Василина Александровна Лебедева
Валлия
Но, даже сама себе со скрипом признавалась, что была бы рада и очень надеялась, что и Максим присоединится. После нашего разговора он не приезжал ещё.
За полторы недели до праздника Марта словно сдулась. Хотя она всячески пыталась не показывать мне свою задумчивость, плохое настроение скрывала за натянутой улыбкой, но всё же я смогла буквально выпытать причину: она безумно скучала по родным. А я ведь, сколько знаю её, к своему стыду никогда не спрашивала об её жизни. Сидя вечером за вязанием, состоялся наш разговор.
– Так в чём же дело? – спросила её, – Поезжай!
– Нет, Лиюшка, не могу.
– Марта, ну почему же?
– Ну как же, если была бы возможность забрала тебя с собой, но это до безумия опасно и глупо – столько усилий приложили, чтоб тебя спрятать!
– Марта, милая моя, – я бросила своё вязанье на кресло и уселась у её ног, взяла её большую, горячую ладонь и прижала к своей щеке. – Спасибо тебе огромное, за всё-всё. Но сейчас я очень хочу, чтобы ты поехала! – посмотрела ей в глаза, – Ну, я же, в самом деле, не одна останусь – скоро должна Алина приехать.
– Это с чего ты взяла? – Марта удивлённо на меня посмотрела.
– Так Лёша когда приезжал, я с его телефона звонила ей.
– Да-а, – она задумчиво на меня посмотрела и погладила по щеке, солнечно улыбаясь:
– Так это ж хорошо, что она приедет, тогда и я могу своих девочек навестить. Ох, как же это хорошо! – она вскочила, – Я прямо сейчас позвоню, предупрежу их! – схватив телефон, уже собиралась звонить, когда я перебила её:
– Ты Максиму или Алексею тоже позвони – отвезти тебя же кто-то должен. Но она махнула рукой:
– Да зачем? Сегодня у нас вторник, а по средам каждую неделю в соседнюю становку утром машина ходит. Вот я и пойду до накатки, где она проезжает, всего-то час пути. На ней-то до центра стаи и доберусь, а там, в доме вещи возьму, так что отсюда ничего не надо из вещей тащить, – она, радостно мне подмигнув, с телефоном вышла из комнаты. Спустя полчаса довольная зашла и уселась в кресло.
– Ну вот, обрадовала своих. Завтра в восемь надо выйти уже, чтоб успеть дойти и перехватить машину на пути в становку соседнюю и там успею знакомых заодно повидать.
– Марта, – протянула я. – А расскажи мне о своих детях. Я же совсем ничего о тебе не знаю.
Она сидела, прикрыв глаза и улыбалась, но после моих слов посмотрела с довольной хитринкой.
– Так ты и не спрашивала раньше.
– Ага, а сейчас вот спрашиваю.
– Ну-у… у меня две дочери: Марьюшка старшая и Алёнка младшая. У них по две девочки, внученьки мои любимые, а одна вот уже и правнучка родила.
Сейчас посмотрела на неё словно по новому, не веря услышанному. На вид Марте больше пятидесяти не дашь – высокая, поджарое совершенно не дряблое тело, ясный ум. И тут на тебе! Правнук. Это во сколько же эта девочка родила?
Марта с весёлой хитринкой наблюдала за моим мыслительным процессом – наверняка мои эмоции, выразительно сменявшиеся на лице, доставляли ей удовольствие.
– А сколько тебе лет?
– М-м-м, ну а насколько я выгляжу?
– Ну, Марта-а.
– Ладно, ладно – сто пятьдесят два года и я ещё молода и хороша собой! – поправила она свои огненные кудри и засмеялась, довольная произведённым эффектом – потому как сидела я с открытым ртом, но к своему стыду даже не замечала это.
– Сколько? А как же… ну ничего ж себе! – с формулированием фраз у меня сейчас были проблемы.
– Лия, а тебе мама не рассказывала, сколько живут оборотни?
Отрицательно качнула головой.
– Эх, это-то и удивляет! Ты ж как чистый лист – совершенно никаких знаний об оборотнях, как с человеком иногда общаюсь. Оборотни, Лия, живут до двухсот лет, ну это конечно зависит от силы дара, условий. А раньше-то жили до трёхсот пятидесяти. Но со временем, к сожалению, мы теряем нашу силу, – она вздохнула, – Вон и с даром рождаться детишки стали намного реже и пару многие уже даже не ищут, так женятся, словно мы люди – отсюда может быть и все беды наши. Да не о том сейчас, – она махнула рукой. – Вот на Новый год доченьки мои и детки все, собираются у младшей, у Алёны, а сейчас я их обрадовала: тоже приеду.
Я помолчала, стараясь усвоить услышанное, ведь то, что оборотни так долго живут – не укладывалось в голове!
– А неужели люди не знают о таком долгожительстве оборотней?
– Ну-у, ты же не знала, – она улыбнулась своей мудрой улыбкой, – Мы Лия хоть и живём бок о бок с людьми, но нам запрещено законом себя раскрывать. Я же тебе рассказывала.
Я кивнула.
– Я помню. Слушай, а ты, получается, родилась, когда ещё цари были?
– Получается так. Только я не видела ни одного, – она снова засмеялась.
– А как ты оказалась здесь, ну я имею ввиду в стае?
– А я с мужем приехала, – тень улыбки пробежала по её лицу.
– С мужем или…
– Мой Владимир был мне и мужем, и парой, и половиной, и самым лучшим отцом для наших дочурок, – Марта посмотрела на меня. – Не спрашивай, погиб он. Давно уже, мне тогда семьдесят девять было, а ему сто девятнадцать. Там грустная история. Когда-нибудь, если захочешь, расскажу тебе, не сейчас. Зато я каждый раз вижу его в своих дочерях, особенно в старшей.
– А сколько им сейчас лет?
– Старшей уже девяносто девять, а младшей только восемьдесят семь.
Немного ошалевшая, я только и смогла усмехнуться:
– Теперь я понимаю, почему ты всех мальчиками и девочками называешь. Слушай, – я удивлённо на неё посмотрела, – а если такая продолжительность жизни, то получается и численность оборотней должна быть огромной! Мне конечно мама рассказывала о строжайшем запрете на взаимоотношения между оборотнями и людьми, но даже просто учитывая нашу плодовитость…
– Э нет, – Марта улыбнулась, – Ты заметила, что в стае у всех пар – максимум двое детей?
– Да? Нет, не обратила внимание.
– У нас ведь жесткое ограничение на рождаемость и зависит от территории стаи.
– Это как?
– Вот взять, например, нашу стаю – Янтарных. Она занимает определённую территорию и на ней по расчётам могут проживать определенное количество особей. Если лимит численности оборотней на определённый год исчерпан, то в этот год запрещено рожать.
– Но это же ужасно!
– Ужасно или нет, Лия, но я тебе уже говорила, что мы чужие на этой планете и не можем размножаться так, как нам того хотелось бы. Мы жёстко подчиняемся правилам, за этим следят строго и жёстко наказывают.
– А кто следит и наказывает? И вообще кто эти расчёты составил?
– Расчёты составляются в зависимости от численности людей, населяющих тот или иной район. Составляются стаей Золотых. Следят же и соответственно наказывают специальные надзорные органы.
– И как наказывают?
– Жёстко, Лия, очень жёстко! Мужчину и женщину, нарушивших запрет, наказывают смертью, а ребёнка забирают и подыскивают место в стае. Бывает отдают дитя в любую другу стаю, не важно в каком районе или стране и ещё не факт, что он выживет.
Закрыв ладонью рот я не могла поверить в услышанное.
– Это настолько жёстко мы зависим от людей?
– Целиком и полностью, Лия.
На следующий день я проводила Марту, но перед тем как уехать, она пробежалась по всей становке, заглянула к каждому жителю (благо их немного) и попросила за мной присматривать и при случае помогать.
После её отъезда ничего не изменилось: утром работа по дому, затем уходила на обработку трав, ягод и кореньев, ну а вечером, пока не стемнело, мне приходилось обходить все дома, чтобы их хозяева убедились, что со мной всё в порядке.
Вечерами, включив телевизор, больше для общего шумового эффекта, чтобы не было одиноко и тоскливо, вязала. Марте перед отъездом я уже вручила шарф, шапку и варежки зелёного цвета. Под её огненный цвет волос они подошли идеально.
Комплект Алины был нежно лавандового цвета, вместо обычного шарфа связала снуд, варежки и шапку с большим пушистым помпоном. Брату – шарф синего цвета. Осталось довязать Максиму.
Отчего-то именно ему, я вязала тайком от Марты. Вроде ничего зазорного не совершала, но при мысли о том, что она в какой-то момент спросит, для кого это я так старательно вывязываю каждый рядок, становилось неловко. Цвет для него выбирала долго и остановилась на тёмно-фиолетовом а комбинированные косы, которые я вывязывала, немного отличались оттенком и со стороны смотрелось красиво. И очень надеялась, что ему понравится.
Отодвинув изделие от себя чтоб посмотреть со стороны, я представляла, как вручу ему подарок и даже промелькнувшее удивление в его глазах, когда он его развернёт, а может, подойдёт и, поблагодарив, поцелует хотя бы в щёку.
Я замирала в такие моменты. Вспоминая наш последний поцелуй, сердце начинало биться чаще, дыхание учащалось, и я до безумия желала ещё хотя бы раз прочувствовать эти эмоции, прикосновения, окунуться в этот вихрь обжигающих, будоражащих чувств. Но устыдившись своих желаний, встряхивая головой, отгоняла столь вожделенные картинки и продолжала вязать.
Разочарование и горечь от рухнувших надежд я испытала за три дня до Нового года. Распланировав меню, основательно вычистив домик, я позвонила брату, для того чтоб узнать когда приедет Алина. Но услышала, что она приехать не сможет, возникли проблемы в институте. С обрушившейся грустью ответив брату на вопросы, заверила, что у меня всё ну просто замечательно и, ни словом не обмолвившись об отсутствии Марты, отключила связь. Разговаривая с Лёшей, села в кресло, да так там и осталась сидеть, вглядываясь в окно.
Солнышко постепенно скрылось за верхушками деревьев, ещё не совсем стемнело, но сумерки быстро накрывали становку. Ничего не хотелось: ни есть, ни спать, что-либо делать и готовить уже не имело смысла – для кого? В какой-то момент словно вынырнула из омута грустных мыслей, с удивлением отмечая, что так долго просидела в кресле без движений.
Искупавшись, легла на диван перед включенным телевизором, да так и уснула. Весь следующий день слонялась по домику, словно привидение, и даже ночную рубашку не сняла, просто накинула поверх неё халат и заплела нечесаные волосы в косу.
Единственное что вносило разнообразие это стук в окошко – жители становки, по просьбе Марты приходили узнать как я тут. Но у меня не было желания с кем-то разговаривать и, отдёрнув шторы, я изображала на лице улыбку, показывала палец вверх и кричала, чтобы услышали через двойное стекло, что у меня всё хорошо.
На следующее утро, надавав себе мысленно подзатыльников, взялась за повседневную работу и только на следующий день, ближе к вечеру не выдержав наплыва эмоций, обернувшись, побежала в лес. Ну и пусть темно, пусть холодно, но находиться в домике, сидеть перед телевизором или камином в одиночестве не было сил.
Это был не первый Новый год, который я встречаю одна. Мама раньше вынуждена была уходить работать, теперь-то я знаю, куда она уходила. Но раньше я никогда не строила планов, не жила в ожидании праздника, знала, что буду в одиночестве, и не было так плохо и пусто на душе как сейчас. Хотя нет, вру. Было!
Одиночество преследует меня по жизни, только для чего нужна такая жизнь? Когда в праздник некого обнять, поцеловать и поздравить. Не о ком заботиться, и нет рядом с тобою ни-кого!..
Подняв морду, волчица тоскливо завыла на выглянувшую из-за туч луну и бросилась бежать, вышвыривая буруны снега. Морозный воздух будоражил кровь и кружил голову, яркая луна, словно безмолвно одобряя, подгоняла: вперёд, быстрее, беги! И я мчалась. Куда? Не знаю…
Наверное, от себя, от обид и разочарований, в надежде хоть на миг ускользнуть от них и затеряться за соснами, кедрами, за тем огромным сугробом. Спрятаться от них и пусть они меня не найдут!
Возвращалась на уставших лапах. Хорошо хоть можно было побегать и выплеснуть накопившуюся боль. В городе я такой возможности была лишена.
Подошла к дому, зашла в пристройку и, схватив зубами кожаное кольцо на ручке двери, потянула, закрывая дверь. В пристройке обернулась, накинула на голое тело дублёнку и босиком по снегу побежала в дом. В дублёнке прошла в спальню и уже там, скинув её, надела мягкую фланелевую рубашку, натянула штаны.
В камине потух огонь, в доме было ещё тепло, но через час другой станет холодать, позже разожгу, для себя стараться особо не нужно. Вышла в зал, легла на диван и, обняв подушку, отстранённо смотрела на проплывающие тени на стене – это ползущие по небу тучи заслонявшие луну показывали свой, такой неповторимый театр теней. За окном послышался скрип снега. Кто-то подошёл к дому, зашёл в сени. Я прикрыла глаза, с отчаянием желая, чтобы непрошеный гость убрался – не хочу никого видеть!
Скрипнула дверь, и вошёл Максим. Резко сев, недоверчиво посмотрела на него.
– Максим? Ты что тут делаешь?
Он подошёл и присел передо мной на корточки. Положил мне руку на лоб, убрал.
– Ты как себя чувствуешь?
Растерянно пожала плечами, ещё не до конца осознавая и не веря, что вижу его.
– Нормально.
Встав, включил торшер и прошёл к камину. За стеной дома, в пристройке, тихо загудел генератор.
Максим, присев на корточки, закатал рукава водолазки, выгреб из камина в ведро золу и, закинув дрова, стал разжигать огонь. А я сидела и не могла отвести от него глаз: серая водолазка плотно облегала торс. Массивная грудь, широкая спина. Вот он, выпрямился и положил ладони на колени.
Сильно, до жути, захотелось подойти к нему, присесть и прижаться к этой спине грудью, заведя руки ему на грудь. Казалось ещё миг и я не сдержусь – подойду, но наваждение развеялось, стоило ему заговорить:
– Я заходил с час назад. В доме темно, пусто. Подумал вы у кого-то из соседей в гостях. Нет, все по домам кто сидит, кто спит. Как дурак ходил, говорил, что лично каждого хочу поздравить. – Максим раздул огонёк, поднялся и вытащил из кармана платок. Вытер руки, посмотрел на меня. – Честно говоря, на меня смотрели как на идиота. Но радостно поздравляли в ответ, – усмехнулся и вновь подошёл, присел рядом на корточки. Упёрся локтями в мои колени и, подняв голову, посмотрел на меня:
– Ты была удивлена увидев меня, неужели не почувствовала, что я заходил?
Мотнула головой, не отводя глаз и почему-то шёпотом ответила:
– Я вчера днём с «Матерейкой» возилась. Листочки и цветы измельчала, просеивала. Вот и надышалась так, что до сих пор её запах мерещится.
– Странно. Я чувствую от тебя какой-то пряный запах, но не сильно.
Я усмехнулась:
– Так я в перчатках работала, и фартук специальный, и потом отмывалась ещё.
– И по лесу неизвестно сколько носилась, – он замолчал. Некоторое время мы так и сидели в тишине: я на диване, он напротив меня на корточках, положив ладони на мои колени, и смотрели друг другу в глаза. – Ответь мне, пожалуйста: почему ни я ни Алексей не знали что Марта уехала? Как такое вообще могло произойти?
Я опустила глаза и отвернулась.
– Так получилось.
Максим, мягко прихватив мой подбородок, повернул лицо обратно.
– С Мартой я потом поговорю, но почему ты ничего не сказала, не позвонила? Ты должна была…
– Максим, не надо, – перебила я его, зная, что сейчас услышу. Но так не хотелось сейчас выслушивать насколько я глупая и что мне угрожает. Только не сейчас, – Пожалуйста, – положила свою ладонь на его, и он тут же обхватил её.
Его ладонь была намного больше моей, горячая. Сжав немного мою руку, он большим пальцем поглаживал кожу и от этого простого движения моё сердце бешено забилось. Опустив голову вниз, я смотрела на наши руки: что-то было волшебное, одновременно защитное и провокационное в этом простом поглаживании.
В какой-то момент я подумала, что он хочет что-то сказать, но Максим, вздохнув, отстранился, сел на пол и облокотился спиной о диван. Запустив ладонь в волосы, взъерошил их и, прикрыв глаза, замер. Частое дыхание постепенно сменялось размеренным.
Я сидела, сложив руки на коленях, наблюдя за ним. И опять возникло то самое наваждение. Опять захотелось прикоснуться к нему, присесть на колени, прижаться к телу и запустить пальцы ему в волосы, так же взъерошить и даже немного потянуть. Я даже чуть руку не протянула в его сторону, но тряхнув головой, не понимая, что происходит, всеми силами пыталась вернуть самообладание.
– Максим, может, чаю будешь? Я, правда, ничего не готовила, но могу быстренько что-нибудь не сложное придумать.
Он улыбнулся, не открывая глаз:
– Спасибо, потянулся, выгибаясь, – но мне надо ехать.
От его слов сердце, пропустив удар, ухнуло куда-то вниз. Так быстро закончилась моя сказка: где я не одна и рядом красивый и сильный мужчина, от взгляда которого растопится не то что льдинка в сердце, а ледяная глыба…
Стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила:
– Почему? Ночью?
– Да. Придётся. Мне утром поздравлять жителей стаи, там сейчас гулянье в самом разгаре, – он встал и ещё раз потянулся. А я не удержавшись, глядя на него, сглотнула, – Как-то нехорошо получится, когда с утра пораньше все соберутся у «Красного» дома, а альфы там нет, – Максим повернулся ко мне и протянул руку: – Пойдём, проводишь меня.
Моя ладонь опять оказалась в его захвате, он мягко потянул, и стоило мне встать, тут же к моему разочарованию отпустил её.
– Максим.
– Да? – остановился и, обернувшись, выжидающе взглянул на меня.
Я, опустив голову, теребила край рубашки:
– Пожалуйста, не ругай Марту.
– Лия, ты не понимаешь, она не должна была…
– Я всё прекрасно понимаю, – он отвернулся от меня, скрестив руки на груди, но не уходил, не прерывал. И уже это давало мне силы продолжать: – Понимаю, сколько сил было приложено, чтобы меня скрыть, но я и не выходила никуда после её отъезда. Только здесь, да через дом хожу – там с травами работаю. А она… у неё ведь тоже есть родные и близкие, которых она не видела продолжительное время, по которым скучает и тут со мной,… как на привязи должна сидеть. У неё ведь знаешь, какой характер, она постоянно должна чем-то заниматься, энергия бьёт ключом. А здесь, – я обвела вокруг рукой, – чем ей здесь заняться? Двенадцать оборотней и я тринадцатая. Каждый со своими тараканами в голове, каждый обособлен, закрыт. За всё-то время, что мы здесь, она ни разу не упрекнула меня в чём-либо, ни разу плохого слова не сказала. Она меня жалеет, боится за меня – я понимаю. Но также знаю, что именно я тот якорь, что её держит здесь не по своей воле.
Максим покачал головой, словно не соглашаясь со мной, но и я не отступала:
– Поставь себя на моё место. Как бы ты себя чувствовал, если бы кто-то рядом с тобой вынужден был находиться двадцать четыре часа в сутки. Безвыездно, постоянно. Да временами я себя за это ненавижу! Хочется послать всё куда подальше и сбежать.
– Лия, – Максим обернулся ко мне и собирался подойти, но я, отвернувшись, продолжила:
– Не надо! Я не дура и понимаю, сколько сил и времени, да чего уж говорить и денег вложено в то чтобы меня скрыть. Никуда не побегу. Честно. Только, пожалуйста, – повернувшись, посмотрела ему в глаза, – не надо ей ничего говорить. Ну, хотя бы ругать не надо.
– Марта должна была обязательно позвонить, – голос суровый, непреклонный.
– Нет, – я мотнула головой, – это я виновата. Она не собиралась никуда ехать, это я её уговорила. Когда приезжал Лёша, я разговаривала по его телефону с Алиной, и она обещала приехать на Новый год, и получалось, что её всё равно должен был привезти или ты или Алексей. Вот я и сказала, что она может спокойно поехать, что я буду не одна.
– А почему потом не позвонила, не сказала, что Марта уехала.
– Я звонила, – Максим нахмурившись, посмотрел на меня, – За три дня до Нового года я позвонила Лёше, спрашивала: когда приедет Алина и от него узнала, что у неё пока нет такой возможности. А насчет Марты… – я опять отвернулась и, потеребив край рубахи, всё же продолжила, – просто не хотела тревожить вас.
Максим стоял, не меняя позы, только голову опустил, о чём-то размышлял и постукивал стопой ноги. Подняв голову, вздохнул:
– Ладно. Я подумаю над твоими словами. С Мартой я всё равно поговорю, – увидев жалобный взгляд, который я на него бросила, добавил: – Но, я учту твою просьбу.
Вздохнув, я поплелась за ним. Пройдя до двери в сени, Максим кивнул на угол за камином:
– Я там подарки привёз. Потом посмотришь. Надеюсь, тебе понравится.
– Подарки? Мне? – повернулась в указанную сторону. Рядом с камином чуть ближе к углу стояли три коробки уложенные друг на друга. Даже сейчас свет от торшера полностью не освещал их – не удивительно, что я их не заметила. И тут же вспомнила о своих подарках, которые подготовила. – Ох, совсем забыла! Подожди, пожалуйста! – И побежала в спальню. Прихватив бумажные подписанные пакеты, быстрым шагом направилась обратно. – Вот. Это от меня подарки. Передай, пожалуйста, они подписаны, – протянула ему свёртки. Максим улыбнувшись, со словами: «Хорошо передам» забрал свёртки, но я, опомнившись, под его удивлённым взглядом выхватила у него из рук нижний пакет. Протянув его обратно, смущённо выдавила:
– Это тебе. – В его глазах мелькнуло удивление. Опустив свёртки на рядом стоящий стол, взял у меня из рук пакет, потянул за бечёвку и, раскрыв, достал шарф. Развернул его, рассматривая рисунок, сейчас в свете торшера основной цвет казался темнее, зато рельефные узоры прорисовались чётче. Провёл ладонью по поверхности шарфа, словно проверяя на мягкость, немного сжал и отпустил.
– Ты сама его связала?
Наблюдая за ним, смущённо кивнула, и совсем не ожидала, когда он попросил немного хриплым голосом:
– Поможешь? – протянул шарф мне.
Забрав его, неуверенно приблизилась к Максиму и, привстав на цыпочки, накинула шарф ему на шею, качнулась вперед, чтобы поправить его со спины. Моё дыхание сбилось, руки подрагивали. Стоит чуть наклониться, и прижмусь сама к его телу. Но, закусив губу, отстранилась, чтобы расправить шарф спереди.
Едва сделала шаг назад, как Максим рывком притянул меня к себе, стремительно прижался к моим губам, сдавливая, подчиняя, не давая и секунды на раздумья, ворвался языком в мой рот. Дрожащими пальцами вцепилась в его волосы, также страстно отвечая.
Касаясь, играя с его языком, чуть не зарычала от разочарования, когда он разорвал поцелуй, но Максим, легонько потянув мои волосы, заставил запрокинуть голову, склонившись, осыпал мою шею поцелуями. Лёгкие, невесомые касания сменялись обжигающими, страстными.
В момент, когда он, проложив дорожку из поцелуев вниз, до впадинки на шее, и поднявшись так же вверх, втянул в рот мочку уха, я, не сдержавшись, застонала. Ноги стали словно ватные, я чуть не сползла вниз, но Максим, обхватив меня, поддержал. Приподняв мою ногу, закинул её себе на талию и, подхватив под ягодицы, с силой прижал меня к своему паху.
Зарычав, вновь накрыл мои губы, ещё яростнее целуя, второй рукою удерживая мой затылок. Качнул немного бёдрами и я, сквозь ткань своих штанов и его джинсов, ощутила, насколько сильно он возбуждён.
Его рука с моей ягодицы скользнула по моей ноге закинутой на его талию, поглаживая сквозь ткань, распаляя мои чувства ещё больше и… В этот момент, на меня лавиной обрушились воспоминания, из прошлой моей жизни, руки на моём теле другого мужчины.
Распалённое желанием сознание нырнуло в противные, отвратительно липкие воспоминания и я попыталась оттолкнуть Максима, но он лишь крепче стал удерживать. Оторвавшись от моих губ, начал целовать шею, приближаясь к мочке уха, лизнул её, а я забилась в его объятиях словно бабочка, которой хотят оторвать крылья: яростно, уже чуть ли не со слезами в голосе прошептала:
– Пусти! Пожалуйста, отпусти.
Максим вздрогнув, приподнял голову и попытался заглянуть мне в глаза, но я, мотнув головой, опустила её, желая только одного: отстраниться, закрыться, отвернуться, чтобы не увидел моих слёз и страха, не понял насколько я жалкая, ненормальная, неполноценная…
Но он не дал отстраниться. Выпустив ногу из захвата, привлёк меня к себе. Удерживая за затылок, прижал мою голову к своей груди. Его рука с моей талии передвинулась на спину, которую он сейчас поглаживал. Но стоило мне трепыхнуться, опять прижимал, не давая отстраниться, чуть слышно шепча:
– Тише, тише девочка. Постой, просто успокойся. Тише.
Под моими ладонями в его груди гулко билось сердце, постепенно замедляя свой бешеный темп. Стало так горько, обидно: опять я всё испортила. Всхлипнув прошептала:
– Прости.
Максим, вздрогнув, приподнял мою голову, обхватил ладонями лицо. Я хотела увернуться, но он не позволил, всматриваясь, большими пальцами стёр влажные дорожки от слёз.
– Ты о чём? Даже не думай! Это я должен просить прощения, что не удержался, – наклонившись, прижался губами в лёгком, нежном поцелуе, провёл языком по моим губам чуть отстранившись, прошептал: – Ты такая сладкая, – провёл ещё раз языком по моим губам, – нежная, что невозможно остановиться. С тобой у меня, как у подростка – сносит всё самообладание, – убрав свои руки, не отстранился, а лишь прошептал мне в губы: – Поцелуй. Сама.
Мой взгляд метнулся вверх. С удивлением и недоверием встретившись с его глазами, отметила как он снова тяжело, рвано дышит. Нервно облизала губы, а Максим, шумно втянув воздух сквозь стиснутые зубы, прикрыл глаза.
Слегка погладила ладонью его щеку, другой рукой чуть надавила на затылок, заставляя немного склониться, потянувшись, прикоснулась к его губам, провела по ним языком. От этого движения он вздрогнул и убрал руки за спину. Проникнув чуть дальше, наткнулась на его сомкнутые зубы, и это привело меня в замешательство…
Замерев, провела по ним языком, и он разомкнул их, позволяя мне скользнуть дальше. Робко, неумело, я исследовала его рот, он не помогал мне, не перехватывал на себя инициативу, и от этого было не по себе. Но мне безумно это нравилось – вот так слегка касаться его языка, проводить по нёбу и обратно вниз.
Я как исследователь открывала для себя новые чувства, ощущения. Всё больше возбуждаясь от того, что он позволил мне самой изучать и пробовать, учиться целовать.
С каждой секундой движения мои ускорялись, дыхание сбивалось, я то скользила языком, металась, касалась везде, где только можно, не сдержавшись, прижалась к нему всем телом. Обхватив ладонями его лицо, потянулась и, когда его язык ответил на мои ласки, посасывая, втянула в рот.
Максим зарычал, рывком вскинул голову разрывая поцелуй, прижал моё тело к своему. Подрагивая, сжимал до боли плечо. Рукой пробежался по моей спине, обхватил и сжал ягодицу, ещё сильнее прижимая к себе. Вдруг резко отстранился, нервно прошёл по комнате и, подойдя к стене, упёрся в неё лбом, зарычав, ударил кулаком.
Я, вздрогнув, обняла себя за плечи. Сделав пару шагов назад, упёрлась спиной в стену, задев один из свёртков на столе. С мягким шлепком тот упал, привлекая внимание Максима ко мне, а я, испугавшись, сильнее прижалась к стене.
Посмотрев на меня долгим немигающим взглядом, он приблизился ко мне, протянув руку, провел ладонью по щеке и, стиснув зубы, прошёл мимо, в сени. Через мгновение хлопнула входная дверь.
А я так и замерла, оторопело глядя перед собой. Минута, две… и сползла по стене вниз: «Только не плакать! Нельзя!»
Максим скорей всего вернётся: ведь подарки остались и на столе лежит его телефон. Если не за подарками так за ним он точно вернётся. Нельзя чтобы он видел меня в слезах! Нельзя думать о том, что произошло! Потом…. оставшись одной можно будет, а сейчас – терпеть! Сейчас надо думать о другом, переключить своё внимание.
Встав, дрожащими руками подняла свёрток с надписью Алексей, положила на стол. Подошла к камину, закинув ещё пару поленьев, присела перед ним на пол. «Не думать о случившемся! Не думать!»
Главное чтобы он не отругал Марту! Хорошо, что она всё-таки поехала к своим родным, хоть ненадолго порадуется, окунётся в атмосферу родного тепла и заботы. Скрипнула дверь, не заходя в комнату, Максим негромко позвал:
– Лия.
Я, тут же подскочив, встряхнулась, представила перед глазами лицо Марты, пару раз глубоко вдохнула и вышла в сени. Максим одетый в свою дублёнку, улыбнулся так, словно ничего не произошло и попросил:
– Я забыл твои подарки. Принеси, пожалуйста.
Вернулась, захватила свёртки, сверху сложила шарф Максима и, прихватив телефон, вернулась в сени. Протянула сначала телефон.
– О, я и забыл про него, – он улыбнулся мальчишечьей улыбкой от которой моё сердце пропустило удар, – забрав телефон, сунул в карман джинсов, шарф лежащий сверху повесил на мою руку, отчего я нахмурилась. Перехватив свёртки, наклонил голову:
– Одень.
Я так и стояла с вытянутой рукой, на которой висел его шарф.
– Лия. Одень.
Через силу делаю шаг и, не приближаясь близко к нему, на расстоянии чуть ли не вытянутой руки, попыталась накинуть на него шарф. Он, усмехнувшись, схватил меня за руку, потянул на себя, но не сильно, а заставляя сделать лишь пару маленьких шажков, и я, наконец, смогла надеть на него этот треклятый шарф. Податься назад не успела.
Максим опять перехватил мою руку, потянув на себя, быстро наклонился, прижался в лёгком поцелуе к моим губам и, не успела я запротестовать, отпустил.
– С Новым годом, Лия! – в его глазах искрилась улыбка.
Я удивлённо вскинула на него глаза, а ведь у меня совершенно вылетело из головы, что сегодня Новый год!
– И тебя, Максим, с Новым годом!
Он, опять перехватив мою руку, качнулся ко мне и поцеловал снова мимолётным поцелуем, а когда поднял глаза, то улыбки во взгляде уже не было.
– Спасибо, девочка, за подарок, – поднял мою руку и поцеловал в раскрытую ладонь, – замечательный, – ещё один лёгкий поцелуй в запястье, – сказочный, – поцелуй в центр ладони, – невероятный, – кончики пальцев. И он отпустил мою ладонь, – И за бесценные воспоминания.
Развернувшись, Максим вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
На негнущихся ногах прошла обратно в комнату, поплотнее закрыла в сени дверь, чтобы не тянуло оттуда холодом и села на пол перед камином. Глядя на огонь, отстранённо подумала: «Спасибо за шарф, поцелуй или всё вместе?» Зябко обхватив себя за плечи, сидела, тихонько покачиваясь, разглядывая языки пламени в камине, которые словно лаская, ластились, обнимали поленья.
Как бы мне хотелось забыть тот страшный вечер! Прикосновения чужого мужчины, ту боль, что испытала когда-то! Сегодня я была так близка к тому, чтобы отпустить прошлое. Но не смогла…
По щекам текли слёзы и тыльной стороной ладони их стёрла. Поднялась, пошатываясь, как во сне, прошла и легла на диван, укрывшись пледом. Взгляд сам вернулся к игре огня в камине.
Я далеко не маленькая и глупая девчонка и прекрасно понимала, что со стороны Максима – это лишь внезапно возникшее влечение. Здоровое желание мужчины по отношению к женщине, которая позволяет себя целовать, прижимать. И понимаю, почему он сегодня так разозлился: какому мужчине понравится женщина с такими «тараканами» в голове как у меня. То сама отвечаю на поцелуи, то в непонятном страхе отталкиваю. Прикрыв глаза, улыбаясь, вспомнила его лёгкие поцелуи в губы, в ладонь перед уходом.
