Вот почему мы невольно пожалели о труде г. Кронеберга. Перевод его положительно хорош и как бы дополняет собою перевод г. Вронченко, показывая «Гамлета» в новых оттенках; но кто оценит этот труд, кто будет за него благодарен, кто захочет узнать его?.. Дай бог, чтоб слова наши не сбылись на деле: мы первые охотно сознаемся в ошибке; но… Г-н Кронеберг владеет богатыми средствами для того, чтоб с успехом переводить Шекспира: он от отца своего[2] наследовал любовь к этому поэту, изучал его под руководством отца своего, посвятившего изучению Шекспира всю жизнь свою и написавшего о нем несколько сочинений европейского достоинства; он прекрасно знает английский язык (зная при том отлично языки немецкий и французский) и хорошо владеет русским стихом. При таких средствах, будь у нас потребность узнать Шекспира как великого поэта, а не как романтического мелодраматиста, сценического эффектера, – г. Кронеберг, может быть, обогатил бы русскую литературу замечательно хорошим переводом всего Шекспира, и притом мы имели бы, может быть, Шекспира в переводе гг. Вронченко, Росковшенко{14}, и, вероятно, нашлись бы и другие деятели. Но до таких серьезных потребностей не доросла еще наша публика, а потому и для литературы нашей еще не настало время таких важных трудов.
Отрывок из переведенного г. Кронебергом «Гамлета» был напечатан в одном альманахе и был разбранен в одной газете;{15} целый перевод еще больше будет разбранен. Но такое «неуважение» ничего не значит: причина его заключается, во-первых, в том, что в «Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду»«1839 года (т. II, стр. 189–196) была напечатана статья покойного профессора И. Я. Кронеберга, и в этой статье разобран не совсем «уважительно» перевод «Гамлета» г. Полевого; во-вторых, в «Литературной газете» 1840 года (№№ 49 и 50) была напечатала статья А. И. Кронеберга (переводчика «Гамлета» и «Двенадцатой ночи» Шекспира) – «Гамлет, исправленный г-ном Полевым». После этих «уважительных» причин не все критики на новый перевод «Гамлета» должны казаться «уважительными». Для людей, которые в литературе видят не забаву в праздное время, а занятие дельное, «Гамлет» в переводе г. Кронеберга должен быть замечательным литературным приобретением. Жаль, что только от таких, слишком немногочисленных судей переводчик должен ожидать награды за свой бескорыстный, добросовестный и прекрасно выполненный труд!..
ГАМЛЕТ. Трагедия В. Шекспира. Перевод А. Кронеберга. Харьков. В университетской типографии. 1844. В 8-ю д. л. 220 стр.
Есть на свете люди, которые утверждают, что переводить что бы то ни было, с какого бы то ни было языка – труд совершенно потерянный, не приносящий пользы ни литературе, ни обществу, и что обычай переводить способствует только тому, чтоб, не ломая себе головы, пускать в продажу готовые чужие мысли. По мнению этих людей, только два способа передачи книг с одного языка на другой, бывшие в употреблении у древних, могут быть терпимы. Первый способ: переводы подстрочные, в которых язык, употребленный для толкования, совершенно приносится в жертву буквальности, так что в переводной фразе часто не бывает и смысла: ее нельзя понять без подлинника. (Хорош перевод, которого нельзя понять без подлинника! Кому же он нужен?) Второй способ: усвоивать себе чужой вымысел, чужой ум, чужие идеи посредством парафраза: овладевать мыслями подлинника и рассказывать их по-своему, пропуская, что не нравится, и прибавляя, что взбредет в голову, – короче, поступать так, как поступали поэты древней Италии, которые «с большим наслаждением крали у греческих образцовых поэтов мотивы музыки и мысли», и как поступают новейшие наши поэты, переделывающие чужие романы и комедии в фантастические рассказы и разного рода драматические представления, – те самые поэты, о которых в старину певалось, хоть и не очень красно, да метко, таким образом:
А как сметливый писака —
Не хватило своего, —
То потреплет у Бальзака,
То у Виктора Гюго,
Жюль Жанену тут же место,
И потом без дальних дум
В фантастическое тесто
Запечет французский ум…{16}
Никаких других переводов вышереченные люди не допускают, основываясь на том, что доныне нет будто бы ни одного перевода, который можно было бы читать по прочтении подлинника{17}. Все это очень глубокомысленно и остроумно; жаль только, что эти люди забыли, что переводы преимущественно назначаются для не читавших и не имеющих возможности читать подлинника, а главное, что на переводах произведения литературы одного народа на язык другого основывается знакомство народов между собою, взаимное распространение идей, а отсюда самое процветание литератур и умственное движение; забыли, что если б мы доныне держались методы выдаванья произведений иноземных литератур и за свои, в искаженном виде, то не только не имели бы понятия, например, об английской и французской литературе, а следовательно, и об Англии и Франции, но и самая наша литература была бы теперь чем-то таким, чего нельзя было бы назвать литературою… Но что до всего этого означенным людям! Им надобно было во что бы ни стало доказать, что те, которые переделывают и даже поправляют Шекспира для театра, – совершенно правы, а те, которые усиливаются переводить его для словесности трудолюбиво и добросовестно, сохраняя смысл и дух подлинника, – занимаются пустяками, делают «дело, противное логике, природе и физической возможности (!!!)»{18}, – и вот они усиливаются поддержать свой парадокс всеми правдами и неправдами, приводят даже насильственно притянутые примеры из древних, забывая, что говорят такие вещи, которых доказать невозможно никакими примерами… Переводить поэтические произведения есть «дело, противное логике, природе и физической возможности», – как вам это покажется? Что же после этого бессмертный труд Гнедича – перевод «Илиады», которому поэт посвятил целую жизнь? – Да ничего! совершенные пустяки! «дело, противное логике, природе и физической возможности!»{19} То же самое «Орлеанская дева» и другие переводы Жуковского из Шиллера… И все, что есть в нашей и в других литературах переведенного изящно, добросовестно и главное – верно, есть «дело, противное логике, природе и физической возможности». Само собою разумеется, что исключение остается, например, за «Гамлетом» г. Полевого, который потому и есть дело великой важности, что не переведен, а переделан, и переделан таким образом, что сам Шекспир благоговейно преклонился бы перед ним, не узнав в нем, обновленном и преисполненном красотами первостатейными, прежнего своего слабого произведения! А ведь находились люди, которые ставили в укор г. Полевому нецеремонное обращение с Шекспиром!{20} К счастию, всякому ослеплению бывает конец. Истина долго блуждала меж нами незримая, но явились «умные люди», растолковали, в чем дело, и не ясно ли теперь, как день божий, что именно в том, что ставили упреком г. Полевому, – скрывается истинная его заслуга!.. Вот так-то может быть и частенько!.. Еще недавно опрометчиво осудили мы новый труд г. Полевого – «Иванушку-дурачка»{21}, а между тем, кто знает? – Быть может, этот «Иванушка-дурачок», переделанный из русской лубочной сказки, есть еще большая заслуга г. Полевого, чем «Гамлет», переделанный из драмы Шекспира?.. Мудрено нынче становится отличать заслуги от незаслуг в русской литературе!..