Василий Добрынин
Что такое ППС?
Виталика, очевидно, ни за какую провинность не уничтожит шеф – выгонит, плюнет и разотрет. Но вот Потемкин – фигура, которую либо возьмет Лахновский – о чем уже говорил, либо – потребует уничтожить. Как уничтожить – проблемы Виталика, ведь фирма работает «под твою инициативу, Виталик. Тебе разгребать!» А Виталик проколется – шеф отвернется, забудет, другого найдет…
«Дырка сквозная – прямо в висок мне, мама!» – плавила горечь хмельную улыбку Виталика. Теперь каждый день начинать надо с мысли о том человеке. Думать о том, – а что думает он? И не знать, что он думает, понимая, что все-таки – что-то думает. И ничего не поделать с этим.
«Проживешь с такой дыркой, мама?»
Виталик еще курил «Мальборо» и еще открывал жесть «Баварии». Он приехал сюда, с глаз подальше, поплакать, подумать и переспать с бедой. Навести «в шарабане» порядок, придумать что-то – потом ехать в город. Зная, что как-то, но жить будет можно…
«Гапчено-Тапченко… – в поисках выхода, стал думать он о Славике. – Семнадцать, по-моему, «ходок», я проплатил на сегодня. Сто – себе, сто -ему. В итоге? Да у него тысяча семьсот, в итоге! Дармовых, абсолютно не заработанных денег! Машину, дружок, поменять ты уже в состоянии, правда?»
Мысль, как муха к пирожному, привязалась к Славе Гапченко. «Так, – думал Виталик, – так… мы о чем? О Потемкине, и про сахар… Гапченко – с того же поста, что и Потемкин. Два звена, как два шлейфа в узле – аварийная скрутка на кабеле. Здесь собака зарыта! Вот это и хорошенько – надо обдумать. Я – маленький Жуков. Штыками солдаты воюют, а маршалы – головой!»
«Пьяный я, точно и глубоко!» – смеялся Виталик, представляя Славика Гапченко со штыком, в атаке…
«Ах, мама, – отсмеявшись, брал себя в руки, – а что мы имеем? Проблема, Потемкин и Славик! Но Славик, – что есть он, что нет… Славик – пешка. Легко в руки взять, и легко потерять. Бывает ничья, но игры без потерь не бывает! То, что Потемкин и Славик, с одного и того же поста – хороший шанс скомбинировать ситуацию. Например, конфликт и случайный выстрел – чего не бывает на их «производстве»?
Вычислить ход, подобрать фигуру – вот главное. Чужую фигуру с доски уберет не рука – а другая фигура. «Прекрасно! – сжал зубы Виталик, – Другая фигура – это же Славик! Задачу поставила жизнь, извините, друзья!»
«Вот теперь, – твердой рукой поворачивал ключ зажигания, переспавший с бедой, Виталик – Теперь можно ехать!»
Теперь оставалось вложить в руки шахматной пешки, штык. Лахновский это умеет. Сумеет и он, Виталик!
***
Потемкина вызвал начальник поста.
– За период мы отчитались. Скажи, а реальное что-нибудь на перспективу, даешь?
– Даю.
– Реальное?
– Да.
– Хорошо. Я надеюсь, иди.
***
– Говорит, что Виталик…
– Давайте! Ало?
– Альфред Петрович, Виталик… Я приболел, извините… Но, завтра я буду готов. Как обещал, все реально. Управлюсь.
– Не много ли на себя берешь?
– Нет, я подумал, – улыбался Виталик, чувствуя сам, что улыбка мерзкая – клейкая, как говорят. Выпито слишком. Две банки еще оставалось – 0,33 «Баварии». Но и это, мозгам и душе, расслабухи не даст. Он за тридцать минут их выпьет. А после? Покурит и сходит в киоск. Потому что сна, все равно не будет.
Он улыбался клейкой, нелепой улыбкой. «Нелюдь! Шеф – ты же нелюдь!» Скажи ему правду Виталик: «Гарантии «сто» дать никто не может!» – тот завтра же купит ему пачку «Ватры», подарит, и скажет «Счастливо, мой друг!» Нелюдь!
«Но, – допивая последнюю банку и собираясь подняться, пойти в киоск, сказал себе твердо Виталик, – я «Ватру» курить не буду!»
В киоске не пива – напитка полегче, а водки и две пачки «Мальборо».
***
– О, а я только, Виталик, тебя вспоминал!
– Денег надо?
– Да всегда их надо, но ты ни при чем. Однако, чего ты не в духе?
– Болел.
– Ах, понятно… – посочувствовал Гапченко, – Водка – сначала радость, потом болезнь. – Сам знаю… Но, нынче ты крут. Три места!
Да, за спиной Виталика тихо рычали на холостых оборотах три – семьдесят тонн сахара, ну, как минимум…
– Это намек? – уточнил Виталик.
– Конечно. С первого дня мы договорились: два «Супера» – сто долларов. Но теперь же три, а три – дороже!
– Славик, – рассердился, свел к переносице брови Виталик, – а без меня тебе лучше было? Пока сам я тебе, ни с того, ни с сего, добровольно не стал подавать?
– Подавать? – возмутился Славик.
– Ну, не цепляйся. Не в духе я, видишь? Хватит.
– Ну, хватит… – сдержался Славик, – Но, то было раньше!
– Бери, Слав, то, что есть, а потом, – подумаем.
– Ладно. Но ты подумай – не за два – за три «Супера» с сахаром, сто долларов – мало!
***
– Сергеич, ну что, с длинным носом в гостях никого больше не было?
– Нет, никого!
Круто, так круто, менялась жизнь! Никогда еще столько, когда говорил, не думал. Но шеф висел тенью над головой. Он живое, может быть, и ценил: у него есть ротвейлер и какие-то супер-японские кошки. Но это не значит, что он может любить людей, а Виталика – так вообще…
Но сказать, что запросы у Славика стали побольше, придется. Поверит?
– Сергеич, ты как по деньгам? Доволен?
– Да что ты, конечно! Я вон и людям уже помогать могу. Без зарплаты они поголовно. Ты знаешь, ты доброе дело делаешь всем, Виталик!
– Дай бог, а хорошая водка есть?
– Да, «Абсолют»!
– Ну, давай! – жарко потер ладони Виталик, а через тридцать секунд, почувствовал вдруг провал – как пролом в голове – и тишина. Оглох, встрепенулся, тряхнул головой и поднял глаза.
– Виталик, – тревожно смотрел на него, Сергеич…
Виталик пришел в себя:
– А что он узнал обо мне?
– Это кто, опер твой? Ты о нем все думаешь? Ничего не узнал.
– Это точно?
– Да, потому, что он о тебе ничего не спрашивал! На хрен, мне кажется, ты ему не нужен…
– Что-что?!
– Успокойся, Виталик, чего ты кипишь? Я не понимаю… Я вот что, Виталик, хотел бы сказать. Ерундой – не понятно зачем – забиваешь голову! Совершенно нормальный сотрудник, приехал и посмотрел. Нет претензий – и все! Я вообще-то, хотел познакомить вас. Пожалел, что вы разминулись. А что, свой человек на таможне? Накорми его лишний раз, напои, дай водки и хлеба в дорогу – и не жалей. Что в его власти – во всем поможет. Я куплю для него, прямо завтра же, виски…
– Такой он, считаешь, хороший? Ну, бог с ним, с хорошим! А как же с плохим?
– Я не понял?
– Как ты с плохим поведешься… Как ты плохое, с хорошим стыкуешь, а?
– Ах, – улыбнулся, легонько хлопнул ладонью о край стола и поднялся Сергеевич, – «Абсолют» перегреется – вот чего допустить нельзя! А повелся с кем – не повелся – это, знаешь ли, дело второе…
Не задумался, не дошло до Сергеича: с кем «ведется» он в данный момент? Если тот, может быть и хороший: нормальный опер и человек, то – Виталик? Сергеич не думал об этом, а все относительно, в мире…
«Козел!» – про себя усмехнулся Виталик.
– А если серьезно, – заметил Сергеич, – плохое с хорошим не состыкуешь. Лавирую…
***
– Издержка от бывшей профессии, да? – спросил Славик, – Выпил, и снова за руль?
– Что хотел, говори?
– Видел твои «Супера», пустые! Домой шли.
Славик смотрел с улыбкой и откровением заглянувшего вглубь человека:
– А куда вы оттуда, из деревни, развозите сахар? В другие деревни? Их вашим сахаром, можно засыпать, по самые крыши.
– Много ты хочешь знать, Славик, много!
– Что, пора убивать?
«Ох! – екнуло сердце Виталика, – В тему! Мысли читает Славик?»
– Это идея.
– Какая идея? – не понял Славик.
– Ты подарил… – развязно признался Виталик.
Славик отпрянул:
– Вот что – задушил перегаром, езжай-ка ты на фиг! – захлопнул он дверцу.
«Ничего себе! – прошипел, сведя зубы, Виталик. – Кто тебя за язык тянул? Я тянул? «Пора убивать?» – какое, бог мой, легкомыслие! Что ты, маменькин сын, понимаешь в этом?! «Пора убивать?» – да придет пора, если дальше так, Славик… Придет!»
«Рено» с удовольствием «ел» дорогу – мощно, бесшумно, летел над асфальтом. Вздохнул полной грудью Виталик. Судьбоносный момент! Душу свою отряхнул Виталик от тяжелой, напрасной пыли. «Свинья, – размышлял он, – пусть довольна кормежкой и жизнью, и даже хозяином – а понимать должна, что ее все равно зарежут!»
«А как же ты думал, Славик?» – смеялся Виталик, прогоняя остатки обиды.
Привет, Потемкин!
– Привет, Потемкин!
– Приветствую, свободный человек!
Они шли навстречу друг другу, приблизились и пожали руки.
– В Московию ездил, – соврал Виталик, – проголодался, решил пообедать, по старой памяти, здесь. Глядь – ты идешь… Рад видеть!
– Взаимно. Я тоже рад.
– Обозвал ты меня хорошо, Потемкин…
– Но ведь не ошибся?
– Нет. Я человек свободный, чистая правда.
– Счастье – в свободе! – вздохнул Потемкин.
– Вздыхаешь с тоской и цитируешь классиков…
– Это не классик – слова Че Гевары.
– Аж приторно – герой страны тростникового сахара…
– Сахар свекольный – такой же приторный.
– А-а, – стараясь быть беззаботным, развивал тему Виталик, – канает вас сахарный бизнес?
– Канает, – признался Потемкин.
– А я видел недавно Кириллова Сашу, кошмар!
– Я тоже видел…
– Я же как ты его помню – пружинка, спортсмен. А недавно, случайно у поликлиники встретились. Человек, из которого вынули всю арматуру и все пружины – блаженный, мягкий. «Ты, – говорит, – Виталик, курить потому не бросишь, что просто не хочешь этого, по-настоящему. А захочешь по-настоящему – бог поможет!»
– А может, он прав – бог поможет, и бросишь курить? Или не бросишь, пока не захочешь.
Виталик с Потемкиным могут не только общих знакомых вспомнить, они вместе служили недолгое время, знают друг друга – как те же фигурки на шахматном поле. Играли, когда-то.
– Ему сейчас легче, чем мне и тебе, вместе взятым, – о Саше Кириллове говорит Потемкин, – Было видение…. Как он рассказал мне сам – посетило видение свыше – сержанта милиции и чемпиона. И не стало сержанта и чемпиона – ныне смиренный, блаженный, покойный душой, Александр. Не осуждаю, но очень жаль…
– Не жалей ты его, у него все в порядке.
– Да, когда ничего не надо – уже все в порядке. Я не об этом. Он пустил на блаженный ветер мою мечту. Сбил планку, которую я мечтал одолеть. Он, ты же знаешь – как раз в моем весе, но – выше меня. Он всегда брал верх, а мечтал: победить его. Была цель, а он взял и ушел добровольно, непобежденным. Лишил меня цели.
– Везет! – рассмеялся Виталик, – Соперник, сильнее тебя: был-был, да сам же и сплыл. Разве плохо? Прекрасно!
– Нет, – покачал головой Потемкин, – прекрасно, когда соперник ушел побежденным тобой! А когда его жизнь растворила – плохо!
– Чем же?
– Такой исход планку снижает.
– Философ ты, ёшкин-ё! – рассмеялся Виталик, – А вот, на рыбалку бы, а? На охоту? С ночевкой? Славик места знает классные.
– Славик? Не с нашего ли поста?
– С вашего, из ГАИ! Ты его знаешь.
– А что, пригласите?
– Конечно.
– Знаешь, чертяка, чем сибиряка свалить с ног. Организуешь охоту – я только за, я с вами!
Потемкин достал из кармана листок, записал телефон.
– Звони. Позовут, или трубку возьму я сам.
– А скоро? – спросил Виталик.
– Поехать? Да я бы – хоть завтра!
– Славика я подошлю, годится?
– Конечно, годится!
«Хорошо!» – дышал, полной грудью, Виталик. С шелестом разрывая тончайшую ткань встречного воздуха, летел над асфальтом «Рено». Приближался к городу, где – уже знал Виталик, будет сегодня нормальная, наконец-то, ночь.
«Хорошо, – улыбался Виталик, – что черт, в самом деле, не так уже страшен! Возьми себя в руки, взгляни в глаза черту. В глаза! Тогда будешь спать, как и я, – спокойно» – мысленно поучал кого-то Виталик. И был доволен…
Он постигал азы, которыми в совершенстве владел Лахновский. Лишь Потемкин его приземлял… «Соперник ушел непобежденным… ушел растворенным жизнью – совсем не одно и то же!»
Почувствовав горькую сухость в горле, Виталик «причалил» к обочине. Наука, которой владел Лахновский, скорее всего, называлась искусством жить, выжимая соки из обстоятельств и из людей. «Сок в каждом есть, – ухмыльнулся Виталик, – на 80% мы все из воды…»
«Бавария» 0,33 освежила горло. «С чего же, скотина Альфред, считает, что у Потемкина есть голова? У меня ее нет?»
Сегодня он ввел фигуру в игру. Потемкин купился! Теперь, если черт станет вдруг опасным, Виталик к нему подошлет свою пешку. А с пешкой он знает, что делать!
Если Потемкина жизнь устранит… Обстоятельства дела – словами Альфреда, то есть руками, которые выбрал Виталик – обстоятельства устранят Потемкина. Они – не Виталик! А после – Виталик ощутил в себе гения, комбинирующего шикарный, продуманный ход: жаром перехватило дух, – Виталик выходит на первый план для Лахновского!
Пива в дороге, конечно же, оказалось мало. Виталик пил дома водку и философски думал о жизни. По-новому думал: широко и глубоко. Мысли рубил, как глыбы – в манере Лахновского.
«Первое. – думал он, – Потемкин опасен». Понятно: с ним не схитришь, и не договоришься, а сахар он все равно раскроет, склады раскусит, а у Лахновского нет слов на ветер. Если не выставит счет Виталику, то выгонит, точно. Вот где надо признать правоту Славы Гапченко: «Мы, ГАИшники – и без того коммерсанты: всегда накапает, да плюс зарплата, плюс пенсия до скончания века».
А чего будет стоить Виталик, изгнанный Альфредом? Ничего. Ноль!
Пьянел и храбрился Виталик, завидуя, в самом деле, остро завидуя Славе Гапченко, страдая от скрытой боли.
«Второе, – продолжал рассуждать Виталик, – Гапченко… А вот на фиг мне он? Плачу: пусть сотню зажал, но вторуюе плачу. Добровольно, по дружбе, а он мне на шею садится…»
Чем больше он думал, тем интересней казалась ему философия жизни. «Не понимает Славик, что переступает черту, за которой я вынужден думать: убить тебя легче или платить тебе деньги, которые просто могу класть себе в карман?!»
Виталик пил горькую водку, надеясь, что все пронесет. Ну а не пронесет – убрать, одним шахматным ходом, лучше бы сразу двоих. Одного – потому что опасен, другого – потому что никчемный…
***
– Ты, – получив свою сотню, заметил Славик, – я вижу, еще не подумал.
– Слава, – спокойно ответил Виталик, – мне, понимаешь, доплачивать только отсюда… -пальцы прижал к своему карману.
– Твои проблемы!
– Покурим?
Оба, каждый из своего кармана, достали «Мальборо». «Вкус!» – смолчав, оценил Виталик.
– Слав, а ты видишь, что я к тебе, очень, по-людски? Сам тебя разыскал, не ценишь.
Славик не отвечал. «А психолога, кто же искал? – думал он, – Разве я?»
– А ты, – разгоняя на выдохе дым по салону, спросил Виталик, – ты хоть понимаешь, за что я плачу?
– А ты хочешь сказать, так – по дружбе?
– Да ты не темни: понимаешь, о чем я?
– Виталик, до лампочки мне! Ты доволен?
«А ну, как я денег не дам?» – захотелось спросить. Но Славик ответил вперед:
– А я напрягаться мозгами не буду. Зачем – не пойму твоих дел. Но, Потемкину, вот, например, скажу. А он разберется.
– Ты что?
– Да ни что. А Потемкин поймет.
– Вы друзья?
– Нет. Но он наш сотрудник.
Задавив сигарету в пепельнице, Славик покинул салон.
«Скотина!» – взревел мотор, сжались зубы Виталика. Но, включив передачу, он вывел «Рено» на трассу, и злиться не стал. Снова, так же, от этих, чужих и неумных слов, стало легче. Он прав – Виталик! А Славик – хорошая сволочь, свинюка сытая!
«А я – то, прости меня, господи, переживаю, за душу твою. Стесняюсь… Пешка – и не фиг тут думать!»
Славик сам, все же – сам делал свою судьбу.
***
«Абсолют» на столе!» – оценил Виталик.
– Я не стесняюсь сказать, что ты доброе дело, Виталик, творишь! – продолжал Сергеевич, – Работяги мои к праздникам, деньги получат. Другим -я же все понимаю, – «отстежки» ты тоже даешь. Они тебе тоже должны, как и я, говорить: спасибо…
– Ну, да, – улыбнулся Виталик, – сегодня уже сказал один!
– Ну, вот видишь…
Твердой рукой, сам, Виталик разлил по рюмкам:
– Ну, значит, Сергеевич, быть добру!
– Да, ну конечно же – быть!
А в середине мужского, застольного, немногословия, Виталик заметил:
– Ты мне кивал, в прошлый раз, Сергеич, на настроение. А ведь вижу, сегодня ты сам посерьезнел.
– Да, есть, – согласился Сергеич, и выпил. – Так вот, – сказал он, отставляя рюмку, – ты должен, наверное, знать: я того, о котором ты мне говоришь все время -еще раз видел.
– Потемкина?
– Да, на «пятерке» бежевой.
– Что ты! И как, что он спрашивал?
– Ничего! Я его в поле видел. Проезжал и увидел. Проехал бы мимо – глупо. Я поздоровался…
– Все?
– Ну, да, все. А потом я был в Зорях, в России: а там, на подъеме, где мы фуры выводим, помнишь? Там тоже он был, с бабушкой разговаривал, которая у дороги живет…
– О чем?
– Да ты что, я бабулю допрашивать стану?
– Балда ты, Сергеич! Ты не стал бы – а он?
– Да нет. Не было. Слух бы прошел…
– Слух? Ты – деревня, Сергеич! Да он допросил. Допросил, понимаешь? Карга – не заметила этого, он же свое, что хотел – узнал!
– Ты думаешь?
– Я это знаю!
***
– Альфред Петрович, але?
– Да я слышу! Ты что, заболел опять?
– Нет, не заболел, но прошу… я прошу Вас, остановить, дней на десять, отправку.
– Ты что! У тебя с головой в порядке?
– Думаю, дело в том, Альфред…
– Каким местом, Виталик, думаешь?
– Ну-уу…
– Не рыпайся, жди, я тебе позвоню, – бросил Лахновский трубку.
Остановить Потемкина!
«Сопьюсь же я господи, мама, сопьюсь! – пятерней ткнул в висок и повел пальцы к затылку, Виталик, – Ох, тяжко мне, мама! Спал я с бедой. Все по-честному, мама, да ты не поймешь! Не я – жизнь меня загоняет в угол…»
Зла на Потемкина он не держит. «Славик – вот это, подлец! Потемкина, кстати, я не спросил, а он виски любит? Может, купить его лучше, за что убивать?»
Одно понимает Виталик: нельзя вербовать, потому что умом и сноровкой Потемкин мгновенно выдавит из обоймы Виталика. Шеф замечать перестанет Виталика – это каюк!
Но, надо сахар возить, делать дело, и отвечать за него…
Хмельная рука разрывает цепи. Секунда, и в ухо Виталика, легкой волной, полились гудки.
– Але! Мне Потемкина…
– Виталик? Потемкин на проводе…
– У-й, здорово! А это я, а ты виски любишь?
– Виски? Хороший напиток, Виталий!
Палец невольно, сам по себе, лег на рычаг в телефонном гнезде, и отключил Потемкина.
«Вот так!» – в ладонях лицо утопил Виталик…
О чем мог подумать Потемкин? Да, бог с ним…
«О, боже! – потянулась рука, разрывая пространство, к трубке, – Шеф!»
– Я слушаю, Альфред Петрович!
– Ты считаешь, что справишься в десять дней?
– Я справлюсь…
– Четыре дня! Ты понял? Четыре! Улаживай все. За четыре дня!
– Ох, нелюдь! – сказал, кладя трубку, Виталик.
«А если, – подумал он вдруг, – пока еще не натворил ничего Потемкин, может быть, предупредить его? Так, мол, и так, извини уж, подвинься, не суй в мое дело нос… Если что, я делиться буду. Иначе – ты сам понимаешь! Ты знаешь, кто в этом деле босс?»
Дым от Мальборо разъедал глаза. «Да уж, – запястьем сгоняя слезу, огорчился Виталик, – слишком у нас колокольни разные. Слишком они далеко друг от друга! Потемкин поймет меня?»
Психовал Виталик, давя сигарету в пепельнице: «Раскусит меня он, раскусит! И вместо спасибо, мне скажет – какой я есть ку! Он скажет!»
«Переживаю, – опять закурил Виталик, – не за себя – за того, как в песне поется – парня! О совести вспомнил… Да на фиг нужна она, в современной жизни!»
Спокойно курил Виталик, теперь спокойно. И те: в лесу, ночью, и эти переживания, были из-за Потемкина. Потемкин был виноват, как ягненок – лишь в том, что Альфред хотел кушать. А человек хуже волка – голодный всегда!
***
А ночью опять не мог спать Виталик. «Как получилось, – хотел он понять, – что я могу, скоро, убить? Кто это сделал со мной? Не мог же я сам! Мне ведь это не нужно. Кому это нужно, а, мама?» – сжимал он руками тяжелую голову.
Лезла в голову, лезла, наивная мамина глупость: «Сынок, может, бросишь ты это? В деревню вернешься? А деньги, Виталик – они погубят! Всех губят шальные деньги…».
Она старенькая, мама, забывает о том, что не только насущного хлеба Виталику надо. Себя еще сделать, и жизнь обустроить. Своими руками – а как же? Он бросил ГАИ, а туда, как известно, не возвращаются. Да мама не знает – не бросил бы – выгнали. Вовремя, просто, ушел. И успел познать вкус другой жизни. С учителем, видит господь, повезло. «Гуру!» – слюнный комок завязался во рту. Становилось понятно, кому это нужно…
Тяжелой, все-таки, очень тяжелой, была голова. Измотанный, пьяный, пошел, сел за руль, Виталик. Сна не было и не могло быть. Убивать никого не хотелось…
***
Начальник поста слушал радио.
«Полем-полем-полем, свежий ветер пролетел.
В поле свежий ветер, я давно его хотел!
Мои мысли мои скакуны!
Словно искры летят в эту ночь…
Разрывая безумие ветров хмельных,
Эскадрон моих мыслей шальных!»
«Потемкин, – подумал начальник, – это же он – «эскадрон моих мыслей шальных!» Он ведь что мне сказал? «Реальное – дам!» Альфреда – вот кого даст!»
– Потемкина! – взял он «прямую» трубку.
– На выезде. Будет завтра, товарищ майор.
– Появится – срочно ко мне, с материалами по розыскным делам!
***
День у Потемкина круто пошел.
– Два момента, – увидел его, дежурный, – шеф тебя ждет, с вечера, с материалом, по ОРД!* (*Оперативно-розыскное дело)
– Хорошо, я понял. Стой! – поймал он рукав дежурного, – А второй момент?
– А второй – тебя ждут, на «Рено», в пять утра человек приехал.
– Кто такой?
– Чтобы я знал…
– Где «Рено»?
– У кафе.
– Виталий! – устало дремавшему за стеклом, постучал Потемкин.
– А? Это я, послушай…
– Ты извини, меня шеф вызывает, с материалом. Потом подойду.
«С моим!» – промелькнуло в мозгу, – Да постой! – прокричал, Виталик, – Мне надо сказать тебе…
– Позже, я подойду!
– Да, стой!
Потемкин, уже уходя, обернулся:
– Но, я же сказал, – голос был не совсем дружелюбным, – приду!
И ушел.
Виталик смотрел ему в спину:
– Шанс, господи, ты же убил свой шанс! – чуть не плакал Виталик.
Оставалось три дня. Приговор себе подписал Потемкин! Виталик хлопком вогнал ключ в замок зажигания. Бесшумный мотор у «Рено». Подпрыгнула, и заняла свое место в шкале на тахометре стрелка. Дошло, что Виталик «завелся». «Поеду, зачем мне теперь Потемкин? Поезд ушел!»
«А что бы сказал я, дурак, человеку? – готов был смеяться он сам над собой, – Потемкин, не трогай – за этим Лахновский! Бросай все– иди к нам!»
«Видит бог, – рассудил Виталик, – но я в твою жизнь не лез, Потемкин!»
***
Начальник поста читал внимательно и без вопросов. А отложив ОРД, глядя мимо Потемкина, думал.
– Ценю, что ты сделал, Потемкин. А почему так назвал «Мачете»?
– Среднее звено в цепи: тростник – мачете – сахар.
– Логично. А звучит сурово, не находишь?
– Зато верно.
– Ясно, а теперь давай вместе подумаем, здраво. Товар лицензионный – факт. Но ведь складируют у нас, и за пределы не вывозят. Тоже факт! Какие могут быть претензии, Потемкин? Не зря ли цепляемся к фирме?
– Но, кто цепляется, во-первых? Никаких проверок, никаких запросов – я ничем их не тревожил. А во-вторых: претензий к документам нет. С фактами -дело другое.
– Все-таки, вывоз?
– Думаю – вывоз. И догадываюсь как.
– Догадывайся. Но ОРД мы заводим без оснований! Нарушаем закон.
– Но, я работаю. Дам основания, дам, конечно!
– Не надо!
Потемкин смолк.
– Вопросы есть?
Начальник подождал.
– И хорошо, что нет. Давай здесь по нормальному сработаем, Потемкин. Дадим ДПС задание: пусть информируют о транспорте, проверим фирмы. А склады – они на территории – пусть райотделы займутся: У них есть ОЗЭПП – это их парафин. Зачем мы берем на себя эту тяжесть? Их территория – им и работать!
– Вы же знаете, чем их работа закончится?
– Это неважно. Пусть каждый займется своими делами. Задача их – пусть выполняют. И ответят за результат. И мы будем спать спокойно.
– «Трейд», если возня начнется, аренду сразу расторгнет и сахар вывезет. Брать надо только с поличным, на вывозе. И я возьму.
– Пусть расторгают, вывозят – и, слава богу, проблемы нет …
– И в другой траве выползет эта же, наша змея…
– Там пусть и выползет – это не наши, чужие проблемы. Ты с «Меркюри» поработал отлично Мало?
– Не мало. Но, где по ним уголовное дело?
– Решается этот вопрос… Все, я тебя выслушал. Теперь слушай ты – это приказ! Материал передавай в ОЗЭПП, по территориальности. Не возражай. Так надо! Все ясно?
– Все…
«Все то же солнце бродит надо мной, но и оно, не блещет новизной» – грустно процитировал Потемкин. Покурил, подумал: «До тех пор, пока не присмотрелся…». Конечно, солнце было не таким. Висело теперь в выцветающем небе – позднее, низкое солнце. Осень. Смотреть на него теперь было не больно. И щуриться солнце не заставляло, и не вызывало улыбки.
Цымбал крепко разочаровал Потемкина. Не потому, что он не такой начальник, а потому, что работать так, как понимает работу Потемкин, Цымбал не даст. И не только Цымбал – не даст система, на которые «открывал глаза» Лемешко. «Что остается? Воевать с Лемешко, с другими, такими, как он?»
Очень, и очень Потемкину скучно от таких не заманчивых перспектив…
«Нет ощущения, что воюете вы с народом?» Но если не позволительно с «Трейдом» – с кем остается тогда? «Гидра! – усмехнулся он, зная, что «Трейд и К» – эта та же самая «Меркюри Глоб Юкрейн». Тот же Лахновский! А изворотливость этой змеи – в несовершенстве закона. «Несовершенство – считали древние – временно». Но где пересидеть, переждать это время?
Худшее, что сделал Лемешко – спросил, уходя, – «А может, в милиции и получше применение лично для Вас найдется?»
Не было бы границы – не было б этих проблем. Пролегает она по земле, а отражается в глубине сознания. Не может быть по-другому: граница – разделяющая полоса.
А Славик не стал ждать, уехал. Потемкин вздохнул и пошел исполнять приказ. Он больше не смотрел на солнце: вывод угнетал и без солнечного блеска с высоты. «Как работать? – Потемкин зашел в абсолютный, глухой тупик. – С этим, – задумался он, – что-то придется делать…»
Шло время крутых перемен…
– Вам, – протянул дежурный трубку.
– Кто?
– Не назвался.
– Алло! Это я! У тебя там как? Ничего?
– Ничего у меня, Виталий.
– Правда?
– Да. Чистая правда. Чего ты уехал?
– Да так, загорелось… Начальник, я думал, раз вызвал тебя – то с концами.
– Да нет. Все концы у меня в руках.
– Может быть, на охоту?
– Сегодня?
– Как можно скорее!
– Скорее? А знаешь, я, кажется, вот-вот и буду готов…
– Тогда, может, завтра?
– Хотел бы, хоть завтра, но не уверен…
– Ну так когда? – взволновался Виталик.
– Давай телефон, позвоню.
– Запиши.
– Я запомню, диктуй!
Потемкин сказал: «Позвоню» и Виталик ждет. Рука, сгоряча, рвет и мнет посторонние, мелкие вещи – и тянется к трубке. А тот не звонит. «Вчера это было, ага! – встрепенулся Виталик, – Вчера же он взял телефон. Остается, о боже, два дня! О, мама, Потемкин, звони же! Звони!»
***
– Потемкин, – легко, уголками губ, улыбнулся начальник, – глупостей ты не наделаешь, а? Ты как в трауре ходишь? Обижен?
– А кто не обижен нынче?
– Забавно…
– Забавно, а кто у нас правит, Держава людьми, или люди – Державой?
– Хм, вот умеешь спросить ты, Потемкин…
– Спросить – не проблема. Ответить трудно.
– А сам как считаешь, кто правит?
– Я понял, что и не первые, и не вторые. Какая-то третья, стихийная сила.
– Стихийная?
– Стихия, товарищ майор – идеалы наши. Новые, пока не понятные и – не самые лучшие.
– Откуда такие мысли?
– В поле свежий ветер пролетал…
– А-а, Газманова слушал? Но, верно сказал: новые и не лучшие нравы. Надо же, – Цымбал качнул головой, – а это правда, Потемкин! Но, – Цымбал насторожился, – ты что, хочешь сказать, что таким идеалам служить проблемно?
– Проблемно.
– Уйти захотел?
– Пожалуй…
– Пятилетку? – кричал в трубку Славик, – Ждать будем, а? Вы, оба, охотники хреновы, черт вас! Вы где?
– Я Потемкина жду, – оправдался Виталик, – и бросил трубку.
«Звонок кандидата на небо!».
Момент в судьбе, наступал переломный. Суровую школу, – он это чувствовал, – Виталик, переживет. Такую же силу и власть над собой, над другими, и над обстоятельствами – как и Лахновский – он обретет. Фигура, похоже, уже выходила на его игровое поле. Потемкин, случайно, будет застрелен, из дробовика. Такое вполне может быть на охоте. А Славик, – коллега его, компаньон по охоте, осознав содеянное, застрелится сам. Той же, заячьей дробью.
Сделает вид Лахновский, что ничего непонятного не произошло. Но, поймет все и оценит исключительную надежность Виталика. На равных с Лахновским видел себя Виталик. Дух замирал от грядущего равенства. Жизнь начинала Виталику поддаваться! «Дай-ка водки!» – предложил он себе самому, чувствуя твердость в руках. Поскольку игра не бывает без жертв, то господь игрока не считает убийцей. Не должен считать…
Рука не рвалась к телефону. Не трещали мозги. И Виталик совсем не боялся завтра. Он ощущал вкус приходящего завтра. Реальный, как в банке «Баварии» 0,33…
***
Подняться, задвинуть штору – нетрудно. Тогда будет можно, припомнив простые картины минувшего дня, погрузиться в сон. А пока – не заснуть. Луна – вчера еще просто луна, сегодня смотрела в окно, во весь, полный, холодный и пристальный глаз. Ее свет белил стены и пол, давал тени, как солнце. В тени, и по темным углам, затерялся обрывками сон. И тот, пристальный взгляд, из-под стрехи небесного купола, сну не позволит собраться из тени, прийти, успокоить душу. Да только подняться, пройти и задвинуть штору, мешала боль. Образ сына, Виталика, в те же ходы, потаенные, в душу входил, вместо сна.
«Ой, не рада, сынок. – сокрушается мама и ведет через бога, как через посредника, разговор с сыном. – Не рада… Соседка сегодня была, говорит, мол, счастливая ты, Ильинична! Пусть вдовая, воля божья на то – зато сын в люди вышел. Машина заморская, вещи какие! Таких не видали. Что надо? – богатый. И горя не знает, и ты беззаботна. А наши? Мой – год без зарплаты. А дети? – одежды и той, мало-мальски нормальной, нет. А еда? Да плохо сейчас, ты же видишь, всем плохо! Телевизор, который привез ты в тот раз, она любит смотреть. А у них никудышный совсем: черно-белый, старенький…
Да только я вижу, сынок, у них лад, друг о дружке забота. А время плохое когда-то уйдет. И я думаю, сын, плохое с тобой сотворят эти деньги. Чужие они – не твои. Чует сердце – шальные деньги. Машина хорошая есть, и дай бог, и считай ее счастьем! И хватит, Виталик. Приедь, давай тут поживем. С огорода, с хозяйства – нам хватит. А деньги шальные – им надо служить. Как дьяволу – денно и нощно – душа, в такой службе, сгорает, я знаю, Виталик! Сыночек мой, остановись!».
Сердце мудрое мамино, било в набат: власть денег открыто вступала в свои права! Власть, подати которой способны дотла истощить души подданных. Числу разоренных такой властью душ, не достанет счета. Она это знала, мама. Ребенку понять бы! Но, как? Только сердце болело в ответ…
***
– Что это, рапорт? Потемкин?
– Ну да, Николай Николаевич, рапорт.
– Оставь… – согласился начальник, – И, если хочешь, возьми выходных пару дней.
– Возьму, – благодарно ответил Потемкин.
