Валерий Замулин
Курск-43. Как готовилась битва «титанов». Книга 1

Стремясь уйти от одностороннего освещения темы коренного перелома и ввести в научный оборот значимые источники германской армии, редакция журнала уже в № 6 за 1959 г. впервые в СССР публикует документ командования вермахта по теме Курской битвы – телеграмму командующего Группой армий «Центр» фельдмаршала Г. фон Клюге в адрес начальника штаба сухопутных войск от 18 июня 1943 г. с просьбой передать А. Гитлеру^[59]. В нём давалась оценка преимуществам, которые, по мнению фельдмаршала, получала советская сторона из-за того, что операция «Цитадель» неоднократно откладывалась и предлагалось как можно быстрее начать наступление. А через три года журнал публикует основополагающий документ операции «Цитадель»: оперативный приказ А. Гитлера № 6 от 15 апреля 1943 г.^[60]. Он сопровождался комментарием полковника Б. Г. Соловьева, в котором детально излагались общий замысел наступления, цели и задачи войск Групп армий «Центр» и «Юг», привлекавшихся для его реализации, а также их варианты действий в случае успеха.

Идея нашла живой отклик у читателей и специалистов, поэтому получила своё дальнейшее развитие. В 1966 г. это издание напечатало ещё один важный источник – выдержку из стенограммы совещания в Ставке А. Гитлера от 26 июля 1943 г.^[61], которая наглядно свидетельствовала не просто о тяжёлом положении Берлина после срыва «Цитадели», а даже о некотором смятении. А ещё через два года журнал публикует блок из пяти документов с комментарием полковников Г. А. Заставенко и Б. Г. Соловьева^[62]. Эти источники были почерпнуты из сборника документов труда западногерманского исследователя Н. А. Якобсена^[63] и относились непосредственно к планированию удара на Курск: «Проект операции «Цитадель» группы армий «Центр» от 12 апреля 1943 г.», «Оценка обстановки для проведения операции «Цитадель» и ее продолжения» командованием 4 ТА, приказы на операцию «Цитадель» 4 ТА и армейской группы «Кемпф», а также обращение Гитлера к офицерам армии перед началом наступления^[64].

Все трофейные материалы, напечатанные в «Военно-историческом журнале» с 1959 по 1968 г., стали для отечественных историков важным источником, существенно расширившим их представление об истинных замыслах гитлеровского командования. Они позволили переосмыслить ряд устоявшихся представлений, в частности на планы Берлина в случае успешного завершения первой фазы наступления, и оказали определённое влияние на исследование истории Курской битвы в целом. Следует отметить, что и сегодня эти источники не потеряли своего значения. Однако их количества было явно недостаточно для понимания сути окончательного плана Берлина по срезу Курского балкона и дальнейшему ведению боевых действий на этом направлении летом 1943 г.

Эту серию документов существенно дополнил вышедший в 1967 г. сборник «Совершенно секретно! Только для командования!». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы»^[65]. Статья об источниках по Курской битве, включенных в него, оказалась не просто кратким научным комментарием об истории их появления, а относительно подробным анализом плана германского командования на лето 1943 г. и процесса подготовки войск к удару на Курск, который был впервые проведен на широкой базе трофейных источников. Вплоть до распада Советского Союза эта работа была наиболее полной и достоверной по данной проблематике. Она оказала серьёзное влияние на дальнейшие работы отечественных историков.

Содержательными, наполненными новыми данными явились публикации ведущего советского военного специалиста по Курской битве полковника Г. А. Колтунова^[66], печатавшиеся в это время в «Военно-историческом журнале». Одной из особенностей его работ был критический подход к обсуждавшимся проблемам. Например, в оценке уровня изученности ключевых проблем лета 1943 г. Так, в статье «Военно-историческая литература о битве под Курском» он впервые провёл довольно подробный анализ историографии Курской битвы с 1943 по середину 1960-х гг. и очертил круг вопросов, не решённых отечественной наукой на тот момент. Как наиболее значимые им были отмечены следующие проблемы: отсутствие описания рубежа обороны Степного военного округа, планирование операций «Кутузов» и «Полководец Румянцев», их увязка с оборонительной фазой Курской битвы (Курской оборонительной операцией), оценка советской глубоко эшелонированной обороны и применение опыта её использования войсками Красной армии в операциях 1944–1945 гг. Например, именно он первым из советских учёных в открытой печати высказал важную мысль о том, что оборона под Курском не была типичной для Великой Отечественной войны: «Здесь была сосредоточена крупная наступательная группировка советских войск. Это один из редчайших случаев в истории военного искусства, когда обороняющаяся сторона имела превосходство в силах и средствах… Всё это не дает никакого основания считать эту оборону, прежде всего группировку сил и средств, инженерное обеспечение и др., образцом, достойным для подражания»^[67].

Особо хочу остановиться на статье Г. А. Колтунова «Курская битва в цифрах (Период обороны)»^[68], напечатанной в «Военно-историческом журнале» № 6 за 1968 г. Она стала одной из наиболее важных публикаций по данной тематике за весь второй период историографии. В ней был приведён ранее не вводившийся в научный оборот большой массив статистического материала по численному составу, количеству вооружения и технике советских (Центрального и Воронежского фронтов) и германских войск, развернутых в начале июля 1943 г. в районе Курской дуги. Кроме того, были представлены сводные данные по оперативной плотности войск Центрального и Воронежского фронтов перед битвой, даны тактическая плотность и соотношение противоборствующих сил на участках прорыва советской обороны, а также приводились цифры темпа (среднего) продвижения германских войск в ходе операции «Цитадель» по дням. Вся информация была сведена в 14 таблиц и сопровождалась комментарием. Эта информация в тот момент имела большое значение, однако следует отметить, что автором был допущен и ряд грубых ошибок в отношении данных о войсках противника, т. к. почти все они были расчётными и, как сегодня стало понятно, далёкими от реальности. Вместе с тем внимательный анализ немецких данных наводит на мысль, что цифры составлены таким образом, чтобы скрыть ошибку, которая была допущена советской стороной при подготовке Курской оборонительной операции. Как известно, тогда Москва сосредоточила значительно бо́льшие силы в полосе Центрального фронта, где ударная группировка вермахта (9A) была заметно слабее, чем перед Воронежским. Таблицы же Г. А. Колтунова говорят о другом, что якобы 9A была более многочисленна, чем её соседи, 4 ТА и АГ «Кемпф» ГА «Юг». Непонятно, на каком основании, но в своих расчётах автор использовал также и данные по 2A, которая, как известно, непосредственно в операции «Цитадель» не участвовала. Кроме того, автор допустил ошибку и при подсчёте, например, оперативной плотности войск в полосе АГ «Кемпф» на 5 июля 1943 г. Два её корпуса, участвовавшие в наступлении (3 тк и 11 ак), были развернуты на участке не 170 км, как он указал, а всего 32 км^[69]. Сегодня трудно понять, специально это было сделано (под давлением цензурных органов) или автор из-за отсутствия другой информации был вынужден пользоваться цифрами, которые были подготовлены задолго до него на основе ошибочных разведданных. Но в любом случае в этой части его статья работала не в пользу научного подхода к проблематике, а на обоснование одного из мифов, сформированных советской пропагандой.

Тем не менее это был первый появившийся в открытой советской печати столь значительный массив статистического материала об этом событии. Он, безусловно, расширял представление гражданских историков о проблеме, позволял, опираясь не на слова, как это было в значительной мере ранее, а на сухие цифры, представить реальный масштаб оборонительной фазы Курской битвы, оценить силы и средства Красной армии, которые были развернуты на севере и юге Курского выступа. К сожалению, статья стала не только первой, но и единственной подобного рода в советской историографии битвы под Курском, поэтому часть отечественных исследователей использует данные из неё даже сегодня. Причём часто без критического анализа^[70].

К сожалению, наметившиеся в обществе перемены не оказывали заметного влияния на фундаментальные исследования в области исторической науки. Примером этого может служить четырехтомник «Операции Советских Вооружённых Сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», подготовленный военно-научным управлением Генштаба, который был издан в 1958 г. Во вступительной статье к первому тому отмечалось: «Авторский коллектив стремился дать правдивый очерк Великой Отечественной войны, основанный, главным образом, на архивных документах, и сделать некоторые, не претендующие на полноту выводы по важным вопросам подготовки и ведения операций, осуществленных Советской Армией в годы Великой Отечественной войны»^[71]. Над этим трудом работали известные военные ученые, сами служившие в 1941–1945 гг. в боевых частях и соединениях, в том числе и кандидаты военных и исторических наук генерал-майор Н. Г. Павленко, полковники В. П. Морозов, Г. А. Колтунов, Б. Г. Соловьёв. В целом, учитывая уровень развития отечественной исторической науки и степень свободы ученых в этот момент, эту книгу можно было оценить как крупное достижение на пути изучения минувшей войны, в том числе и событий на Огненной дуге. И если бы её сразу не засекретили, на мой взгляд, она могла бы стать существенной основой (толчком) для дальнейшего, более глубокого анализа, в частности, событий под Курском. Однако этого не случилось, четырехтомник сначала получил гриф «Секретно», с 1962 г. его заменили на «Для служебного пользования», и лишь в 1965 г. труд полностью рассекретили^[72]. При этом книга была выпущена ограниченным тиражом только для спецбиблиотек военно-учебных заведений, поэтому и после 1965 г. изложенный в ней материал и выводы, прежде всего критические, оказались фактически недоступны для гражданских исследователей и не попали в широкий научный оборот.

Вместе с тем следует указать и на существенные недостатки многотомника. В нём не только излагались прежние, в том числе и ошибочные, взгляды и представления о битвах и сражениях (например, об участии 1500 бронеединиц в сражении под Прохоровкой), но и была допущена недооценка действий ряда оперативных объединений в крупных операциях, а также неверно указаны причины ряда неудач Красной армии. Например, его авторы утверждали, что невыполнение задач контрудара войсками 5 гв. ТА 12 июля 1943 г. было связано с «отсутствием достаточного времени для подготовки контрудара» и «пассивностью действий 1-й танковой, 5-й, 6-й и 7-й гвардейских армий, участвовавших в контрударе»^[73], хотя это не соответствовало действительности. Войска Ротмистрова начали сосредотачиваться в районе Прохоровки во второй половине дня 9 июля, следовательно, для приведения себя в порядок после марша и подготовки боевых действий имели в запасе двое суток. По меркам фронта это вполне достаточно для такого мероприятия. Что же касается упрёка в адрес других армий, якобы не участвовавших в контрударе, то и это утверждение далеко от исторической правды. Во-первых, именно активные действия 10 тк 1 ТА 12 июля сорвал разворот одного из самых сильных соединений немецкого 48 тк моторизованной дивизии «Великая Германия» на помощь 2 тк СС под Прохоровку. Во-вторых, 5 гв. А генерал-лейтенанта А. С. Жадова, действовавшая правее армии Ротмистрова, хотя и не выполнила поставленную задачу, а две её стрелковые дивизии, по объективным причинам, отошли на 2–3,5 км с прежних позиций, тем не менее она не допустила прорыва третьей армейской полосы на всю глубину, а мд СС «Мёртвая голова» потеряла в излучине р. Псел, по данным штаба 2 тк СС, больше бронетехники, чем мд СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», которая действовала на направлении главного удара 5 гв. ТА. Кроме того, во втором томе хотя и признавалось, что задачи контрудара по разгрому вклинившейся группировки врага выполнить не удалось, однако 12 июля назывался как день кризиса немецкого наступления и отказа врага от дальнейших попыток продвижения к Курску. Что тоже было далеко от исторической правды.

Вместе с тем в книге явно по субъективным причинам не только не проанализированы, но даже не упомянуты крупные, но неудачные для советской стороны события Курской оборонительной операции в полосе Воронежского фронта. Например, окружение стрелкового корпуса 69A южнее Прохоровки в ночь на 16 июля, прорыв его соединений и высокие потери при этом. В труде лишь указано, что 13–15 июля 5 гв. ТА и 69A отражали атаки германских войск, которые пытались окружить пять дивизий последней, а затем эти пять дивизий отошли на новый рубеж^[74]. Таким образом, авторский коллектив не только не упомянул об окружении, но и приложил максимум усилий, чтобы не вскрывать главную причину этой трагедии – неудачу армии Ротмистрова 12 июля 1943 г. и большой урон, нанесенный ей корпусом СС. Следует отметить, что и при изложении дальнейших событий лета 1943 г. авторами труда внимание акцентировалось в основном на успехах советской стороны, в том числе, как сегодня стало ясно из архивных источников, выдуманные. В частности, в книге маскировочные мероприятия командования Воронежского фронта в полосе 38А в конце июля – начале августа 1943 г. оцениваются как очень успешные, т. к. противник якобы был вынужден выдвинуть на это направление в качестве оперативного резерва 7 тд^[75]. Однако в трофейных документах 4 ТА указано, что данное соединение подтягивалось с целью проведения здесь частной наступательной операции, а активность в полосе 38A германское командование рассматривало именно как отвлечение внимания от направления главного удара войск Воронежского и Степного фронтов.

Важной положительной чертой военно-исторических изданий конца 1950 – начала 1960-х гг. было описание и общего хода боевых действия в полосе Центрального фронта летом 1943 г., и отдельных сражений его войск, без особых перекосов и откровенных преувеличений, как это наблюдалось в отношении событий на юге Курского выступа. Например, оборонительные бои у ст. Поныри, которые в 1970-е гг. станут сравнивать по масштабу с Прохоровским сражением, в упомянутой книге «Операции Советских Вооружённых сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. Военно-исторические очерки» оценивались лишь как «поучительный пример упорства в обороне»^[76] 307-й стрелковой дивизии, а победа в них справедливо была отнесена за счёт высокой плотности наших сил, правильного использования частей и соединений различных родов войск, а также умело налаженного взаимодействия.

Одной из существенных негативных особенностей отечественной историографии Курской битвы этого периода стало выпячивание заслуг отдельных соединений и объединений в её победе. Эта тенденция зародилась ещё в годы войны и была связана с желанием высокопоставленных руководителей Красной армии «поучаствовать в наградном марафоне» (особенно в 1944–1945 гг. часто этим грешило командование БТ и МВ), а также с определенной косностью в работе военно-исторических подразделений Генштаба. В 1970-е гг. это явление тоже отмечалось в исторической литературе, например, в отношении 5 гв. ТА, но после войны оно возникло под влиянием иных факторов. Во-первых, военно-педагогической и военно-научной деятельности П. А. Ротмистрова^[77]. Во-вторых, благодаря участию Н. С. Хрущева в Курской битве в качестве члена Военного совета Воронежского фронта. Безудержным восхвалением деятельности Н. С. Хрущёва в годы Великой Отечественной войны были переполнены практически все публикации конца 1950-х и начала 1960-х гг. В угоду активно формирующемуся культу главы государства искажались важнейшие события, вымарывались целые пласты из истории войны, вычёркивалась многомесячная кропотливая творческая работа больших коллективов армейских и фронтовых штабов по планированию и подготовке битв и сражений. Стремясь «идти в ногу со временем», авторы включали в свои труды целые абзацы, в которых описывалось, как Никита Сергеевич фактически выполняет функции командующего фронтом, без прямого на то распоряжения или хотя бы рекомендации последнего. Ярким примером подобного «творческого осмысления прошлого» могут служить статьи и брошюры П. А. Ротмистрова, а также книга бывшего члена Военного совета 1 гв. ТА Н. К. Попеля^[78] «Танки повернули на запад»^[79], опубликованная в этот период.

Для раздувания значения роли Н. С. Хрущёва в годы войны идеологические органы уже в начале 1960-х гг. стали использовать и мемуары полководцев. Хотя в их узком кругу он как военный деятель, мягко говоря, авторитетом никогда не пользовался. Тем не менее все чаще в статьях и воспоминаниях бывших командующих фронтами, а затем и армиями стали появляться целые абзацы с хвалебными отзывами о масштабной и кипучей работе генерал-лейтенанта Н. С. Хрущёва. Например, К. К. Рокоссовский в сборнике «На Огненной дуге. Воспоминания и очерки о Курской битве» «рассказал», как в период подготовки к летним боям в штаб Центрального фронта, которым он командовал, несколько раз приезжал член Военного совета (соседнего!) Воронежского фронта, чтобы проинформировать «о сложившемся к тому времени вокруг Советского Союза положении»^[80]. Как правило, авторы в погонах с большими звездами обладали непростыми характерами. Поэтому во избежание скандалов, которые они могли учинить, такие вставки обязательно согласовывались с ними «под роспись». Г. К. Жуков, не один год боровшийся против подобных «вкраплений» в рукопись своей книги (и не понимая, как это можно маршалу и коммунисту так врать и пресмыкаться), в личном письме К. К. Рокоссовскому по этому конкретному эпизоду очень жёстко ответил: «Я внимательно слежу за Вашими выступлениями в печати. И всегда жду от Вас правдивого описания истории операций. Но увы! И Вы, Константин Константинович, оказывается, не лишены желания пококетничать перед зеркалом истории, некоего украшательства своей личности и искажения фактов. Напомню лишь некоторые. Описывая подготовку войск Центрального фронта к Курской битве, Вы писали о выдающейся роли Хрущева Н. С. в этой величайшей операции. Вы писали, что он приезжал к Вам на фронт и якобы давал мудрые советы, «далеко выходящие за рамки фронтов». Вы представили в печати его персону в таком виде, что Хрущев вроде играл какую-то особо выдающуюся роль в войне. А этого-то, как известно, не было, и Вы это знали. Как Вам известно, с Хрущевым приезжал и я. Напомню, что было на самом деле: был хороший обед, за которым Хрущев и Булганин крепко подвыпили. Было рассказано Хрущевым и Булганиным много шуток, анекдотов, а затем Хрущев уехал в штаб Воронежского фронта, а я остался во вверенном Вам фронте, где отрабатывались вопросы предстоящей операции с выездом в войска. Надеюсь, этого Вы еще не забыли»^[81].

Но наиболее масштабно и зримо эта тенденция проявилась в шеститомнике «История Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». Вот как оценивал это издание один из самых авторитетных полководцев бывший начальник Генерального штаба Красной армии Маршал Советского Союза А. М. Василевский: «…Читаешь многотомную Историю Великой Отечественной войны… и иногда удивляешься, – отмечал он в беседе с писателем К. М. Симоновым. – В период подготовки Сталинградской операции и в период самой операции, в том числе в период самых ожесточенных боев с котельнической группировкой немцев, я ездил из одной армии в другую, из одних частей в другие буквально все время в одной машине с Хрущевым. Он не вылезал из моей машины, всегда, где был я, был и он. Но вот читаешь эту историю, и в ней написано: «Товарищ Хрущев приехал туда-то», «Товарищ Хрущев прибыл на командный пункт^[82] в такой-то корпус», «Товарищ Хрущев говорил там-то и с тем-то» и так далее и так далее. А где начальник Генерального штаба, так и остается неизвестным.

Еще более странно описано в этой «Истории…» планирование операции на Курской дуге. Из этого описания может создаться ощущение, что эта операция была в основном спланирована на Воронежском фронте, тогда как на самом деле для планирования этой операции съехались и участвовали в ней Жуков, Рокоссовский, я, Ватутин, подъехал туда во время этой работы и Хрущев. Это действительно так, но не сверх того»^[83].

Ему вторил Г. К. Жуков: «…Лакированная эта история. Я считаю, что в этом отношении описание истории, хотя тоже извращенное, но все-таки более честное у немецких генералов, они правдивее пишут. А вот «История Великой Отечественной войны» абсолютно неправдивая. Это не история, которая была, а история, которая написана. Она отвечает духу современности. Кого надо прославить, о ком надо умолчать»^[84].

В словах двух выдающихся полководцев минимум личного – обид за забвение. Действительно, издание получилось откровенно ангажированным, в нём были упущены или задвинуты в историческое небытие ряд важных событий, персонажей и существенных факторов, в том числе и те, что повлияли на решение командования Красной армии и вермахта при планировании летней кампании 1943 г.

Так, в третьем томе при изложении событий на Украине в феврале – марте 1943 г. был сделан упор на срыв советскими войсками планов противника. Однако умалчивалось о поражении Воронежского и Юго-Западного фронтов, больших потерях их войск, оставлении значительной части уже освобожденной территории, в том числе и о сдаче врагу крупного индустриального и административного центра – Харькова. «Забыли» авторы упомянуть и о том, что не получила развития и начавшаяся в это время наступательная операция Центрального и Брянского фронтов. Обойдены молчанием не только эти крупные неудачи, но и, что самое важное, до конца не были вскрыты их причины. Хотя, как известно, верные выводы даже из масштабных провалов весьма продуктивны, т. к. не теоретически, а в ходе боевой работы выявляются наиболее слабые места в планировании операций и подготовке войск.

А ведь весной 1943 г. Ставка ВГК тщательно анализировала и итоги трёхмесячных боёв на юге советско-германского фронта, и обстановку, сложившуюся после отхода двух фронтов с Украины. Выводы оказались неутешительными: результаты победы под Сталинградом могли быть более весомыми. По крайней мере, при правильном расчёте своих сил и трезвой оценке ситуации удержать уже освобожденные Харьков и Белгород возможность была. В то же время решительные действия войск фельдмаршала Э. фон Манштейна продемонстрировали, что Германия и её вооруженные силы ещё сохраняли высокий потенциал. В тех сражениях советские вооруженные силы не только понесли значительные потери в живой силе, вооружении и технике, был нанесен сильный удар и по их престижу, который резко поднялся в мире после окружения группировки Паулюса.

Трагический опыт, полученный в этих боях, заметно повлиял на настроение политического и военного руководства Советского Союза. Оно начало более взвешенно оценивать собственные возможности и потенциал неприятеля. Это особенно ярко продемонстрирует процесс планирования Курской оборонительной операции. Обладая кратным численным превосходством во всех основных родах войск, накопив значительные оперативные и стратегические резервы, Москва сознательно передаст инициативу противнику с тем, чтобы измотать его войска в оборонительных боях и лишь затем перейти к решительным действиям по окончательному освобождению страны. Гитлер же из трагедии на Волге и последовавшего затем отступления не извлёк должных уроков. Крупный, но ограниченный территориально успех Манштейна на Украине в какой-то мере снял остроту «Сталинградского синдрома», благодаря чему, несмотря на очень серьёзные риски, на которые будут указывать авторитетные генералы вермахта, он все-таки решится на проведение авантюрной по сути операции «Цитадель».

В шеститомнике не нашли должного освещения важные, но неудобные для советской стороны проблемы, возникшие и в ходе Курской битвы. Например, причины прорыва главной армейской полосы Центрального фронта на всю глубину уже 5 июля 1943 г. (хотя в этот момент 13 A обладала колоссальными силами), невыполнение замысла контрудара 12 июля 1943 г. на Воронежском фронте, ошибки в использовании танковых армий однородного состава на обоянском и прохоровском направлениях, низкий темп продвижения войск Центрального и Брянского фронтов в Орловской наступательной операции. Кроме того, не были вскрыты и проанализированы существенные проблемы, возникшие в первые дни оборонительной операции, с управлением корпусов 2 ТА, которая действовала на направлении главного удара противника.

Авторы этого фундаментального труда допустили и ряд фактических ошибок. Утверждалось, например, что командование ГА «Юг» к 10 июля 1943 г. отказалось от наступления через Обоянь и начало сосредотачивать большую часть соединений 4 ТА под Прохоровку, благодаря чему здесь к 11 июля 1943 г. якобы была создана небывалая за годы войны плотность бронетехники – 100 танков и САУ на 1 км фронта^[85]. В действительности же от наступления из района Белгорода строго на север Э. фон Манштейн отказался ещё в мае 1943 г., и в указанное время никакой перегруппировки не проводилось. На дальних подступах к Прохоровке по-прежнему продолжали действовать только дивизии 2 тк СС, которые не являлись основными силами танковой армии Гота, а их численность существенно завышена, в силу чего указанная в третьем томе плотность бронетехники не соответствовала действительности.

Кроме того, при описании событий на северном фасе указано, что 18-й гв. стрелковый корпус к началу битвы находился в резерве Центрального фронта^[86]. В действительности же он был передан командованию 13A и составлял её второй эшелон.

В труде также безосновательно утверждалось, что при проведении контрудара 12 июля 1943 г. 1-я танковая, 6, 7-я и 5-я гв. армии «в той мере, в которой ранее предполагало командование Воронежским фронтом… участвовать не могли», поэтому якобы «основная тяжесть сражения пала на 5-ю гвардейскую танковую армию»^[87]. Это не только искажало суть одного из самых крупных мероприятий советского командования по отражению немецкого наступления в полосе Воронежского фронта, но и умаляло роль воинов армий, задействованных в контрударе. Редколлегия явно попала под влияние П. А. Ротмистрова, т. к. чем-то иным объяснить совпадение точки зрения, изложенной в его мемуарах, опубликованных в 1960 г., и авторского коллектива книги трудно.

Ещё одной существенной негативной особенностью шеститомника стало нивелирование индивидуальности (особенностей характера, стиля работы, полководческого почерка и т. д.) всех более или менее значимых фигур Красной армии. Как точно заметил американский журналист А. Верт, работавший в 1941–1945 гг. в СССР, труд «страдает тем недостатком, общим для многих, хотя и не для всех советских книг о Второй мировой войне, что он показывает, по существу, всех русских в точности похожими один на другого»^[88]. Считаю, что это свидетельствовало не о непонимании авторским коллективом значения индивидуальности генералов и маршалов, находившихся, например, в системе стратегического и оперативного планирования боевых действий, управления войсками, а прежде всего о стремлении тогдашнего руководства Советского Союза выделить всеми средствами особую роль партии и советской системы, лишить отдельного человека (советского солдата, полководца или рабочего на оборонном заводе) права на способность самостоятельно совершать подвиг или выдающийся поступок при защите своего Отечества.

Подвергнутые справедливой критике сразу же после выхода из печати отдельные тома редколлегия была вынуждена срочно дорабатывать^[89]. Однако государственная система, выстроенная под «одного человека», не была способна к трансформации. Поэтому никаких принципиальных изменений в новых изданиях не произошло, были исправлены лишь технические ошибки и несколько расширены отдельные разделы. Глава о Курской битве также претерпела лишь «косметические» изменения.

Нельзя не признать, что помимо отсутствия у руководства страны заинтересованности в глубоком научном изучении истории Великой Отечественной войны на качество исследований в это время по-прежнему оказывал влияние и ряд объективных факторов.

Во-первых, недостаточные знания о военной стратегии СССР в годы войны и неподготовленность советских историков к работе по данной тематике.

Во-вторых, база архивных источников, которую могли исследователи использовать, была крайне скудной. Как и в прежний период, вся боевая и значительная часть отчётной документации войсковых соединений и объединений за 1941–1945 гг. была засекречена. Вместе с тем много архивных дел периода войны находились в беспорядке, документы были несистематизированы и разбросаны по различным военным ведомствам. Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал: «Удивительное дело, как мы мало пользуемся документами. Прошло двадцать лет со времени окончания войны, люди вспоминают, спорят, но спорят часто без документов, без проверки, которую легко можно провести. Совсем недавно, разыскивая некоторые документы, я обнаружил в одном из отделов Генерального штаба огромное количество документов. Донесения, переговоры по важнейшим операциям войны, которые с абсолютной точностью свидетельствуют о том, как в действительности происходило дело. Но с самой войны и по сегодняшний день как эти документы были положены, так они и лежат. В них никто не заглядывал»^[90].

Следует назвать и ещё одну важную проблему, касавшуюся источников. Бывший член редакции «Военно-исторического журнала» полковник В. М. Кулиш отмечает: «Ставка ВГК и ГКО в области стратегического управления войсками оставили мало документов. И. В. Сталин, озабоченный соблюдением секретности, а может быть, и по другим соображениям запрещал участникам совещаний вести записи без его указания. Они, как вспоминал Жуков, Василевский и другие, должны были запоминать принятые решения и указания, а затем, возвратившись в свои кабинеты, по памяти записывать их в секретные тетради. А такие тетради, согласно правилам о секретном делопроизводстве, периодически уничтожались специальной комиссией. Так эта группа источников исчезла, другие важные оперативные документы были просто потеряны»^[91].

Проблема отсутствия документальных источников стратегического характера встала остро не только перед военными историками. Как только началась работа над шеститомником, это стало понятно и их руководству, было очевидно, что этот фактор существенно затягивал работу и снижал её качество. Поэтому было принято решение для военных ученых, преподавателей военно-учебных заведений и специалистов военно-исторического профиля издать специальный многотомный «Сборник документов Верховного Главнокомандования за период Великой Отечественной войны». Он начал выходить в 1968 г. отдельными выпусками (книгами), каждый из которых охватывал определенный период войны. Во вступительной статье к первому изданию отмечалось, что «цель этой публикации состоит в том, чтобы способствовать развертыванию научных исследований и более глубокому изучению опыта Великой Отечественной войны, пропаганде героических традиций Советских Вооруженных сил, а также разоблачению буржуазных фальсификаторов Второй мировой войны»^[92]. В 1960-е гг. на Западе для подготовки научных и научно-популярных книг по истории минувшей войны начали широко использовать документальные источники, в первую очередь это касалось ФРГ, которая в конце 1950-х гг. получила из США архив боевых документов войск вермахта. Например, в 1966 г. в Германии был выпущен первый труд по истории событий под Курском «Принцип действий. Операция «Цитадель» 1943», полностью выполненный на документальном материале немецким исследователем Э. Клинком. Это издание вызвало большой резонанс среди историков.