Валерия Корнеева
Лепестки ненависти
Глава 4
Косметический ремонт
Утро и вправду началось для беглянки так, как она ожидала. Лиза не выказала ни малейших признаков удивления, проснувшись в том месте, которое привиделось ей в свободном падении сквозь пучину космоса. Любой другой человек задался бы вопросом, как из душной июльской Москвы его перенесло в звонкую тишь северной деревни, и почему для путешествия был выбран не железнодорожный состав из двадцати вагонов, а какой-то прозрачный кокон необъяснимого происхождения. Обнаружив себя в доме, где она ежегодно проводила летние каникулы, Лиза выдохнула с облегчением. Пребывание в этом месте всегда успокаивало её, но то было раньше, в юношеские годы. Теперь же поводом для тревог оставалось одно существенное обстоятельство. В Москве у Лизы жили родители-пенсионеры.
Они никогда не делали попыток вмешиваться в дела взрослой дочери, отпочковавшейся от них лет пять назад после смерти деда и переехавшей в его квартиру, завещанную непосредственно ей. Да уж, дедуля её точно любил, раз так побеспокоился о решении жилищного вопроса внучки задолго до своей кончины. Вообще скромница Лиза никогда не враждовала с родственниками, её нередко приводили в пример детям из младшего поколения, назидательно упоминали её красный диплом преподавателя русского языка и наказывали юным оболтусам учиться так же хорошо, как «умная тётя».
Конечно, за глаза эту же самую умную тётю считали полнейшей неудачницей и девицей с большими странностями, однако при редких встречах на семейных праздниках за её успехи поднимали бокальчик красненького и желали сбычи всех мечт. Родня неустанно сплетничала про тикающие часики, про отсутствие заек и лужаек, но карьеристка Лиза равнодушно пропускала всю эту пустую болтовню мимо ушей. Ну не встретился ей такой человек, ради которого она захотела бы что-то изменить в своей жизни, не посыпать же голову пеплом из-за невезения в любви? Не будешь ведь в разгар хмельного застолья, когда гости орут хиты девяностых, перечислять собравшимся свои принципы отбора идеального кандидата в женихи.
А такие принципы у Лизы имелись! Но развитое чувство реализма вовремя останавливало её от необдуманных откровений. Она превосходно освоила навыки социальной мимикрии и никогда не устанавливала с людьми глубокой связи, крепкую дружбу не поддерживала. Так, поверхностные приятельские отношения на уровне «посидеть за чашкой капучино». В её душе за цветущим розовым садом начиналась запретная территория, куда входа не было никому.
…Лиза отлично выспалась, валяться в постели ей наскучило. Она и впрямь, как в том видении, с хрустом потянулась на колючем сенном матрасе, поставила босые ступни на холодные доски пола и энергично встала. В том, что она находится здесь в полном одиночестве, женщина не сомневалась. Была, правда, ещё одна догадка, которую требовалось либо подтвердить либо опровергнуть. У Лизы до сих пор в ушах стоял подзуживающий голос того незнакомого типа: «Схлопни время и пространство, крошка!»
Поначалу она решила, что хамоватый мужчинка просто издевался над ней и плёл всякую околесицу, но очутившись в опустошающем вакууме Вселенной, она отбросила такие мысли. Теперь же, меряя шагами родную избушку и осматривая утварь, словно видит её впервые, Лиза старалась уловить в привычной обстановке что-нибудь чуждое, наносное, пришлое. И она это нашла. Чувство защищённости покинуло её душу. Так ясное небо затягивается дождевыми тучами, которые быстро и неодолимо скрывают солнце.
Лиза на подкашивающихся ногах подошла к комоду, втайне надеясь на то, что увиденное окажется обманом зрения. Она помнила, как из сейфа прямо у неё на виду дематериализовалось имущество компании. Возможно, и сейчас это обернётся неким глупым розыгрышем? Но кто тогда его организатор? Неужели логист Дмитрий настолько вездесущ? У Лизы отчего-то была уверенность в недосягаемости своего убежища для этого человека. Если он, конечно, являлся таковым. После, условно говоря, «вчерашних» космических фокусов она сильно сомневалась в человеческой природе невзрачного менеджера.
Старинный вологодский комод всегда ей нравился. Она сызмальства запомнила чёткие резные узоры на его ящиках, причём кое-где вздувшаяся от времени светло-голубая краска облупилась, обнажив под собой серое дерево. Лиза знала каждую проплешину под свёрнутыми лазурными завитками, и иногда она даже подолгу размышляла, каких существ ей напоминали эти хаотичные композиции на фоне грубоватых ромбов и лакированных косичек, оплетавших покрытые патиной ручки от ящиков.
Единственным обстоятельством, напугавшим её, было ощущение странной обезличенности этого самого комода. Обладая отличной визуальной памятью, она не могла не отметить, что у предмета мебели, стоявшего перед ней, не было ни трещин в краске, ни незатейливых элементов декора, ни… даже ящиков. Изъясняясь языком геометрии, это был просто голубой деревянный параллелепипед, тупо и упрямо стоявший на полу и примыкавший к невнятного цвета обоям, будто бы наскоро прилепленным к стенам.
Лиза медленно и нарочито спокойно сомкнула веки, посвятила пару минут дыхательным упражнениям и в буквальном смысле обратила все свои внутренние ресурсы на то, чтобы не заверещать. Её опять почти что била дрожь, но она поклялась себе быть сильнее и не истерить. Когда она вновь открыла глаза и придирчиво осмотрелась вокруг, то, конечно же, заметила целую массу странностей в этом жилище. Только окончательно пробудившись ото сна, она смогла понять, насколько схематично и отдалённо похоже это помещение на то, что она приняла за дом своего детства.
Выражаясь штампами романистов, можно было сказать, что в её висках набатом гудел бешеный пульс, страшно было хотя бы уже от осознания того, что физика знакомой Лизе реальности явно дала здесь нехилый сбой. Мозг настолько устал быть постоянно начеку, что бедная женщина всё-таки позволила себе протяжно завопить в голос и броситься на поиски выхода из избы. За долю секунды в её воображении проскочила идея о том, что это она лично управляет здешним странным миром, поэтому ответ за моделирование абсурдных ситуаций Лизе придётся нести перед самой собой.
Эта несмелая догадка чуть отрезвила её, и она заставила себя перестать метаться по комнате как полоумная. В конце концов, если она напряжёт волю и впрямь захочет отсюда уйти, у неё это получится. Дверь или нечто наподобие проёма в стене точно найдётся. Тем более, если этот мирок состоит из тех же самых элементарных частиц, что и вся остальная часть Вселенной. А что, если это не так? Точно ли это молекулярная структура, скажем, вот той деревянной кровати соответствует тому, что знают земные корифеи от естествознания?
Лиза улыбнулась, рассматривая комнату, наполненную вещами, бывшими, по сути, суррогатами своих реальных прототипов. Она улыбнулась ещё шире, понимая, как безумно выглядит её сумасшедшая ухмылка со стороны. В этой гримасе сочетались ужас, восторг и слабое, едва зарождающееся чувство власти. Только вот власти над чем? Над доступным для любых модификаций деревенским домиком? Или можно будет попробовать поиграть в более крупном масштабе? А что, если попытаться силой эмоций возвести вокруг избы огород с грядками, полными урожая?
Лиза не сдержалась и загоготала, будто торжествующая ведьма. Какие грядки, что за мелочь? Да если она войдёт во вкус, есть великий соблазн ощутить себя божеством. Творцом. Демиургом, который от этой отправной точки выстроит такой мир, какой понравится лично ей. Ну что ж, пришла пора неплохо повеселиться. Или устроить тут коллапс целой галактики. Женщина сфокусировала взгляд на стене рядом с русской печкой, подумала о белом куске тюля, который в настоящем доме детства служил шторкой между спальней и кухней.
Через несколько мгновений в стене образовался темнеющий провал, закрытый точно таким же тюлем из воспоминаний Лизы. Ей удалось это сделать почти без усилий, и она воодушевилась лёгким успехом. Смело двинувшись в возникший проём, она оказалась в серой, почти без каких-либо красок комнатке. Это помещение казалось ещё более ненастоящим, чем первое, откуда она только что вышла. Видимо, на детальное продумывание уходит значительное количество душевных сил, только как метафизика связана с физикой, Лиза пока не могла уловить. Её вела лишь интуиция и дикое вдохновение, которое зиждилось на фаталистическом «будь что будет».
А что будет за порогом дома, она узнает совсем скоро. Главное, надеяться на лучшее и не думать в состоянии явной паники, а то неизвестно тогда, какими монстрами из дальних закоулков космоса населит всемогущая секретарша Лиза своё таёжное убежище.
Глава 5
Очень дорогие пальцы
Этот крем для рук его разочаровал. Кожа была увлажнена недостаточно, да и отдушку производитель добавил слишком сладкую, она пахла на весь номер отеля, будто приторный коктейль из молока, мёда и ванили. Он досадливо растёр остатки липкой плёнки по пальцам и поморщился, когда последний миллиграмм мерзкого крема проскочил в оправу крупного бриллианта на кольце, ненадолго испортив безукоризненный вид ювелирного изделия. Обладатель украшения что-то приглушённо сказал в сторону яркого тюбика на прикроватной тумбочке и направился в ванную, явно намереваясь смыть густой слой ароматной гадости со своей холёной кожи.
Если бы сейчас кто-то мог видеть, как высокий худощавый мужчина, одетый в белый банный халат, вытянув из длинных рукавов изящные кисти рук, несёт их впереди себя, словно некую драгоценность, то зрителя позабавила бы сосредоточенно-недовольная гримаса на молодом и до невероятности симпатичном лице с отчётливыми азиатскими чертами. В другое время тёмные глаза этого человека наверняка были способны передать множество разных выражений под стать соответствующим случаям. Там было место и для затаившихся смешинок, от которых взгляд сиял бы подобно звёздному небу, и для сдержанной печали, отчего лицо обрело бы меланхоличную одухотворённость…
Но из поистине широкого спектра эмоций, доступных большинству жителей Земли, в глазах именно этого мужчины чаще всего находили пристанище презрение и раздражение. Можно даже было утверждать, что молодой человек с красивыми карими глазами никогда не удосуживался задействовать весь их драматический потенциал. Ему просто вечно всё не нравилось, о чём он не стеснялся прямо заявлять окружающим. Дня не проходило, чтобы он не обронил нечто вроде: «Меня бесит вид из окна, ненавижу смотреть на жилые дома, поменять номер в течение получаса».
Адресатом сумасбродных требований выступала хрупкая, внешне бесконечно уставшая девушка-менеджер, на плечах которой лежала ответственность за благополучный быт капризного страдальца. Откровенно говоря, по-настоящему страдали здесь только те люди, которые были вынуждены работать в одной упряжке с ним. Угодить ему казалось непосильной задачей, ведь дурное настроение являлось его постоянным спутником. Заложниками несносного характера царственной особы часто становились телохранители, визажист, стилист и даже диетолог, – словом, сплошные «нахлебники», как любил их называть наш герой.
В тот момент, когда молодой человек триумфально донёс свои вытянутые руки до раковины и подставил ладони под бесконтактный кран, где-то в глубине люксового номера зазвонил телефон. Мужчина как раз ожидал подачи воды, но невезение преследовало его и тут: проклятая H2O не собиралась орошать его ванильно-медовые пальцы, ещё к тому же и намыленные раньше времени. Он взвыл от бессилия, состроил угрожающую рожу зеркалу и яростно плюнул на пол. Телефон звонить перестал, но вскоре послышался тихий писк дверного сканера.
Очень важная персона вышла из ванной, на ходу мрачно обтирая руки о чистый халат и оставляя на нём жирные разводы. На пороге номера показались четверо: та самая измученная девчонка, что работала у красавчика менеджером, да трое шкафов-охранников. Все они вопросительно смотрели на своего подопечного, не решаясь ввязываться в заведомо склочное общение. Однако тишина не могла продолжаться вечно, поэтому девушка взяла инициативу на себя.
Она преувеличенно робко кашлянула в кулачок, опустила глаза, как анимешная отличница, и начала диалог:
– Господин Вэй, просим прощения за беспокойство, но время вашего выступления приближается, концерт должен начаться через четыре часа, я звонила вам, чтобы напомнить о…
Тот, кого она назвала «господином Вэем», закатил глаза и перебил её, изучая узоры потолочной плитки:
– Сестрёнка Лулу, не хочу показаться грубым, но, во-первых, я уже до одури нарепетировался и отыграл программу так, что зрители улетят в рай примерно на третьей минуте прослушивания. Кстати, рояль до сих пор не проверен настройщиком, а ведь я сразу сказал: там на четверть тона перетянута «ре» первой октавы! Во-вторых, в этом дрянном номере нет воды, значит, ты плохо работаешь, выбирая мне такой паршивый «люкс». И вообще, убирайтесь отсюда все, дайте мне побыть в одиночестве хоть час!
«Сестрёнка Лулу» сбросила маску кроткой старшеклассницы, теперь в её голосе появились неприятные дребезжащие нотки:
– Сяо Вэй, слушай меня внимательно! Если ты не перестанешь арканиться и не позволишь визажисту со стилистом привести тебя в божеский вид, я за себя не отвечаю! Агентство разорвёт с тобой контракт в одночасье, будешь тут принцессу из себя строить!!! И не называй меня Лулу, что за фамильярность! Я госпожа Цин!!! Думаешь, ты знаменитость мирового масштаба, которой всё можно?!
Охранники, истуканами стоявшие за ней, подали признаки жизни. Один из них подошёл к пианисту, чтобы произнести нечто ободряющее и примирительное, двое же других не нашли ничего лучшего, чем протиснуться между взбешённой девушкой и столь же разъярённым музыкантом. Уже было неизвестно, у кого нервы оказались слабее, но через пару секунд бодигарды начали успешно отражать атаку обеих сторон, сдерживая натиск «сестрёнки Лулу» и не давая ей побить маленькими кулачками «идиота Сяо Вэя». Она что-то верещала про многомиллионные убытки и безответственность, а сам виновник заварушки истеричным тенором проклинал «армию безмозглых климактеричек», которые, по его мнению, составляли костяк фан-сообщества от классической музыки. При этом он не забывал трусливо отмахиваться от девушки и прятаться за мощный торс одного из охранников.
Непонятно, каким бы стал исход этой нелепой потасовки, однако в номере прибавилось действующих лиц: своими электронными ключами воспользовались вышеупомянутые визажист и стилист. Это были равнодушного вида пожилая дама и совсем молодой юркий парень, у которых на лицах читалась максимальная незаинтересованность в происходящем. Очевидно, подобное случалось на их глазах далеко не впервые. Они спокойно дождались затишья и, когда девушка прекратила орать на пианиста, а он утомился с ней спорить, началась обычная подготовка к выступлению. Дама приглашающим жестом указала Сяо Вэю на стул около туалетного столика, парень-стилист начал флегматично пристраивать принесённую с собой одежду на широкую напольную вешалку.
Всё ещё донельзя взвинченный, пианист хлопнулся на стул и отдался на милость судьбы. По его лицу тотчас прошлись влажным ватным диском, нанесли на проблемные зоны выравнивающий флюид, и закипела работа по преображению его и без того совершенной внешности в абсолютное произведение искусства. Культ личности необходимо было поддерживать, потому что большие деньги сами себя не могли заработать, как бы тривиально это ни звучало. Поклонницы не столько разбирались в скучной старинной музыке, из которой состоял репертуар Сяо Вэя, сколько влюблялись в его дивной красоты лицо и стройное, в меру спортивное тело (хоть и не без некоторой излишней худобы).
Бесчисленные посты в соцсетях были посвящены его высоким острым скулам, чётко очерченной линии челюсти, небольшому аккуратному рту, всегда превосходно увлажнённой коже без единого намёка на мимические морщины, а также глазам. Иногда по-лисьи хитрым, иногда немигающе смотрящим в пустоту с обложки глянца, но всегда неизменно холодным и от того болезненно притягательным. Агентство давно сообразило, что талант их звезды стал, увы, вторичным фактором успеха Сяо Вэя, а основной причиной его сумасшедшей популярности была, естественно, подарочная обёртка, служившая приманкой для женской аудитории всех возрастов.
Он почти уснул, пока лица невесомо касалась кисть и где-то на периферии сознания слышалось, как в металлической пудренице легко перекатываются крохотные шарики. Звук ассоциировался у него с ходьбой по морской гальке, причём не босиком, а непременно в кроссовках на толстой подошве. Когда рядом с головой Сяо Вэя начал прохладно жужжать фен, это переместило его сознание в воспоминания о бризе, который так же приятно обдувал лицо во время лодочной прогулки под средиземноморским солнцем.
Из грёз наяву его вырвал резкий окрик менеджера:
– Господин Вэй, очнитесь! Пора примерить все пять образов, составленных специально на ваш взыскательный вкус! Если вам хоть что-то опять не понравится, я…
– …за себя не отвечаешь, – приподнял веки музыкант. – Помню, помню, только не трещи над ухом так громко, в голове пульсировать всё начинает.
Сяо Вэй без особого почтения поблагодарил даму-визажиста, встал из-за столика и внезапно поинтересовался у неё:
– А почему именно вы занимаетесь моими волосами? Наше агентство решило сэкономить на парикмахере?
Пожилая китаянка хотела броситься в объяснения, но интерес к ней был моментально потерян, что она отметила про себя с большим облегчением. Пианист отошёл от неё к передвижному гардеробу на колёсиках и уже завёл ленивую одностороннюю перебранку с юношей-стилистом, который демонстрировал ему варианты концертных нарядов на сегодняшний гала-вечер. Мероприятие должно было состояться в соседнем с отелем здании, где располагалась городская филармония. Ожидалось, что концерт посетят самые видные представители политической элиты, поэтому высокий статус предстоящего события был обусловлен не только звёздностью приглашённых артистов, но и не меньшей значимостью самих гостей.
Имя Сяо Вэя, двадцатичетырёхлетнего пианиста-виртуоза из Чунцина, успело стать атрибутом любого масштабного творческого проекта при поддержке солидных чиновников из правящего аппарата. Играл он словно без усилий, сложнейшие пассажи в темпе molto allegro и vivace исполнял именно так, как и предписывал композитор, а от его largo, rigoroso и простого andante у слушателей случался аудиальный катарсис. Впрочем, не у всех, а только у людей, по-настоящему понимавших музыку. Часть зрителей действительно приходила на выступление погрузиться в атмосферу искусства и прочувствовать сердцем смысл извечной баховской ремарки «In Nomine Dei»[1].
Но сейчас, завершая подготовку к скорому выходу на сцену, Сяо Вэй ощущал странное, отнюдь не характерное для себя волнение. Он не сомневался в том, что отыграет программу без сучка без задоринки, так было всегда на протяжении его карьеры с самого раннего детства, когда вундеркинд с пухлыми щёчками впервые сел за настоящий рояль и заставил зал плакать навзрыд от умиления и восторга. Однако сегодня в его душе засело предчувствие какой-то надвигающейся проблемы. Или даже беды. Он, естественно, никому из окружения об этом не сообщил, его ведь и так считали сумасбродным психом, пусть и гениальным. И всё же его дурное настроение было с самого утра ещё более дурным, нежели обычно. Наверное, потому и раздражала любая мелочь. Что же припас для него этот помпезный вечер?
Сяо Вэй хмуро кивнул охранникам, «сестрёнке Лулу» и, оставив в своём номере ставших ненужными визажиста и стилиста (пусть хоть уберут весь этот беспорядок в его вещах, дармоеды!), вышел за дверь.
Несносная девчонка тут же схватила его за рукав расшитого золотыми журавлями твидового жакета (какой идиот додумался создать такой ужасный принт?) и зашипела, поторапливая:
– Господин Вэй, хватит считать ворон, опоздаем, всем хуже будет! Дядюшка Лю, ну скажите ему побыстрее ноги переставлять!!! Туда сам председатель Цзян приедет, как вы не понимаете! Или ты топаешь поживее, Сяо Вэй, или я…
– А я тебе сильно нравлюсь, Лулу? – спросил пианист и впервые за день улыбнулся, удовлетворённо отметив про себя, как исказилось гневом лицо девушки и как незаметно ухмыльнулись на ходу трое «дядюшек».
– Да, не сомневайся, звезда ты наша, я в тебя прямо дико влюблена, ага!
Она даже не замедлила шаг и не покраснела. Досадно. Вроде и так миллионы от него голову теряют, а вот собственная ассистентка, приставленная к нему ненавистным агентством, держится, как ледышка, неужто и впрямь она только что просто разозлилась и это не от тайной влюблённости в него, в великого Сяо Вэя… Эх, надо подумать о работе. Остальное – суета. Почему ему кажется, что через каких-нибудь полчаса он расстанется с этой привычной реальностью? Что за бредовые мысли лезут ему в голову? Оно уже здесь, оно нагнетается, будто воздух через помпу. Сяо Вэю хотелось крикнуть: «Разве вы все тут ослепли и не видите, что тикает невидимый таймер и совсем скоро что-то произойдёт? Причём прямо на концерте…»
Вместо того, чтобы озвучивать свои едва ли не шизофренические мысли, он опять улыбнулся всем четверым (отчего они напряжённо переглянулись) и молча продолжил идти к ярко освещённому подъезду филармонии, представляя себя принцем, а иллюминированное здание – сказочным дворцом, которому предстоит рухнуть в ближайшие минуты. Сяо Вэй мог поклясться: это уже не было предчувствием, это было знанием.