нет — коротко и ясно, а для этого довольно и минуты. Ты уж не ребенок и, верно, имел время обдумать такое важное дело; а о чем думано несколько лет, о том можно сказать в минуту.

МАЛЬСКИЙ. Но… я так еще не уверен… боюсь впечатления и воспоминания детства принять за чувство… (Берет его за руку). Любезный дяденька, несколько дней, несколько дней – и я вам дам решительный ответ…

ГОРСКИЙ. По мне – пожалуй! Несколько дней – не велика важность; странно только, что ты в несколько дней хочешь решить то, чего не мог решить в несколько лет. Такими вещами, брат, не шутят. Ведь тут дело идет о счастии целой жизни двух человек. Да что ты ушел из саду-то?

МАЛЬСКИЙ. Так… мне стало душно там… Федор Кузмич всё еще продирает глаза – он всхрапнул… Матрена Карповна трещит, как трещотка… Сынок ее отпускает армейские любезности, от которых Катерина Петровна хохочет до слез… Алексей Степанович что-то не в духе, против своего обыкновения… Лизавета Петровна так печальна, что, глядя на нее, хочется плакать… Хочу отдохнуть наедине…

ГОРСКИЙ. Да – ты что-то стал уж чересчур чувствителен. Пойду – что там? (Уходит).

Явление VIII

МАЛЬСКИЙ (один). Да! – он прав: чего не решил в несколько лет, того не решить в несколько дней, и шутить такими вещами – не годится. Но что ж мне делать? Привычка, воспоминания детства, семейные предания вступили во мне в борьбу с влечением сердца… Нет! нет! пора уж мне быть проще с самим собой и перестать идеальничать… Нет – я ее не люблю – это верно. Прекрасная девушка, милое, грациозное создание, но ее легкость, всегдашняя веселость – всё это мне не нравится, просто – оскорбляет меня!..^{35} Но если она меня любит?.. Да – это было бы очень утешительно… Но кажется, что нет. Это надо узнать наверное. Да как узнаешь? Станешь говорить с ней – она будет шутить; потребуешь решительного ответа – она запоет или убежит припрыгивая… Постой, я поговорю с Лизаветой Петровной… Страшно мне что-то говорить с нею… Что это значит – давеча, как я долго смотрел на нее, когда наши глаза встретились, она покраснела и как будто вздрогнула?..^{36} Но нет, нет! этого не может быть… Она так дика со мной… мое присутствие как будто оскорбляет ее… Нет – это всё не то: это значит просто-напросто – высоко и далеко…^{37} Нет, мне не надо и думать об этом… А всё думается невольно… И то придет на память – и это вспомнишь, чтобы растолковать в свою пользу – там взглянула… тут покраснела… тогда смутилась… А наповерку выйдет: взглянула потому, что надо же на что-нибудь глядеть; покраснела или смутилась оттого, что голова болела или от негодования на нескромный взгляд, глупое слово… Ох, эта фантазия – мерзкая способность!.. По крайней мере, мне надо поговорить с нею…^{38} Но вот, кажется, и она… боже мой!..