Висенте Бласко-Ибаньес
Винный склад

VII

Когда въ сентябрѣ мѣсяцѣ настала пора винограднаго сбора, богатые аъ Хересѣ были болѣе озабочены положеніемъ, принятымъ поденщиками, чѣмъ хорошимъ урожаемъ вина.

Въ «Circulo Caballista» даже наиболѣе веселые сеньоритосы забывали о хорошихъ статьяхъ своихъкобылъ, о достоинствахъ своихъ собакъ и о прелестяхъ дѣвушекъ, обладаніе которыми они другъ у друга оспаривали, чтобы говорить лишь только объ этихъ людяхъ, опаленныхъ солнцемъ, привыкшихъ къ труду, грязныхъ, еъ дурнымъ запахомъ и злопамятными глазами, работавшихъ на ихъ виноградникахъ.

Въ многочисленныхъ увеселительныхъ собраніяхъ, занимавшихъ почти всѣ нижніе этажи улицы Ларга, не говорили ни о чемъ другомъ. Что еще нужно виноградарямъ?… Они зарабатывають поденно десять реаловъ, ѣдять въ мискахъ менестру, которую заказываютъ себѣ сами, безъ вмѣшательства хозяина; зимой у нихъ на даню часъ отдыха, а лѣтомъ два часа, чтобы они не упали бездыханные на известковую землю, сыпавшую искрами; имъ позволяють выкуривать въ теченіе дня восемь сигаръ; а ночью большинство изъ нихъ спять, подославъ простыню на тростниковую цыновку. Настоящіе сибариты эти виноградари! – и они еще жалуются и требуютъ улучшеній, угрожая стачкой?…,

Въ «Собраній Ѣздоковъ» владѣльцы виноградниковъ въ внезапномъ порывѣ состраданія проявляли умиленіе, говоря о полевыхъ работникахъ на мызахъ. Эти бѣдняги дѣйствительно заслуживаютъ лучшей участи. Два реала поденной платы, вся ихъ ѣда – отвратительная похлебка, а спятъ они на полу одѣтыя, менѣе защищенные кровомъ, чѣмъ даже животныя. Было бы естественно, еслибъ они выражали бы неудовольствіе, а не виноградари, жйивущіе сеньорами по сравненію съ полевыми работниками.

Но владѣльцы мызъ протестовали съ негодованіемъ, видя, что намѣреваются обрушить на нихъ всю тяжесть опасности. Если они не платятъ лучше полевымъ своимъ работникамъ, то лишь потому, что доходы мызъ очень незначительны. Возможно ли сравнивать доходы съ пшеницы, ячменя и скотоводства; съ доходами отъ этихъ виноградниковъ, прославленныхъ во всемъ мірѣ, изъ лозъ которыхъ золото льется потоками и даетъ владѣльцамъ ихъ въ иные годы болѣе легкую прибыль, чѣмъ еслибъ они выходили грабить на большую дорогу… Когда пользуешься такимъ богатствомъ, слѣдуетъ быть великодушными и удѣлить хоть малую толику благосостоянія тѣмъ, усиліями которыхъ оно поддерживается. Виноградари жалуются справедливо.

И на вечеринкахъ богачей происходили безпрерывные споры между владѣльцами мызъ и владѣльцами вивоградниковъ.

Праздная ихъ жизнь остановилась. Никто не подходилъ къ рулеткѣ; колоды картъ лежали не распечатанными на зеленыхъ столахъ; хорошенькія дѣвушки мелькали по тротуарамъ и ни одинъ изъ юнцовъ не высовывалъ изъ оконъ казино голову, отпуская имъ вслѣдъ комплименты и насмѣшливо мигая имъ глазами.

Швейцаръ «Собранія» искалъ, какъ очумѣвшій, ключь того, что въ уставѣ общества торжественно туловалось «библіотекой»: шкафъ, притаивішійся въ самомъ темномъ углу дома, съ скуднымъ содержимымъ, словно буфетъ бѣдняка. Сквозь пышную и покрытую паутиной стеклянную дверь его видвѣлись нѣсколько дюжинъ киигъ, до которыхъ никто не прикасался. Сеньоры члены «Собранія» чувствовали оебя внезапно охваченными жеданіемъ просвѣтиться, освѣдовдться о томъ, что называли соціальнымъ вопросомъ и каждый вечеръ они устремляли свои взоры на шкафь, словно на святую святыхъ науки, надѣясь, что, наконецъ, появится ключъ и они почерпнутъ изъ нѣдръ его столь желаный ими свѣтъ. Въ дѣйствительности не очень-то велика была ихъ поспѣшность получить свѣдѣнія о вопросахъ соціализма, свернувшихъ головы работникамъ.

Нѣкоторые негодовали противъ книгъ, прежде чѣмъ прочли ихъ. Ложь, все ложь, чтобы лишь влить горечь въ жизнь. Они ничего не читаютъ, и счастливы. Почему не слѣдують ихъ примѣру деревенскіе глупцы, отнимающіе у себя по ночамъ цѣлые часы сна, толпясь кругомъ товарища, читающаго имъ газеты и брошюры? Чѣмъ человѣкъ больше невѣжда, тѣмъ онъ счастливѣе. И они бросали взоры отвращенія на книжный шкафъ, какъ на складъ злодѣяній, въ то время, какъ онъ, несчастный, хранилъ въ своихъ нѣдрахъ лишь сокровище самыхъ безобидныхъ томовъ, большинство которыхъ было принесено въ даръ министерствомъ по настоянію мѣстнаго депутата стихотворевія о Пресвятой Дѣвѣ Маріи, и патріотическіе пѣсенники; руководства для воспитанія канареекъ и правила для разведенія домашнихѣ кроликовъ.

Пока богатые спорили другъ съ другомъ, или негодовали, обсуждая требованія работниковъ, эти послѣдніе продолжали свое протестующее къ нимъ отношеніе. Стачка началась частично, безъ общей связи, доказывая этимъ произвольность сопротивленія работниковъ.

Въ нѣкоторыхъ виноградникахъ хозяева, побуждаемые страхомъ лишиться урожая винограда, «перешагнули черезъ все», лаская, однако, въ злопамятномъ ихъ умѣ надежду на возмездіе, лишь только виноградъ ихъ окажется сложеннымъ въ давильняхъ.

Другіе, болѣе богатые, имѣли настолько стыда, какъ они высокомѣрно заявляли, чтобы не входить въ какое бы то ни было соглашеніе съ мятежниками. Донъ-Пабло Дюпонъ принадлежалъ въ наиболѣе пылкимъ изъ этого числа. Онъ скорѣе готовъ былъ лишиться своей бодеги чѣмъ унизиться до этого сброда. Предъявлять требованія ему, который для своихъ работниковъ чисто отецъ и заботится не только о пропитаніи ихъ тѣла, но и о спасеніи ихъ душъ, избавляя ихъ отъ «грубаго матеріализма».

– Это принципіальный вопросъ, – заявлялъ онъ у себя въ конторѣ въ присутствіи служащихъ, утвердительно кивавшихъ головами еще раньше, чѣмъ онъ началъ говорить. – Я не прочь дать имъ то, что они желаютъ, и даже больше того. Но пусть они меня просятъ, а не требуютъ оть меня. Это отрицаніе священныхъ моихъ хозяйскихъ правъ. Деньги имѣютъ для меня очень малое значеніе, въ доказательство чего, прежде чѣмъ уступить, я лучше согласенъ лишиться всего урожая винограда Марчамалы.

И Дюпонъ, задорный въ защитѣ того, что онъ называлъ своими правами, не только отказывался выслушать требованія поденшиковъ, но изгналъ изъ своихъ виноградниковъ всѣхъ, выдѣлившихся въ качествѣ агитаторовъ еще задолго до того, что виноградари рѣшили бастовать.

Въ Марчамалѣ оставалось очень мало поденщиковъ, и Дюпонъ замѣнилъ стачечниковъ цыганками изъ Хереса и дѣвушками, явившихя изъ горныхъ селъ, побуждаемыя къ тому приманкой значительной поденной платы.

Такъ какъ сборъ винограда не требовалъ большого утомленія, Марчамало былъ полонъ женщинами, которыя, прикурнувъ на склонахъ холмовъ, срѣзывали виноградъ, въ то время какъ съ большой дороги ихъ осыпали бранью лишившіеся заработка ради «идеи».

Мятежъ поденщиковъ совпалъ съ тѣмъ, что Луисъ Дюпонъ называлъ своимъ періодомъ серьезности.

Кутила достигъ того, что изумилъ своимъ поведеніемъ могущественнаго двоюроднаго брата. Ни женщинъ, ни скандаловъ! Маркезита забыла уже о немъ: оскорбленная его пренебреженіемъ, она снова вернулась въ союзу съ торговцемъ свиньями, «единственнымъ человѣкомъ, умѣвшимъ обращаться съ ней».

Сеньорито казался огорченнымъ, когда съ нимъ говорили о его знаменитыхъ кутежахъ. Всему этому крышка навсегда: нельзя же быть юнцомъ всю свою жизнь. Теперь онъ мужчина, серьезный и дѣловой. У него въ головѣ есть нѣчто: бывшіе учителя его, – отцы іезуиты признаютъ это. Онъ рѣшилъ напречь всѣ свои усилія, чтобы добиться столь же высокаго положенія въ политикѣ, какое двоюродный его братъ занимаетъ въ промышленности. Другіе поглупѣе его, управляютъ дѣлами страны, и къ голосу ихъ прислушивается правительство тамъ, въ Мадрддѣ, какъ въ голосу вице-королей.

Отъ прошлой своей жизни Луисъ сохранилъ лишь дружбу съ головорѣзами, увеличивъ свиту свою новыми храбрецами. Онъ баловалъ ихъ и содержалъ, имѣя въ виду, что они будутъ служить ему союзниками въ его политеческой карьерѣ. Кто дерзнетъ пойти противъ него при первыхъ его выборахъ въ депутаты, видя его въ столь почтенной компаніи! И чтобы развлечь свою великолѣпную свиту, онъ продолжалъ ужинать съ ними въ ресторанахъ и вмѣстѣ пьянствовать. Это не нарушитъ уваженія къ нему. Попойка время отъ времени не поводъ къ тому, чтобы вызвать чье-либо негодованіе. Это мѣстный обычай, не болѣе того, и въ придачу это ведеть за собой извѣстную популярность.

И Луисъ Дюпонъ, убѣжденный въ значеніи своей личности, ходилъ изъ казино въ казино, ораторстауя о «соціальномъ вопросѣ» съ пылкой жестикуляціей, грозившей опасностью бутылкамъ и стаканамъ, разставленнымъ на столахъ.

Въ «Circulo Caballista» онъ избѣгалъ общества молодыхъ людей, лишь вспоминавшихъ о прошлыхъ его безумствахъ, чтобы восхищаться ими, предлагая ему новые, еще болѣе скандальные подвиги. Онъ искалъ разговора съ «серьезными отцами», богатыми земельными собственниками и владѣльцами большхъ виноградниковъ, начавшихъ слушать его съ нѣкоторымъ вниманіемъ, признавая, что у этого кутилы свѣтлая голова.

Дюпонъ дѣлался надменнымъ, говоря краснорѣчиво и пылко о мѣстныхъ рабочихъ. Онъ повторялъ слышанное имъ отъ двоюроднаго брата и отъ монаховъ рахличныхъ орденовъ, посѣщавшихъ домъ Дюпона. Но онъ заходилъ дальше ихъ въ рѣшеиіи вопросовъ съ своимъ авторитетнымъ и звѣрскимъ жаромъ, очень нравившимся его слушателямъ, людямъ столь же грубымъ, какъ и богатымъ, находившимъ удовольствіе поражажь быковъ и укрощать дикихъ жеребцовъ.

Для Луиса рѣшеніе рабочаго вопроса казалось до нельзя простымъ. Немножечко состраданія и затѣмъ религіи, побольше религіи, и палка тому, кто отказываетчя повиноваться. Этимъ кладется предѣлъ такъ называемому «соціальному конфликту», и все пойдетъ гладко, какъ по маслу. Могутъ ли жаловаться поденщики тамъ, гдѣ есть такіе люди, какъ его двоюродный братъ и многіе изъ присутствующихъ (здѣсь аудиторія дѣлаетъ жесты одобренія и на лицахъ появляются благодарныя улыбки), сострадательные до излишества, и не могущіе видѣть несчастія, чтобъ тотчасъ же не взяться за кошелекъ и, дать дуросъ и даже до двухъ дуросовъ?

На это мятежники отвѣчаютъ, что состраданія не достаточно, и что, вопреки ему, множество людей живетъ въ нуждѣ. Но что же могутъ сдѣлать хозяева, чтобы поправить непоправимое?

Всегда будуъ существовать на свѣтѣ богатые и бѣдные, голодные и сытые, и только безумцы или преступники могутъ мечтать о равенствѣ.

Равенство!.. Дюпонъ прибѣгалъ къ ироніи, приводившей въ восторгъ его аудиторію. Всѣ шутки, внушенныя самымъ благороднымъ изъ человѣческихъ стремленій его двоюродному брату Пабло и его свитѣ изъ церковниковъ, Луисъ повторялъ съ полнѣйшмъ убѣжденіемъ, словно это былъ выводъ изъ всемірныхъ думъ. Что такое равенство?… Всякій, кому вздумается, можетъ овладѣтъ erо домомъ, если онъ ему нравится; зато и онъ, въ свою очередъ, похититъ сюртукъ у своего сосѣда, потому что онъ ему нуженъ; а тотъ наложить лапу свою на чужую жену, разъ она ему пришлась по вкусу. Безбрежное море, кабальеросы!.. He заслуживаютъ ли разстрѣла или рубашки для сумасшедшихъ те, которые говорятъ о равенствѣ?

И съ смѣхомъ оратора сливались раскаты хохота всѣхъ членовъ собранія. Соціализмъ раздавленъ! Какимъ остроуміемъ и ораторскимъ талантомъ владѣетъ этотъ молодой чеяовѣкъ!..

Многіе изъ старыхъ сеньоровъ кивали головой съ покровительственнымъ видомъ, признавая, что Луиса недостаеть въ иномъ мѣстѣ, и, жалко, что его слова теряются въ этой атмосферѣ, пропитанной табачнымъ дымомъ. Пря первомъ же случаѣ надо будетъ исполнить его желаніе съ тѣмъ, чтобы вся компанія слушала бы съ парламентской трибуны эту столь остроумную и справедливую критяку.

Дюпонъ, одушевленный всеобщимъ одобреніемъ, продолжалъ говорить, но теперь уже серьезнымъ тономъ. To, въ чемъ нуждается чернь, еще прежде заработной платы, это – утѣшеніе религіи. Безъ религіи народъ живетъ жестоко страдая, подвергаясь всевозможнымъ несчастіямъ, какъ въ настоящемъ случаѣ, работники Хереса. Они ни во что не вѣрятъ, не ходятъ къ обѣднѣ, пришлась по вкусу. Безбрежное море, кабальеросы!.. смѣются надъ священнослужителями и только и думаютъ, что о соціальной революціи съ убійствами и разстрѣлами буржуевъ и іезуитовъ. У нихъ нѣтъ надежды на загробную жизнь, – утѣшеніе и награда за всѣ земныя горести, которыя незначтельны, такъ какъ онѣ продолжаются лишь нѣсколько десятковъ лѣтъ; и, какъ логическій выводъ изъ столь великаго безвѣрія, бѣдность ихъ кажется имъ болѣе тяжелой, съ новыми мрачными оттѣнками.

Эта толпа, вѣчно недовольная и не имѣющая Бога, заслуживаетъ кару – свою участь! Пусть они не жалуются на хозяевъ, потому что хозяева стараются повернуть ихъ на добрый путь! Пусть они требують отвѣта отъ истинныхъ виновниковъ ихъ несчастія, отъ Сальватьерры, и другихъ подобныхъ ему, отнявшихъ у нихъ вѣру!

– Къ тому же, сеньоры, – ораторствовалъ сеньорито съ парламентскимъ паѳосомъ, – какой получился бы результатъ отъ увеличенія заработной платы? Только лишь поддержка порока и ничего больше. Эти люди не дѣлаютъ сбереженій, они ничего не копять. Пусть мнѣ укажутъ хотъ одного поденщика, который сдѣлалъ бы сбереженія.

Слушатели молчали, кивая головой въ знакъ согласія. Никто не предьявлялъ поденщика, требуемаго Дюпономъ, и онъ улыбался, торжестуя, и тщетно ожидая изумительное существо, которому бы удалось скопить маленькое состояніе на заработокъ въ нѣсколько реаловъ.

– Здѣсь, у насъ, – продолжалъ онъ торжественно, – нѣтъ ни любви къ труду, ни духа бережливости. Посмотрите на рабочаго другихъ государствъ: работаетъ онъ больше здѣшнихъ и копитъ маленькій капиталъ себѣ на старость. Но у насъ, у насъ поденщикъ въ молодости думаетъ о томъ, чтобы невзначай овалѣть какой-нибудь дѣвушкой позади ли амбара, или ночью въ людской; въ старости же, лишь только у него въ карманѣ окажется нѣсколько сантимовъ, онъ ихъ употребляетъ на вино и пьянство.

И всѣ въ одинъ голосъ, точно они внезапно потеряли память, съ велчайшей суровостью придавали анаѳемѣ пороки работгиковъ. Что можно было ждать отъ черни, безъ иныхъ стремленій и иллюзій въ жизни какъ только пьянства?… Дюпонъ вѣрно говоритъ. Пьяницы! Низкіе люди, сами виноватые въ длительности тяжелаго своего положенія, насилуя женщинъ, точно онии животныя!..

Сеньориту извѣстно средство покончить съ этой анархіей. Значительная часть вины падаетъ на правительстао. Теперь, когда началась стачка, въ Хересъ слѣдовало бы послать баталіонъ, цѣлую армію, если бы понадобилось, и пушекъ, побольше пушекъ. И онъ горькл жаловался на беззаботность стоявшкхъ у власти, точно единственное назначеніе испанскаго войска было охрана богатыхъ Хереса, дабы они могли спокойно ждать, и какъ будто это равнялось предательству, что улицы и села не были тотчасъ же наполнены солдатами въ красныхъ панталонахъ, съ сверкающими штыками, лишь только виноградари проявили некторое недовольство.

Луисъ былъ либераломъ, очень большимъ либераломъ. Въ этомъ отношенія онъ расходился съ своими учителямт іезуитами, говорившими о донъ-Карлосѣ съ восторгомъ, подтверждая, что это «единственное ихъ знамя». Луисъ былъ на сторонѣ тѣхъ, которые повелѣвали въ Испаніи, и ни разу не упоминалъ о королевскихъ особахъ, чтобы не предпослать имъ титула «королевскаго величества», словно они могли издали слышать выраженія его глубочайшаго къ нимъ почтенія и наградить его тѣмъ, что онъ пожелаетъ. Онъ былъ либераленъ, но его свобода была свободой благопристойныхъ людей.

Свободу для тѣхъ, у которыхъ есть что-нибудь терять, а для черни столько хлѣба, сколько возможно, и палокъ, побольше палокъ, единственное средство уничтожить злые инстинкты, раждающіеся вмѣстѣ съ человѣкомъ и развивающіеся безъ узды религіи.

– Знаете ли вы, – говорилъ онъ, – почему Франція богаче насъ и прогрессивнѣе?… Потому что она хорошо раздѣлалась еъ разбойничьими коммунами и въ нѣсколько дней было разстрѣляно болѣе сорока тысячь этихъ людей, причемъ прибѣгали въ пушкамъ и митральезамъ, чтобы поскорѣе покончить съ низкимъ сбродомъ, и затѣмъ все потекло мирно и гладко. Мнѣ, – продолжалъ сеньорито докторальньныъ тономъ, – не нравится Франція, потому что она республика, и потому что тамъ приличные люди забыли Бога и смѣются надъ его служителями. Но я желалъ бы для нашей страны человѣка, подобнаго Тьеру. Это то, что недостаетъ намъ здѣсь, человѣка, который улыбается и стрѣляеть картечью въ сволочъ.

И онъ улыбался, чтобы показать, что самъ способенъ быть такимъ же Тьеромъ, какимъ былъ тотъ.

Конфликтъ въ Хересѣ былъ бы устраневъ имъ въ двадцать четыре часа. Пусть дадутъ ему власть и увидятъ, на что онъ способенъ. Основательныя экзекуціи во времена «Черной руки» привели къ нѣкоторымъ результатамъ. Толпа струсила передъ висѣлицами, возведенными на площади de la Carcel. Ho этого недостаточно. Требуется хорошее кровопусканіе, чтобы отнять силы у мятежнаго быдла. Если бы правилъ онъ, были бы уже забраны въ тюрьму агитаторы и вожди всѣхъ союзовъ крестьянскихъ работниковъ, которые вносятъ тревогу въ городъ.

Но и это тоже казалось ему недостаточнымъ, только лишь полумѣрой и онъ затѣмъ поправлялся, дѣлая болѣе свирѣпыя предложенія. Лучше было бы провоцировать мятежниковъ, He дать планамъ ихъ созрѣть, ущипнуть ихъ, чтобы выскочили бы они раньше времени, и лишь только они перейдутъ къ открытому возстанію напастъ на нихъ и не давать пощады никому! Много жандармеріи, много конной стражи, много артиллеріи.

Для этого-то богатые и несутъ бремя налоговъ, большаія часть которыхъ идетъ на войско. Если это не было бы такъ, на что служили бы солдаты, стоившіе такъ дорого, въ странѣ, которой не предстоитъ вести войну?

Въ виду предупредительной мѣры нужно было бы стереть съ лица земли развратныхъ агитаторовъ, подбивающихъ въ мятежу полчище нужды. Всѣхъ тѣхъ, которые ходятъ по деревнямъ, изъ села въ село, раздавая гнусныя прокламаціи и ядовитыя брошюрки – разстрѣлять. Всѣхъ тѣхъ, которые зубоскалятъ и говорять бѣшеныя рѣчи въ этихъ тайныхъ собраніяхъ, ночью по артелямъ или въ окрестностяхъ какого-нибудь постоялаго двора – разстрѣлять. To же самое и тѣхъ, которые на виноградникахъ, ослушиваясъ хозяевъ и гордясь умѣніемъ читать, сообщаютъ своимъ товарищамъ свѣдѣнія о нелѣпостяхъ, печатаемыхъ въ газетахъ… И Фернандо Сальватьерра тоже разстрѣлять.

Но едва онъ сказалъ это, сеньорито словно раскаялся въ своихъ словахъ. Мягкость и добродѣтели этого мятежника внушали ему извѣстное уваженіе. Даже слушатели Луиса, вполнѣ одобрявшіе его предложенія, на этотъ разъ хранили молчаніе, точно имъ было противно включить революціонера въ щедрое распредѣленіе разстрѣловъ. Онъ былъ безумецъ, вызывавшій удивленіе, святой, не вѣрившій въ Бога; и эти сеньоры чувствовали въ нему уваженіе, равное уваженію, мавра въ полоумному святошѣ, который проклинаетъ его и угрожаетъ ему палкой.

– Нѣтъ, – продолжалъ свою рѣчь синьорито, – на Сальватьерру слѣдуетъ надѣть рубашку для сумасшедшихъ и пусть отправляется, пропагандируетъ ученіе въ домѣ умалишенныхъ на весь остатокъ своей жизни.

Слушатели Дюпона одобряли эти предложенія. Владѣтели касенныхъ заводовъ, старички съ сѣдѣющими бакенами, проводившіе часы, созерцая бутылки въ священнодѣйствующемъ безмолвіи, измѣняли своей серьезности, чтобъ улыбнуться юношѣ.

– Этотъ молодой человѣкъ весьма талантливъ, – заявилъ одинъ изъ нихъ. – Онъ говоритъ точно депутатъ.

И остальные одобряли его.

– Двоюродный его братъ Паблито позаботится о томъ, чтобы мы его выставили кандидатомъ, когда наступятъ выборы.

Луисъ чувствовалъ себя подчасъ утомленнымъ и отъ тріумфовъ, которые онъ пожиналъ въ казино, и отъ изумленія, внушаемаго внезапной серьезностью былымъ товарищамъ веселой жизни. Воскресали вновь наклонности его развлекаться съ людьми уничиженными.

– Я по горло сытъ сеньоритами, – говорилъ онъ съ отвращеніемъ выдающагося человѣка своему вѣрному спутнику Чиво. – Ѣдемъ въ деревню: маленькій кутежъ всегда на пользу организму.

И желая сохранить протекцію могущественнаго своего двоюроднаго брата, онъ на денекъ отправляется въ Марчамало, прикидываясь будто интересуется результатомъ винограднаго обора.

Виноградникъ былъ полонъ женщинами, и Луису нравилось обращеніе этахъ дѣвушевъ изъ горныхъ селъ, смѣявшихся надъ шутками сеньорито, и благодарныхъ ему за его щедрость.

Марія де-ла-Лусъ и ея отецъ принимали за честь столь частыя посѣщенія дономъ Луисомъ виноградника. О скандальномъ приключеніи въ Матансуэлѣ оохранилось только лишь блѣдное воспоминаніе. Шалости сеньорито! Люди эти, по традиціи привыкшіе къ уваженію туманныхъ развлеченій богатыхъ, оправдывали ихъ, точно это была какая-то повинность молодыхъ лѣтъ.

До старижа Фермина дошли слухи о великой перемѣнѣ, происшедшей въ образѣ жизни дона Луиса, о его стремленіяхъ быть серьезнымъ человѣкомъ, и онъ съ удоволъствіемъ видѣлъ, что Луисъ пріѣзжаетъ на виноградникъ, спасаясь оть городскихъ искушеиій.

Его дочь также принимала ласково сеньорита, говоря ему ты, какъ во времена ихъ дѣтства, и смѣясь надъ всѣми его шутками. Онъ хозяинъ Рафаэля и наступитъ день, когда и она будеть его слугой на мызѣ, которую воображеніе ежечасно рисовало въ видѣ гнѣздышка ея счастія. О скандальномъ кутежѣ, вызвавшемъ въ ней такое сильное негодованіе противъ надсмотрщика, она почти что не помнила. Сеньорито проявляетъ, раскаяніе въ своемъ прошломъ, и, спустя нѣсколько мѣсяцевъ, скандалъ на мызѣ былъ окончательно забытъ всѣми.

Луисъ выказывалъ особенную любовь въ жизни въ Марчамалѣ. Иногда онъ очень поздно засиживался здѣсь и оставался ночевать въ башнѣ Дюпоновъ.

– Я словно патріархъ тамъ, – говорилъ онъ друзьямъ своимъ въ Хересѣ, – окруженъ дѣвушками, которыя привязаны ко мнѣ, словно я родной ихъ отецъ.

Друзья смѣялись надъ благопристойнымъ тономъ, которымъ кутила говорилъ о своихъ невинныхъ развлеченіяхъ съ ватагой дѣвушевъ, работавшихъ на виноградникѣ. Кромѣ того, ему нравилось оставаться на виноградникѣ изъ-за ночной прохлады.

– Вотъ это значитъ жить, сеньоръ Ферминъ, – говорилъ онъ на эспланадѣ въ Марчамало, при сіяніи звѣздъ обвѣянной ночнымъ вѣтеркомъ.

Вечеринки протекали въ патріархальномъ мирѣ и спокойствіи. Сеньорито подавалъ гитару приказчику.

– Идите сюда! Покажите искусство золотыхъ вашихъ ручекъ! – кричалъ онъ.

И Чиво, по его приказанію, бѣгалъ вынимать изъ ящиковъ экипажа нѣсколько бутылокъ лучшаго вина фирмы Дюпонъ. Какъ есть настоящій кузенъ. Но мирный, порядочный, тихій, безъ пошлыхъ словъ и дерзкихъ жестовъ, которые испугали бы зрительницъ-дѣвушекъ, слышавшихъ въ своихъ селахъ разсказы объ ужасномъ донѣ-Лулсѣ, и видя его вблизи, теряли предубѣжденія свои, признавая, что онъ не такой дурной, какъ молва о немъ разглашала.

Марія де-ла-Лусъ пѣла, пѣлъ также и сеньорито, и даже хмурый Чиво, подчиняясь приказанію своего патрона, начиналъ пѣть грубымъ своимъ голосомъ отрывки воспоминаній о свиданіи у рѣшетчатыхъ оконъ или о кинжальныхъ ударахъ въ защиту матери или любимой женщины.

– Оле, великолѣпно! – крдчалъ приказчикъ иронически этой фигурѣ висѣльника.

Послѣ того синьорито бралъ за руку Марію де-ла-Лусъ, выводя ее въ середину кружка присутствующихъ, и они начинали отплясыватъ «севильяну», съ рѣзвостью и искусствомъ, вырывашимъ у зрителей крики восторга.

– Милосердый Богъ! – восклицалъ отецъ, ударяя аккордами по гитарѣ съ новымъ пыломъ. – Вотъ такъ парочка голубей!.. Это, дѣйствительно, называется танцовать!

И Рафаэль надсмотрщикъ, появлявшійся въ Марчамалѣ лишь изрѣдка, увидавъ раза два эту пляску, былъ польщенъ честью, оказанной сеньорито его невѣстѣ. Хозяинъ его не дурной человѣкъ, прошлое его лишь сумасбродство молодости; но теперь, когда онъ образумился, вышелъ сеньорито хоть куда, донельзя симпатичный, одаренный большой склонностью въ общенію съ людьми низшаго сословія, точно они были ему ровней. Онъ хлопалъ въ ладоши, глядя на танцующую пару безъ малѣйшаго проблеска ревности, онъ, способный хвататься за ножъ, едва кто-либо бросалъ взглядъ на Марію де-ла-Лусъ. Чувствовалъ онъ лишь нѣкоторую зависть оттого, что не умѣлъ танцовать съ такимъ изяществомъ, какъ его хозяинъ. Вся жизнь его уходила на завоеваніе себѣ хлѣба, и онъ не имѣлъ времени научиться такимъ тонкостямъ. Онъ могъ только пѣть, и то лишь на суровый дикій ладъ, какъ научили его товарищи по контрабандѣ, когда они верхомъ на своихъ кобылахъ, согнувшись съ товаромъ, ѣхали, оглашая своимъ пѣніемъ уединенныя горныя ущелья.

Донъ-Луисъ властвовалъ на виноградникѣ, словно онъ былъ хозяинъ. Могущественный донъ-Пабло отсутствовалъ. Онъ проводилъ лѣто съ своимъ семействомъ на сѣверномъ прибрежьи, пользуясь тщеславіемъ, чтобы посѣтить Лоюлу и Деусту – центры святости и учености добрыхъ его совѣтниковѣ. И кузенъ, чтобы еще болѣе доказать ему, что онъ человѣкъ серьезный и дѣловитый, писалъ ему длинные письма, сообщая о своихъ поѣздкахъ въ Марчамало, надзорѣ надъ сборомъ винограда и о хорошихъ результатахъ этого сбора.

Онъ въ самомъ дѣлѣ интересовался ходомъ работъ на виноградникѣ. Испытываемое имъ желаніе сразиться съ работниками, его стремленіе побѣдить забастовщиковъ побуждали его быть трудолюбивымъ и упорнымъ. Онъ кончилъ тѣмъ, что совершенно поселился въ башнѣ Марчамало, давъ клятву, что не сдѣлаетъ шагу изъ имѣнія, пока не будетъ конченъ виноградный сборъ.

– Дѣло идетъ на ладъ, – говорилъ онъ приказчику, насмѣшливо мигнувъ глазами. – Разбойники эти впадуть въ уныніе, видя, чго съ помощью женщинъ и нѣсколькихъ почтенныхъ виноградарей мы кончимъ работу, ни мало не нуждаясь въ нихъ. По вечерамъ у насъ пляска и благопристойный кутежъ, сеньоръ Ферминъ, чтобы негодяи эти узнали и бѣсились бы.

Такимъ образомъ проходилъ виноградный сборъ, среди музыт, пиршества и вина, щедро раздаваемаго изъ лучшихъ сортовъ.

По вечерамъ домъ виноградныхъ давиленъ, имѣвшій какой-то моеастырскій оттѣнокъ, вслѣдствіе своего безмолвія и строгой дисциплины, когда въ Марчамало находился донъ-Пабло Дюпонъ, теперь оглашался до поздней ночи шумными празднествами.

Поденщики забывали о ночномъ отдыхѣ, чтобы пить господское вино. Дѣвушки, привыкшія къ нуждѣ, царившей въ мызныхъ людскихъ, широко раскрывали изумленные глаза, точно онѣ видѣли осуществленными изобиліе и довольство тѣхъ чудесныхъ сказокъ, которыя онѣ слышали на вечеринкахъ. Ужинъ былъ великолѣпный. Донъ-Луисъ платилъ не считая.

– Вотъ что, сеньоръ Ферминъ: пусть привозятъ говядину изъ Хереса: пусть всѣ эти дѣвушки ѣдять до отвала, пусть пьютъ, пусть пьянѣютъ: я беру на себя всѣ расходы. Мнѣ хочется, чтобы та сволочь видѣла, какъ мы хорошо угощаемъ покорныхъ работниковъ.

И лицомъ въ лицу, съ признательнымъ полчищемъ дѣвушекъ, онъ скромно говорилъ:

– Когда увидите забастовщиковъ, скажите имъ, какъ угощаютъ Дюпоны своихъ работниковъ. Правду, – одну лишь правду.

Въ теченіе дня, когда солнце сжигало землю, распаляя бѣлесоватыя покатости Марчамалы, Луисъ спалъ подъ аркадами дома, съ бутылкой, стоявшей около нero и снабжающей его прохладой, протягивая время отъ времени свою сигару Чиво, чтобы онъ зажегъ ее.

Луисъ находилъ еще новое, неиспытанное имъ удовольствіе, разыгрывая хозяина обширнаго имѣнія; ему искренно казалось, что онъ выполняетъ великую соціальную функцію, созерцая изъ своего тѣнистаго убѣжища работу столькихъ людей, согнувшихся и задыхающихся подъ огненнымъ дождемъ солнца.

Дѣвушки виднѣлись всюду на склонахъ холмовъ, сь своими цвѣтными юбками, словно стадо голубыхъ и розовыхъ овецъ. Мужчины, въ рубахахъ и штанахъ, двигались на четверенькахъ, точно бѣлые козлы. Они переправлялись отъ однихъ лозъ къ другимъ, ползая на животѣ по пылающей землѣ. Лозы разбрасывали красноватые и зеленые гроздья свои въ уровень съ почвой, и виноградныя ягоды покоились на извести, передавшей имъ до послѣдней минуты свою производительную теплоту.

Другія дѣвушки поднимали по холмамъ вверхъ большія корзины срѣзаннаго винограда, чтобы сложить его въ виноградныхъ давильняхъ, и проходили постоянной вереницей передъ сеньоритомъ, который, лежа въ растяжку на буковомъ диванѣ, покровительственно улыбался, размышляя о красотѣ труда и извращенности сволочи, претендующей перевернуть міръ, столь мудро организованный.

Иногда, наскучивъ молчаніемъ, онъ звалъ къ себѣ приказчика, ходившаго съ холма на холмъ, надзирая за работой.

Сеньоръ Ферминъ садился на корточкахъ передъ нимъ, и они говорили о забастовкѣ и о свѣдѣніяхъ, получаемыхъ изъ Хереса.

Приказчикъ не скрывалъ своего мрачнаго взгляда на вещи. Упорство рабочихъ все усиливается.

– Голодъ очень великъ, сеньорито – говорилъ онъ съ убѣжденіемъ сельскаго жителя, считающаго желудокъ побудителемъ ко всѣмъ дѣйствіямъ. А кто говорить голодъ, подразумѣваетъ безпорядки, палочные удары, стычки. Прольется кровь и въ тюрьмѣ готовится помѣщеніе для многихъ… Будетъ чудо, если дѣло не кончится тѣмъ, что плотники возведутъ эшафотъ на площади de la Carcel.

Старикъ, казалось, чуялъ катастрофу, но смотрѣлъ на приближеніе ея съ эгоистическимъ спокойствіемъ, такъ какъ двое людей, которымъ была отдана его любовь, находились вдали.

Сынъ его уѣхалъ въ Малагу, по порученію своего принципала, въ качествѣ довѣреннаго лица, по дѣлу одного банкротства, и находился тамъ, занятый пересмотромъ счетовъ и спорами съ друтми кредиторами. Пусть бы онъ не возвращался годъ! Сеньоръ Ферминъ боялся, чтобы вернувшись въ Хересъ, онъ не скомпрометировалъ бы себя, покровительствуя забастовщикамъ, побужденный къ тому наставленіемъ своего учителя Сальватьерры, привлекавшимъ его на сторону уничиженныхъ и мятежниковъ. Что же касается дона-Фернандо, уже долгіе дни онъ выбылъ изъ Хереса подъ охраной жандармеріи.

Когда началась забастовка, богатые дали ему косвенно знать, это ему необходимо какъ можно скорѣй удалиться изъ всей губерніи. Онъ одинъ отвѣтственъ за все то, что происходитъ. Его присутствіе возбуждаетъ рабочій народъ, дѣлая его столь же дерзкимъ и мятежнымъ, какъ во времена «Черной руки». Главные агитаторы рабочихъ союзовъ, относившіеся съ благоговѣніемъ къ революціонеру, просили его бѣжать, одпасаясь за его жизнь. Указанія власть имущихъ равнялись угрозѣ смерти. Рабочіе, привыкшіе въ репрессіямъ и насилію, дрожали за Сальватьерру. Быть можетъ его убьютъ гдѣ-нибудь ночью на улицѣ, такъ что правосудіе никогда не откроетъ убійцу. Могло случиться, что власть, пользуясь далекими загородными экскурсіями Салъватьерры, подвергнетъ его смертельнымъ пыткамъ, или упразднитъ палочными ударами, какъ это дѣлалось не разъ съ другими, болѣе незначительными людьми, чѣмъ онъ.

Но донъ-Фернандо отвѣчалъ на эти совѣты упорнымъ отказомъ. Онъ здѣсь по своему желанію и останется здѣсь… Наконецъ власти открыли одинъ изъ многихъ судебныхъ процессовъ, еще подлежащихъ разбирательству за его пропаганду соціальной революціи, судья вызвалъ его въ Мадридъ, и донъ-Фернандо былъ силой вынужденъ предпринять путешествіе въ сопровожденіи жандармовъ, словно ему на роду было написано путешествовать всегда между двумя ружьями.