Виктор Далёкий
Сказка о вечной любви

Душегуб Кинжалович

Недалеко от Поющих Ключей между поселком Воображалово и селом Голово в болотистом лесу между деревьями укрылся заброшенный дом. И поселились в этом доме жуткие люди, старик со старухой. И с тех пор вокруг них начало тайно распространяться все самое отвратительное, гадкое, мерзкое и ужасное. Земля вокруг дома всегда славилась обилием змей, поэтому и называлась Гадюкиным Болотом. Старика звали Душегуб Кинжалович, старуху звали Заноза Болвановна. Говорили они мало и в основном все больше бранными словами. Что ни слово, то брань. А если не брань, то говорилось так грубо, что получалась брань. И фамилия у них была Нелюбищевы. Старик со старухой являлись страшными колдунами. Она могла превращаться в кого угодно, хворь напустить, колдовством любого человека извести и изничтожить. А Душегуб Кинжалович называл себя Повелителем Времени. Все к чему бы он ни прикасался и о чем ни подумал, будь то механизмы, электрические или электронные устройства, ломалось. И там, где он появлялся, по всей округе часы начинали приходить в негодность сами по себе. Из каких-то пружины и шестеренки вылетали, а из каких-то дым шел или они просто взрывались. Одни часы начинали спешить, другие отставать и все в конце концов ломались. А если время остановить везде, где только можно, то вот тут самые каверзные беспорядки и начинались. Жизнь переставала идти своим чередом. Люди не могли встретиться, светофоры начинали хаотично мигать и тухнут, электростанции переставали, как им положено, вырабатывать энергию, компьютеры выходили из строя и не могли синхронизироваться, военные не могли нести службу. Поезда и машины сталкивались, самолеты падали. В общем, начинались сплошные невообразимые безобразия и много других разных странных и страшных вещей, которым кое-кто очень даже был рад. И недалеко от дома Душегуба Кинжаловича на краю болота давно образовалась огромная куча из сломанных часов, которые он коллекционировал. В ней лежали и большие, и маленькие часы с разными циферблатами и цифры на них казались слепыми глазами. А стрелок на многих часах совсем не было. Посмотреть добрым взглядом, так жуткое, печальное зрелище, которое хозяину дома очень нравилось. Гора из часов высилась день ото дня, и сам Душегуб Кинжалович называл эту гору памятником себе, гадким, подлым намерениям и злым делам. Одно он не мог сделать, что приводило его в ужасное и гневливое состояние – не мог остановить цветочные часы в «Поющих Ключах». Ему не хватало совсем немного, чтобы со всем справиться и называть себя: «Я Повелитель Времени! Я Повелитель Земли! И мне подвластно все».

Как раз в это время Душегуб Кинжалович сидел за столом и играл с часами. Моргнет одним глазом, и они пойдут. Моргнет другим глазом, и они остановятся. Моргнет двумя глазами, и кукушка на часах выскакивает и начинает не куковать, а истошно кричать, звать на помощь:

– Караул! Караул! Караул!

И так он играл с часами, моргая глазами быстрее и еще быстрее, пока часы не ломались, и замученная кукушка из часов окончательно не выпадала.

Сидел он страшный и ужасный. Лоб низкий, повязан кроваво красным платком, волосы седые липкие из-под платка торчат в стороны, путанно ложатся на плечи, нос кривится совиным когтем, подбородок острым полумесяцем выставлен вперед, на худом лице глаза огромные, злом полные и гневом кипящие.

В это время через приоткрытую дверь в дом влетел белый голубь. Он сел на стол перед Душегубом Кинжаловичем и принялся танцевать. И так повернется и сяк. И головку наклонит, и хвост распушит.

– Посланец, – зло проговорил Душегуб Кинжалович и погладил голубка по голове рукой.

Тот сразу танцевать перестал, глаза его потухли и стали незрячими.

И тут Душегуб Кинжалович ударил со всей силы по нему рукой да так, что от него пустое место осталось.

А он снова принялся с часами играть.

Едва Заноза Болвановна вышла из дома Добранушки, как ноги и руки ее заболели так, что хоть вой.

Подошла она к болоту, затопталась на месте и увидела картинку, как мышка лежит на столе около мобильного телефона.

– Тьфу, темная сила не тому навредила, – сказала она. – Мышь отравила вместо девчонки. Дай-ка я ей еще попробую навредить.

И тут Заноза Болвановна начала бить себя костлявыми руками по бокам, ходить около болота и шептать заклинания на смерть. Она говорила быстро-быстро: «Ходите, ходите ноги. Топчите поля и дороги. Дела рукотворные – пыль, добро – ничто, цветы – гниль. Темные силы дайте страх. Превратите девчонку в прах. Харем заерзи шарах замизи, возьми, возьми, возьми…» Она трижды повторила заклинание. Остановилась, глаза прикрыла, посмотрела внутри себя в зеркало настоящего. Добранушка живехонька. Плохо сделалось девочке Хочу и мальчику Крошику. Их души в цветках сильно постарели. Она явственно увидела, как Добранушка подошла к увядающим цветам с душами молодых людей и начала их поливать ключевой водицей.

– Тьфу, – сплюнула Заноза Болвановна. – Опять темная сила не тому навредила. Стара стала, слаба, не те силы. Небесным щитом закрылась от меня дрянная девчонка. Ничего я свое возьму. Доброму делу – день, а злому ночь. Пока добро спит, зло дело вершит.

Кости у нее заболели еще сильнее. И она, подвывая, охая и хромая, пошла дальше по тропе и вошла в дом.

Душегуб Кинжалович играл с часами. Как только Заноза Болвановна вошла в дом, он перестал с часами играть и посмотрел на вошедшую.

– Принесла тебя нелегкая? – спросил он Болвановну скрежещущим голосом.

– Принесла, мерзкий ты мой повелитель гадких пакостников. Не сломить нам девчонку. Крепко она на своем стоит.

– Знаю, – сказал Душегуб Кинжалович, – я с ней состоял в переписке. Какой она вечной любовью хочет зло победить?

– Про то не ведаю, противный и ненаглядный касатик мой, – ответила Заноза Болвановна.

– Так разведай, старая.

– Разведаю, все разузнаю.

– Сама толком ли к ней сходила? – грозно спросил Душегуб Кинжалович.

Болвановна в ответ сморщилась так, что сильнее уже и нельзя было.

– Что не получилось отравить, навести порчу и заколдовать девчонку?

– Не получилось, соколик мой ясный, Душегуб прекрасный, – масляным, трусливым голосом ответила Заноза Болвановна. – Просветленная она оказалась, посвященная в таинства. Для малого обычного волшебства у нее «Книга Волшебства» есть, для большего волшебства Золотое Веретенце имеется, которое ей от предков досталось. Если «Книга Волшебства» требует высказанного пожелания, то Золотое Веретенце претворяет волшебство по мановению руки и помысла. Это ее наисильнейшее оружие против нас. Защита на девчонке стоит вековая. Не подвластная она моим чарам. Род ее защищает. Ну да ночь впереди. Буду до утра колдовать. Не наколдую, не умерщвлю, так свинью подложу.

– Колдуй, старая! Колдуй, проклятая! – потребовал Душегуб Кинжалович. – И сказывай, что нового узнала?

– Пекарня у нее волшебная. На новых технологиях работает. Печет сама разные вкусности. Народ за ее батонами, булками и пирогами с утра издаля тянется.

– Пекарня, говоришь?

– Она, проклятая.

Хотел Душегуб Кинжалович колдовством сломать пекарню. Напрягался, натужился, глазами, заморгал, задвигал, зловеще зашептал. Остановилась пекарня. Но появилось странное существо на колесиках, предохранитель не электрическом щитке заменило и снова заработала пекарня.

– Не получается, – проскрипел Душегуб Кинжалович. – Охраняет пекарню кто-то. Человек – не человек, собака – не собака. Робот какой-то.

– Получится, – заискивающе произнесла Заноза Болвановна.

– Колдуй, проклятая! И я сложа руки, сидеть не стану. – Взял Душегуб мобильный телефон, потыкал корявым пальцем в кнопки и поднес к уху. – Алло!.. Это я… Эй, вы там, подлецы, наглецы, гады многоразовые, живо ко мне. Одна нога там, другая здесь.

Где-то на задках дома в сарае завыло что-то так, что мурашки побежали по коже.

– Опять!.. – выругался Душегуб Кинжалович. – Пойди, старая, накорми его.

– Сам иди. Он только тебя к себе подпускает.

Тут послышался тихое тарахтение и шорох. Дверь открылась, и в дом вошел паренек, кудрявый, ловкий, стройный, невысокий. Глаза озорные пытливые, плутовские.

– Малыш? – окинул его взглядом Душегуб Кинжалович. – Много чего надыбал?

– Есть, – басовито ответил Малыш и высыпал перед Душегубом из кармана монеты, бумажные деньги, золотое колечко и цепочку с медальоном в виде сердечка.

– Где взял? – ткнул Душегуб Кинжалович пальцем в медальон.

– На рынок сегодня богачи из Воображалово приезжали. Так я их пощипал, – ухмыльнулся Малыш.

– Мало принес, – недовольно сказал Душегуб и забрал все себе.

– Мне-то оставь, – басовито сказал Малыш.

– На карманные расходы, если не врешь, сам себе наворуешь, наскребешь, – сказал Душегуб Кинжалович.

Снова раздался душераздирающий пронзительный крик и вой.

– Поди, покорми его, – сказал Душегуб.

– Не пойду. Я в жизни ничего не боюсь, а этого как увижу, так руки, ноги немеют, иголки в сердце залетают, кожу мурашки шевелят, холод во всем теле…

Душегуб поморщился. Ему самому не хотелось кормить Кровососа. И на него он действовал отвратительно. Холод страха забирался под самую рубашку. И веселило его это, в кураж вводило и страхом в сердце кололо. Но в этом он не мог признаться даже себе.

– Пойду я, – сказал Малыш.

– Опять до утра колобродить, шалить и шляться?

– Мое дело, – грубо ответил Малыш.

– Иди на кухню, поешь и сматывайся. Болвановна ежа приготовила и гадюку пожарила, мышей навялила и лягушек насушила. Пальчики оближешь.

– Я эти ваши деликатесы не ем, сами трескайте, – отговорился Малыш.

– Тогда проваливай в свой ночной клуб, – велел Душегуб Кинжалович.

– Ну и провалюсь, – усмехнулся Малыш.

Он вышел из дома. Затарахтел мопед и треск от него стал удаляться.

Через несколько минут несерьезный звук мопеда затих и вместо него послышался солидный рокот мотоцикла, который приблизился и с грохотом оборвался у ворот. Душегуб прислушался. Послышались шаги, топот ног на крыльце. Дверь открылась и в дом вошли двое красномордых небритых молодца в кожаных куртках с заклепками. У одного нос картошкой, у другого прыщавым зеленоватым огурцом. Морды небритые, глаза чудные, лютые. В руках оба держали шлемы с рогами. От молодцев так воняло тухлятиной, что за три версты, казалось, не подойдешь. Жили молодцы на хуторе Гадюкино, что с другой стороны болот располагалось. Сами пили дуракову воду и спаивали село Голово. Приедут со своей дураковой водичкой. От желающих отбою нет. К вечеру все село в дураках ходит. И тогда ругань повсюду слышится, драки на каждом углу затеваются, поножовщины, воровство, грабежи – шагу ступить нельзя. Эти двое и раньше примерным поведением не отличались, а как Душегуб Кинжалович поселились в старом доме на болотах, так они попали под его влияние, вошли в услужение и доросли до больших негодников и пакостников. Одного из них с носом картошкой звали Обормот Нахалыч, другого с носом огурцом звали Балда Негодяевич. Они вошли в дом и, синхронно двигая правыми руками, сжатыми в кулаки, будто кого-то били, запели:

Мы гады, гады, гады.

Чего ж вы нам не рады?..

Носы свернем мы набок вам

Под глазом сделаем фингал…

– Хватит орать – глотки драть, подонки, негодяи и подлецы ужасные. Садитесь, мордовороты мои, за стол, – велел им Душегуб Кинжалович.

Оба разбойника сели за стол.

– Заноза Болвановна, – прокричал Душегуб, – у нас гости, подлые и каверзные. Дай-ка ты, нашим дорогим негодяям выпить дураковой водицы.

– Сейчас мои милые негодники, сейчас мои прекрасные подонки и душегубчики, – появилась из кухни Заноза Болвановна с литровой бутылью полной мутноватой жидкостью.

– Закуску неси. Да смотри не отрави нас каким ядом и отравою, – предупредил Душегуб.

– Это я мигом сделаю, мои подлые и гадкие, – причитала Болвановна.

– И кружки давай, – крикнул Душегуб.

– Кружки дам и закуска будет. Ежа не хотите подкопченного? Он отвратительно питателен. На десерт есть волчьи ягоды сушеные, маринованные. На закуску поганочки моченые, жареные, пареные, вяленые. Гадюки лягушками нашпигованные есть. Салат из лебеды…

– Сама ешь ежей, мышей, лягушек жуй. Дай гостям картошки жареной и соленостей кадушку.

– Сделаем, натворим. Будет вам лукошко жареное, и соленые лягушки со змеями.

– Какие лягушки? Оглохла что ли, старая? Давай картошку жареную и огурцов соленых, – грозно произнес Душегуб Кинжалович.

– Сейчас все сделаю. Меня для дорогих гостей негодяев каверзных не убудет. И картошка соленая будет, и огурцы жареные.

– И не гневи меня, старая. Неси огурцов… – гаркнул Душегуб. – А то я тебя саму скормлю на ужин Кровососу.

– Не надо меня Кровососу. Я тебе еще пригожусь, – проворчала со злобной улыбкой старая. – Картошки жареной нету. Огурцов кадушку принесу.

Притащила Заноза Болвановна кадушку солений и кружки.

Открыл кадушку Душегуб, достал огурцы и налил гостям в стаканы дураковой воды.

– Пейте.

Выпили те, огурцами захрустели.

– Дело у меня к вам.

– Сделаем, – сказал красноносый Обормот Нахалыч. – Дело обычное, вполне привычное.

– Не впервой, – поддержал его с зеленым носом Балда Негодяевич. – Мы такого натворим, что Рим удивим.

– Засохните…

Гости примолкли.

– Добранушку знаете?

Переглянулись Нахалыч и Негодяевич и закивали оба головами.

– Знаем, знаем…

– Нужно ее пекарню… – сказал Душегуб и замолчал, сверкая злыми глазами.

– Разгромить, разломать, разграбить? – спросил Негодяевич.

– Камня на камне не оставить? – спросил Нахалыч.

– Взорвать, – сказал Душегуб, – к чертовой бабушке.

– Так хлеба не будет, – вякнул Нахалыч.

– А тебе что? – едко спросил Душегуб и вперился страшным, злым взглядом в Нахалыча.

– Это мы сделаем, – сказал Негодяич.

– Взорвем…– вякнул Нахалыч. – Зачем нам хлеб? Нам дуракову воду давай. Только ведь она того…

– Чего того?

– Волшебница, – вякнул Негодяич и почесал затылок. – Как бы чего не вышло.

– Болвановна, слышь, чего они говорят, – позвал Душегуб Кинжалович.

– Слышу, как не слышать. Дай чего удумаю…– заблеяла Болвановна.

– Ну, думай, думай!.. Снабди чертей этих волшебством… А вы, – обратился он к разбойничкам, – пейте, закусывайте и пошли вон. И чтобы завтра утром вся округа от взрыва проснулась, чтоб у всех поджилки затряслись.

Негодяич и Нахалыч выпили дураковой водицы, утерли рожи рукавами и поднялись с лавки.

– Только ты, Кинжалыч, не выпускай своего Кровососа, пока мы не уедем. Нам с ним встречаться ни к чему, – попросил Негодяич.

– Придержи чудовище-то, – бросил через плечо Нахалыч.

– Подождите, негодяи мои дорогие, – послышался голос Занозы Болвановны. – Добранушка тройным кольцом Поющие Ключи защитила. – Нате вам свиное копытце. Оно против волшебства ее поможет. Как плохо станет нужно копытцем змейку нарисовать и сказать: «Копытце защити».

Двое подручных Душегуба ухмыльнулись. Негодяич забрал у Занозы Болвановны свиное копытце, положил в карман и оба вышли из дома. Скрипнуло крыльцо, взревел мотор мотоцикла, затарахтел, удаляясь, и растворился в вечерней тиши.

«Пора кормить Кровососа», – подумал Душегуб и поднялся из-за стола. Он крепко стоял на ногах. Сам дуракову воду не пил, других спаивал. Ему в уме находиться требовалось. На кривоватых ногах вышел из дома, приблизился к сараю. Стемнело. Он подумал: «Пусть сам о себе позаботится. Людишек покусает-покушает». В сарае Душегуб нащупал цепь, на которой сидел Кровосос, и, звякнув ей, потащил на двор. Он почувствовал, как мурашки весело побежали у него по спине. На дворе он спустил Кровососа с цепи и сказал с омерзением:

– Пошел…

Черное, противно гладкое и холодное до озноба существо рыкнуло, метнулось перед ним в сторону и умчалось с диким топотом в сумерки.

«Ох, кому-то сегодня не поздоровится», – подумал Душегуб.

Он знал, что обычный человек от одного вида этого чудовища может умереть со страху. Кровосос вгрызется в горло, высосет всю кровь, насытится и к утру приволочется раздобревший, слюнявый и смирный.

Вернувшись в дом, Душегуб Кинжалович столкнулся со старухой, которая убирала со стола посуду.

– Не знаю, поможет ли свиное копытце против волшебства Добранушки, – проворчала Заноза Болвановна.

– Вот мы ее волшебство и проверим, – скрипучим голосом произнес Душегуб Кинжалович. – А ты старая колдуй! Колдуй непрерывно! Ищи волшебную силу против волшебства Добранушки.

Скоро Душегуб Кинжалович захрапел на лежанке, направив ужасно острый подбородок в потолок.

Заноза Болвановна вышла из дома и начала колдовать. Всю ночь колдовала, кружила около дома и бормотала заговоры, насылала проклятия. Кости у нее болели так сильно, что она заламывала руки и подвывала. Злоба и ненависть переполняли ее. Колдовство не помогало ей. Под утро она узнала колдовство, которое ей поможет проникнуть в Поющие Ключи через волшебство тройного кольца охраны Добранушки, чтобы нанести ей сильнейший удар. Она зажала в руках свиное копытце опустилась на землю, упираясь в нее коленями и руками, подняла глаза вверх и быстро-быстро произнесла:

– Нечистая сила, прошу тебя, услышь меня. Чуф-чуфыр-чуфыра… Поросенок это я. – Она подпрыгнула и замерла на месте, напоминая жабу. Глаза вылуплены, рот до ушей, пузо до земли опущено, передние лапки короткие. Ну, жаба жабой. Поняла она, что не получилось колдовство. Рассердилась, ударилась о землю и закричала, завизжала от негодования и боли в костях. – Не так!.. Не так надо!.. Чуф-чуф-чуф… Чуф-чуфыр-чуфыра, услышь меня… Нечистая сила, прошу тебя. Где поросенок? Да это я!

Тут она квакнула, хрюкнула, подпрыгнула, перевернулась в воздухе и шмякнулась на землю свинья свиньей, а если приглядеться, то вылитый поросенок. Завизжала и побежала лесами, полями, болотами в сторону Поющих Ключей.

К утру поросенок вернулся уставший, грязный, по траве покатался, о камни почесался, подпрыгнул, перевернулся и сказал:

– Чуфыра-чуфыр-чуф…

О землю шмякнулся и снова стал Занозой Болвановной.

– Ой, косточки мои, кости, – сладко потянулась Болвановна, убирая свиное копытце в карман. – Наконец-то вы перестали болеть.

И тут из сумрачного предутреннего тумана выскочило на нее что-то противное, гадкое, мерзкое и, роняя на землю изо рта слюну с кровью, метнулся в сарай. Там загремело, рыкнуло и стихло.

– Не иначе Кровосос напился где-то чужой крови и вернулся. Чтоб глаза мои его не видели, страшилище ужасное, – пробормотала Заноза Болвановна и вошла в дом.

Особенно Болвановна боялась, когда Кровосос поднимал свой перепончатый, костистый воротник и скалил косые желтые зубы. А глаза начинали метать огненные стрелы. Тогда у нее пятки жутко чесались, коленки дергались и хотелось бежать без оглядки, куда подальше

Подвиг Пети

Перед самым рассветом, когда все добрые люди спали непробудным сном, на мощном мотоцикле марки «Крутые Хари», на бензиновом баке которого красовалась надпись: «Мы гады», двое ехали по дороге. На мотоцикле спереди развивался черный пиратский флаг с белыми черепом и костями. Оба наездника ехали в страшных разрисованных рогатых шлемах, ужасных масках и кожаных куртках с длинными острыми шипами. На куртке у переднего наездника со спины виднелась надпись: «Гад». На куртке заднего легко читалась надпись: «Плохой мальчик». На заднем сидении восседал седок в маске уродливого дебила с огромной бейсбольной битой в руках. За рулем сидел гад в маске маньяка-убийцы. За ремень его куртки был воткнут внушительный тесак. На багажнике мотоцикла лежала толстая переметная кожаная сумка. Мотоцикл на огромной скорости свернул с дороги и врезался в беленький декоративный заборчик, который огораживал территорию Поющих Ключей. Заборчик с треском сырого яйца сломался, мотоцикл затормозил и остановился. Двое сошли на землю. Передний в маске маньяка-убийцы снял с багажника переметную сумку, надел на плечо и вынул из-за пояса тесак. Задний в маске дебила широко расставил ноги и покачивал битой в правой руке. Они переглянулись, переступили заборчик и пошли через фруктовый сад к пекарне, напевая:

Мы гады, гады, гады!

Чего ж вы нам не рады?..

Носы свернем мы набок вам

Под глазом сделаем фингал

Мы гады, гады… Гады мы!

Нож в спину – раз. И вам кранты!

Когда идем на дело мы,

Все брысь от нас.

Все в стороны.

Мы гады, гады! Гады мы!

Топор вам в спину и кранты!

Едва они вошли в сад и пошли под яблонями, как произошло непонятное. Налетел ветер, зашумели яблони и на незваных гостей обрушился град ударов.

– Застукали, – втянул голову в плечи Нахалыч в маске маньяка-убийцы и закрылся руками от ударов.

– Загремели, – вскрикнул Негодяич в маске дебила и испуганно огляделся.

На шлемы и под ноги им падали спелые яблоки. Оба перепугались до смерти и рванули из сада. Внезапно град ударов прекратился.

– Что это? – спросил Нахалыч. Одно яблоко упало прямо на рог его шлема и так осталось торчать на острие.

– Яблоки, – ответил Негодяич, сдвинул маску дебила в сторону, взял с рога Нахалыча наколотое яблоко и начал его грызть.

– Я подумал, что нас застукали, – сказал Нахалыч и тоже сдвинул маску маньяка-убийцы в сторону.

– Кто? – дерзко грыз и жевал яблоко Негодяич.

– Она же волшебница, – покрутил у виска пальцем Нахалыч. – Вот и решила нас застукать до смерти.

– Отмерзни… Тьфу!.. – сказал Негодяич, выплюнул недоеденное яблоко и покачал дубиной в руке. – Это мы ее можем застукать.

– Я не мерзну, – сказал Нахалыч.

– Тогда пошли, – предложил Негодяевич и снова надел маску.

Нахалыч поправил на плече сумку, надел маску, крепче взял тесак в руку и пошел за Негодяичем.

Солнце вставало над Поющими Ключами. Ключи пели гаммы: «До Ре Ми Фа Соль Ля Си». Речка Симфония звучала мелодией раннего утра.

Двое в масках снова вошли в сад и направились к пекарне. Они только сделали несколько шагов, как вдруг снова налетел ветер и яблони стали бить ветками и стучать яблоками по шлемам пришедших.

– Доставай копытце, – закричал Нахалыч. – Скорее! Забьет насмерть!

Негодяич тут же достал из кармана свиное копытце, нарисовал им змейку и сказал:

– Копытце защити.

Тут же ветер стих, яблоки перестали на них падать и Нахалыч с Негодяичем пошли дальше.

Оба остановились перед входом в пекарню.

– Руки, – сказал Балда Негодяич.

– Руки, – сказал Обормот Нахалыч.

И оба крепче сжали руками тесак и биту.

– Бей, – сказал Балда Негодяич.

– Круши, – сказал Обормот Нахалыч и сбросил сумку с тротилом на землю.

И оба ринулись к двери пекарни.

– Стойте! Вы кто такие? – послышался голос.

Негодяич огляделся и увидел в окне рядом со входом робота Петю.

– Я думал ОМОН, – ухмыльнулся он, посмотрел на Нахалыча и подмигнул ему. – Руки!

– Руки, – кивнул Негодяич.

– Бей! – крикнул Нахалыч.

– Круши!

– Стойте, где стоите, иначе хуже будет, предупредил Петя.

– А что ты нам сделаешь? – захохотал Балда Негодяевич.

– Это что, угрозы? – вызывающе спросил Обормот Нахалыч.

– Я вас снимаю на видео, – заявил отважно Петя.

– Зачем еще? Нам это не надо, – сказал Балда Негодяич.

– К нам что телевидение приехало? – спросил Обормот Нахалыч.

– Документирую происходящее, – сказал Петя. – Фиксирую факт нападения и включаю тревожную сигнализацию.

– За такие дела мы тебя в руины превратим, – сказал Балда Негодяич.

– В груду металлолома, – добавил Обормот Нахалыч.

– Предупреждаю, каждый из вас получит по заслугам, – строго заявил Петя.

– Ой-ой, испугались, – передразнил его Балда Негодяич.

– Ты на кого баллоны катишь? – спросил вызывающе Обормот Нахалыч. – Сейчас ты у нас сам в печь залезешь вместо хлеба.

Разбойники переглянулись и Негодяич сказал:

– Руки!

– Руки! – ответил ему Нахалыч, и оба с битой и тесаком кинулись на дверь.

– Предупреждаю, дверь бронированная – сказал Петя.

Разбойнички набросились на дверь, колотя ее битой и тесаком.

Дверь прогнулась и отбросила обоих от пекарни на несколько метров.

– Доставай копытце, – крикнул Нахалыч.

Негодяич достал копытце нарисовал им в воздухе змейку и сказал:

– Копытце защити!

После этого оба разбойника кинулись в окно и принялись по нему колотить почем зря. Окно потрескалась и от мощных ударов разлетелась на осколки.

– Я вас не пропущу, – сказал Петя оказавшийся за окном.

– Ага, попробуй только, – вякнул Обормот Нахалыч и первым через разбитое стекло ввалился в пекарню.

На его пути стал Петя, который быстро протянул к нему руку и прикоснулся. Что-то щелкнуло.

– Ой, смотри, он меня током ударил, – вскрикнул Нахалыч, падая.

То же самое Петя проделал с Негодяичем, который ввалился в пекарню следом за Нахалычем.

– И меня тоже ударил, – завопил Негодяич.

– Перехожу на трансляцию происходящего в реальном времени, – сказал Петя. И на экране у него появилась телевизионная картинка происходящего.

– Смотри-ка, он меня показывает, – сказал Негодяич, тыча пальцем в экран Пети.

– И меня тоже, – сказал Нахалыч. – Ну, ему же хуже будет. Сейчас мы ему всю камеру раздолбим. Руки!

– Руки! – крикнул Негодяич.

И разбойники бросились на Петю.

– Я вас все равно не пропущу, – твердил Петя, когда на него посыпался град ударов.

– Сейчас поглядим, – озверело колотил его тесаком Нахалыч.

– Не пропущу, – твердил Петя, когда голова его уже сплющилась от ударов и экран разбился.

– Всмятку его! Всмятку! – Кричал Негодяич и колотил Петю дубиной.

– Никого не пропущу, – храбро твердил Петя. – Включаю сигнализацию…

– Глуши его! – орал Негодяич.

– Громи! – кричал Нахалыч. – Окучивай!

Негодяич так огрел Петю дубиной, что голова его сплющилась и отлетела на пол.

И как раз в это время завыла сирена.

– Что это? – спросил Негодяич.

– Тревога, – догадался Нахалыч.

– Неси тротил, – гаркнул Негодяич.

Нахалыч кинулся из пекарни, сунул тесак за пояс, схватил на улице сумку с тротилом и поджег бикфордов шнур.

– Давай сюда. – Негодяич схватил одной рукой у подбежавшего Нахалыча сумку с дымящимся шнуром и бросил к стеклянной стене пекарни.

Сумка упала на пол, зашипела и задымилась.

– Ноги! – крикнул Негодяич.

– Ноги! – подхватил Нахалыч.

– Что вы тут делаете? – грозно закричал прибежавший на звук сирены Палыч.

– Атас! ОМОН! – заорал Нахалыч. – Валим!

– Гоним! – крикнул Негодяич.

Они сбили вбежавшего в пекарню Палыча с ног и кинулись наутек.

Палыч поднялся, схватил дымящуюся сумку, выбежал из пекарни и кинул вслед убегавшим.

И тут же неведомая сила подхватила сумку и понесла ее со свистом за Нахалычем и Негодяичем.

Оба зигзагами бежали под уклон к мотоциклу. Сумка с змеиным шипением летела за ними и, настигая, била то одного по голове, то другого. То одного, то другого. И бандитам под ударами приходилось бежать еще живее.

В какой-то момент сумка ударила по голове Нахалыча. Тот схватил ее в руки и закричал:

– Сумка!.. Наша!..

– Кидай! – закричал Негодяич, бежавший впереди к мотоциклу.

Нахалыч понял, что дружок просит у него сумку, и бросил тому.

– Держи!

Сумка полетела к Негодяичу.

– Куда?! Бомба!– заорал Негодяич, пригнулся и упал на землю.

Сумка просвистела над его головой и полетела дальше к мотоциклу. Раздался взрыв и все стихло. Негодяич поднялся с земли и посмотрел на дымок, поднимающийся над местом, где стоял мотоцикл.

– А где?.. Где мотик?.. – спросил Нахалыч, поднявшийся сзади с земли. Негодяич, бросился к месту, где поднимался дым, и закричал:

– Ты что сделал, гад?

– Мы гады, гады, гады… – запел растерянный Нахалыч и задвигал кулаком правой руки, согнутой в локте вверх и вниз.

– Смени пластинку, придурок. Мы без транспорта. Смотри… – показал Негодяич на мотоцикл.

– Это не я! Не я!..

– А кто же? Кто сумку в меня бросил?

– Это она, волшебница. Сумка меня чуть с ног не сбила, потом сама вырвалась у меня из рук и полетела к тебе. Я говорил, что она нам что-нибудь сделает.

– Так это она нам фейерверк устроила? Ну, мы еще с ней встретимся, – погрозил Негодяич кулаком в сторону пекарни.

Бандиты сняли маски и уставились на мотоцикл. Нахалыч зло ударил ногой по заднему колесу и сказал:

– Вот дела.

Он взялся руками за руль, поднял мотоцикл на заднее колесо, сел на сиденье и подвигал рычагами сцепления и тормоза. Передняя стойка выглядела сильно погнутой. Передний тормоз работал, но само колесо выглядело смятым и погнутым. Педаль заднего тормоза отлетела. Ручка газа вращалась. Трос сцепления перебит. Нахалыч потянул на обрывок троса. Сцепление работало.

– Сейчас поедем… – сказал он.

– Куда поедем? Без тормозов и без колеса? – спросил Негодяич.

– На одном колесе доедем. Здесь до Голова десять минут езды, а там и Гадюкино близко. Лови седло! Хватай за плечи! Сейчас рванем…

– Тормозить как? – с опаской спросил Негодяич.

– У дома в стог сена – раз. И все дела…

Негодяич поймал ногами заднее сиденье. Одной рукой он держал биту, другой обхватил за плечи Нахалыча. Нахалыч завел мотоцикл, дал газу и потянул трос сцепления. Мотоцикл рванул с места, задрал переднюю погнутую стойку вверх, и на одном колесе помчался по траве.

Через десять минут показались дома. И за ними Гадюкино.

– Тормози! – заорал Негодяич.

– Щас сделаем! – крикнул Нахалыч и отпустил трос сцепления.

– Тормози-и-и! – Негодяич схватил Нахалыча за шею и потянул на себя.

– Пусти!.. Я ничего не вижу!.. – орал Нахалыч.

На огромной скорости мотоцикл проехал мимо большого стога сена, врезался в маленький стожок, пробил его, вылетел с другой стороны и врезался в ближний курятник. Куры в панике выскочили наружу и разлетелись по округе. Через минуту из курятника все в перьях вылезли Негодяич и Нахалыч.

– Затормозили, – сказал Негодяич и сплюнул с губ куриные перья. – Говорил, в стог сена. Тьфу…

– Не рассчитал маленько… – сказал Нахалыч.

– Чей это курятник мы разбомбили? – спросил Негодяич.

– Так это твой курятник, Негодяич.

– Тебе что мой курятник тормоз что ли, Нахалыч?

– Хотели взорвать пекарню, – сказал зло Нахалыч, – а взорвали свой мотоцикл.

– Что мы скажем Душегубу? – спросил Негодяич.

– Наврем с три короба… – сказал Нахалыч.

– Тихо ты, у него на каждом заборе свои уши.

Обормот Нахалыч почесал затылок и сказал:

– Это она Добранушка нас околдовала.

– Не помогло свиное копытце, – сказал Негодяич, достал из кармана свиное копытце и с негодованием выбросил его за спину.

– Куда бросил, – послышалось сзади. – Где взял туда и положи.

Негодяич вздрогнул, обернулся, никого нет, поднял из травы копытце и нарочито показательно сдул с него пылинки. – Я же говорил, у него уши на каждом заборе, – тихо сказал он Нахалычу. – И еще громкоговоритель.