Виктория Баньши
Клеймо на крыльях бабочки. Исторический роман
Глава 1. От автора
Роман посвящается моей дочери Ольге.
Исторический роман, сюжет которого перекликается с реальными событиями, – мой любимый жанр.
Роскошный XVIII век был чрезвычайно богат на исторические личности, как мужчин, так и женщин, известность которых, реальная или скандальная, перешагнула своё столетие.
Но в этом веке, пожалуй, не было более загадочной женщины, чем главная героиня романа, реальное историческое лицо.
Роман «Клеймо на крыльях бабочки», с развёрнутым сюжетом и многими персонажами, изначально задуман мною в трех книгах. В основу легли исторические события, имевшие место в Европе и России 1770-1790-х годов, дополненные художественным вымыслом.
Героиня романа – авантюристка, загадка, клубок противоположных страстей, желаний и наклонностей, была вовлечена в события и скандалы Европы и монархий этого периода. Загадочная личность в туманном круге, она не нуждалась в вымысле. Она с самого рождения была окружена тайной. Много необычного, вызывающего участие и, иногда, симпатию, примешивается к её истории, несмотря на зловещий фон приключений.
Мой роман – это история о борьбе страстей, о взлётах и падениях, опасных интригах и приключениях, о глубокой любви и радости жизни, о необъяснимой тоске от утраты и о наслаждении смертельным ядом своих амбиций. Психологический сюжет развивается с появлением на страницах персонажей романа, реальных исторических личностей, и становлением героини: от умной, неординарной, но неопытной молодой женщины, до демона шантажа и интриги. Её судьба – играть, создавая иллюзии, и заставлять других поддаваться иллюзиям. Играть причудливую комедию жизни, где уже нельзя отделить маску от лица, скрытого ею.
В романе речь идёт о реальных, а не вымышленных исторических личностях, о конкретных событиях той эпохи. С моей стороны, как автора, было бы неплохо добросовестно познакомить с ними читателя и не отступать от хронологического порядка.
Роман создаётся на основе тщательного изучения материала, даты событий, жизни реальных личностей, писем и мемуаров современников, архивов Британской библиотеки. Интересный взгляд писателя Стефана Цвейга на одного из главных героев романа и на этот период XVIII века используется автором в одной из глав.
Для удобства читателя в конце каждой главы даётся много кратких и развёрнутых уточнений, разъяснений по тексту, дополнительной информации об упомянутых в тексте лицах, предметах и событиях.
Художественный вымысел в романе следует историческим фактам и логике событий: "В реальности было так или c большой долей вероятности было именно так".
Следуя историческим событиям, датам и информации, известной о героях, я использовала и свой жизненный опыт, чтобы представить внутренний мир героини и других персонажей романа.
Создавая психологические портреты этих необычных людей роскошного и опасного XVIII века, я прибавляю им жизненных красок, раскрытие внутреннего мира героев романа идёт в череде их мыслей, разговоров, поступков и размышлений самого автора.
В конце концов, как сказал французский писатель Андре Жид, «История – это вымысел, который воплотился на деле. А вымысел – это история, которая могла воплотиться».
Присутствует и попытка найти ответ на вопрос, на чём строились сила и блеск царствования Екатерины II, что заставляет браться за книги о той далёкой эпохе.
Для развития сюжетной линии в романе присутствуют небольшое количество мистических эпизодов. Самое малое, три-четыре эпизода. А это уже отдельная история. Имели место два странных, необъяснимых логикой события, когда лёгкий интерес к этой неординарной личности только появился у меня. Не буду утомлять подробностями, да и не отнесу себя к любителям во всяком дуновении ветерка видеть свой «перст». Но, по свидетельствам современников и по моему мнению, в этой даме действительно присутствовала толика загадочного мистицизма.
К написанию романа меня подтолкнуло и то, что полной серьёзной книги о героине, о значимости событий в Европе и России, в которые она была вовлечена, узлом которых она являлась, никогда не было написано.
Её имя? У неё не было своего имени. Имён у неё было много. В истории её называют "княжной Таракановой". Это исторически неверно. Она не знала этого имени и никогда не использовала его как одну из своих многочисленных масок. Имя это появилось, без реальных причин, спустя много времени после её смерти.
Поэтому имя Таракановой в романе мною не используется намеренно. Уверена, этой изысканной даме не понравилось бы столь нелепое и неблагозвучное. Значит имени этому нет места в спектакле её жизни.
Публикуется первая книга романа. Вторая книга готовится к публикации до июля 2024.
Виктория
Баньши (псевдоним)
Глава 2
Конец сентября 1769 года. Центральная Германия.
Луна опять спряталась за тучи. Девушка быстро шла по тёмной улице. Слабого света фонарей едва хватало, чтобы не идти в кромешной тьме. Она остановилась на углу, где улица делала поворот к набережной реки, и глубоко, насколько позволял тугой корсет, вдохнула. Холодный ветер позднего сентября набирал силу. Девушка зябко повела плечами под тонкой накидкой: "Нужно было взять накидку потеплее или шаль в гардеробной,…". Досада мелькнула, но сразу ушла: "Завтра я что-нибудь придумаю,…".
Она взяла в другую руку тяжёлый саквояж, надвинула капюшон накидки ниже на лицо и пошла вниз по улице, к каретной станции на набережной.
Через час наёмная карета с опущенными шторами, запряжённая парой лошадей, неспешно двинулась по тёмным узким улочкам, вымощенными булыжником, мимо нависающих домов, стоявших так близко, что они едва не соприкасались. Цокот подков и грохот окованных железом колёс слабым эхом отозвались от каменных стен. Шторы в окне кареты слегка приподнялись, когда, вынырнув из тесных закоулков, экипаж выехал из города. Позади остались городские ворота. Протарахтел под колёсами мост. Растворилась в темноте громада крепостной стены с высокими зубцами. Её сменили плотные отвесные стены тёмного ельника по бокам дороги. Девушка поудобнее устроилась на скамье кареты и, немного согревшись, задремала. Сон легко побежал по обрывкам видений, которые сознание, утомлённое последними днями, нарезало на отдельные лоскуты.
*
"…Дрожащий огонёк единственной свечи выхватывает отдельные предметы на столе. Нервные тонкие руки выдвигают один за другим внутренние ящики. Открыв очередной ящик, она достала ларец c бумагами, просмотрела их и нашла исписанный мелким убористым почерком свиток с прикрепленной к нему сургучной печатью. Быстро пробежав глазами текст, она бережно прячет документ в саквояж. За окном раздались громкие голоса. От главного крыльца дома отъехала карета и с грохотом понеслась к воротам. Она замерла, на цыпочках подошла к двери и осторожно приоткрыла её. За дверями, ведущими в малую гостиную, возбуждённые голоса мужчин уже стихли, лишь продолжала тонко, истерично причитать женщина. Девушка тихо притворила за собой дверь и метнулась обратно столу. Лезвие ножа для бумаги вскрывает потайной ящик. Золотые монеты сыпятся в объёмный кожаный кошель. Руки её дрожат, она боится, что падая, монеты будут звенеть. Луна внезапно вырвалась из плена туч. Луч света легко скользнул по комнате и ударил в большое зеркало над камином. Отражённый серебряный поток ярко осветил часть комнаты, тяжёлый стол красного дерева и картину в раме на стене. Покрытые тонким шарфом нежные белые руки женщины держат корзинку, полную крупных зрелых роз. Девушка вздрогнула. Она помнит теплоту этих рук на своих щеках. "Я не буду думать об этом, – беззвучно шепчет она. – Только не сейчас,…".
*
Губы девушки задрожали во сне. Но, позволив ей расправить на скамье немного онемевшее тело, сон продолжает струиться, как густой туман, наполненный дыханиями эфира и лунной магии.
*
"…Лезвие ножа для бумаги собирает отблески лунного света. Под его нажимом щёлкает следующий замок и открывает на дне ящика последнюю цель лихорадочных поисков – тяжёлую чёрную шкатулку. Она пересекает комнату, входя в лунный поток, как в пролив, отделяющий её остров от бездонной пучины неизвестности. Лунный луч несколько мгновений освещает тоненькую фигурку, затем возвращается в глубину зеркала и замыкает пролив за ней. Открывая дверь в тёмной глубине комнаты, она бросает последний взгляд на картину над столом. Сердце вдруг пропустило удар. Дыхание замерло. Капли расплавленного воска со свечи скатились на дрожащие пальцы. Глаза женщин из двух разных миров встретились, в паузу до следующего вздоха, кажется, вмещается целая жизнь. Мягкий взгляд тёмных глаз женщины на картине она чувствует до последнего мгновения, пока тяжёлая дверь кабинета не закрывается за её спиной…".
*
Вздрогнув, как от прикосновения, девушка проснулась. Дождь гулко стучал по крыше кареты. Она подняла штору. В тусклом свете жестяного фонаря, привязанного к крыше, летели дождевые капли. Далее лежала непроницаемая темнота. Только слышен скрип колёс, стук подков и тяжёлых капель. Карета еле плелась. Возница, казалось, дремал на козлах. Девушка плотнее укуталась в накидку и опять погрузилась в сон.
*
"…Ей хочется закрыть ладонями уши, чтобы более не слышать этого визгливого голоса. Она крадется по коридору, припадая к стене. Услышав торопливые шаги за спиной, почти бегом метнулась в гардеробную и едва успела прикрыть за собой дверь. Мимо двери пробежала служанка с высоко поднятой в руке свечой, быстро крестясь на бегу. В малой гостиной продолжает причитать женщина. Её речь прерывается слезами, из гардеробной слышны только отрывочные фразы:
–…У меня дочери,…Зачем ты привёз её сюда,…
Резкий мужской голос оборвал поток рыданий. Всхлипывания и причитания женщины смолкли и сорвались в крик:
– Ты обязан отправить её в монастырь, иначе это тоже закончится костром!…».
Гневные возражения мужчины потонули в истерике женщины…".
*
Лицо спящей девушки на несколько секунд искажает гримаса. Затем чертам вернулась их мягкость, только слегка подрагивают припухшие, капризно очерченные губы.
*
"…Она покидает своё убежище в гардеробной и крадётся к выходу. Тяжёлый саквояж оттягивает руку. Она останавливается через пару шагов и прислушивается. Воцарившуюся в доме тишину нарушают только приглушённые голоса слуг. Погасив свечи в гостиной, они поднимают вверх большую люстру. Несколько, кажущихся бесконечными, минут по тёмному коридору и она осторожно потянула на себя тяжёлую дверь в сад. В лицо пахнуло ночным холодом. Яркий лунный свет щедро струится сквозь теряющие листву деревья, только часть сада вдоль стены погружена в темноту. Садовая дорожка пропустила бегущую тонкую фигурку сквозь кружево веток, листьев деревьев и лунного света. У калитки сада лунный путь оборвался и вытолкнул девушку под жёсткий жёлтый свет уличного фонаря. Она оглянулась по сторонам, накинула капюшон на голову и пробежала через освещённую часть площади. Затем, чуть сбавив шаг, пошла по тёмной боковой улице…".
*
Начало светать. Она очнулась ото сна. Карета ехала более пяти часов. Остатки сновидений освобождали сознание, мысли побежали, споря, убеждая и обгоняя друг друга: "Слишком рано,…Они ещё ничего не обнаружили. Когда обнаружат пропажу, я буду уже далеко,…Они не будут преследовать меня, чтобы избежать ещё одного скандала,…".
Тело ломило от долгих часов сна на жёсткой скамье. Девушка потянулась и выглянула в окно. Дождя уже не было. Бледное осеннее небо быстро розовело. Карета медленно тащилась под уклон вдоль ещё зелёных берёз и жёлто-красных клёнов, отливающих старым золотом. Долина ложилась у подножия склона. В лёгкой дымке тумана она казалась накрытой нёжным белым пухом. Веер солнечных лучей вдруг раскрылся по небосклону и позолотил тонкие кружевные облачка. Жёлтые листья клёнов вдоль дороги, ещё мокрые от дождя, загорелись, заискрились, обласканные яркими лучами. Девушка зажмурилась от бьющиx сквозь листья и переливающихся в каждой капле росы солнечных лучей.
Солнце быстро захватывало небо. Карета въезжала в пылающий огненным цветом лес. Осень уже залила его жёлтой, багряной и лиловой красками. Опавшие листья плотным ковром покрывали землю. Солнечные лучики просачивались сквозь золотые витражи клёнов и вспыхивали, словно пламя. Девушка опустила окно кареты, поёжилась от набежавшей прохлады и подставила руку солнечным бликам. Солнечные зайчики прыгали на её ладони, смеялись, прятались и выскакивали между пальцев. Три наглые сороки, прыгая с ветки на ветку, без умолку тараторили. Девушка усмехнулась: «Как будто я опять слышу её болтовню,…».
Это короткое воспоминание всколыхнуло в душе самые противоречивые чувства: тоску, сожаление, леденящий душу страх и отчаянное желание вызова всему миру. Иллюзии, на короткое время навеянные нежностью первых лучей солнца, уходили. Она закрыла окно и натянула на себя накидку: "Нужно только успокоиться, нужно взять себя в руки,…Ехать дальше, к границе,…Найти место гувернантки в богатом доме,…". Она опять задремала и проснулась от голоса кучера:
– Госпожа!.. Госпожа!..
– Что?
Она испуганно встрепенулась и приоткрыла шторку. Утро разгоралось, обещая замечательный день. Лучи осеннего солнца легко касались земли. Карета остановилась у придорожной таверны. Кучер хотел покормить лошадей после долгой ночной дороги и сам позавтракать. Девушка некоторое время сидела в карете, затем взяла свой саквояж и вошла внутрь таверны. За столом в центре зала завтракала семья провинциальных дворян с тремя детьми. Они были всецело поглощены завтраком, неторопливо отправляя в рот пищу. И только мать семейства окинула вошедшую девушку угрюмым взглядом. Слуги дворянской семьи и кучер расположились ближе к огромному камину, заставленному котелками разных размеров, в которых что-то булькало или жарилось.
Полная хозяйка таверны, в белом фартуке и закатанными по локоть рукавами, уже подавала кучеру горячий пирог с мясом, залитый густым соусом, и большую кружку молочной сыворотки. Она поклонилась девушке:
– Есть сыр и свежее молоко, госпожа. Пастухи принесли рано утром.
– Стакан молока, пожалуйста.
Девушка присела к столу у окна, спиной к залу.
Завтрак был закончен, карета снова ехала через лес. На почтовой станции меняли карету и лошадей. Девушка, стараясь сохранять спокойствие, предъявила документ. Чиновник, хмурый, что его оторвали от обеда, лишь мельком взглянул на бумаги. Получив от девушки оплату, он вернулся к накрытому столу у камина.
"Всё-таки следует переодеться,… Пока мой несчастный вид не начал вызывать вопросы,…"
Садясь в карету, она велела новому кучеру:
– В следующем на пути городе остановись у салона хорошей модистки.
Терзающая внутренняя тревога не отпускает. Но мерное покачивание кареты, мягкое осеннее солнце и голос кучера, напевающего что-то себе под нос, притупляют её. Яркий свет дня не позволяет вернуться ночным страхам. Лесной пейзаж за окошком кареты сменяет череда маленьких городков на пути. Слабая улыбка трогает губы девушки, прильнувшей к открытому окну. Надежда вспыхивает робким лучиком и заставляет тревогу забиться в угол кареты. Экипаж едет весь день, останавливаясь на короткое время в городках и почтовых станциях. Солнечный свет постепенно теряет свою яркость и плавно переходит в сумерки. Всё вокруг опять погружается в ночь. Мрачные мысли и воспоминания, потерявшие днём свою остроту, снова начинают кружиться, как коршуны. Но впечатления от дневного путешествия и накопившаяся усталость дают о себе знать. А тепло от большой пушистой шали, купленной по дороге в салоне модистки, так приятно обволокло тело.
Дремоту сменяет глубокий сон, который скоро прервёт ударивший в неплотно закрытые шторки кареты голубовато мерцающий свет большой луны.
*
"…Освещённая пламенем камина и свечами в тяжёлых подсвечниках комната наполнена запахом душистых трав, развешанных аккуратными пучками вокруг камина, и запахом горящих смолистых поленьев в очаге. Пламя свечей отбрасывает крошечные пляшущие тени на изящную мебель, обитую репсовой тканью и на стены комнаты.(1) Картины в тяжёлых рамах на стене хранят мир разрушенных храмов, лежащих в траве мраморных колонн и милых красавиц в лёгких платьях, с белыми цветами в распущенных волосах, набирающих воду из раковин античных источников. Большая чёрная собака заняла своё место на полу у камина. Время от времени она вскидывает голову, прислушивается к шуму дождя снаружи и, зевнув всей пастью, опускает голову на вытянутые лапы. Высокие окна комнаты закрыты бархатными шторами, немного заглушающими шум непогоды за окном. Теплота от горящих поленьев и томный запах трав делают комнату маленьким островком тишины и покоя. Две женщины в креслах у камина прервали оживлённый разговор. Вошла служанка с большим чайником, залила кипяток в серебряный чайничек на подносе и молча поклонилась.
– Спасибо, Полли. Проверь двери и задвижки на ночь и можешь идти наверх к себе.
Пожилая женщина в сером шёлковом платье отпустила служанку. Дождавшись, когда за ней закрылась дверь, она смешала травы в фарфоровой чаше и залила их кипятком из серебряного чайника. Сухие кусочки медленно раскрывались в горячей воде, источая сладко-пряный запах. Женщина помешивала отвар ложечкой, поднимая оседающие на дно чаши лепестки. Её полные белые руки двигались мягко и плавно. Каждое её движение было медленным и законченным.
– Как чудесно пахнет, просто волшебно,… – молодая девушка с наслаждением вдохнула аромат.
Пожилая женщина улыбнулась краями губ, не желая нарушать строгости своего ритуала. Ароматный напиток был разлит в чашки и на лицо женщины вернулась нежная улыбка:
– В тебе заключена чувственная магия твоей матери, милая девочка, ветер носит её с твоим дыханием. Эту магию впитывает твоя кожа, твоя душа звенит ею, твои глаза наполняются ею, – женщина подала девушке душистую чашку.
– Я уже почти не помню её, Каталина,…– девушка пригубила напиток.
Женщина вздохнула, взяла со столика маленькую книгу в кожаном переплёте и открыла на странице с закладкой:
– Я должна тебе кое-что показать,…– она пробежала глазами страницу.
– Мне трудно поверить в это, – продолжала девушка. – Каждый день я вижу эти полные нелюбви взгляды, устремлённые на меня. Только в библиотеке, куда она никогда не заходит, я могу принадлежать самой себе. Думаю, даже это возбуждает в ней неприязнь. Я не помню ни дня, когда бы меня не окружало это отчуждение. Это невыносимо. Благо, что за книгами я не замечаю, как бежит время. Когда она пыталась сжечь в камине ваши книги, это перешло в открытую войну. Она вела себя как безумная.
– Темнота разума и предрассудки движут женой твоего отца. Как, впрочем, и большинством людей. Поэтому тебя окружает это отчуждение. Не нужно бояться этого, милая,…
Каталина задумалась, отложила книгу и подошла к девушке. Мягко положив ладони на её голову, она тихо продолжала:
– Не бойся одиночества среди неблизких тебе людей, дитя моё. Только так ты охраняешь свой внутренний мир. Так ты ставишь невидимую преграду от вторжения чуждых тебе сил, которые могут разрушить тебя. От тебя одной будет зависеть, сможешь ли ты правильно употребить свой удивительный дар и насладиться своей силой. Сможешь ли ты употребить его себе во благо. Когда наступит твой момент озарения, ты станешь собой.
– А что я почувствую, когда наступит этот момент?
– Сложно сказать словами, дитя моё. Как сложно объяснить, что ты чувствуешь, когда стоишь под потоком лунного света, когда вдыхаешь запах зрелой розы после дождя. Ведь озарение – это возможность увидеть невидимое и осязать телом то, чего нельзя коснуться. Глухая высокая стена разделяет мир простых людей и другой мир, невидимый их глазами. Иначе на земле воцарился бы хаос. Но горе дару, моя девочка, не следующему своему предназначению. В жизни есть немало такого, что может соблазнить тебя использовать его в иных целях.
Собака у камина резко вскинула голову, залаяла и рванулась к входной двери. Каталина подошла к окну и осторожно отодвинула тяжёлую штору:
– Солдаты с приставом,… Боже мой! Опять этот сумасшедший монах. Иди за мной! Ты должна уйти через сад, так они не заметят тебя. Девочка моя, запомни всё, что я тебе говорила, чему я учила тебя. Храни себя!
Каталина схватила книгу со столика и увлекла девушку через комнаты дома к выходу в сад. Сильные удары уже сотрясали входную дверь дома. Крики людей снаружи смешались с шумом непогоды. Собака заливалась лаем и кидалась на дверь. Каталина сильнее сжала руку девушки, ускорила шаги и продолжала:
– Не бойся, дитя моё, только не бойся, всё прояснится,…
Женщина вдруг резко остановилась, не дойдя до двери. Бледность покрыла её лицо. Сквозь небольшое окно в сад были видны тени, двигающиеся в свете факелов. Сильный стук сотрясал уже обе двери дома:
– Именем Его Преосвященства! Немедленно откройте!
Каталина растерянно оглянулась. Путь был отрезан и бежать было некуда. Казалось, что даже каменные стены дрожат от грохота ударов, лая собаки и криков людей, окруживших дом.
– Спрячь! Спрячь её под платье! – Каталина запихнула книгу под юбку платья девушки.
– Немедленно откройте!
Женщина отчаянно прижала девушку к себе, как будто пытаясь своими мягкими руками укрыть её от этого грохота, от осколков их рушащегося мира, который ещё минуты назад казался таким надёжным. Они так и стояли, обнявшись, пока тяжёлая деревянная дверь не поддалась натиску, сорвалась с петель и с грохотом рухнула. Орущая толпа обозлённых людей, как грязный селевой поток, влилась в дом, сбивая с ног и топча обеих женщин…".
*
Со сдавленным криком девушка выпрыгнула из кровати. Сердце так бешено билось в груди, что мешало вдохнуть. Стук в дверь продолжался. Но лай собаки, орущая толпа и страшный грохот от сотрясаемых дверей остались во сне. Остался вежливый стук в дверь и голос служанки гостиницы. Девушка огляделась. Нервный взгляд цеплялся за кровать под балдахином со смятыми от беспокойного сна простынями, за мебель у стены, за брошенную на стулья одежду, за кувшин в тазу на низком столике в глубине комнаты. И, наконец, остановился на окне, наполовину закрытым шторой. Косые лучи солнца проникали сквозь стёклышки оконного переплёта и пятнами ложились на пол. С улицы донеслись звуки цокающих копыт. Гремя колёсами, медленно проехала карета.
– Никого, – выдохнула она.
Лёгкая дымка, которой было подёрнуто сознание, рассеивалась и уносила с собой остатки сна. Стук в дверь прекратился, торопливые шаги служанки стихли в конце коридора. Девушка выглянула в окно. День был ясный, но багровое солнце уже клонилось к закату. Красный свет уходящего дня ушёл с улиц и освещал только крыши соседних домов. Семейство голубей на пологой крыше у окна сонно грелось в красных лучах. Девушка улыбнулась и постучала ногтем по стеклу. Голуби встрепенулись и, вытянув шеи, уставились на неё бусинами немигающих глаз. Но быстро успокоились и недовольно заворковали. Босые ноги быстро озябли на холодном полу и она вернулась в постель под одеяло. Спать уже не хотелось. И не хотелось покидать слабо пахнувшую лавандой тёплую постель.
Рано утром её карета приехала к гостинице в центре города. Второй день, проведённый в пути, почти полное отсутствие сна в последнюю ночь оставили её без сил. Смертельно уставшая, она поднялась в предложенную хозяйкой комнату. Сил хватило только на то, чтобы сбросить с себя одежду, добраться до постели и погрузиться в глубокий сон.
Недалеко зазвонили колокола Собора к вечерней службе. В дверь опять постучали. Девушка соскочила с кровати и отворила дверь. Служанка в аккуратном белом чепце сказала, что ужин будет готов через час. Хозяйка просила узнать, желает ли госпожа ужинать в своей комнате или разделит трапезу с другим постояльцем, с каким-то путешественником. Постояльцев в гостинице только четверо. Две монахини пожелали ужинать в своих комнатах. Если госпожа желает спуститься, то через час ужин будет сервирован на двоих в малой столовой. Подумав секунду, девушка согласилась спуститься в столовую. Но велела принести прежде кувшин горячей воды и прислать другую служанку:
– Пусть поможет мне одеться.
Она разложила на постели вещи, купленные вчера у модистки в небольшом городке по пути. Через час в столовую вошла стройная, невысокого роста, красивая девушка лет семнадцати, в кремовом шёлковом платье, скромно украшенном рядами кружев. Кружевные воланы рукавов были схвачены ниже локтя тесьмой, которая была единственным украшением её тонких белых рук. Нежное лицо было бледно. Под глазами лежали тёмные круги, отчего глаза девушки казались огромными. Русые, с золотистым отливом волосы были собраны в причёску, открывающую шею. На шее блестела тонкая цепочка с жемчужной подвеской.
В столовой, за столом у камина, сервированным на двоих, сидел мужчина лет сорока. Тёмные дуги густых бровей над чёрными глазами, немного смуглая кожа лица, тонкий, с горбинкой нос выдавали в нём южанина. Пудреный парик, бархатный камзол, кремовые кюлоты, башмаки с пряжками, украшенными стразами. Самодовольная улыбка уверенного в себе дамского угодника не покидала лицо. Насмешливый блеск глаз и яркие губы выдавали натуру сластолюбивую, капризную.
При виде девушки мужчина тотчас поднялся из-за стола. Несмотря на свой высокий рост, он отвесил изящный поклон и по-французски представился шевалье де Сенгалем.
– Фроляйн Франк, – по-немецки представилась она.
– Примите мои извинения, фройляйн, вы предпочитаете говорить по-немецки? – ещё раз поклонился шевалье.
– Я с удовольствием продолжу наш разговор по-французски, шевалье.
– Благодарю вас, – шевалье перешёл на французский. – К сожалению, мой немецкий желает лучшего. Хозяйка гостиницы сказала, что молодая фройляйн из комнаты наверху уезжает завтра утром. Моя карета тоже заказана на завтрашнее утро. Я просил хозяйку узнать, не будете ли вы столь любезны разделить ужин со мной.
Экран камина был сдвинут в сторону. Приятное тепло от открытых тлеющих поленьев разливалось по комнате. Девушка и шевалье де Сенгаль сели напротив друг друга, разделяемые светом свечей. Служанка подала ужин: горячий пирог с зайчатиной, залитый соусом, запечённые овощи и вино.
Во время ужина шевалье смеялся, шутил и иронизировал над вкусом кушаний. С непринуждённостью и юмором он поведал своей собеседнице, как два года назад дрался на дуэли в Варшаве с графом Браницким и был ранен:(2)
– Я едва не отдал Богу душу. Пуля серьёзно повредила мне руку. А то, как меня лечили, было похоже на Le Médecin malgré lui.(3)
Шевалье уже отметил про себя, что девушка с начала ужина не произнесла ни слова и только с улыбкой слушает его. Поначалу его это не смущало. Он наслаждался своим остроумием и её восторгом. Пусть и молчаливым.
– Вы бывали при дворе короля Фридриха? – спросил шевалье непринуждённо.
Молчаливость девушки начала его утомлять. Без вопросов растормошить собеседницу уже не представлялось ему возможным. Неожиданный вопрос смутил её. Но она ответила, не задумавшись:
– Моя семья вела замкнутый образ жизни, шевалье. Я воспитывалась в монастыре.
Лицо шевалье выразило самое искреннее сочувствие:
– У вас, должно быть, совсем нет родных, если вы путешествуете одна? Простите меня, милое дитя, если я затронул чувствительную для вас тему.
– Да, я недавно осталась сиротой. Благодарю вас, шевалье, за вашу учтивость.
Шевалье продолжил свой рассказ, мягко вовлекая собеседницу в разговор.
– Прошло уже достаточное долгое время после моей поездки. А я до сих пор вспоминаю об этой жуткой тряске. Здесь, слава Богу, в Австрии, как и во Франции, в карете можно спать и не бояться, что тебя вдруг подкинет до потолка, – со смехом пожаловался он на польские дороги. – Если у вас не было такого путешествия, поверьте, фройляйн, вам не о чём сожалеть.
Она смелее смеялась его рассказам. Вино окрасило её щёки нежным румянцем, глаза блестели. Было видно, что его остроумие вызывает у неё неподдельный восторг. Хотя шевалье льстило восхищение его собеседницы, он относился к этому как обычному явлению. Ужин, который первоначально представлялся ему как способ скрасить скуку от затянувшегося путешествия, приобретал для него другие краски. Он уже отметил про себя красоту девушки. И, особенно, отметил её потрясающие глаза. Широко расставленные, тёмно-карие, с длинными ресницами, оттенявшими их глубину. Но, приглядевшись внимательнее, он уловил некоторую странность её взгляда. Лёгкое косоглазие, которое обычно воспринимается как недостаток, делало её глаза диковатыми и восхитительными.
Этот странный, смущённый взгляд косых глаз придавал её прелестному лицу особое обаяние. Казалось, эти громадные тёмные глаза, смеясь и дразня, затягивали в свою глубину. А яркие, чётко очерченные пухлые губы придавали её лицу капризную изнеженность. Мысли кружились и уносили шевалье от воспоминаний о тряске в карете: "Какие поразительные глаза. Просто восхитительные. А губы подрагивают нежно и капризно, раскрываются и снова закрываются в нежный бутон. Хотя совсем малюткой эту прелестницу не назовёшь. Но эти губы, как благоухающие лепестки бутона розы…".
Чтобы сгладить паузу, возникшую в разговоре, шевалье позвал служанку и велел ей набить трубку. Он заговорил о Франции и спросил, бывала ли она в Париже. Она ответила застенчиво, что, конечно же, нет:
– К сожалению, у меня не было такой возможности.
– Ваша семья бедна?
Её лицо вспыхнуло. Но она быстро нашлась и ответила с некоторым вызовом:
– Бедными могут быть и титулованные особы. Это нисколько не умаляет их достоинств. Жена французского короля не принесла в приданное ничего, кроме своей красоты и хорошего образования.(4)
– Прошу меня извинить, фройляйн Франк, если мои слова показались вам неучтивыми. Вы правы, в Европе такое положение далеко не редкость. Многие из польских и немецких князей с громкими именами и родословной, уходящей в глубину веков, на самом деле бедны, как церковные мыши. Им стоит больших усилий поддерживать достойный образ жизни в своих холодных замках и дать своим детям хорошее образование.
Служанка принесла трубку. Но шевалье, повертев трубку в руках, отложил её:
– Мне расхотелось курить. Наши желания могут возникать так же внезапно, как и исчезать, – с улыбкой заметил он.
– Человеческие чувства, наши стремления и желания – это тайна, – продолжал шевалье. – И наш век – это век многочисленных попыток приоткрыть завесу над тайнами человеческой души и над тайными учениями.
– Тайные учения – это всего лишь занимательные выдумки.
– А Каббала? Вы знакомы с этим учением?
– Немного. Это не более, чем попытка толковать библейские сказки и глупые басни, как некие важные заключения философии.