В. Ж. Цветков
Белое дело в России. 1920–1922 гг.

Глава 7

«Передача Верховной всероссийской власти» от Колчака Деникину. Проблемы межрегиональной преемственности Белого движения.

7 декабря 1919 г., как и накануне «омского переворота» 18 ноября 1918 г., вновь напомнил о себе Восточный отдел ЦК кадетской партии. В принятой резолюции перечислялись «ошибки правительственной политики», заключавшиеся в «чрезмерном расширении функций военных властей» и «милитаризации административного управления»; «принцип диктаториальной власти» тем не менее признавался «непоколебимым»: «Пусть карающая рука власти обратится прежде всего против ее собственных агентов, роняющих ее престиж в стране. Пусть правительство обеспечит возможность действительного воплощения в жизнь начал законности, порядка и твердой власти». Весьма примечательно начало резолюции, в котором прямо говорилось о перемещении центра всероссийской военно-политической власти на белый Юг. Слова «с глубокой верой в конечное торжество национальной идеи обращаются ныне взоры всех русских патриотов на юг России, где доблестные армии генерала Деникина продолжают геройски противостоять врагу», недвусмысленно передавали «первенство» антибольшевистского сопротивления белому Югу (армии которого, однако, после поражений под Орлом и Воронежем также отступали и отнюдь не отличались, как полагали в Сибири, «способностью к активным боевым действиям»). Задачи же Восточного фронта должны были сводиться к «организации обороны Сибири от натиска советских войск» и «организации Сибири как надежного тыла и надлежащей опоры для фронта обороны»^[62].

Отказ от полномочий всероссийской власти или отъезд из Сибири на Юг, как уже отмечалось, требовали от Колчака братья Пепеляевы. Категорично высказывался в отношении белого Юга Устрялов: «Восток от нападения перешел к обороне, стал второстепенным фактором продолжающейся борьбы… Южный центр противобольшевистского движения воистину приобретает характер и черты всероссийского государственного центра… Всероссийские масштабы и цели силою вещей отдалились от нас и, оставаясь обязательными и бесспорными, утратили непосредственность и остроту деловой программы дня».

Вообще, сама идея передачи центрального статуса белой России на белый Юг зародилась еще до декабря 1919 г. Взаимодействие белого Юга и Сибири прошло несколько этапов. В 1917– первой половине 1918 г. связь и взаимодействие осуществлялись преимущественно на основе командировок, отправках курьеров, из которых наиболее результативными были поездки генерала от инфантерии В. Е. Флуга, полковников В. В. Голицына и Д. А. Лебедева в Сибирь и генерал-лейтенанта В. А. Гришина-Алмазова – на Юг. Контакты сводились не только к обмену информацией, программами и декларациями правительств. Существенно важной была координация военных и политических усилий, участие в структурах, создаваемых белых правительств (Флуг занимал должность военного министра в «Деловом кабинете» Временного Правителя России генерала Хорвата, Гришин-Алмазов стал военным губернатором Одессы в начале 1919 г., произведенный в чин генерал-майора Лебедев возглавил военное министерство Российского правительства и принял должность начальника штаба Ставки Верховного Главнокомандующего, а также ставший генералом Голицын руководил «добровольческими формированиями» осенью 1919 г.). Но в целом политические центры Востока и Юга, равно как и других регионов Белого движения, формировались в тот период практически без связи друг с другом. Условия взаимодействия изменились после окончания Великой войны и прихода к власти Колчака.

Постепенно, при посредстве иностранных информационных агентств и Русского бюро печати, наладилась телеграфная связь между Омском и Ставкой Главкома ВСЮР. Более интенсивными стали контакты на уровне поездок делегаций и частных лиц (наиболее показательным был отъезд в Сибирь делегатов ВНЦ – Волкова и Червен-Водали). Стало также возможным координировать программные заявления и даже отдельные законодательные акты и законопроекты, в частности – в аграрной политике. При этом, несмотря на признанное правовое верховенство белого Востока, белый Юг сохранял своеобразное «духовное первородство», ведь именно здесь зародилась Добровольческая армия. 24 декабря 1918 г. на имя Деникина Лебедевым была отправлена телеграмма, сообщавшая: «Адмирал Колчак объявил, что будет работать с Вами рука об руку. Считайте себя единственным начальником для дел Запада и Юга России».

В свою очередь, 17 января 1919 г. Политическая канцелярия ВСЮР опубликовала тексты двух телеграмм Деникина на имя Колчака. Первая – «о принятии на себя высшего командования над всеми силами, действующими на Юге России», что рассматривалось в качестве «драгоценного залога успеха патриотической идеи, проводимой Вашим Превосходительством (адмиралом Колчаком. – В.Ц.) на Востоке, а мною (генералом Деникиным. – В.Ц.) на Юге России». Вторая телеграмма была отправлена на имя Сазонова в Париж и предназначалась для информирования Верховного Совета Антанты о «согласии с адмиралом Колчаком в чрезвычайном значении сочетания действий армий Востока и Юга России в их усилиях достижения общей цели». Начальник Политической канцелярии полковник Чайковский особенно подчеркивал при этом как равенство статусов сложившихся центров Белого движения, так и общность их военно-политических программ: «Подчиненной зависимости между генералом Деникиным и адмиралом Колчаком не существует. Между высшим командованием армий Юга России и Правительством адмирала Колчака расхождений быть не может».

Но с середины 1919 г. проблема взаимодействия Востока и Юга разрешилась уже в правовом поле, установленном известным приказом Главкома ВСЮР (№ 145) и указаниями о разграничении полномочий в сфере внутренней и внешней политики (телеграмма И. И. Сукина делегации Особого Совещания в Париже 1 сентября 1919 г.), а также признанием общего представительства перед «внешним миром» в форме Русского Политического Совещания в Париже. После этого речь могла идти о формальной и фактической «подчиненной зависимости» белого Юга единому Всероссийскому центру в Омске. С осени 1919 г. наметилась еще одна тенденция взаимодействия – признание важности принципа военной диктатуры. В сентябре – ноябре в Омске отдельными приказами были отмечены годовщины: кончина генерала Алексеева и начало «Алексеевской организации» на Дону. Юг выдвигался в качестве примера высокой сознательности в поддержке Белого движения, особенно в отношении широкого, как представлялось в Сибири, развития «добровольчества». Для Востока это было особенно актуально, так как пополнения из добровольцев оставались единственно возможными в условиях отступления белых армий и ограниченности мобилизационных возможностей региона. Из других центров Белого движения на роль политического и стратегического плацдарма мог претендовать белый Север в течение лета – осени 1918 г., когда здесь действовали войска Антанты и открывалась перспектива наступления по линии железной дороги Архангельск – Ярославль-Москва, и белый Северо-Запад – осенью 1919 г. в момент максимального приближения армии Юденича к Петрограду^[63].

Но с точки зрения социально-экономического потенциала более перспективным для белых оставался Юг. Весьма интересную взаимосвязь между уровнем развития земледелия и степенью поддержки Белого движения установил приват-доцент П. Н. Савицкий, один из членов эмигрантского Совета по изучению Юго-Востока России: «Наиболее крепкой территориальной базой Белого движения, явным образом, оказались губернии и области, давшие от 80-х к 90-м годам наибольший процент расширения посевов; на Юго-Востоке и Юге – Донская область и Таврическая губерния, на Востоке – Самарская (при чехословаках), Оренбургская, Уфимская, Пермская… В то же время население промышленного центра России было основным по численности, кадрам, создавшим силу большевизма…; возникновение же Белого движения на Юге и Юго-Востоке допустимо сопоставлять с явлением роста в этих районах площади зернового посева; такое возрастание указывало на существование земельного простора, а наличие этого простора могло обусловить психологическую настроенность земледельческого населения, благоприятную для поддержки Белого движения… Победа Красной России над Белой есть, между прочим, победа промышленной России над земледельческой, конечно, промышленной России не как организованного класса предпринимателей или чего-нибудь в этом роде, но как комплекса определенных элементов населения, его «низов» – к тому же выступающих далеко не в лучшем с нравственной точки зрения подборе»^[64]. «Южный опыт» считался показательным примером в плане конструкции аппарата управления, о чем неоднократно говорили в своих интервью представители ВНЦ (Червен-Водали, Клафтон и др.). Признавалась наиболее действенной модель «диктаториальной власти» – в части разделения полномочий военной и гражданской администрации, роли Особого Совещания и управления внутренних дел, развития контактов с «общественностью» (в лице ВНЦ). Белый Юг представлялся естественным и надежным союзником в белой борьбе, равноправным партнером и закономерным преемником белого Востока в общероссийском Белом движении (уместно вспомнить о намерении участников Ясского Совещания официально провозгласить белый Юг Общероссийским центром антибольшевистского сопротивления).

Предусмотренный указом № 203 от 24 июня 1919 г. вариант передачи статуса Верховного Главнокомандующего с белого Востока на белый Юг (от Колчака – Деникину) не вызывал проблем с преемственностью в военной сфере. Сложнее было решить вопрос о передаче статуса Верховного Правителя, что предполагало принятие особого закона. В течение 1919 г. об этом несколько раз говорилось на заседаниях Совета министров, обсуждалось в общественно-политических структурах, но всякий раз безрезультатно. Угрозы заговора против Колчака, его гибели или отставки казались нереальными. Как уже отмечалось, Колчак считал возможным передать полномочия региональной власти Всесибирскому Земскому Собору и учрежденным им органам, сохраняя за собой всероссийскую власть. Не исключался и вариант отъезда на Юг, но не в качестве частного лица, а в качестве Верховного Правителя России.

Передача полномочий Верховного Правителя Деникину не стала одномоментным решением. Вплоть до эвакуации Омска Колчак и Совет министров Российского правительства бдительно следили за тем, чтобы Особое Совещание не вышло бы за «пределы» своих «полномочий» в национальной и аграрно-крестьянской политике (запрет на «сепаратное» принятие земельного законопроекта, осуждение конфликта с Украинской Директорией и др.). Но после эвакуации «белой столицы», в условиях очевидного разрыва контактов не только с белым Югом, но и с собственным Советом министров, Колчак решил предоставить Деникину полную «самостоятельность». В телеграмме Сазонову от 24 ноября (переслана в Таганрог в Ставку Главкома ВСЮР 15 декабря 1919 г.) он писал: «Обстановка требует предоставления генералу Деникину всей полноты власти на занятой им территории: я прошу передать генералу Деникину полную уверенность в том, что я никогда не разойдусь с ним на основаниях нашей общей работы по возрождению России».

Очевидно также, что подобные перемены диктовались также и опасениями смены «внешнеполитического курса». В парижском посольстве прямо говорили, что «помощь Колчаку от авантюриста Семенова бросает Восточную Сибирь в объятия японцев». В частном письме (8 декабря 1919 г.) к российскому послу в Париже В. А. Маклакову посол в САСШ Б. А. Бахметев отмечал, что «события обрекли будущую власть на подчинение местным влияниям и на плавание в орбите местных интересов и забот». Переезд правительства в Иркутск и замена Сукина Третьяковым представлялись послу в Америке свидетельством «неизбежного подчинения японскому влиянию», чего весьма опасались в Вашингтоне. «Вообще, кругозор Сибири крайне узок, – считал Бахметев, – и все происходящее в мире поневоле рассматривается сквозь желтую призму». Обладавший влиянием на Сазонова, он «советовал» министру иностранных дел добиться от Колчака передачи верховной власти на Юг. В понимании Бахметева, это означало «обеспечение целесоответственной и своевременной преемственности государственной власти». «Если Сибирь обречена играть местную роль, то не своевременно ли теперь же предпринять ряд активных шагов, чтобы законной и свободной преемственностью национальное водительство было передано на Юг»^[65].

Аналогичное мнение высказывал в письме Деникину из Парижа генерал Д. Г. Щербачев. Подчеркнув важность существования «одного правительства, которое имело бы в глазах иностранцев престиж Всероссийского, а следовательно, (имело) право говорить от всей России», военный представитель Колчака при союзном командовании с сожалением констатировал, что после «неудачи операции по овладению Петроградом Северо-Западной армии», после «стремительного отхода Сибирских армий, потери Омска – столицы Всероссийского правительства и отставки… Совета министров», а также «нарушений и без того затрудненной связи из Сибири с союзниками», «внутренних восстаний» (в Иркутске, Владивостоке) переход государственного центра на Юг становился насущно необходимым. Щербачев подчеркивал и такой важный фактор, как военные успехи ВСЮР (как и победы Восточного фронта весной 1919 г.): «победы и захват армиями Юга России огромной территории». Все это в совокупности определяло «падение авторитета Сибирского правительства и усиление влияния Юга России». Поскольку в январе 1920 г. ожидался созыв в Лондоне «конференции по русскому вопросу», в повестке дня мог встать вопрос «о желательности образования белого блока, с включением в него поляков, финляндцев, эстонцев, латышей и литовцев», то следовало добиться сохранения авторитетного Всероссийского центра. Таким образом, «центр тяжести, как в борьбе с большевиками, так и в смысле руководства внешней политикой, в связи с событиями в Сибири, перемещается в глазах союзников на Юг России. Надо учитывать, – отмечал Щербачев, – поэтому возможность наступления момента, когда, в интересах дела, может потребоваться перенесение Верховной власти на Юг… Не предрешая вопроса о том, в каком виде, в случае необходимости, может последовать это изменение, в виде ли переезда на Юг адмирала Колчака или в виде передачи им полномочий Вам как его законному заместителю, я считаю необходимым ориентировать Вас в этом вопросе». Примечательно, что Щербачев, будучи в конце 1918 г. активным сторонником объединения белых армий в составе ВСЮР, спустя год настойчиво подчеркивал преемственность именно военной власти, ее приоритет перед властью гражданской. Упоминая известное распоряжение Колчака о назначении Главкома ВСЮР своим заместителем в должности Главковерха, Щербачев считал данный акт достаточным, чтобы утверждать о полномочиях Деникина как будущего Верховного Правителя России. Подобное решение еще раз свидетельствовало о единстве Белого дела, когда передача властных полномочий с Востока на Юг не означала принципиальных перемен в политическом курсе (хотя Щербачев предупреждал Деникина о возможности «нового натиска представителей сепаратистских течений наших окраин как на союзников, так и на Правительство Юга России»)^[66].

Таким образом, вариант перехода верховенства Белого движения с Востока на Юг предполагался отнюдь не из-за требований иркутской «демократической общественности», мятежа «Политцентра», «ультиматума» Пепеляевых или, что еще менее вероятно, усталости Колчака от «бремени власти». Сохранение правопреемственности, в том числе и персональной, было принципиально важно для поддержки легитимности Белого движения, сохранения его геополитического статуса, признания в качестве субъекта государственного, международного права. Именно об этом беспокоился глава МИД Сазонов, посылая телеграмму в Иркутск 18 декабря (см. приложение № 3). В ней недвусмысленно заявлялось, что «с международной точки зрения величайшей опасностью грозило бы положение, при котором достигнутое объединение всех борющихся с большевиками сил под одной властью было бы нарушено. Для обеспечения этого единства необходимо издание акта, который утверждал бы условия законного преемства власти Верховного Правителя не только в области военного командования, как это было сделано законом 24 июля, но в отношении признания полноты принадлежащих Правителю полномочий». Российские представители в Зарубежье выражали беспокойство в связи с очевидным крушением власти Колчака. Еще в период «похода на Москву» союзниками высказывались мнения о предпочтительной поддержке ВСЮР как одного из наиболее успешных белых фронтов. После отступления от Омска и событий во Владивостоке стала ощущаться очень слабая координация действий Белого движения не только в международном, но даже во «всероссийском масштабе». Если и в Омске телеграфное сообщение функционировало с перебоями, то наладить беспрерывную связь из Иркутска с главными российскими посольствами, с Архангельском, Ростовом-на-Дону и Ревелем было довольно затруднительно. Телеграфная же связь белого Юга с зарубежьем и другими белыми фронтами работала удовлетворительно. 6 февраля 1920 г. короткой телеграммой № 159 Сазонов уведомлял посольский корпус: «Ввиду положения Сибири, полнота власти сосредотачивается ныне в руках генерала Деникина, от имени которого будете по-прежнему получать указания от меня»^[67].

«Ультиматум» Пепеляевых и переписка с Сазоновым ускорили принятие решения о правопреемстве. Совет министров, исходя из прецедента «омского переворота» 18 ноября (когда именно ему, как формально существующей структуре из «распавшегося» Временного Всероссийского правительства, пришлось решать вопрос о «возглавлении» власти), взял на себя решение вопроса о назначении преемника Колчака. На заседании 22 декабря 1919 г. было принято решение «о необходимости издания акта, устанавливающего порядок назначения преемника Верховного Правителя». После этого было принято принципиально важное постановление о возложении «обязанностей преемника Верховного Правителя… на Главнокомандующего вооруженными силами на Юге России генерал-лейтенанта Деникина» (см. приложение № 4). Показательно, что в парижском предложении Сазонова выдвигалась формула, по которой Верховный Правитель сам назначал бы себе преемника, тогда как Совет министров в Иркутске решил следовать «Конституции 18 ноября» и, согласно пункту 6, взял на себя принятие решения об «осуществлении Верховной государственной власти». Нельзя, конечно, забывать и о стремлении членов Совмина «проявить власть», действовать уже автономно от Верховного Правителя, ссылаясь на его «отсутствие»^[68]. Итак, «преемник» власти Верховного Правителя был «предрешен», хотя «порядок назначения преемника», порядок передачи ему власти не был окончательно разработан. Но теперь Колчаку следовало лишь подписать указ о передаче своих полномочий уже «предрешенному» лицу, чего он вплоть до 4 января 1920 г. делать не спешил.

Непрекращающиеся военные неудачи и развал системы управления ускорили процесс падения Восточного фронта. После неудачных попыток задержать наступление РККА под Новониколаевском, на линии Щегловской тайги, последним возможным рубежом обороны намечались Красноярск и р. Енисей. Но вплоть до того момента, когда со станции Нижнеудинск Колчак отправил телеграмму, подтверждающую его «предрешение» передачи Верховной власти Деникину, ни в военном, ни в политическом отношении не было достигнуто необходимой стабильности. Роковая отдаленность друг от друга Верховного Правителя, армии и правительства, рассеянных по огромному Транссибу, приводила к тому, что каждый из них действовал во многом самостоятельно и, как следствие этого, непредсказуемо. По оценке Гинса: «Адмирал, забыв о Совете министров, действовал самостоятельно, рассылал ноты, обострял отношения с чехами, подрывая престиж свой и Совета министров резкими и неконституционными, обходившими министра иностранных дел, заявлениями». Совмин же «занимался не деловой работой, а обвинениями прежнего Правительства, выискиванием ошибок и каких-то «преступлений», совершенных бывшими Министрами»^[69]. Тем не менее «административная революция» многим казалась обнадеживающей. Характерна оценка начавшейся работы нового правительства бывшим премьером Вологодским. За несколько дней до эсеровского мятежа Политцентра, 18 декабря, в интервью одной из японских газет он оптимистично оценивал перспективы деятельности нового правительства: «То обстоятельство, что теперешний Совет Министров хорошо сознает ошибки прошлого, что он решил бороться самым энергичным образом с произволом главным образом военных властей и недобросовестностью агентов власти, а также и то обстоятельство, что во главе Совмина стал столь волевой человек, как В. Н. Пепеляев, имеющий к тому же за своей спиной брата-героя (генерала А. Н. Пепеляева. – В.Ц.), служат порукой, что дело налаживания жизни в Сибири стоит уже вовсе не так безнадежно, как думают многие»^[70].