Висенте Бласко-Ибаньес
Винный склад

– Я люблю тебя, и думаю, что любила тебя всегда, съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ мы еще были дѣтьми и тебя за руку приводилъ въ Марчамало твой отецъ, такого маленькаго мальчугана, съ деревенскими твоими ухватками, заставлявшими смѣяться и барчуковъ, и насъ. Я люблю тебя, потому что ты одинокъ на свѣтѣ, Рафаэ, и у тебя нѣтъ ни отца, ни родныхъ; потому что ты нуждаешься въ добромъ человѣкѣ, который былъ бы всегда съ тобой и этимъ человѣкомъ буду я. И еще люблю тебя, потому что ты много страдалъ, зарабатывая себѣ насущный хлѣбъ, бѣдняжечка мой! и я тебя видѣла чуть что не мертвымъ въ ту ночъ и тогда же поняла; что ты властвуешь въ моемъ сердцѣ. Притомъ ты заслуживаешь, чтобы я тебя любила за твою честность и доброту; за то, что проводя время среди женщинъ, головорѣзовъ и вѣчныхъ кутежей, подвергаясь опасности лишиться жизни съ каждымъ червонцемъ, который ты доставалъ, все же ты думалъ обо мнѣ, и, чтобы рзбавить милую свою отъ огорченій, захотѣлъ быть бѣднымъ и трудящимся. И я вознагражу тебя за все, что ты дѣлалъ тѣмъ, что буду любить тебя много, много, изо всѣхъ моихъ силъ. Я буду тебѣ и матерью, и женой, и всѣмъ, чѣмъ мнѣ надо быть, чтобы ты жилъ довольный и счастлявый.

– Оле! Продолжай говорить такія милыя рѣчи, поселянка моя, – сказалъ Рафаэль съ новымъ взрывомъ восторга.

– Я люблю тебя также, – продолжала Марія де-ла-Лусъ съ нѣкоторой серьезностью, – потому что я достойна тебя, и думаю, что я добра и, будучи твоей женой, не доставлю тебѣ ни малѣйшаго огорченія. Ты меня еще не знаешь, Рафаэ. Еслибъ я когда-нибудь увидѣла, что могу причинить тебѣ горе, что не стою такого человѣка какъ ты, я бы разсталась съ тобой и умерла бы съ горя безъ тебя. Но хотя бы ты стоялъ на колѣняхъ передо мной, я притворилась бы, что забыла свое чувство! Суди по этому люблю ли я тебя?

И говоря это, голосъ ея звучалъ такъ грустно, что Рафаэль долженъ былъ подбодритъ ее. Къ чему думать о такихъ вещахъ? Нѣтъ ничего на свѣтѣ, что могло бы разлучить ихъ. Они знаютъ другъ друга и каждый изъ нихъ достоинъ другого. Быть можетъ, онъ, изъ-за своего прошлаго, не заслуживалъ бы ея любви, но она добра и сострадательна и даритъ ему царскую милость своего расположенія. Впереди у нихъ и жизнь и взаимная любовь.

И чтобы стряхнуть съ себя грусть, навѣянную ея словами, они перемѣнили тему разговора, обратившись къ торжеству, которое имѣло быть устроеннымъ дономъ-Пабло черезъ нѣсколько часовъ въ Марчамало.

Виноградари, всегда по вечерамъ въ субботу уходившіе въ Хересъ повидаться съ своими семьями, спали эту ночь здѣсь. Ихъ было болѣе трехсотъ человѣкъ: хозяинъ приказалъ имъ остаться, чтобы присутствовать на обѣднѣ и на процессіи. Съ дономъ-Пабло пріѣдутъ всѣ его родственники, а также служащіе въ конторѣ. И много народу изъ бодеги. Это большое торжество, на которомъ неоомнѣнно будеть присутствовать и ея братъ. И она смѣялась, думая, какую физіономію сдѣлаетъ Ферминъ, и что онъ скажетъ послѣ празднества, когда онъ придетъ кь нимъ на виноградникъ и встрѣтится здѣсь съ Сальватьеррой, который, время отъ времени, посѣщалъ съ нѣкоторыми предосторожностями своего стараго друга-приказчика.

Рафаэль заговорилъ тогда о Сальватьеррѣ, о его неожиданномъ посѣщеніи мызы и удивительныхъ его нравахъ.

– Этотъ добрый сеньоръ превосходнѣйщій человѣкъ, но очень неудобный. Еще немного и онъ бы мнѣ революціонизировалъ какъ есть всю людскую. Видите ли: это вотъ плохо, и то плохо, и бѣдные тоже имѣіотъ право жить и т. п. Несомнѣнно, что на свѣтѣ не все обстоитъ такъ, какъ бы слѣдовало, но самое необходимое въ мірѣ – любить другъ друга и имѣть охоту трудиться. Когда мы съ тобой будемъ хозяйничатъ на мызѣ, всего имущества у насъ будетъ лишь три песеты въ день, хлѣбъ и еще кой-что. Должность надсмотрщика не очень-то прибыльная. А ты увидишь, какъ мы весело заживемъ, не! смотря на то, что сеньоръ Сальватьерра говоритъ въ своихъ проповѣдяхъ и зажигательныхъ рѣчахъ. Но только, чтобъ крестный не узналъ, какъ я говорю о его товарищѣ, потому что когда затрогиваютъ дона-Фернандо, хуже для него, чѣмъ, напримѣръ, еслибъ даже затронули тебя.

Рафаэль говорилъ о своемъ крестномъ одновременно и почтительно и со страхомъ. Старикъ зналъ о его ухаживаніи за его дочерью, но не говорилъ объ этомъ ни съ нимъ, ни съ Маріей де-ла-Лусъ. Молча допускалъ онъ ихъ любовь, увѣренный въ своей власти и въ томъ, что одно его слово можетъ уничтожить всѣ надежды влюбленныхъ. Рафаэль не смѣлъ просить руки Маріи де-ла-Лусъ у ея отца, а она, когда женихъ, набравшись храбрости, собирался поговорить съ крестнымъ, съ нѣкоторымъ испугомъ просила его не дѣлать этого.

Они ничего не потеряютъ, отложивъ свадьбу, и родители ихъ тоже женихались долгое время. Молчаніе сеньора Фермина означало согласіе. И Рафаэль, скрываясь отъ крестнаго, чтобы ухаживать за его дочерью, терпѣливо ждалъ со дня на день, когда старикъ въ одинъ прекрасный день встанетъ передъ нимъ и скажетъ ему съ своей деревенской грубостъю: «Чего ты ждешь, чтобы забрать ее себѣ, дурень? Бери ее и да благо те будетъ».

Стало разсвѣтать. Рафаэль яснѣе видѣлъ теперь сквозь рѣшетку лицо своей невѣсты. Блѣдный свѣтъ зари придавалъ голубоватый оттѣнокъ ея смуглому лицу, отражаясь перламутровымъ отблескомъ на бѣлкахъ ея глазъ и усиливая чернуіо тѣнь ея рѣсницъ. Co стороны Хереса небо озарилось потокомъ лиловаго свѣта, все больше расплывавшагося и поглощавшаго въ себѣ звѣзды. Изъ ночного тумана вырисовывался вдали городъ съ густолиственными деревьями парка, съ громадой бѣлыхъ его домовъ и улицъ, въ которыхъ мигали послѣдніе газовые фонари, словно гаснущія звѣзды. Дулъ холодный утренній вѣтерокъ: земля и растенія засверкали росой, соприкоснувшись со свѣтомъ. Махая крыльями, вспорхнула изъ кустарника птица, издавая пронзительный крикъ, испугавшій молодую дѣвушку.

– Уходи, Рафаэль, – сказала она съ поспѣшностью страха, – уходи сейчасъ же. Разсвѣло и отецъ мой скоро встанеть. Къ тому же, не замедлять проснуться и виноградари. Что они скажутъ, если увидятъ насъ съ тобой въ такіе часы?

Но Рафаэль отказывался уходитъ. Такъ скоро! Послѣ ночи, проведенной столь сладостно!..

Дѣвушку охватило нетерпѣніе. Зачѣмъ мучить ее, вѣдь они сегодня же увидятся снова. Пустъ онъ скорѣй идетъ на тотъ постоялый дворикъ и садится на лошадь, лишь только откроютъ двери дома.

– Я не уйду, не уйду, – говорилъ онъ умоляющимъ голосомъ и со страстью, сверкающей у него въ глазахъ. – Я не уйду… Но если ты хочешь, чтобы я ушелъ?…

Онъ еще больше прижался къ рѣшеткѣ и робкимъ шепотомъ объявилъ, подъ какимъ условіемъ онъ готовъ уйти. Марія де-ла-Лусъ откинулась назадъ съ жестомъ протеста, точно испугавшись приближенія этихъ устъ, умолявшихъ изъ-за рѣшетки.

– Ты меня не любишь, – сказала она. – Если-бъ любилъ, не просилъ бы такихъ вещей.

И она прикрыла себѣ лицо руками, какъ бы собираясь заплакать.

Рафаэль просунулъ руку черезъ рѣшетку и нѣжно рознялъ перекрещенные пальцы, скрывавшіе отъ него глаза его возлюбленной.

– Вѣдь это же была лишь шутка, дитя мое. Прости меня грубіана! Лучше всего побей, дай мнѣ пощечину, я ее вполнѣ заслужилъ.

Марія де-ла-Лусъ, съ лицомъ, слегка раскраснѣвшимся отъ давленія ея рукъ, улыбалась, побѣжденная смиреніемъ своего возлюбленнаго, молившаго ее о прощеніи.

– Прощаю тебя, но сейчасъ же уходи! Воть увидишь, они придутъ сюда… Да, да, прощаю, прощаю тебя… Только не будь настойчивъ, уходи скорѣй.

– Но чтобы убѣдить меня въ томъ, что ты дѣйствительно простила меня, дай мнѣ пощечину. Или ты мнѣ ее дашь, или же я не уйду!

– Дать тебѣ пощечину! Этакій ловкачъ, нечего сказать! Знаю я чего ты добиваешься, плутъ! Бери и уходи сейчасъ же.

Она, откинувшись назадъ тѣломъ, просунула ему черезъ рѣшетку свою полную, красивую руву, усѣянную граціозными ямочками. Рафаэль взялъ руку, восторженно лаская ее. Онъ цѣловалъ розовые ногти, съ наслажденіемъ бралъ въ ротъ кончики ея тонкихъ пальчиковъ, волнуя этимъ Марію де-ла-Лусъ за рѣшеткой до нервныхъ подергиваній.

– Оставь меня, злой человѣкъ! Я зікричу, разбойникъ.

И выдернувъ руку, она освободилась отъ его ласкъ, заставлявшихъ ее дрожать какимъ-то внутреннимъ щекотаньемъ; затѣмъ быстро захлопнула окно. Рафаэль еще долго стоялъ неподвижно и, наконецъ, удалился, когда пересталъ чувствовать на устахъ своихъ впечатлѣніе руки Маріи де-ла-Лусъ.

Прошло еще много времени, прежде чѣмъ обитатели Марчамало дали признаки жизни. Когда приказчикъ отворилъ дверь помѣщенія виноградныхъ давиленъ, дворовыя собаки, залаяли и запрыгали кругомъ него. Потомъ, мало-по-малу, съ выраженіемъ недовольства на лицахъ стали выходитъ на эспланаду виноградари, принужденные оставаться въ Марчамало для присутствовавія на готовящемся торжествѣ.

Небо было лазурное и на немъ не видно было самаго легкаго пятна облаковъ. На рубежѣ горизонта пурпуровая полоса возвѣщала о восходѣ солнца.

– Дай намъ Богъ добрый день, кабальеросы, – сказалъ приказчикъ, обращаясь въ поденщикамъ.

Ho они дѣлали отрицательные жеоты, или пожимали плечами, словно имъ безразлично будеть ли такая или иная погода, когда они не со своими семействами.

Рафаэль появился верхомъ, въѣзжая галопомъ на холмъ виноградника, точно онъ ѣхалъ съ мызы.

– Ты встаешь ранехонько, парень, – сказалъ ему крестный насмѣшливо. – Видно, дѣла въ Марчамало лишають тебя сна.

Надсмотрщикъ, бродя вблизи дверей дома, не встрѣтилъ однако Маріи де-ла-Лусъ.

Только позднимъ утромъ старикъ Ферминъ, наблюдавшій съ вершины холма за большой дорогой, увидѣлъ въ концѣ бѣлой полосы, отдѣлявшей поляну отъ дороги, большое облако пыли, а среди него черныя пятна экипажей.

– Они ѣдуть, парни! – крикнулъ онъ виноградарямъ. – Хозяинъ ѣдеть! Смотрите, встрѣтьте его хорошенько, какъ приличествуетъ порядочнымъ людямъ.

И поденщики, слѣдуя указаніямъ приказчика, встали въ два ряда по обѣимъ сторонамъ дороги.

Обширный каретный сарай Дюпона опустѣлъ вслѣдствіе готовящагося празднества. Лошади и мулы, какъ и верховые кони милліонера, были выведены изъ большихъ конюшенъ, находивишхся позади его бодеги, и запряжены въ своей сверкающей сбруѣ въ экипажи всѣхъ родовъ, которые Дюпонъ покупалъ въ Испаніи, или выписывалъ изъ Англіи, съ расточительностью богача, не имѣющаго возможности хвастнуть своимъ достаткомъ инымъ образомъ.

Донъ-Пабло вышелъ изъ большого ландо, подавая руку толстому священнику съ румянымъ лицомъ и въ шелковой рясѣ, сіявшей на солнцѣ. Какъ только онъ убѣдился, что его спутникъ вышелъ изъ экипажа безъ затрудненій, онъ поспѣшилъ помочь сдѣлатъ то же своей матери и женѣ, одѣтымъ съ ногъ до головы въ черномъ, съ мантильей, спущенной на глаза.

Виноградари, стоявшіе неподвижно въ двѣ шеренги, сняли шляпы, привѣтствуя хозяина. Дюпонъ, довольный этимъ, улыбнулся, и священникъ сдѣлалъ то же самое, окинувъ поденщиковъ взглядомъ покровительствующаго состраданія.

– Весьма похвально, – сказалъ онъ льстивымъ тономъ на ухо донъ-Пабло. – Повидимому, это люди хорошіе. Сейчасъ замѣтно, что они служать барину-христіанину, который наставляеть ихъ своимъ добрымъ примѣромъ.

И другіе экипажи стали подъѣзжать съ громкимъ звономъ бубенчиковъ и пылью, поднимаемой копытами лошадей. Эспланада наполнилась людьми. Свиту Дюпона составляли всѣ его родственники и служащіе въ конторѣ. Даже его двоюродный братъ Луисъ покинулъ, съ заспаннымъ лицомъ, на разсвѣтѣ, почтенное общество своихъ друзей, чтобы присутствовать при торжествѣ и сдѣлать этамъ пріятное дону-Пабло, въ покровительствѣ котораго онъ какъ разъ нуждался.

Увидавъ Марію де-ла-Лусъ, собственникъ Матансуэлы пошелъ ей навстрѣчу подъ аркады, смѣшавшись здѣсь съ поваромъ Дюпона и всей толпой только что прибывшихъ слугъ, которые были завалены съѣстными припасами и просили дочь приазчика провести ихъ на господскую кухню, чтобы занятъся тамъ изготовленіемъ званаго обѣда.

Ферминъ Монтенегро вышелъ съ дономъ-Рамономъ, начальникомъ конторы, изъ другого экипажа и они вдвоемъ удалились въ самый конецъ эспланады, какъ бы убѣгая отъ властнаго Дюпона. Этоть послѣдній давалъ приказанія слугамъ относительно празднества и приходилъ въ бѣшенство, замѣтивъ нѣкоторыя упущенія въ приготовленіяхъ къ нему.

Послышался первый ударъ съ колокольни часовни, призывавшій къ обѣднѣ. Никто не ждалъ внѣ предѣловъ виноградника, но донъ-Пабло приказалъ поденщику звонить три раза изо всей силы, какъ можно громче. Металлическій звукъ колокола радовалъ Дюпона, ему казалось, что голосъ Божій раздается надъ его владѣніями, покровительствуя имъ, какъ это и должно было быть, потому что хозяинъ этихъ владѣній столь прекрасный христіанинъ.

Между тѣмъ священникъ, пріѣхавшій съ дономъ-Пабло, казалось, тоже бѣжалъ отъ криковъ и бѣшеныхъ жестовъ хозяина, которыми онъ сопровождалъ свои приказанія и любезно присосѣдился къ сеньору Фермину, восхваляя красивое зрѣлище, представляемое виноградникомъ.

– Какъ величественно Провидѣніе Господне! И что за дивныя вещи онъ создаетъ! He правда ли, добрый другъ?

Приказчикъ зналъ священнослужителя. Онъ былъ новѣйшей страстью дона-Пабло, новѣйшимъ предметомъ его восхищенія. Это былъ отецъ іезуитъ, о которомъ много говорили, благодаря тому что въ духовныхъ бесѣдахъ, куда допускались лишь одни мужчины, онъ умѣло обсуждалъ такъ называемый соціальный вопросъ, столъ запутанный для невѣрующихъ. Достигнуть его разрѣшенія было не въ ихъ силахъ, но священникъ разрѣшалъ его въ мгновеніе ока, опираясь на христіанское милосердіе.

Дюпонъ отличался измѣнчивостью и непостоянствомъ въ своихъ увлеченіяхъ священнослужителями. To онъ боготворилъ отцовъ іезуитовъ, и обѣдня казалась ему не въ обѣдню и проповѣдь не въ проповѣдь, если онѣ происходили не въ церкви іезуитовъ. Но онъ быстро утомлялся рясой іезуитовъ, его обольщали разные монашествующіе ордена и онъ открывалъ свой кошелекъ и двери своего дома кармелитамъ, францисканцамъ или доминиканцамъ.

Всякій разъ, что пріѣзжалъ на виноградникъ Дюпонъ, онъ являлся съ духовнымъ лицомъ иного разряда, изъ чего приказчикъ и узнавалъ, кто въ ту пору были его любимцами. По временамъ здѣсь показывались монахи кармелиты, въ другіе раза доминиканцы или францисканцы. Онъ приводилъ иногда даже монаховъ съ длинными бородами, пріѣхавшихъ изъ далекихъ странъ и лицъ кой-какъ бормотавшихъ по-испанскт. А хозяинъ съ своими восторгами влюбленнаго, желая подчеркнутъ заслуги миссіонера, говорилъ приказчику въ порывѣ дружескаго довѣрія:

– Это герой, мученикъ. Онъ обратилъ въ христіанство много язычниковъ и даже, какъ я слышалъ, творить чудеса. Еслибъ не скромность его, я бы его попросилъ снять съ себя платье, чтобы ты изумился, глядя на шрамы, оставшіеся на тѣлѣ его отъ вынесенныхъ имъ истязаній.

Разногласія дона-Пабло съ доньей Эльвирой происходили на той почвѣ, что любимцы ея рѣдко оказывались любимцами ея сына. Когда онъ падалъ ницъ передъ іезуитами, благородная сестра маркиза де-Санъ-Діонисіо возносила до небесъ францисканцевъ, указывая на древность ихъ ордена сравнительно со всѣми остальными, основаннымдипослѣ нихъ.

– Нѣтъ, мама, – возражалъ донъ-Пабло, сдерживая раздражительный свой характеръ изъ уваженія къ матери, – мыслимо развѣ сравниватъ какихъ-то нищенствующихъ монаховъ съ отцами іезуитами, самыми учеными богословами церкви?

А когда благочестивая сеньора стояла горой за ученыхъ іезуитовъ, сынъ ея говорилъ, чутъ ли не плача отъ волненія, о святомъ пустынникѣ ассизскомъ и францисканскихъ монахахъ, могущихъ преподатъ невѣрующимъ уроки истинной демократіи, такъ какъ именно имъ суждено, нежданно-негаданно, разрѣшить соціальный вопросъ.

Теперь флюгеръ благосклонности Дюпона повернулся опять въ сторону іезуитовъ, и онъ не появлялся нигдѣ безъ отца Урисабала, уроженца Бискаи, земляка знаменитаго св. Игнатія, достоинства, по мнѣнію Дюпона, заслуживающія того, чтобы онъ ихъ прославлялъ.

Іезуить смотрѣлъ на виноградники съ восхищеніемъ человѣка, привыкшаго жить среди обыденности городскихъ зданій и только изрѣдка любоваться зрѣлищемъ величія природы. Онъ разспрашивалъ приказчкаа о томъ, какъ обрабатываются виноградники, восхваляя достоинства виноградниковъ Дюпона. И сеньоръ Ферминъ, польщенный въ своей гордости виноградаря, подумалъ про себя, что эти іезуиты не столь уже презрѣнные, какъ выходило по словамъ друга его, дона-Фернанда.

– Знаете ли, милость ваша, – вѣдь Марчамало единственный виноградникъ въ мірѣ, цвѣтъ всѣхъ виноградниковъ Хереса.

И онъ перечислялъ условія, необходдимыя для обработки хорошаго виноградника, съ лозами, разсаженными въ известковой землѣ, на склонахъ холмовъ, чтобы дождевая вода стекала внизъ и не охлаждала бы чрезмѣрно почву, лшпая виноградный сокъ его силы. Такимъ вотъ образомъ произрастаютъ эти виноградныя грозди – слава страны, – съ ихъ маленькими, прозрачными ягодками, бѣлизны слоновой кости.

Увлеченный своимъ восхщиеніемъ, приказчикъ перечислялъ священнику, точно онъ былъ винодѣломъ, всѣ операціи, которыя въ теченіе года надлежитъ продѣлать съ этой землей, чтобы извлечь изъ нея лучшія ея соки. Въ послѣднюю четверть года дѣлаются ріеtas, т. е. ямы кругомъ лозъ для собиранія въ нихъ дождевой воды. Эту работу называютъ chata. Тогда же пролзводится и подрѣзываніе лозъ, вызывающее среди виноградарей столкновенія, которыя иногда даже бываютъ причиной смерти кого-нибудь; столкновенія изъ-за того, слѣдуетъ ли подрѣзауь лозы ножницами, какъ этого требуютъ хозяева, или же стариннымъ рѣзакомъ, нѣчто вродѣ короткихъ и тяжелыхъ тесаковъ, какъ этого желаютъ работники. Затѣмъ, въ теченіе января и февраля производится работа, называемая cava bien, которою земля углаживается и оказывается выравненной, точно по ней прошло гребло. Послѣ того, въ мартѣ происходитъ el Golpe lleno, для уничтоженія травъ, выросшихъ за время дождей, и вмѣстѣ съ тѣмъ осушиваютъ также и почву. А въ іюнѣ и іюлѣ имѣетъ мѣсто la Vina, которою сдавливается земля, образуя твердую кору, чтобы въ ней сохранялись ея соки для передачи ихъ виноградной лозѣ. Сверхъ этого, лозы окуривають сѣрой въ маѣ, когда начинаютъ появляться грозди, чтобы избѣжать cenizo, болѣзнь, ведущую къ отвердѣнію виноградныхъ ягодъ.

И сеньоръ Ферминъ, желая наглядно доказать безпрерывную заботливость, требуемую въ теченіе года этой почвой, имѣющую цѣнностъ золота, присѣдалъ на корточки, чтобы поднятъ горсть известковой земли и показалъ священнику великолѣпіе маленькихъ, бѣлыхъ, растертыхъ крупинокъ, въ которыхъ не давали появться ни одному зародышу паразитнаго растенія. Въ пространствѣ между рядами виноградныхъ лозъ виднѣлась растолченная, вычищенная и словно полированная земля, съ такимъ же блескомъ, еслибъ это былъ полъ салона. А виноградникъ Марчамало необъятной величиной распространяется на многяхъ холмахъ и требуетъ громаднаго труда для обработки его.

Несмотря на суровость, проявляемую приказчикомъ относительно виноградарей во время ихъ работъ, теперь, когда они отсутствовали, онъ говорилъ съ состраданіемъ о тяжеломъ ихъ трудѣ. Получали они въ день десятъ реаловъ, непомѣрная поденная плата сравнительно съ получаемой полевыми рабочими на мызахъ. Но ихъ семейства должны были жить въ городѣ и, кромѣ того, харчи были на ихъ счетъ, и они сообща покупали себѣ хлѣбъ и menestra (похлебку изъ разныхъ овощей), ежедневно привозимые имъ изъ Хереса на двухъ подводахъ. Рабочій инструмеятъ тоже былъ ихъ собственный: мотыка, вѣсомъ въ девять фунтовъ, которою они, съ зари до зари, должны были управлять съ легкостью, словно это камышъ, имѣя лишь часъ отдыха во время завтрака, часъ во время обѣда, и тѣ нѣсколько минутъ, которыя имъ дарилъ приказчикъ своимъ позволеніемъ покуритъ.

– Девять фунтовъ, сеньоръ! – добавилъ старшій Ферминъ. – Это можетъ показаться вещью легкой и словно игрушкой на короткое время, но надо видѣть, во что обращается человѣкъ послѣ того, какъ онъ цѣлый день подымалъ и опускалъ мотыку. Подъ вечеръ она вѣситъ пуды, – что я говорю пуды, тысячи пудовъ! Такъ и кажется, что подымаешь на воздухъ весь Хересъ, дѣлая ударъ мотыкой.

Въ виду того, что онъ говорилъ съ пріятелемъ хозяина, онъ не умолчалъ и объ уловкахъ, къ которымъ обыкновенно прибѣгаютъ въ виноградникахъ, чтобы ускорить работу и выжать у поденщика всѣ соки его. Выбираютъ самыхъ ловкихъ и сильныхъ рабочихъ и имъ обѣщаютъ реалъ прибавки, ставя ихъ во главѣ отряда поденщиковъ. Въ признательность за прибавку избранные трудятся изо всѣхъ силъ, разбивая землю своей мотыкой, и едва вздыхая между однимъ и другимъ ударомъ. Остальные же несчастные, чтобы не отстать, должны слѣдовать примѣру передового рабочаго и удерживаться всѣми своими усиліями на одномъ уровнѣ съ товарищемъ, пришпоривающимъ ихъ.

Вечеромъ, полумертвые отъ усталости, они, въ ожиданіи ужина, играютъ въ карты, или же тихонько поютъ. Донъ-Пабло строго-настрого запретилъ имъ читать газеты. Единственная ихъ радость суббота, когда, съ наступленіемъ ночи, они покидаютъ виноградники, направляясь въ Хересъ, чтобы идти къ обѣднѣ, какъ они выражаются. Воскресный день до поздняго вечера проводится ими въ ихъ семействахъ, и часть заработка, оставшуюся у нихъ послѣ уплаты за харчи, они въ то время передаютъ женамъ.

Священникъ выразилъ удивленіе, почему виноградари остались въ Марчамало, разъ сегодня воскресенье?

– Потому, что они хорошіе ребята, – сказалъ лицемѣрнымъ тономъ приказчикъ, – и очень любятъ хозяина. Достаточно было мнѣ сообщитъ имъ, оть имени дона-Пабло, о готовящемся торжествѣ, чтобы бѣдняги добровольно остались здѣсь и не пошли бы домой.

Голосъ Дюпона, звавшій своего знаменитаго друга, отца Урисабала, заставилъ его покинуть приказчика и направиться къ церкви въ сопровожденіи дона-Пабло и всей его семьи.

Сеньоръ Ферминъ увидѣлъ тогда, что сынъ его прогуливается по одной тропинкѣ съ дономъ-Рамономъ, начальникомъ конторы. Они говорили о прекрасномъ состояніи виноградника. Благодаря иниціативѣ дона-Пабло, Марчамало снова становилось тѣмъ, чѣмъ это помѣстъе было въ лучшіе свои дни. Филоксера истребила множество лозъ, бывшихъ славой фирмы Дюпоновъ, но нынѣшній директоръ засадилъ опустошенныя паразитами покатости холмовъ американскими лозами, – нововведеніе еще не виданное въ Хересѣ; и знаменитое помѣстье вернется къ славнымъ своимъ временамъ, не страшась уже вторженій филоксеры. Въ этихъ видахъ готовилось торжество, чтобы благословеніе Божіе простерло вѣчное свое покровительство надъ холмами Марчамало.

Начальникъ конторы пришелъ въ восторгъ отъ зрѣлища колыхавшихся виноградныхъ лозъ и разразился лирическимъ потокомъ хвалы. Дѣло рекламы фирмы было поручено ему, и изъ-подъ его пера стараго журналиста и интеллигента, потерпѣвшаго крушеніе, вытекали объявленія, брошюрки, сообщенія и проспекты на четвертыхъ страницахъ газетъ, восхвалявшіе чудныя качества винъ Хереса, и въ особенности винъ фирмы Дюпонъ. Слогъ этихъ восхваленій былъ до того высокопарный, торжественный и полный паѳоса, что трудно было разгадатъ, пишеть ли все это авторъ рекламы искренно, или же позволяеть себѣ подшучивать надъ директоромъ фирмы и надъ публикой. Читая произведенія его, волей неволей приходилось вѣрить, что вино Хереса столь-же насущная потребность, какъ и хлѣбъ, и что люди, не пьющіе его, осуждены на близкую смертъ.

– Посмотри-ка, Ферминъ, сынъ мой, – говорилъ онъ, съ ораторскимъ паѳосомъ, – что за прелесть эти виноградники! Я горжусь тѣмъ, что состою на службѣ у фирмы, обладающей помѣстьемъ Марчамало. Ничего подобнаго нѣть ни въ одной другой странѣ, и когда я слышу разговоры о прогрессѣ во Франціи, о вооруженной силѣ нѣмцевъ, или о морскомъ могуществѣ англичанъ, я говорю себѣ: «Прекрасно, но гдѣ же у нихъ вина, подобныя винамъ Хереса?» Никогда нельзя достаточно расхвалить это вино, пріятное для глазъ, ароматичное для обонянія, доставляющее наслажденіе вкусу и дающее подкрѣпленіе желудку! Ты согласенъ со мной?…

Ферминъ утвердительно кивнулъ головой и улыбнулся, какъ бы угадывая, что донъ-Рамонъ собирается сказать. Онъ зналъ наизусть краснорѣчивые отрывки изъ его рекламныхъ объявленій о фирмѣ, цѣнимые дономъ-Пабло, какъ наипрекраснѣйшіе образчики свѣтской литературы.

Всегда, лишь только представлялся къ тому случай, донъ-Рамонъ повторялъ ихъ тономъ декламаціи, пьянѣя отъ смакованія собственнаго своего краснорѣчія.

– Вино, Ферминъ, лучшій всемірный напитокъ, самый здоровый изъ веѣхъ напитковъ, употребляемыхъ людьми для питанія ихъ, или для услады. Это напитокъ, заслужившій честь довести до опьянѣнія языческаго бога. Это напитокъ, воспѣтый греческими и римскими поэтами, прославленный живописцами, восхваленный врачами. Въ винѣ ищетъ поэтъ вдохновенія, находитъ солдатъ храбрость, рабочій – силу, больной – здоровье. Въ винѣ почерпаетъ человѣкъ веселье и радость, а старики подкрѣпленіе. Вино возбуждаетъ умъ, оживляетъ воображеніе, поддерживаетъ энергію. Мы не можемъ вообразить себѣ ни греческихъ героевъ, ни ихъ дивныхъ поэтовъ иначе какъ только ободренныхъ кипрскими и самосскими винами; и распущенность римскаго общества намъ непонятна безъ винъ Фалерно и Сиракузы. Мы можемъ допустить героическое сопротивленіе аррагонскихъ поселянъ при осадѣ Саррагоссы безъ отдыха и ѣды, только сознавая, что сверхъ изумительной нравственной энергіи ихъ патріотизма, они, для физической поддержки, разсчитывали на кувшинъ легкаго своего вина. Но въ виноградномъ производствѣ, охватывающемъ многочисленныя страны, какое изумительное разнообразіе сортовъ и качествъ, цвѣта и аромата, и до чего Хересъ выдѣляется во главѣ аристократіи винъ! Не правда ли, Ферминъ? He находишь ли ты, что все сказанное мною справедливо и вѣрно?…

Юноша кивнулъ утвердительно головой. Все это онъ читалъ много разъ въ введеніи вь обширному каталогу фирмы, съ видами бодегъ Дюпона и многочисленными ихъ отдѣленіями, содержащемъ исторію фирмы и восхваленія ея производства, – образцовое произведеніе дона-Рамона, которое хозяинъ дарилъ своимъ кліентамъ и посѣтителямъ, въ бѣломъ съ голубымъ переплетѣ, цвѣта Пресвятой Дѣвы, нарисованной Мурильо.

– Вино Хереса, – продолжалъ торжественнымъ тономъ начальникъ конторы, не иностранный предметъ, случайно выдвинутый измѣнчивой модой; его репутація установлена издавна, не только какъ пріятнаго напитка, но и какъ незамѣнимаго терапевтическаго средства. Бутылкой хереса выказываютъ въ Англіи гостепріимство друзьямъ; бутылкой хереса угощаютъ выздоравливающихъ въ скандинавскихъ государствахъ, а въ Индіи англійскіе солдаты возстанавлваютъ имъ свои истощенныя лихорадкой силы. Моряки побѣждаютъ хересомъ скорбутъ, и святые миссіонеры прибѣгаютъ къ нему для уничтоженія случаевъ анеміи, вызванныхъ климатомъ и разными страданіями. Нѣтъ сомнѣнія, что подобныя чудеса могутъ бытъ осуществлены лишь настоящимъ хересомъ, самаго хорошаго производства. Въ немъ законный и естественный алкоголь вина соединяется съ присущими ему веществами: вяжущимъ таниномъ и возбуждающими эѳирами, вызывающими аппетитъ для питанія тѣла и сонъ для подкрѣпленія его. Это вино, одновременно и возбуждающее и успокаивающее средство, превосходныя условія, не встрѣчающіяся въ соединеніи ни въ какомъ другомъ продуктѣ, которое было бы, подобно хересу, въ одно и то же время пріятно на вкусъ и на глазъ.

Донъ-Рамонъ замолкъ на мгновеніе, чтобы перевести дыханіе и насладиться своимъ краснорѣчіемъ, но вскорѣ продолжалъ, устремивъ неподвижно свой взоръ на Фермина, словно это былъ врагъ, котораго не легко убѣдить:

– Къ несчастью многіе думаютъ, что смакуютъ хересъ, когда пьютъ дрянныя поддѣлки его. Въ Лондонѣ, подъ именемъ хереса, продаютъ всякаго рода искусственную бурду. Мы не можемъ мириться съ этой ложью, сеньоры!.. Вино Хереса, это то же, что золото. Мы можемъ допуститъ, что золото бываетъ червонное, средней или низкой пробы, но нельзя допустить, чтобы аплике называлось золотомъ… Лишь тоть хересъ настоящій, который производится виноградниками Хереса, старѣетъ въ нашихъ винныхъ складахъ и экспортируется подъ защитой уважаемаго имени фирмы, пользующейся незапятнанной репутаціей, какова, напримѣръ, фирма братьевъ Дюпоновъ… Никакая другая фирма не можетъ сравниться съ нею: она охватываетъ всѣ отрасли винодѣлія, имѣетъ собственные виноградники, выдѣлываетъ собственное вино, хранить его въ собственныхъ магазинахъ, давая тамъ ему старѣть; занимается также экспортомъ его и продажей, и кромѣ того, и перегоняетъ виноградный сокъ, выдѣлывая изъ него свой знаменитый коньякъ. Основана фирма Дюпона около полтораста лѣть тому назадъ. Дюпоны учредили свою династію, ихъ могущество не допускаеть ня союзниковъ, ни компаніоновъ; они засаживаютъ виноградными лозами собственныя земли, и эти лозы выводятся въ питомниакхъ тѣхъ же Дюпоновъ. Виноградный сокъ выдавливается въ давильняхъ Дюпона; бочки, въ которыхъ бродитъ вино, – фабрикуются у Дюпона. Въ бодегахъ Дюпона старѣегь, подъ надзоромъ Дюпона же, ихъ вино, и Дюпонъ отправляетъ и экспортируетъ его безъ помощи кого-либо другого, заинтересованнаго въ дѣлѣ. Итакъ, старайтесь пріобрѣсти настоящія вина Дюпона, въ полной увѣренности, что фирма, эта продаетъ ихъ чистыми и неподдѣльными.

Ферминъ смѣялся, слушая своего начальника, который несся галопомъ среди отрывковъ объявленій и рекламъ, хранившихся въ его памяти.

– Помилосердствуйте, донъ-Рамонъ!.. Вѣдь я же не куплю ни одной бутылки!.. Вѣдь я самъ служащій въ фирмѣ!..

Начальникъ конторы, повидимому, очнулся отъ ораторскаго своего кошмара, и разсмѣялся такъ же, какъ и его подчиненный.

– Быть можетъ въ объявленіяхъ о фирмѣ ты и давалъ многое изъ только что сказаннаго мною, но согласись, вѣдь это же недурно? Притомъ, – продолжалъ онъ иронически, – мы, великіе люди, живемъ, отягощенные бременемъ нашего величія, такъ какъ намъ нельзя его сбросить, мы и повторяемся.

Онъ посмотрѣлъ на холмы, покрытые виноградными лозами, и снова заговорилъ тономъ искренняго удовольствія:

– Я радъ, что засадили прогалины, произведенныя филоксерой, американскими лозами. Много разъ совѣтовалъ я это донуПабло. Такимъ образомъ въ скоромъ времени увеличится производство винограда и торговля наша, идущая теперь хорошо, пойдетъ еще лучше. Филовсера можетъ возвращаться, когда ей вздумается, но уже тутъ она не найдетъ себѣ пристанища.

Ферминъ сдѣлалъ жестъ, приглашающій въ довѣрію:

– Сважите откровенно, донъ-Рамонъ, во что вы больше вѣрите, въ американскія ли лозы, или въ благословенія, которыми этотъ попъ надѣлить виноградникъ?…

Донъ-Рамонъ пристально посмотрѣлъ на юношу, точно желая увидѣть въ его зрачкахъ свое изображеніе.

– Юноша! Юноша! – строго произнесъ онъ, затѣмъ оглянулся съ нѣкоторой тревогой кругомъ себя и продолжалъ шопотомъ, точто виноградныя лозы могли услышать его:

– Ты вѣдь знаешь меня, и я съ довѣріемъ отношусь къ тебѣ, потому что ты не доносчикъ, и къ тому же видѣлъ свѣтъ и понавострился за границей. Зачѣмъ же ты вздумалъ обращаться ко мнѣ съ такимъ вопросомъ? Вѣдь ты знаешь, что я молчу, и даю идти вещамъ какъ имъ угодно. На большее я не имѣю права. Фирма Дюпонъ – мое убѣжище; еслибъ я его покинулъ, мнѣ, со всѣмъ моимъ потомствомъ, пришлось бы вернуться къ страшной нищетѣ моей мадридской жизни. Я здѣсь живу, подобно бродягѣ, пришедшему на постоялый дворъ и берущему то, что ему даютъ, не позволяя себѣ критиковатъ своихъ благодѣтелей.