Виктор Титов
Левентик
Глава 48
Но вызов не покидал меня. К ночи температура подскочила, из-за опустошения болела голова. В комнате лежали исписанные и перечёркнутые листы, сломанные карандаши и ручки. Ни на йоту не приблизился я к стихотворению Лизы. Попытка совместить мысль и чувства окончилась неудачей. Вместо полёта на Марс я упал на старте.
Лиза скорчила гримасу, когда прочитала мой ответ. Не того она ожидала от создателя знаменитой «Алой розы». В глазах девочки колебался вопрос: «Стоит ли продолжать?» Но видя мой испуг, она смягчилась. Вынула из кармана сложенный вчетверо листок и положила на стол. Со стороны я выглядел комично. Взрослый человек будто бы провинился перед ребёнком. За ограниченность мировоззрения и скудность мысли.
Лиза взяла стакан сока. Мои руки сами потянулись к заветному листку, будто к спасительному лекарству. Она издевалась надо мной. Внутренне я ожидал увидеть слияние великого и волшебного с обыденным и простым. Но на деле стихотворение оказалось подобием прошлого. В известных кругах им восхищались бы и восхваляли, но здесь, в тихом особняке, душа моя жаждала большего. Лиза будто бы знала мой уровень и шла вровень. Прочувствуй великое через муки и страдания. Каждый вечер я писал, будто приговорённый, рвал на себе волосы и чуть ли не об стенку долбился, чтобы выбить нужные слова. Они приходили по крупинке, по щепотке. Лиза видела эти маленькие сдвиги и своими стихотворениями подготавливала плодородную почву для нового ростка.
Мы рождали произведения и убивали их в тот же вечер. Творили, пока сон не сковывал очи, пока карандаш не становился молотом конца.
Через месяц заметил интересную деталь. Лиза стала несговорчивой. Будто её выматывало наше соперничество. Через два месяца Лиза сказала, что прекращает наш «диалог», что ей понятна моя планка. Не знаю, что бы ей ответил, если бы не произошло одно знаменательное событие.
Наш особняк находился на окраине небольшого, но чрезвычайно престижного посёлка. За продуктами ездили в местный супермаркет.
Небо затянуло тучами, хлынул неприятный моросящий дождь. Я отправился в посёлок. Противная морось разогнала жителей по домам.
Гуляя по супермаркету, думал о новом стихотворении. Как это ни кощунственно, слабое недомогание Лизы вызвало во мне если не радость, то удовлетворение. Организму требовалась передышка, несколько отрешённых вздохов. Набирая продукты и витая в облаках, чуть не столкнулся с человеком не просто огромных, а гигантских размеров. Этим необъятным существом оказалась женщина. Шеи у неё не было, а тело не имело никакой размерности. Пальцы, будто бы перекачанные гелием, почти не сгибались. Глаза скрывались в жировых прослойках и смотрели на мир через узкие щели между нависшими бровями и вздутыми щеками. Но не её огромные формы были причиной моего удивления. Спустя годы вспыхнули воспоминания. Этим безразмерным существом оказалась Клара. Несколько лет научили меня сдерживать эмоции и оценивать ситуацию. Подавив в себе желание разбить Кларе голову корзинкой, шмыгнул в соседний отдел с овощами и фруктами. Она не успела оглянуться. Меня будто вернули в реальный мир, напомнили о его грязи. Клара взяла пакет сметаны и три баночки йогурта. Грузно двинулась в овощной отдел. Я отвернулся, будто бы выбирая фрукты. Клара заняла большую часть прохода, складывая в корзинку морковь, капусту, салат…
Стоя спиной к предательнице, раздумывал план мщения. Сколько раз грань отчаяния хватала меня за шею. Сколько раз в голове возникали мысли о самоубийстве. Цинизм предательства не простит ни один священник.
– Молодой человек, – раздался позади усталый голос.
Развернуться и ударить, что есть мочи. И бить корзинкой до тех пор, пока на полу вместо головы не останется мокрое пятно.
– Молодой человек, передайте, пожалуйста, апельсины, – повторила Клара.
Боже, с каким наслаждением я взял пачку апельсинов и развернулся. Смотри на смерть, Клара-предательница, смотри и не отворачивайся!
Но Клара и ухом не повела. Поблагодарила за апельсины и двинулась к кассе. У меня ноги подкосились. Она не могла не узнать меня, пусть спустя столько лет. Оплатив покупку, мы друг за другом выехали со стоянки. Неплохую иномарку она себе купила. Стерва. Наверняка живёт в пятиэтажном пентхаусе.
Мы колесили минут пятнадцать, пока не выехали к окраине посёлка. До меня доходили слухи, что здесь, в серых высотках, живёт бедное коренное население. Дождь усилился, скрывая уносящуюся вдаль Клару. Прибавил газу, рискуя вылететь с разбитой дороги.
Клара остановилась у выброшенной на край леса высотки. Здание поражало убогостью. Штукатурка отвалилась, оголив кирпичную кладку. Левый её угол, судя по всему нежилой, частично обвалился. Чёрные дыры зияли в выбитых стёклах, и ветер гудел в них, словно в пещерах. Метровые сосульки, никем не сбиваемые, терпеливо выжидали зазевавшихся путников.
Клара припарковала машину у противоположного подъезда. Остановился в тридцати метрах рядом с убогим спортзалом, больше похожим на барак для бездомных. Как только объект наблюдения исчез в дверях, подбежал к подъезду и вслушался в шаркающую походку Клары. На третьем этаже шаги прекратились. Звон ключей как сигнал к действию. Взлетел тёмным коршуном и схватил девушку за рукав. Испуганная, ничего не понимающая девушка обернулась.
– Клара? – спросил я, совершенно сбитый с толку.
– Лера, – ответила девушка, – зачем вы ищите Клару.
– Хотел повидать старую знакомую, принял вас за неё.
– Клара дома, но вряд ли вам захочется её видеть.
Я назвался Ваней и беззаботно улыбнулся. Лера несколько скисла и отворила внутреннюю дверь. Подобного убожества не видел давно. Ночлежки бомжей, и те благоустроеннее. В прихожей не было обоев, одежда висела на трёх ржавых гвоздях. На двух скрипучих стульях отсутствовала обивка, с потолка сыпалась штукатурка. Чёрные стены ознаменовали недавний пожар, вода на плинтусах – постоянное протекание. Половицы скрипели и грозились в любой момент переломиться. Вместо лампочек на стуле покоились две порядком выгоревшие свечи.
Видя моё удивление, Лера натянуто улыбнулась и повесила куртку на гвоздь.
– Как такое случилось, – вырвалось у меня само собой, – у Клары же были деньги.
– Странно, что она о вас не рассказывала, – отстранённо пробормотала Лера, – как видите, теперь денег нет.
Мы сели на два единственных стула, после чего Лера долго молчала, не зная, с чего начать. Я не торопил девушку, хотя любопытство терзало душу.
– Мы с Кларой родились близняшками, – сказала Лера, – с врождённой предрасположенностью к ожирению. В третьем классе наши веса были как у старшеклассниц, а в пятом не было никого, кто бы весил больше нас. Сами посудите, три года назад мне прописали жесточайшую диету, нарушать которую запретили под угрозой смерти. Три года мой организм мучается от недоедания, а вес всё равно растёт.
Клара старалась кое-как её соблюдать, но не выдержала. У неё деньги появились. Выиграла в лотерею, кажется. Нам никогда не везло в жизни, а тут такой шанс выпал. Не зря говорят, шальные деньги не приносят счастья. Клара сорвалась. Ела всё, о чём раньше и мечтать не могла. Все вечера просиживала в дорогих ресторанах, устраивала банкеты у себя на квартире. Хотела даже замуж выскочить за одного чинушу.
Здоровье подкачало. При среднем росте вес её перевалил за двести килограммов. Положили в больницу. Провели дорогостоящую операцию по удалению жировой прослойки. Несколько месяцев Клара жила, будто в монастыре. Правильно питалась, соблюдала режим. А потом опять за старое.
В общем, после нескольких попаданий на больницу, организм не выдержал и дал сбой. Потребовался каскад операций с последующей длительной реабилитацией. Оставшихся денег не хватило, и мы продали квартиру. Вечерами Клара то проклинала бога последними словами, то вымаливала прощение. Мы перевезли её в посёлок, поближе к природе. Но в глубине души Клара сдалась. Она обвиняла кого угодно, только не себя. Больше всего винила некоего Кирилла, который, будто бы, стал источником всех её проблем, – про себя я порадовался, что не назвал своего истинного имени, – а затем разум её помутнел. Она наотрез отказалась ложиться в больницу, сказала, что перережет себе вены или выпрыгнет из окна. Деньги уплывали стремительным потоком и вскоре у Клары ничего не осталось. К тому времени она с трудом передвигалась, её преследовала отдышка и боли в пояснице. В итоге, Клара очутилась здесь. Вот уже месяц она не встаёт с постели и жалуется на мир. Вы правда хотите её видеть?
Я кивнул. Лера снова тяжело вздохнула и отнесла сумки на кухню. Посреди комнаты капала вода. Монотонный стук о пол сводил с ума после десяти минут, а Клара слышала этот стук каждый день. В углах пищали и скреблись мыши. Истощение заставило их выбежать из укрытий в поисках пищи. Даже чёрные тараканы на стенах выглядели голодными.
Лера зажгла свечу и поманила за собой. Осторожно ступая по полу, будто по минному полю, мы приблизились к полуоткрытой двери. Из комнаты тащило испражнениями. Лера отворила дверь и вошла внутрь. Темнота скрывала в себе нечто огромное и неповоротливое.
Лера поставила свечу на тумбочку и сообщила Кларе о моём приходе. Клара рявкнула что-то в ответ и зашевелилась. Мне почудилось, что вся квартира ходуном заходила. Солнце за окном село и в комнате повис полумрак. За мышами в комнату вползли крысы. Не дай бог остаться в такой квартире одному на ночь. У Клары были миллионы, как она…
– Клара вас ждёт, – сбила мои мысли Лера. – Она сегодня не в духе, так что недолго.
Я прикрыл за собой дверь. В слабом мерцании свечи мне показалось, что вместо человека на кровати лежит гибрид слона и бегемота. Жир свисал с простыни почти до пола, большое одеяло, которое могло бы укрыть собой четырёх человек, не покрывало и половины её тела. Шея, грудь и живот не выделялись. Вся она представляла собой одно большое яйцо. Конечности существа шевелились медленно и короткими рывками, будто у черепахи. Она не поворачивала голову, так как ей пришлось бы повернуть всё своё тело, и почти не разговаривала.
Когда дверь скрипнула, Клара спросила моё имя. Никакого Вани она и в помине не знала. Ответом ей была тишина. С какой лёгкостью можно было закрыть ей рот кляпом и задушить. Сколько горя она принесла и даже не раскаялась.
Тогда я вышел на свет. В глазах Клары сверкнул страх. Хриплый вздох удивления. Клара смотрела на меня и молчала. Её губы дрожали, пытаясь что-то сказать.
Тогда мне открылась истина. Клара не свихнулась и не сошла с ума. Её лицемерие явилось ответной реакцией на жестокость мира. Клара поступила, как поступают многие из нас. Перевалила проблемы на окружающих. И оказалась одна. Глаза её выдали муки страдания и раскаяния. Но где ты была, когда мне требовалась помощь. Почему не плюнула на всё, когда я был на грани. Конечно, обстоятельства диктуют действия. Ты не могла, не смела. Так подыхай среди убожества, рядом с крысами и тараканами.
В дверях я услышал мольбу о помощи. Увидел протянутую руку. Но руки закрыли дверь, а ноги пошли прочь…
Глава 49
Лиза места себе не находила и чуть не расплакалась, когда встретила меня на пороге. Бездушный кретин, как мог оставить ты меня одну. Взял Лизу на руки и сел на пол. Прости, девочка, за все страдания.
Горячий поцелуй в лоб высвободил чувства Лизы. Она разрыдалась и уткнулась мне в грудь. Все обещания никогда больше не оставлять её не возымели действия. Она кричала, что вернётся домой, что больше не хочет здесь жить.
Тогда заплакал я. Не знаю, как это произошло, но слёзы хлынули из моих глаз бурной рекой. Всё, что наболело за эти годы и что копилось внутри, всё это вырвалось. Мы плакали, а когда слёзы наши иссякли, глаза были красными и опухшими.
На дворе стояла глубокая ночь, когда мы, наконец, заговорили друг с другом. Лиза, старательно подбирая слова, извинилась. Мне ничего не оставалось, как признать ошибку.
Я ничего не скрыл от девочки и рассказал о встрече с Кларой. Лиза слушала внимательно, глаза её то вспыхивали от негодования, то наполнялись слезами сочувствия. Моё решение покинуть развалины пятиэтажки девушка встретила истошным криком.
– Ну почему… почему ты не поступил иначе, – кричала Лиза в истерике. – Ты превращаешься в таких, как «они».
Кто такие «они», я узнал много позже, когда в последний раз видел Александра Викторовича. Но тогда, в пустом особняке, мои беспомощные взмахи руками Лиза встретила с ожесточением. Губки её дрожали. Будь у девочки чуть больше сил, она задушила бы меня.
Лиза сбегала на второй этаж и принесла исписанный тетрадный листок. Её стиснутый ротик и вздымающиеся под напором воздуха ноздри означали одно, Лиза принесла своё лучшее произведение. Но таким ли образом хотел я увидеть волшебные строки. В голове промелькнула грустная мысль. С помощью письменных диалогов Лиза поднимала меня на новый уровень, тащила из тёмного водоворота лжи и предательства. Но слепой безумец выпустил спасительную ладошку и вернулся в чашу греха. Каждому прыжку вперёд сопутствовали несколько шагов назад. Внезапное противодействие судьбы оказалось следствием конца игры, главным героем которой был я.
Лиза смотрела на меня проклинающим взглядом. Внутренний голос кричал, что это слабость перед обстоятельствами. Слабость, которую мы с Лизой всю жизнь проклинали. Положил листок на стол. Не сейчас его гениальная суть откроется мне. И не завтра. Ты знаешь срок, милая девочка, не нарушай его ради нашего же блага. Лиза убрала произведение в карман. Её щёки покраснели, она с трудом сдерживала чувства.
Непонятная реакция Лизы на наш разговор вызвала смятение и непонимание. Никогда ранее не давала она волю эмоциям, а тут за один вечер изменилась до неузнаваемости.
Не знаю, когда именно пришла ко мне странная мысль об игре, во сне ли, или в глубоких раздумьях, но подтвердить или опровергнуть её мог лишь один человек.
В последующие два месяца я постоянно сравнивал вес факта и случайности в нашей жизни.
Глава 50
Оля вернулась с гастролей. Счастливая, она бросилась в наши объятия. Успех «Алой розы» оказался ошеломительным. К Оле пришла слава, она с трудом вырывалась из объятий журналистов. От неё веяло энергией праздника, воздух наполнился ароматами свежести и чистоты. Бронзовая кожа напоминала о море и солнце.
Куча заморских подарков обрушилась на нас, будто праздничная мишура. Лизе сестра привезла сборники художественной литературы и гардероб нарядов, мне же достались дорогие часы и пепельница в виде фрегата. В ту ночь свет в доме не гас, и мы веселились до упаду.
На следующее утро почтальон передал большой белый конверт. Находясь в состоянии полусна-полубодрствования, бросил письмо в ящик стола и не открывал до вечера. Ещё бы, Оля явилась недостающим звеном между мной и Лизой. Мы бегали по тихому зелёному саду, грелись на летнем солнышке и слушали Олины истории.
К вечеру я вспомнил о письме и распечатал забытый конверт. В нём сообщалось, что Александр Викторович болен и желает меня видеть. Так же была огромная просьба ничего не сообщать Оле и Лизе и отбыть из особняка под любым предлогом. Признаюсь, сообщение насторожило и огорчило. Покидать особняк в столь счастливое и беззаботное время… Но что делать…
Девочкам сказал, что прошёл год с момента моего ухода из университета и что требуется либо забрать документы, либо восстановить обучение.
– Твоё решение? – спросила Оля, несколько расстроенная.
– Возьму академ ещё на год, – ответил я, пожимая плечами.
Приложил все усилия, чтобы Лиза и Оля ничего не заподозрили. И если Оля лишь вздохнула, то Лиза подозрительно прищурила глаза. Но меня отпустила.
По дороге в особняк размышлял о предстоящей встрече. О чём говорить со стариком спустя полгода. Представил его седым, лежащим на кровати. Держит мою руку и исповедуется в грехах. Мурашки по коже пробежали от подобных мыслей. К девочкам вернусь через три дня. Независимо от обстоятельств.
С холма открылся вид на знакомый посёлок. Нутро закрутилось и зарычало, предчувствуя неладное. Пыльные высотки походили на бумажные коробки, вымазанные смолой. Казалось, будто над посёлком несколько дней бушевала пыльная буря. Ветер гонял по улицам вихри, бездомные собаки, поджав хвосты, прятались за мусорными баками. Люди на тротуарах не улыбались. Закричать бы таксисту, чтобы разворачивал машину и летел обратно к Оле и Лизе.
Такси остановилось у знакомой гостиницы. Вывеска «Мириталь» покрылась пылью. Знакомый портье с угрюмым видом выдал ключ от двадцатой комнаты. Он говорил мало, отвечал на вопросы с какой-то необъяснимой злобой. В убийстве Эрика обвинили местного нищего, который, якобы, выполнял мелкие поручения постояльца. Следствие установило, что во время драки оба они были пьяны. На этом и сошлись. А что бездомному? Ему выделили отдельную от всех камеру, с трёхразовым питанием, телевизором и другими мелкими удобствами.
Бросил сумку в угол. Перед глазами возникла картина убийства на третьем этаже. Красные пятна, осколок бутылки в горле… Мир страшен, если люди в нём похожи на зверей.
Достал из кармана шариковую ручку. В тишине и внутренней свободе от соперничества, сделал первые наброски стихотворения. Очередная пустышка, которая понравится Оле и всему миру. Но Лиза на него не взглянет, а если и пробежится глазами, то фыркнет и выбросит в мусорку. Ручка заскользила по бумаге, выводя одну фразу за другой.
Сон накрыл меня глубокой ночью. Пыль улеглась и через открытую дверь балкона в комнату проник свежий воздух. Вместе со свежестью в голове появились новые мысли, новые строчки. Выпил три баночки энергетика, и успокоился, только когда дописал стихотворение.
Наутро сказались недосыпание и долгая изнурительная поездка. У меня поднялась температура, и поездка к старику повисла в воздухе.
В номер постучали. Предварительно высморкавшись, открыл дверь и не поверил глазам. На пороге стояла Елена Аркадьевна. Ищейки сообщили о моём приезде. Вдруг представилось, что женщина явилась просить прощения. У неё же теперь никого не осталось, кроме больного умирающего мужа. В старости люди переосмысливают ошибки прошлого.
Елена Аркадьевна была в лёгком белом костюме. В руках миниатюрная сумочка. Голову покрывала красная широкополая шляпа. Глаза прятались за большими тёмными очками. Она попросила разрешения войти, и я впустил женщину в комнату. Елена Аркадьевна вышла на балкон и достала сигарету. Приготовив два бокала вина и нарезав фруктов, принёс поднос в основную комнату. Елена Аркадьевна вернулась и горько усмехнулась. До вина и фруктов ли ей сейчас было, если она пришла к человеку, от которого пыталась избавиться.
– Как поживают дочери? – спросила женщина после короткой паузы.
– Не знаю.
Короткий ответ поразил Елену Аркадьевну. Она смотрела на меня, будто учённый, изучающий поведение животного.
– Как вы поступите, если узнаете, что письмо было прислано от меня, чтобы отвлечь вас от девочек и вернуть их в особняк. Если воспротивитесь, по дороге попадёте в аварию и никогда больше не увидите ни Олю, ни Лизу. И муж меня не остановит.
Жалкий, жалкий человечишка, снова попался на удочку коварной женщины. С какой наивностью принял я письмо и бросился на зов старика. Он же предупреждал ни при каких условиях не возвращаться в особняк. Я пренебрёг его словами. Елена Аркадьевна взяла бокал и победоносно подняла вверх. Пальцы мои дрожали, глаза потупились в пол. Задушить стерву, всё равно терять нечего. Возвращаться назад глупо и бессмысленно, а без Лизы жизнь похожа на существование.
Елена Аркадьевна сняла очки. Ей доставило удовольствие наблюдать за моими метаниями. Она пришла без охраны, будто понимала, у меня духу не хватит. А пальцы чесались. Сердце гудело.
– Не отчаивайтесь, – сказала Елена Аркадьевна, вставая с кресла. – Я пошутила, а вы нюни распустили. Что смотрите потерянным взглядом. Я готовлю вас к разговору с мужем. Вы его плохо знаете…
Боже, как равнодушно она играла на нервах. Как высокомерно смотрела на мои слабости. Я с трудом сдержался, чтобы не заплакать. Сначала от горя, затем от внезапной радости и собственной наивности. Человек превращается в целевой инструмент, когда появляются рычаги давления. Но вот дилемма. Человек без рычагов – бездушный робот.
Мы вышли на улицу и сели в чёрный лимузин. Утренняя роса осадила пыль и свирели пронзительными мелодиями будили сонных жителей.
– Мой муж очень болен и находится при смерти, – сказала Елена Аркадьевна, как только лимузин тронулся. – Завтра его увозят за границу, и он попросил разыскать вас. Это не составило большого труда. Всё это время вы не выпадали из поля моего зрения. Мне докладывали о каждом шаге в особняке. О вашей ссоре и последующей взаимной переписке. Признаться честно, это я уговорила Мишу похитить Лизу.
Господи, что за чушь несла эта страшная женщина. Подстроить похищение собственной дочери… для чего. Она будто прочитала вопрос в моих глазах.
– Власть, дорогой мой, власть движет нашими поступками и даёт свободу. Во имя власти состоялся наш брак и только ради неё существует до сих пор. С годами Саша стал мягкотелым. Виной тому явились дочери и в особенности Лиза. Первое время во мне бушевало негодование. Мы отпускали наших конкурентов, оставляли сферы влияния. В одно время мы даже особняк закладывали. На силу мне удалось отправить Олю за границу и дела на время пришли в норму. Но Лиза, этот чертёнок, оказалась настоящим, как вы говорите, гением. С самого рождения она завладела сердцем и разумом мужа. Вряд ли Лиза помнит время, когда отец проводил с ней дни и ночи напролёт.
Дела наши стали совсем плохи. Вы считаете себя чистым, считаете, что быть такой, как я, презрительно. Быть может и так, но вы не жили в моём мире и не знаете его правил. Что мне оставалось делать. Только приводить в дом тех, с кем у Саши были проблемы, или тех, с кем он мог бы изменять мне.
Монолог Елены Аркадьевны казался страшным сном. Ещё минута и я очнусь на кровати в особняке. В соседней комнате будет спать Лиза. Скоро приедет Оля…
Но уши слышали, а глаза видели. Елена Аркадьевна не была призраком, хотя называть её человеком язык не поворачивался. Она – идеальный вариант успешного бизнесмена, построившего империю на боли и страданиях других.
Ты говоришь, что Елена Аркадьевна явилась идеалом моей теории о противодействии обстоятельствам. Признаюсь, внутри меня что-то маленькое, но очень злобное, ликовало. Быть может, это был ребёнок, который, стоя под твоим предводительством, приказывал Мише целовать пыльную фотографию. Но прямая дорога когда-нибудь сворачивает. Мы движемся, отчего мысли и поступки меняются. И никакое подчинение или противодействие обстоятельствам не станет оправданием против человечности.
– Когда пришёл момент нашей первой серьёзной ссоры, Лиза, естественно, оказалась рядом, – продолжила женщина, когда лимузин выехал из посёлка. – И когда он ударил, я не защищалась. За меня ответила Лиза. Самое страшное для родителя – ненависть собственного ребёнка. Тогда-то и родилось чувство единовластия. Саша оказался слаб для ноши, которую выбрал. Чем больше замкнутость овладевала Лизой, тем слабее становился муж. Власть перетекла в мои руки. А затем появились вы, божье провидение, и перевернули всё с ног на голову.
Прижавшись к двери, я ощущал себя мышонком в клетке удава. Весь холод севера не мог сравниться с холодом её сердца. Как же она всё просчитала, когда Александр Викторович позвал меня в дом. Прикинулась слабой и беспомощной матерью, лелеющей чадо своё пуще всего на свете. И наивный провинциальный паренёк поверил. Клюнул на подкинутую наживку и попал в мышеловку.
Туман перед глазами лёг плотной пеленой, шёпот мотора превратился в рычание. Елена Аркадьевна позвонила в особняк и приказала доктору караулить на крыльце.
Девочки ничего не знали об играх мамы. С каждой из дочерей она разыграла заведомо выигрышную партию. Все психологи и доктора были лишь ширмой, бесполезной обёрткой.
– У вас, наверное, возник вопрос, почему я вам всё это рассказываю, – безучастно произнесла Елена Аркадьевна, – поверьте, это не отпущение грехов и не исповедь… Скорее, предупреждение. Мужу недолго осталось. У него смертельная болезнь, которая сильно прогрессировала последнее время. Власть перешла ко мне, и никаких рычагов давления иметь над собой я не позволю. Так что держите моих дочерей подальше от особняка. Для их же блага.
Последние слова Елены Аркадьевны явились косвенным отказом от Оли и Лизы. Что ж, так лучше для всех. Душа моя будто бы возрадовалась и на время поборола болезнь. На щеках появилась краска. Хозяйка смотрела в окно. Вместо стройных деревьев и пения счастливой природы ей чудились бизнес центры и непрекращающийся шелест купюр. Что это за мать, которая отказывается от детей ради собственного благополучия. Киборг, мутант…
