Виктория Андреевна Андреева
Чернобыльский распад
– Выбрось ты его к едрене фене!.. Японские караси… Пошли в обход вокруг машзала…
Заместитель главного инженера лично видел графит, ходил по нему, но отказывался верить, что реактор взорвался. Но как же так? Они могли спасти жизни многих, если бы изначально при строительстве не допускали ошибок, если бы во время испытаний не отходили от программы, не отключали локальные системы, если бы сказали, что реактор взорвался, ведь графит на земле с ядерным топливом излучают радиацию… Но они этого не сделали. Мы никогда не сможем понять, что было тогда ну них в голове. Возможно, они хотели донести о проблеме, но было уже поздно. Уже не было времени что-либо изменить, ведь ошибка уже допущена.
Что же на счет пожарных?
Первым прибыл караул лейтенанта Правика, он был брошен на тушение кровли машзала, так как он был соединен с другими блоками и боялись, что пожар распространиться на 3,2 и 1 блок. Так как все приказы отдавал Леонид Телятников, то во время его отсутствия ответственность на ликвидацию огня взял на себя Правик. Не раз поднимался на крышу ужасно фонящего блока Б, чтобы получше рассмотреть ситуацию и определить тактику борьбы с пожаром, подходил к реактору. Когда же прибыл Телятников, Правик стал его правой рукой. Позже прибывший караул Кибенка был брошен на тушение реакторного отделения. Там пламя бушевало на разных отметках. В эту борьбу бросились Кибенок, Титенок, Ващук, Тищура, Игнатенко. После тушения огня они пытались ликвидировать радиоактивную волну, выходящую из жерла реактора. Игнатенко хорошо дружил с Кибенком. Василий с Людмилой часто встречались с их семьей, играли в шахматы, ведь это была их любимая игра. Как только Игнатенко перешел к Кибенку, так караул словно ожил. Они часто шутили и радовались жизни. Ведь что же еще для жизни надо? Верные друзья, любящая семья- и есть роскошная жизнь, которой позавидует любой.
Через несколько часов пожарным стало плохо, их по очереди отвозили в медсанчасть, где промывали раны молоком. И женам говорили, что им в день надо выпивать по 3 литра молока, как же ошибочно это было, ведь их сильно рвало, такие ожоги молоком не залечишь .А тело их менялось с каждым часом, с каждым прикосновением…
А вот фрагмент записи, сделанной одним пожарным в 6-ой клинике Москвы:
«Во время взрыва находился возле диспетчерской, на посту дневального. Вдруг послышался сильный выброс пара. Мы этому не придали значения, потому что выбросы пара происходили неоднократно за моё время работы. Я собирался уходить отдыхать, и в это время- взрыв. Я бросился к окну, за взрывом последовали мгновенно следующие взрывы. Я увидел чёрный огненный шар, который взвился над крышей машинного отделения четвертого энергоблока».
Ведь и пожарные, и работники чувствовали металлический привкус, будто батарейку съел, со временем пришла тошнота, ужасная головная боль, резь в глазах, но никто и не думал об опасности.
К 5 часам утра пожар был потушен, а те, кто его тушили уже добровольно выбрали себе могилы. Казалось бы, из-за одной ошибки погибло столько людей. Но чтобы совершить эту ошибку понадобилось несколько лет, дополняя её различными безответственными действиями, думая, что советский реактор РБМК не взрывается и полностью безопасен.
Сторож, Даниил Тереньтевич Мируженко, сидящий в управлении Гидроэлектромонтажа, которое находится в трехстах метрах от блока, рассказывал, что услышал первые взрывы, подбежал к окну. В это время раздался последний мощный взрыв ,и яркая световая вспышка озарила помещение. Вздрогнули стены, задребезжали и частью повылетали стекла, тряхнуло под ногами. В ночное небо взлетел столб пламени, искры, раскаленные куски чего-то. В огне взрыва кувыркались обломки бетонных и металлических конструкций. Это взорвался атомный реактор, щедро выбрасывая все новые и новые порции радиации. Мируженко бросился к телефону и позвонил в Управление строительства Чернобыльской АЭС, но никто не ответил. Часы показывали половину второго ночи. Дежурный отсутствовал или спал. Тогда сторож позвонил начальнику управления Гидроэлектромонтажа В. Ф. Выпирайло, но того тоже не оказалось дома. Видимо, был на рыбалке. Мируженко стал дожидаться утра, рабочего места не покинул.
На расстоянии 400 метров от четвёртого энергоблока оператор бетоносмесительного узла комбината строительных конструкций Чернобыльской АЭС Ирина Петровна Цечельская, находясь на смене, также услышала взрывы- четыре удара, но осталась работать до утра. Она не могла покинуть свой пост, ведь заготавливались материалы для строящегося пятого блока. Она слышала плеск, треск и клекот бушующего пламени над крышей машзала. Это горели керамзит и битум кровли, подожженные ядерным запалом. Продолжая работу, Ирина думала: «Потушат!».
А ведь в это время, в субботнюю ночь недалеко от ЧАЭС сидели рыбаки. Кто-то в двух километрах, кто-то в двухстах сорока метров. Они были первые, кто видел эту ужасную картину со стороны, как будто читали книгу и представляли события. На их глазах произошла самая сильная техногенная катастрофа. Сначала они услышали два глухих, словно подземных взрыва внутри блока. Только потом, с ослепляющим выбросом пламени, взрыв реактора с фейерверком разбрасывал куски раскалённого топлива и графита. Но они не догадывались об опасности. Ну, что-то там рвануло, бочка с бензином, что ли… Они продолжали ловить мальков. У них на глазах развернули свои пожарные расчеты Правик и Кибенок, люди бесстрашно взбирались на тридцатиметровую высоту и бросались в огонь.
–Глянь! Видал? Один пожарник аж на блок В залез (плюс 71 метр над землей)! Каску снял! Во даёт! Герой! Жарко, видать…
Рыбаки схватили по 400 рентген каждый, ближе к утру у них начались признаки лучевой болезни. Состояние было, как после похмелья. Ужасная резь в глазах, чувство, будто что-то обжигает внутри грудь, голова изматывающая и непрекращающаяся тошнота. За ночь их кожа стала бурой, складывалось ощущение, что они несколько дней сидели под палящим солнцем. Это был ядерный загар. Скорее всего, они несколько раз пожалели, что в ту ночь сидели на рыбалке, ведь они жертвовали собой, даже не подозревая об этом
От градирен недостроенного пятого блока было видно, как люди шли к четвертому, чтобы сменять своих облученных коллег и повторять их участь.
В то время, пока нынешние ликвидаторы боролись, сами не понимая с чем, Брюханов доложил до Москвы, что реактор цел, взорвался бак СУЗ, как ему и сообщили работники БЩУ4. В ответ на это ему прислали сообщение с приказом подавать воду в реактор, охлаждать его. Радиационная вода шла вниз, в грунт и создавала еще больше проблем. Главный инженер Фомин то был уверен, что они быстро ликвидируют пожар и ходил с гордо поднятой головой, то метался из стороны в сторону, был растерян и раздражителен. Тоже самое было и с Брюхановым. А что на счет радиоактивного фона? Так как было невозможно попасть в помещение с хорошими дозиметрами, то пользовались дозиметром на 3,6 рентген. Он зашкаливал. Так и сообщили, что фон 3,6 рентгена в час, работать можно 5 часов. Но за эти 5 часов работы человек бы уже умер от острой лучевой болезни. А ведь представьте, так фонило на станции, а что же о её окрестностях? Ведь ветер разносил радиацию на сотни километров каждый час.
