В. Г. Белинский
Гамлет. Трагедия В. Шекспира, перевод А. Кронеберга…

Нет нужды, кажется, говорить, что новый перевод «Гамлета», сделанный г. Кронебергом (а не Кроненбергом, как пишет рецензент «Библиотеки для чтения», несмотря на то, что фамилия переводчика на заглавной странице выставлена довольно четко), не понравится людям, о которых шла речь. Да и могло ли случиться иначе, если припомним, что в 1839 году в «Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду»«были напечатаны две статьи о «Гамлете» г. Полевого, в которых ясно, обстоятельно, неопровержимо, с указаниями на самый текст, доказано, что реченный «Гамлет, принц Датский» выдан за шекспировского ради одной остроумной шутки, а в самом деле сочинен самим г. Полевым. Под статьями стояла подпись фамилии, которую читаем теперь на новом переводе «Гамлета». (Первая из них принадлежала покойному профессору Харьковского университета Кронебергу, посвятившему всю жизнь на изучение Шекспира, вторая – сыну его, А. И. Кронебергу, нынешнему переводчику «Гамлета»^{22}.) Еще менее удивимся мы нерасположению реченных людей к новому переводчику, если вспомним точку зрения, с которой смотрят они на переводы вообще. Ведь на что ни посмотри, как на «дело, противное логике, природе и физической возможности», – покажутся такие чудеса, что и сказать страшно!..

А между тем перевод «Гамлета», сделанный г. Кронебергом, есть один из замечательнейших переводов на русском языке; для тех, которые гонятся не за одним только «сюжетцем», но желают уловить при чтении перевода великого произведения дух подлинника, труд г. Кронеберга будет очень интересным и даже совершенно новым явлением, несмотря на все бывшие у нас доныне переделки и переводы «Гамлета», из которых перевод г. Вронченка в своем роде так же хорош, как перевод г. Кронеберга в своем^{23}. Приводим несколько отрывков, из которых сами читатели могут увидеть достоинства труда г. Кронеберга. Вот начало четвертой сцены первого акта:

 
(Звук труб и пушечные выстрелы за сценой).
Что это значит, принц?
 
 
ГАМЛЕТ
Король всю ночь гуляет напролет,
Шумит и пьет и мчится в быстром вальсе,
Едва осушит он стакан рейнвейна,
Как слышен гром и пушек и литавр,
Гремящих в честь победы над вином.
 
 
ГОРАЦИО
Обычай это?
 
 
ГАМЛЕТ
Да, конечно.
И я к нему, как здешний уроженец,
Хоть и привык, однако же по мне
Забыть его гораздо благородней,
Чем сохранять. Похмелье и пирушки
Марают нас в понятии народов;
За них зовут нас Бахуса жрецами
И с нашим именем соединяют
Прозванье черное. Сказать по правде,
Всю славу дел великих и прекрасных
Смывает с нас вино. Такую участь
Несет и частный человек; его,
Когда он очернен пятном природы,
Как, например: не в меру пылкой кровью,
Берущей верх над силою ума
(В чем и невинен он: его рожденье
Есть случай без разумной воли),
Или привычкою, которая, как ржа,
Съедает блеск поступков благородных, —
Его, я говорю, людское мненье
Лишит достоинства; его осудят
За то, что в нем одно пятно порока,
Хоть будь оно клеймо слепой природы
И сам он будь так чист, как добродетель,
С безмерно благородною душой.
Пылинка зла уничтожает благо.
 
 
(Входит дух).
 
 
ГОРАЦИО
Смотрите, принц, – идет!
 
 
ГАМЛЕТ
Спасите нас, о неба серафимы!
Блаженный дух или проклятый демон,
Облекся ль ты в благоуханья неба
Иль в ада дым; со злом или с любовью
Приходишь ты, – твой образ так заманчив, —
Я говорю с тобой! Тебя зову я
Гамлетом, королем, отцом, монархом!
Не дай в незнании погибнуть мне!
Скажи: зачем твои святые кости
Расторгли саван свой? Зачем гробница,
Куда тебя мы с миром опустили,
Разверзла мраморный, тяжелый зев
И вновь извергнула тебя? Зачем
Ты, мертвый труп, в воинственном доспехе
Опять идешь в сиянии луны,
Во тьму ночей вселяя грозный ужас,
И нас, слепцов среди природы, мучишь
Для наших душ недостижимой мыслью?
Скажи, зачем? зачем? Что делать нам?
 

Вот начало монолога, произносимого Гамлетом по уходе актеров:

 
Не дивно ли: актер, при тени страсти,
При вымысле пустом, был в состоянье
Своим мечтам всю душу покорить;
Его лицо от силы их бледнеет,
В глазах слеза, дрожит и млеет голос,
В чертах лица отчаянье и ужас,
И весь состав его покорен мысли.
И все из ничего! Из-за Гекубы!
Что он Гекубе, что она ему,
Что плачет он об ней? О, если б он,
Как я, владел призывом к страсти,
Что б сделал он? Он потопил бы сцену
В своих слезах и страшными словами
Народный слух бы поразил; преступных
В безумство бы поверг, невинных в ужас,
Незнающих привел бы он в смятенье,
Исторг бы силу из очей и слуха!
А я – презренный, малодушный раб,
Я дела чужд, в мечтаниях бесплодных!
Боюсь за короля промолвить слово,
Над чьим венцом и жизнью драгоценной
Совершено проклятое злодейство!
Я трус? Кто назовет меня негодным?
Кто череп раскроит? Кто прикоснется
До моего лица? Кто скажет мне: ты лжешь?
Кто оскорбит меня рукой иль словом? —
А я обиду перенес бы. – Да!
Я голубь мужеством, во мне нет желчи,
И мне обида не горька; иначе
Уже давно раба гниющим трупом
Я воронов окрестных угостил бы. —
Кровавый сластолюбец! Лицемер!
Бесчувственный, продажный, подлый изверг!
Глупец, глупец! Куда как я отважен!
Сын милого, убитого отца,
На мщенье вызванный и небесами
И Тартаром, я расточаю сердце
В пустых словах, как красота за деньги!
Как женщина, весь изливаюсь в клятвах!
Нет, стыдно, стыдно! К делу, голова!
 

Приведем еще вторую половину из песни безумной Офелии. Многие знают эту песню наизусть из «Гамлета», исправленного г. Полевым, и распевают, в полной уверенности, что поют слова Шекспира. Не худо им узнать, как она в самом деле поется у Шекспира:

 
Занялась уже денница,
Валентинов день настал.
Под окном стоит девица:
– Спишь ли, милый, или встал?
 
 
Он услышал, встрепенулся,
Быстро двери отворил,
С нею в комнату вернулся,
Но не деву отпустил.
 
 
Пресвятая! как безбожно
Клятву верности забыть!
Ах! мужчине только можно
Полюбить и разлюбить!
 
 
– Ты хотел на мне жениться,
Говорит ему она.