Василий Боярков
Резидент
Глава XX. И снова таинственный незнакомец
Глядя на мёртвое тело Угара, я размышлял, что вот так, совсем неожиданно, прояснилась причина преждевременной кончины бандита Груздева, по прозвищу Борзый. В предыдущих убийствах также не обошлось без непосредственного участия Олега Туркаева. Хотя-а… если Карелина застрелил он сам, лично, то отправить в мир иной водителя Караваева он вряд ли бы смог. Вспоминая картину произошедшего случая, я отчётливо понимал, что, во-первых, Игорёк вышел из бандитского сервиса на моих же глазах, во-вторых, всю дорогу до дома я следовал неотступно, и, можно не сомневаться, нас никто не преследовал. С другой стороны, я ведь точно не знаю, с кем общался Гошик в торговом зале и кто вынудил его выбежать в возбу́жденном состоянии. Поручение «меня ликвидировать» мог отдать и кто-нибудь из приближённых Туркаева; сам же Олежек, догадываясь, что тот осмелится отказаться, проехал к нему домой и спокойненько там подождал. Мысль показалась мне глупой, и я моментально её откинул.
Из глубокой задумчивости вывел приятель Джонс, произнеся знаменательную фразу:
– Американские власти будут очень недовольны, когда обнаружат застреленный труп, да ещё и русского.
От несказанного удивления я выпучил большие глаза и глянул на Питера, пытаясь понять, серьёзно ли он говорит или лукаво шутит. Мне всегда казалось, что ни одни правовые защитники (какие бы они не были?) никогда, при виде мёртвого тела, не испытают служебного удовольствия. Предположив, что понял отставного полицейского как-то неправильно, я аккуратно переспросил:
– Недовольны чем именно и какие конкретно власти?
– В нашей стране не любят бесхозные трупы, – глубокомысленно заметил Джонс, – тем более расставшиеся с жизнью не по доброй воле, да ещё и заезжие иностранцы. Это грозит международным скандалом! Как я понимаю, об истинных причинах, приведших к печальным последствиям, распространяться мы не отважимся.
Столь убедительному доводу возразить было нечем. Отдав должное американскому «вовсе не юмору» и вспоминая рекомендательную фразу «на собственный страх и риск», я, начиная понимать, к чему он клонит, спросил:
– И что, в похожих случаях, в Америке принято делать?
– Нужно его схоронить, – последовал серьёзный ответ.
У меня совершенно не возникало желания транспортировать Тоцкого на Родину каким-нибудь «грузом двести», как погибшего при исполнении опасного, особо важного, государственного задания для оказания всех надлежащих почестей. Поэтому я, особо не думая, согласился с рассудительным, как мне показалось мудрым, решением и принял на себя обязанность поработать американским могильщиком. Не зная особую технику, я осторожно спросил:
– Как следует организовать ответственное, отчасти торжественное, мероприятие?
– Никакого торжества не будет! По-тихому, без шума, закопаем его за ветхим сараем и там же забудем, – последовало лаконичным ответом.
Внимательно обследовав всё внутреннее пространство, мы нашли ржавую штыковую лопату. Выбор не явился великим, поэтому пришлось довольствоваться «чем Бог послал». С помощью Питера я перетащил бездыханное тело подальше, в бескрайнее поле, на полукилометровое расстояние. Далее, сменяясь по строгой очереди (Джонс почему-то решил, что обязан мне жизнью?), мы выкопали могильную яму, отличавшуюся следующими размерами: два метра в длину; один – в ширину; столько же в глубину. Поднесли к вырытому углублению усопшего негодяя. Перед почтительным погребением я скрупулёзно обследовал все карманы и нашёл служебные документы да наличные деньги, долларов чуть меньше двух тысяч. Личностные удостоверения вернулись на прежнее место, а валютные ассигнации разделились с похоронным напарником. Пистолетный салют устраивать не отважились – ограничились коротенькой панихидой, хотя и поминальной, но вовсе не убедительной. Тёплых, по чести дружеских, слов для бывшего соратника не нашлось, поэтому, после перечисления бывалых заслуг, покойный был предан земле. Памятник решили не устанавливать, пометив захоронное место обычным камнем.
Без происшествий закончив немаловажное мероприятие, я на всякий случай спросил:
– Что будет, если его когда-нибудь раскопают?
– В розыск не объявят – не раскопают, – заверил уверенный Джонс, – у нас не любят грязной работы.
С железной логикой не согласится было бы трудновато, и мы, закончив погребальные процедуры, отправились к оставленным неподалёку американским машинам. Первым делом я осмотрел угаровский «кадиллак». Скрупулёзно обследуя внутреннее пространство, в бардачке нашёл «принадлежные» документы, выданные прокатной фирмой «Renting a car», из штата Техас. Становилось очевидно, что транспортное средство взято в недолговременную аренду. Осталось обнаружить проплаченную квитанцию, но, дивное дело, контрольного чека нигде не нашлось. Какое просилось закономерное следствие? Тоцкий взял машину бесплатно, потому как каршеринговая конторка принадлежит американским подельникам Олега Туркаева.
Вывод считался больше чем очевидным, поэтому, разумно предположив, что Дмитрию «фиолетово», я решил использовать зафрахтованный транспорт как личное средство передвижения. Предстояло проехать не меньше двух тысяч миль. При средней скорости их можно покрыть за неполные сутки, а значит, надлежало незамедлительно отправиться в путь. Трогательно попрощавшись с мистером Джонсом, я двинулся к поставленной цели. Любоваться красотами американской природы не представлялось разумным, и я жал топливную педаль практически до упора, стараясь по максимуму сократить дорожное время. Вероятно, Угар тоже не щадил чужого автомобиля, когда ехал на нашу приватную встречу? Через неполный час сумасшедшего продвижения меня охватило невольное ощущение, что я не один. Не прекращая бешеной гонки, я попытался определить, с чем бы прозорливое чувство могло увязаться?
Потребовалось вовсе немного времени, чтобы вычислить серенький «Buick», неотступно следовавший за мной. Он умело держался на почтительном расстоянии, не приближаясь и не теряя меня из дальнего вида. Решившись проверить, следом ли он направляется или же нет, я отклонился с прямого курса и съехал на проселочную дорогу. Тот последовал строго за мной. Чтобы окончательно убедится, я круто развернулся и вернулся на главную трассу. Через какое-то время я снова обнаружил новёхонький «бьюик»; да, он отмечался более поздним выпуском и уверенно держал предельную скорость. Я же мог выжимать лишь до ста сухопутных миль.
Всем известна моя ярая привычка «всё выяснять», то бишь просветится, какой мной совершён неблаговидный поступок, вызвавший столь пристальный интерес. Выбрав удобное место парковки, я резко остановился. Оставил машину открытой, как будто бросил, сам же углубился в ближайший лесной массив.
Местность виделась совсем незнакомой – не хватало мне только как следует заблудиться? Поступая разумно, я ступил на узкую тропку и придерживался её, не отклоняясь ни в правую ни в левую сторону. По понятным причинам продвигаться пришлось уверенно. Через полтора километра впереди возникло приличное построение, одиноко стоявшее на залитой солнцем обширной поляне; оно походило на охотничий домик и постоянного хозяина, видимо, не имело. Лесная избушка выглядела сложенной из целиковых сосновых стволов, зачищенных и зашкуренных, аккуратно подогнанных в «чаши»; крыша виделась черепичной; окружной периметр не превышал двадцать пять метров в квадрате. Зайдя во внутреннее пространство, я быстренько его осмотрел. Внутри имелись двухъярусные, установленные по бокам, самодельные нары; посередине прикручивался прочный еловый стол; вокруг него наблюдались аналогичные табуретки; напротив, в правом углу, из красного кирпича складывался красивый камин.
Выяснив, что в помещении дома спрятаться не получится, я вышел на улицу – вознамерился подождать назойливого преследователя в ближних кустах. Тот незамедлительно появился. Увидев пришедшего человека, я чуть не вскрикнул от безмерного удивления: «Ба-а! Наш жуткий любитель грузовых самолётных отсеков. Видно, ему понравилось болезненное знакомство, и он намерился его продолжать. Что ж, я совсем не против удовлетворить неукротимое, вообще неистовое, желание». Мне бросилась одна предприимчивая особенность: он оказался вооружённым – держал перед собой револьвер непонятной системы (то ли наган, то ли ещё какой?), представлявший грозное боевое оружие. Озираясь по сторонам, зашёл в незапертый дом и закрыл за собой дощатую дверь. Я легко мог сразить его пистолетным выстрелом ещё на подходе; однако, вдохновленному излишней настырностью, мне нестерпимо захотелось послушать, какие споются «благочестивые серенады».
Движимый нормальным желанием, я потихоньку пошёл. Оказавшись поблизости, встал у переднего входа. По-видимому, голова у него не явилась совсем костяной, и пусть и не сразу, но неуёмный злоумышленник всё-таки понял, что дом изнутри пустой, и заторопился на выход. Когда открылась входная дверь, то наружу показался заряженный пистолет. Он был вполне ожидаем. Заранее прихваченной палкой, обладавшей приличным размером, я размахнулся как можно шире – и… нанёс нехилый удар, ничуть не задумываясь, как жёсткое обращение отразится на моральном, да и физическом, состоянии таинственного преследователя.
Как и ожидалось, хватательное движение случилось нарушенным – разжавшись, ушибленная кисть избавилась от оружия. Не давая опомниться, я сделал молниеносный прыжок, и мы лицом очутились к лицу. Почти одновременно последовал предупредительный выстрел из «тульского токарева», почти в упор попавший в правую ногу. И тут! Оказалось, что всё-таки и он предрасположен к чувствительной к боли. Дико взвыв, что позавидовал бы волчий вожак, тот небрежно опустился на «пятую точку». Для пущей уверенности ему добавился мощный пинок, пришедшийся в пах. Предоставив обиженному противнику корчится на пороге, я прихватил (от греха подальше) обро́ненный пистолет и прошёл в охотничий домик, где заприметил хорошую витую веревку. Применяя знакомый приём, сначала за спину завелась рука правая, а следом и левая. Заломленные запястья соединились между собой и надёжно прикрепились прочной бечёвкой.
Оставив его сидеть на голом полу, спиной к бревенчатой стенке, я насладился великолепной работой, занял удобную позу и принялся раздумывать, как бы побыстрей развязать вообще неболтливый язык.
Глава XXI. Чистяков Фёдор Анатольевич
Ничего удачного не приходило, а почему-то вспоминалась да прочно укоренялась злобная прибаутка: «Дети в подвале играли в гестапо – зверски замучен сантехник Потапов». Постепенно проигрывая практичную присказку, я приходил к настойчивой мысли, что с излишне упёртым противником нужно сыграть жестокую роль садиста-мучителя. Поэтому разговаривать я начал примерно так:
– Что ж, Биба, я прекрасно помню, по-человечески ты общаться не имеешь никакого желания. Тогда я готов предложить перспективу диаметрально иную: немножечко поиграть в одну не слишком занимательную игру. Можешь не сомневаться, к концу «увеселительного» мероприятия в груди у тебя возникнет неуёмный пожар, по-маленькому ты станешь ходить лишь красной мочой, а дебильные мозги – если случится, что вообще они есть? – вытекут через глухие уши. Потом всю оставшуюся жизнь доказывай, что сбеди́л тебя именно я.
Поникший парень, съёжившись, угрюмо поморщился, однако так и делал решительный вид, что не понимает, к чему я клоню. Тогда, чтобы избавить нового «друга» от терзавших сомнений и укрепить его сплошную уверенность, что игривые шутки вчистую закончились, произвёлся дополнительный выстрел, поразивший левую ногу, её берцовую кость.
И вновь стойкий соперник мне показал, что ничто человеческое оказалось ему не чуждо, – он жалобно застонал, превозмогая нестерпимую боль.
– Тебе бы в подпольной разведке работать, – сделал я закономерное заключение, – в твоём лице любимая Родина потеряла непоколебимого храбреца. Однако выбор ты сделал преступный, совсем не нормальный. Как ни прискорбно, мы очутились в противоположных, друг с другом развоевавшихся, лагерях. Теперь – раз уж ты побежден – я предлагаю тебе и добровольно, и чисто откровенно со мной побеседовать.
Видя, что упёртый недруг не понимает, что в недалёком будущем его ожидает, или же, напротив, тупо смирился, я попробовал его разжалобить и заговорил чуть-чуть по-иному:
– На что тебе Туркаев сдался? Оставайся в «их поганой» Америке. Устроишься тут в полицию или в Федеральное бюро расследований. Можешь мне верить, едва узнают, какими непревзойдёнными талантами ты обладаешь, тебя обязательно примут. Какой бы Олежек не оказался суперотпетый бандит, здесь, поверь, он, точно, тебя не достанет. И потом, мне лично кажется, умереть, защищая справедливые интересы, гораздо почетнее, чем сдохнуть здесь, в медвежьей берлоге, из-за каких-то «пацанских понятий».
Видно, я говорил на языке иностранном. Неуступчивый ворог стонал, хрипел, шипел, скрежетал болезненными зубами, но продолжал упорно меня игнорировать. Пришлось перейти к старому, неоднократно испытанному, способу. Я поочередно загнул ему в обратную сторону леворукие пальцы. На пятом стойкий противник сдался – сделав «словесное одолжение», изъявил прямое желание ознакомительно побеседовать. Ха! Я уж готовился вынести рассмотреть резонный вопрос «о внесении его в книгу рекордов Гиннеса – по несломленной терпеливости», причём непременно посмертно.
– Перестань, – прогнусавил он жалобно, – я готов говорить.
– Вот и замечательно! – не без облегчения выдохнул я. – Давай начнём и первым делом выясним, как же на самом деле тебя зовут?
– Назвали меня Чистяко́вым Фёдором Анатольевичем, – передавалась личная родословная, – я бывший десантник, да ещё и двухлетний сверхсрочник. В настоящее время, действительно, работаю на Олега Туркаева.
– Вот видишь, как всё предельно просто, – успокаивая неболтливого собеседника, я пытался наладить доверительное общение, – стоило упираться, да доводить до болезненного членовредительства.
– Ты его не знаешь: он всё одно не простит. Я уже понимаю, что никакой не жилец… Меня либо ты сейчас замучаешь, либо тот… обязательно впоследствии шлёпнет.
– Что за бедовая мысль склонила на предательский разговор? – задался уместный вопрос.
– Так поживу немного подольше.
– Тоже верно, – вставил я, начиная подумывать, что Фёдор Анатольевич не совсем лишен рассудительного рассудка и что его черепная коробка состоит не из единой, сплошной, кости́. – Раз ты осознал, тогда расскажи: что ты поделывал в рейсовом самолёте, какова была основная цель и как ты туда попал?
– Всё очень просто… ночью мне позвонил Олег, – чистосердечно разъяснял Чистяков, – срочно велел собираться и ехать на проспект Энергетиков, к тамошнему отелю; он сообщил, что вот-вот оттуда выйдет мужик, собравшийся умыкнуть до отдалённой Америки. Особый упор делался на два конкретных момента: первый – за ним необходимо проследовать; второй – любыми путями не дать ему приземлиться. Он дал твоё примерное описание, так что, сам понимаешь, ошибиться было практически невозможно.
– Интересно, а как он узнал, где, в Питере, я проживаю?
– Подробные вопросы уже не ко мне.
– Ладно, продолжим, – согласился я, возвращаясь к строго направленной сути, – допустим, ты меня удачливо выследил, а как попал в самолёт?
– И тут несложно. Следуя за тобой, я прибыл в пассажирский аэропорт. Там у нас работает «свой» человек, который помог выяснить интересующий рейс и достал посадочные билеты.
– У вас серьёзная бандгруппа! – констатировал я не без доли нормального восхищения. – Что дальше – как ты собирался нейтрализовать меня в многолюдном салоне?
– Похожая мысль не давала покоя и мне, – продолжал откровенничать Фёдор, – с оружием в обычный самолёт не пускают, а парень ты с виду не хлипкий и без жестокого боя навряд ли поддашься. Затевать обоюдную драку при многих свидетелях? Здорового толку не выйдет.
– Ты не лишён практического ума, хотя производишь впечатление человека, извини, нисколько не умного, – сделал я «душевное» заключение и продолжил «этическое» дознание: – Как ты планировал исполнить поставленную задачу?
– Я хотел заманить тебя, под каким-нибудь благовидным предлогом, в укромное место, а там, уверенный в неисчерпаемой силе плюс тщательной подготовке, думал, легко сумею тебя одолеть. Хотя теперь понимаю, что здорово ошибался, – ты, наверное, прошёл армейскую школу покруче?
– Можешь не сомневаться, – улыбаясь искренней похвале, я продолжал, – но как ты рассчитывал меня куда-нибудь заманить? И где, интересно, укромное место располагается в пассажирских летальных лайнерах?
– Тот же самый вопрос задавал себе я и никак не находил исчерпывающего ответа.
– Ладно, допустим, ты с ним определился, – не уставал я в проявленном интересе, – как ты собирался меня туда заманить?
– Э-э, за этим бы дело не стало, – уверенно сказал Чистяков, – я предложил бы спрятаться и выпить потихоньку за ВДВ.
– Если бы я отказался?! – удивился я искренне, если не откровенно. – Ты не рассматривал – таку-у-ую! – возможность?
– Я не видел ещё ни одного человека, который отказался бы выпить со мною за ВДВ, – простодушно ответил Фёдор.
Душевную наивность приходилось мне наблюдать нечасто, поэтому я не нашёлся, чем ему возразить, а намекая на простецкий образ мышления, продолжил допытываться:
– Как ты тогда оказался в подсобном отсеке?
– Увидев, что ты заходил туда-сюда-обратно вдоль по салону, просто предположил, что ты и сам хочешь выпить и ищешь удобненькое местечко, где можно уединиться, чтобы, втайне от надоедливых стюардесс да других пассажиров, приложиться к хмельному стаканчику.
– Но остограммиться ведь можно, сидя в собственном кресле? – не переставал я дивиться чудоковатому образу мыслей, – к примеру, спросить у услужливой бортпроводницы или достать и пригубить спокойно своё.
– Вот и неправильно! – уверенно заявил незатейливый собеседник. – Спиртные напитки с собой проносить нельзя, а дать их могут не больше ста грамм… разве нормальные десантники пьют по сто грамм? – он изумлённо пожал плечами.
Спорить с железной логикой – всё равно что голым задом садиться в крапиву, и я решился продолжить дальше; на улице вечерело, а надлежало ещё отправиться дальней дорогой.
– Вернёмся к тому моменту, как ты меня нашёл?
– Очень непринуждённо, – без тени подвоха ответствовал Чистяков, – увидев, что тебя долгое время нету, я пошёл поискать, увидел открытую дверь и решил проследовать внутрь. Что было дальше – ты знаешь не хуже меня.
– Правильно, – констатировал я и тут же продолжил: – Но мне неизвестно, как ты снова, уже в Америке, напал на мой след? И главное, как ты попал в «бюрократическую страну» без заранее оформленной визы?
– Здесь проще всего! Когда меня обнаружили в грузовом отсеке, привязанным к спускной лестнице, то долго пытали, как я туда попал. Я им наплёл какую-то полную ересь, в которую они ни много ни мало, естественно, не поверили; зато у них есть туповатое правило «любому человеку предоставить единственный телефонный звонок». Вот он-то и стал их жалкой ошибкой.
– В смысле? – не понял я простого намерения.
– Я позвонил Туркаеву – тем более что он непременно велел рассказать, как прошло полётное рандеву – и выдал ему печальные сведения. Через час он прислал какого-то пронырливого хмыря, и тот всё махом устроил. Помимо прочего, он передал мне новое поручение: во-первых, взять напрокат подержанную машину; во-вторых, отправиться к пустынному, напрочь заброшенному, сараю; в-третьих, помочь там некоему Угару тебя по-тихому ликвидировать – ежели у того вдруг чего не заладится.
– И-и?.. – задался короткий вопрос.
– Я приехал, когда ты уже отъезжал. Мне ничего другого не оставалось, как неотступно следовать за тобой.
– Как ты рассчитывал со мною расправиться? – пытался я разузнать не без злорадного интереса.
– Ты же видел – я был с оружием. Его мне передал человек, прибывший от Олега Туркаева. Имея убийственный аргумент, можно было не сомневался, что как-нибудь теперь-то не проиграю.
– Хорошо, – перешёл я к главной проблеме, – где Олежек теперь и что он собирается предпринять?
– Честно, даже в толк не возьму, чего ему здесь понадобилось, – без тени каверзной мысли, признался мне Чистяков, – у него и в России дела идут, походу, неплохо? Короче, меня оставили чисто непосвящённым, а сам я догадываться, по правде сказать, не привык.
Последнее утверждение походило на голую правду. С Федей становилось всё более чем понятно: он являлся всего-навсего жалкой пешкой, используемой в чужой, запутанной сложно, игре. Понимая, что в обезноженном состоянии тот вряд ли мне помешает, я его развязал и пожелал дождаться утра, чтобы потихоньку выбираться на проезжую трассу. Далее, я спросил у него ключи от быстроходного «бьюика», а ему оставил от допотопного «кадилака». Не теряя бесценного времени, заторопился назад, на дорожную автостраду. Двигаться пришлось по потемневшему американскому лесу…
