Василий Боярков
Резидент
Глава VII. Детство и юность
Рос я в семье, считавшейся вполне состоявшейся. Родители мои, закончив высшее образование, получили перспективные должности в родном регионе. О таком в то время можно только мечтать – достойная работа, да практически дома. И всё бы вроде неплохо, но нерадивый отец любил изрядно повеселиться, изо всех доступных напитков особо предпочитая «Русскую водку». Пагубное увлечение очень быстро переросло в сплошную зависимость, и праздное веселье продолжалось едва ли не круглыми сутками. Естественно, нерадивые сотрудники не больно-то где и нужны. Батя часто менял работу, переезжая из города в город. Имея убедительный говор и притягательно-приятную внешность, ему всякий раз удавалось находить завидные руководящие должности. За четыре года мы исколесили половину страны. В конечном итоге уставшей маме изрядно поднадоело терпеть бесконечные отцовские пьянки да постоянные унижения. Забрав меня, она (когда мне исполнилось полные восемь лет) захватила, что смогла с собой унести, и уехала жить в провинциальный поселок, расположенный в центральной России.
Приходилось ей трудно: с утра и до позднего вечера она пропадала на тяжёлой работе. Я рос практически сам по себе, полностью без родительского контроля. Время тогда считалось суровым: шли переломные восьмидесятые годы. Как я не оказался за тюремной решёткой – не устаю поражаться вплоть до сих пор. Разбои, грабежи, поджоги, массовые драки – вот то «немногое», в чём лично довелось поучаствовать. Все мои закадычные други-приятели, так или иначе, рано или поздно попадали в тюрьму, но меня благая судьба до поры до времени берегла.
В неполных тринадцать лет я поучаствовал в уничтожении начальной школы и сеновального склада.
В первом случае просто решили попробовать голубиного мяса. Тайно проникли в чердачные помещения, где в великом множестве водились пернатые обитатели. Оказавшись внутри, развели несильный костер, наловили с десяток птиц, освежевали их и прямо тут же зажарили. Неожиданно! Один из недальновидных (скорее, тупоумных!) товарищей достал из яркого пламени горевшие брюки и бросил их в угол; там складировалась хлопчатобумажная вата, моментально начавшая тлеть. Мы разом, словно бы полоумные, бросились вырывать загоревшиеся клочки и через слуховое окно выбрасывали на улицу. Как назло, подня́лся неугомонный ветер. Стояла глубокая осень; поникшая трава подсохла, и падавшие ватные искорки воспламеняли её довольно легко. Постепенно жаркое пламя охватило всё здание, и мы едва успели, беспечные, убраться подальше.
Во втором случае проникли на охраняемую территорию местного предприятия; там находился устроенный под навесом государственный сеновал. Не следует лишне распространяться, а стоит сказать, что, уподобившись трудолюбивым кротам, мы нарыли в нём тайных ходов; в них удобно прятаться и согреваться унылыми зимними днями. В одно из рискованных посещений не сильно умный приятель вознамерился покурить. Как мы оттуда успели, живые, выскочить – я до сих пор удивляюсь. Напрочь сухой сенник уничтожился за считанные минуты: он сгорел словно враз вспыхнувший порох.
К слову, о порохе. Ещё в раннем детстве я посчитал необходимым освоить первоначальные подрывные секреты. Взрывчатку изготавливали из самых обыкновенных предметов, имевшихся в каждом обывательском доме. Особо предпочитались разрывы всяких стеклянных емкостей. Тонкостью взрывного устройства предполагалось, чтобы уничтожаемый сосуд обязательно плотно закручивался. В любом магазине канцелярских товаров реализовывались пластиковые линейки. Их поджигали и сразу тушили. Самопроизвольно тлея, они выделяли большое количество дыма. Помещаешь такую линейку в особую банку, закручиваешь крышкой и, долго не рассуждая, подальше бросаешь. Мгновенно наполняясь дымными газами, непрочная ёмкость, не в силах сдержать немаленькое внутреннее давление, с грохотом разрывалась, вокруг разбрасывая бесчисленные осколки. Однажды я провозился, закручивая крышку, излишне долго и не успел своевременно избавиться от вовсе не безопасной конструкции. Следствием неумелых телодвижений явилось прискорбное обстоятельство: неминуемый взрыв случился прямо в моих руках. Хорошо, что пузырёк оказался маленький, что внутреннее давление не оказалось слишком достаточным и что разлетевшиеся осколки не впивались в меня глубоко. В любом случае они причинили мне немало болезненных ощущений и покрыли бессчётными широкими шрамами.
Когда я чуть повзрослел, в пацанскую моду вошло кататься на поезде; мы ездили до областного центра и тем же рейсом мотались обратно. Билетов, естественно, ни разу не покупали, предпочитая передвигаться нахально, общим хулиганистым скопом, к которому навряд ли кто подойдёт. От наших раздольных поездок нередко страдали жилые дома, не отдалённо примыкавшие к железнодорожному полотну. Мальчишеские карманы, перед каждой поездкой, наполнялись меленьким гравием, а проезжая мимо, отрабатывалась бросковая меткость, нацеленная в ближайшие окна. Нередко, после разнузданных упражнений, слышался звон бившихся стёкол.
Несмотря на шалые увлечения и напрочь дурную компанию, я слыл далеко не глупым и легко осваивал преподаваемые в школе первичные навыки. Помимо прочего, не забывался спортивный зал, приносивший и мышечную массу, и крепкое физическое здоровье. В семнадцать лет я успешно отмучил итоговые экзамены. Стойкое увлечение, направленное на частые городские поездки, переросло в прямую привязанность. На вокзале я сдружился с несколькими отмороженными цыганами. Меня приняли как своего, потому что посчитали помешанным полукровкой (моя родная бабка являлась чистокровной цыганкой). Новые знакомые «держали» всю привокзальную территорию: они обирали ночных пассажиров и наводили жуткого страху на всю округу вокруг. Излюбленным способом считалось подсылать к очередному «клиенту» (либо группе – для них не особо важно) низкорослого цыганёнка по имени Коля. Хотя он едва ли достиг метрового роста, но биологический возраст его перевалил за двадцать пять лет. Выбрав обречённую цель, коротенький провокатор обращался с обыкновенным вопросом:
– Угости сигаретой.
Если закурить давали, то он продолжал:
– И пачку всю, остальную, гони-ка в придачу.
В случае, когда, ссылаясь на полную недостачу, ему не давали, он грубо им говорил:
– Тогда иди поищи.
Глядя на Колин росток и оценивая силовые возможности (при том и ином раскладе), возмущённые пассажиры рьяно негодовали и всегда намеревались восстановить задетое самолюбие – воздать по нагловатым заслугам. Тот никогда им не возражал, а предлагал отойти в укромное место, чтобы не привлекать постороннего людского внимания. Не чувствуя коварный подвох, нерадивая жертва добровольно отправлялась на прямую встречу к другим соучастникам.
Что они попали в лихую ловушку – обескураженные путешественники понимали достаточно поздно. Редко кто отваживался оказать сопротивление двадцати разъярённым цыганам и практически всегда отдавалось всё, чего у них не имелось. Но находились отдельные личности, которые сдаваться без рукопашного боя никак не хотели. Их либо избивали, либо приставляли к отважной физиономии острозаточенный нож. Результат был всегда одинаков, но в последних случаях снимали ещё и одежду.
Постепенно, путём применения нестандартных решений и дерзкой натуры, я приобрёл в преступной группе весомый авторитет и приблизился к таборному барону. Я уже выходил на разбойные вылазки в качестве «основного» и сам решал, как в той или иной ситуации нам следует поступить.
Запомнился один особенный случай. Раз вышел я из поезда и собирался направиться к цыганскому стойбищу. Внезапно, позади себя услышал разгневанный голос:
– Эй, дружище, постой.
Я обернулся и увидел здорового парня. Он выглядел на целую голову выше меня, обхватить его навряд ли бы получилось даже у двоих таких, каким изволил быть я; возраст угадывался в районе лет двадцати пяти; лицо смотрелось если и не квадратным, то в общем-то близким; чёрные глаза горели отчаянной ненавистью; массивные желваки ходили, как будто что-то усиленно пережевывали. Я его сразу узнал. Около месяца назад, беспощадно избив, его оставили в одних лишь трусах. Почуяв недоброе, я грубо осведомился:
– Чего тебе?
– За тобой должок неоплаченный – рассчитаться не пожелаешь?
– Не сейчас, – понимая полную безнадёгу, я всё равно игриво язвил, – может, в следующий раз, скажем, через годок – а не потерпишь ли два?
– Ты мне выбора особого не давал, – наливая кровавые «бельмы», наступал озлобленный здоровяк.
– И ты решил со мной поквитаться – не так ли?
– Да, я разорву тебя на клочки, на кусочки, на тряпочки, – вспомнил он не безызвестную прибаутку, – а из поганых кишок витых верёвок наделаю.
Означенная перспектива мне вовсе не улыбалась. Однако, я настойчиво продолжал показывать, что нисколько не испугался. Хотя, если честно, душа моя, трепетная, настойчиво прыгнула в пятки.
– Мы ещё это посмотрим?.. – я повыше подпрыгнул вверх, поднял левую ногу, согнутую в колене, а вслед за ней, за обманным движением, резко выкинул правую.
Удар получился мощный; он попал в звероподобную харю, но яростный натиск ни много ни мало не прекратился. Неприятель выглядел гораздо сильнее – свалить его одним пинком, понятно, не получилось.
Разгорячённый недруг схватил меня за оба плеча, приподнял над бренной землей и (раз!) костяной, вообще безмозглой, башкой расквасил мой нос. Перед окосевшими глазами замелькали неисчислимые звёздочки. Не давая опомниться, «амбалоподобный» детина повторил процедуру с бодавшейся головой, правда, «угостил» меня в грудь, приподняв немного повыше. Чего-то непривлекательно захрустело, и я почувствовал, как затуманенное сознание настоятельно запросилось на «выход», чтобы тираниться продолжал всецело бесчувственный корпус.
Ожидая третий тумак, я мысленно попрощался с бездарно прожитой жизнью… Вдруг! Почувствовалось, что вражья хватка вначале ослабла, а после совсем отпустила. Оказавшись без должной поддержки, безвольный, я повалился на голую землю. Когда в глазах моих чуть-чуть прояснилось, я увидел, как бойкие цыганские братья вдвадцатером пинают никчёмного типа – нещадно избивают самонадеянного обидчика.
Закончив суровую экзекуцию, мы выяснили, где обитает несостоявшийся мститель. Клятвенно его убедили, что если к нему хоть раз постучится зловредная мысль, то всем несчётным табором навестим его семейный очаг. Что именно их всех ожидало, объяснять не потребовалось: бедовый бедолага и так прекрасно понял и всё осознал. Потом отпустили.
Чем бы тогда закончилось, не подоспей мои приятели вовремя – я не возьмусь и представить. Как ранее отмечалось, благословенная судьба меня берегла и посылала очередные испытания, подготавливая к определённой жизненной миссии.
Возвращаясь к преступной деятельности, редкостное везение в одно прекрасное время безуспешно закончилось. Из «Центра» пришло неоспоримое указание «переселить цыганский табор в места не столь отдаленные». Региональные опера с энтузиазмом исполнили несложное поручение и устроили на городском вокзале неслыханную облаву. Мне посчастливилось скрыться, но я неплохо себе представил, что всё равно меня когда-нибудь вычислят.
В тюрьму промозглую мне страсть бы как не хотелось: знакомых у меня там не было (от слова «вообще»). Поэтому я решил скрыться от злого правосудия в недобрую армию. Недолго думая, отправился в районный военкомат…
Тут зазвонил благочестивый будильник, оторвав меня от неприятных воспоминаний.
Глава VIII. Алиев Руслан Магомедович
Проснулся я в семь утра, совершенно не отдохнувшим; но, делать нечего, планы намечены грандиозные, и я поспешно засобирался, намереваясь отправиться в питерское управление внутренних дел и поспеть туда ещё до восьми. Наспех побрившись и закончив водные процедуры, я, по обыкновению, зачесал волосяную чёлку назад (что являлось модным в криминальных кругах) и торопливо отправился. На дикую неудачу добирался я долго. Постоянно возникали непредвиденные препятствия: то станция метро закрывалась на временное обслуживание, то не находилось свободных такси, то ещё какое невесёлое безобразие. В общем, прибыл я в главное милицейское управление лишь к девяти часам, гораздо позднее ежедневной планёрки.
Предъявив на входе служебную «ксиву», я тут же и сообщил, что мне необходимо свидеться с майором Лисином и капитаном (дал же Господь фамилию?) Зарубало. Ни того ни другого на месте не оказалось: они находились на выезде. Тогда я попросился к закадычному другу Тоцкому. Хоть тот оставался в служебном здании. Получив бесспорное разрешение, я поднялся к его служебным просторам. Угар встретил меня отнюдь не веселой улыбкой. Мне ещё показалось, что Дмитрий был трезв, что виделось странным, если не подозрительным. Закончив обычные дружеские приветствия, я обратился к маститому оперативнику с обычным вопросом:
– Что-то ты грустен, добрый дружище?
– Где уж тут веселиться, – грустно ответил Угар, – в городе множатся убитые трупы, дела «убойные» не раскрыты. Начальство верховное рвёт и мечет, а работать – тьфу! – не над чем.
– Я думаю, немного могу помочь.
– Неужели?.. – не выражая радости, угрюмо заметил Дмитрий; понятно, причина печали являлась другой, а первая озвучивалась чисто для видимости. – И каким, интересно, способом?
– Я видел человека, убившего Степана Алмазова, он же Александр Карелин – специальный агент ФСБ.
– Да ты что? – выразил Угар неподдельное удивление.
Чему он удивился больше, я так тогда и не понял. То ли тому, что мне известно имя убийцы, то ли тому, что преступник Алмаз и резидент с псевдонимом Дантес – одно и то же лицо. Не выясняя причинную подоплёку, я убедительно продолжал:
– Это владелец окраинного автосалона Туркаев Олег.
– Кто бы предположил? – не без явной издёвки заметил Тоцкий.
– В настоящем случае не стоит строить тупые предположения, а ехать брать всю его шалую гопкомпанию, привозить сюда и колоть их, пока не сознаются.
– Если сведенья достоверные, тогда надо поставить в курс прямого начальника – а уж он пускай и решает, что лучше поделать, – выдал разумное заключение Дмитрий.
Мы отправились к оперативному лидеру, следуя по длинному коридору, где, в отличие от районных отделов, захожий люд совсем не толпился. Не было никого: ни вонючих бомжей, ни наглых гопников, ни застенчивых потерпевших. Взад-вперёд никто не сновал, стояла мирная, отчасти спокойная, обстановка. «Убойного начальника» на месте не оказалось – нас встретил его прямой заместитель.
Он выглядел немолодым человеком, достигшим пятидесятилетнего возраста; по смуглой коже да орлиному носу угадывался представитель кавказской национальности; короткие волосы, чёрные, как смоль, ничуть не оттеняли первого впечатления; карие глаза, излучая пристальный взгляд, говорили о въедливом уме, неуёмной настойчивости, целеустремленном характере. Форменная одежда предполагала милицейского подполковника. Звали его Алиев Руслан Магомедович, о чём заранее сообщил предусмотрительный Дмитрий.
Угар обратился с первичным вопросом:
– Товарищ подполковник, разрешите к Вам обратиться?
– Валяй, – последовало бесцеремонным ответом.
Показывая на меня, Тоцкий продолжил:
– У специального агента, из ФСБ, по настоящему имени Георгий Бестужев, имеется весомая информация; она касается убийства Алмазова, которое зависло у нас как полный «глухарь».
– Правда ли то, что докладывает сотрудник? – спросил у меня Алиев.
Чтобы не вызывать полномочных сомнений, я раскрыл служебные «корочки» и, когда образовалось подлинное доверие, перешёл к конкретному делу:
– Всё верно, товарищ полковник, – звание мной завысилось специально («подполковник», для занимаемой должности, показалось мне несолидно), – я действительно находился вчера в ресторане «Элитное гнёздышко» и видел, как господин Туркаев произвёл в Алмазова пару прицельных выстрелов.
– Отлично, но почему Вы не рассказали об увиденном происшествии прибывшим оперативникам, – задал естественный вопрос Руслан Магомедович.
– В силу выполняемых служебных обязанностей… на тот момент я просто не мог.
– Что же изменилось сейчас?
– Настало время обратится за помощью к доблестным питерским смежникам, – переходя на шутливый тон, подошёл я к сути возникших намерений.
– Хотелось бы узнать поточнее: в чём заключается милицейская помощь? – произнёс задумчивый подполковник. – По-моему, мы нуждаемся, чтоб нам помогали – или я чего-то не понимаю?
– Попробуем прийти к взаимовыгодному сотрудничеству. Естественно, моё имя не должно нигде фигурировать!
– Как же мы будем действовать? – недоумевал смущённый руководитель.
– Давайте попробуем так, – развивал я нехитрую мысль, – сейчас мы дружно отправимся к Олегу Туркаеву – накроем «осиный офис»! Проведём подробный обыск, его самого почести досмотрим. Убеждён, под правой подмышкой найдём «убойную пушку».
– Откуда сплошная уверенность?
– Не буду подробно рассказывать, скажу лишь: огнестрельное оружие у него имеется – стопроцентно!
– Не явится ли полная убеждённость досадной ошибкой? – настаивал влиятельный офицер. – Если у нас ничего не окажется, мы не сможем Туркаеву ничего предъявить? А ещё! Родится лишняя кляуза.
– Действительно, – вклинился Тоцкий, – в преступных кругах становится модным жаловаться по поводу и без дела. Так что, если серьёзных оснований, для задержания и обыска не добудем, лучше туда не соваться.
Я удивлённо взглянул на Угара: раньше за ним предусмотрительной осторожности вовсе не замечалось. Что ж, попытался заверить обоих милиционеров:
– Не сомневайтесь, я сам видел его оружие, и у меня почему-то существует большая уверенность, что он с ним не расстается. Найденная при обыске, «пушка» даст прочные основания для личного задержания. Попутно Вы прихватите всю его преступную «шоблу» и благополучно её изолируете. Поменьше допускайте к Олежеку пронырливых адвокатов, и у вас появится достаточно времени, чтобы расколоть его, как пресловутый грецкий орех. Начав заливаться как певчая птица, он обрастёт весомыми доказательствами, а жаловаться ни за какие коврижки не будет. Почему? Не явится эффективным. В случае подробных раскладов, к защитительным методикам они уж не прибегают, а становятся ласковыми, всецело покладистыми – чтобы порядочно скостить предполагаемый срок.
– Что верно, то верно, – опять вставил Дмитрий, – но что, если он откровенных признаний не даст?
И вновь я удивился осмотрительному подходу Угара, но всё же любезно заметил:
– Это Ваша прямая обязанность. Я сдал вам «тёпленького» убийцу, а осталось лишь вывести его на чистую воду. Уж с привычным-то занятием вы, наверное, справитесь? Надеюсь, творческому подходу учить вас не надо?
Так мы и сидели, мило беседуя, а время плавно приближалось к одиннадцати часам. Милицейский начальник сказал:
– Информация стоящая. Необходимо согласовать её с вышестоящим начальством.
Я прикинул, что совещательный процесс затянется ещё, как минимум, на́ два часа (а может, и больше?). Пока подполковник встретится с генералом, пока объяснит ему искомую суть, пока соберёт всех нужных людей – время потратится значительно большее, чем потерялось сейчас. Нет, с двумя часами я явно погорячился: в лучшем случае, выдвинутся ближе к раннему вечеру, да и то, если достигнется всеобщее понимание.
– В общем, вы тут пока решайте, – промолвил я вслух, собираясь на выход, – а я поеду в злодейский салон – там мною пообещалось сегодня явиться – и попробую чего-нибудь выведать.
Про себя же подумал: «Что-то здесь явно неладное, да и Угар ведёт себя как-то странно. Лучше быть поближе к конкретному месту – какие-то меня посетили дурные предчувствия!»
– Будь осторожен, – заметил мне Тоцкий.
– Я славлюсь своей осмотрительностью, – был лаконичный ответ.
Получив надлежащий пропуск, я направился прочь. В коридоре первого этажа повстречался со старыми «приятелями» Зарубало да Лисиным. Мы иронически улыбнулись.
– Что к нам опять? – обратился язвительный капитан.
– Проходил вот, знаете, мимо – дай, думаю, заскочу, – поддержав шутливый тон, ответил им я. – Здесь работают такие душевные люди, что хочется к ним вновь и вновь возвращаться.
– В каждой работе существуют отдельные тонкости, – вставил посуровевший майор, – ты извини, но я и до сих пор не уверен, что ты не причастен к убийству бандита Груздева.
– К нему я действительно не причастен, – раскрывая картонные корочки, я старался казаться поистине дружелюбным. – Мне тоже небезразлична его безвременная кончина.
Ознакомившись с «фээсбэшным» удостоверением, Лисин сказал:
– Хоть теперь прояснилось, что за ценная информация появилась, раз приказали оставить тебя в покое.
– К слову, моё сегодняшнее появление здесь далеко не случайно, а у вас назревает серьёзная операция. Возможно, вы даже немного поднимете «убойную» раскрываемость и уменьшите количество «тупых глухарей».
– Было бы очень неплохо, – согласился со мной Зарубало, – а то мы последнее время только фиксируем: считаем новые трупы да топчемся в полной неразберихе.
– Тогда поспешите, не то оперативный план разработается без вашего прямого участия, – посоветовал я и вышел из главного милицейского здания.
