Валентина Михайловна Ильянкова
Праздничный коридор. Книга 3

Я ошибалась. С самой первой брачной ночи я четко поняла – любви, заботы и внимания никогда не будет, впереди меня ожидает безумие, страх, отвращение.

Савелий не признавал традиционный секс. Он был приверженцем жесткого секса – орального, анального и ничего другого. Савелий человек без комплексов, а традиционный секс он считает самым настоящим комплексом зашоренных, стеснительных людей.

Я мечтала о благопристойном семейном сексе, а получила боль, унижение и жестокость. С годами он не менялся, его пристрастия старели, но оставались прежними.

Именно их, свои пристрастия он скрывал от меня до свадьбы, поэтому не вступал со мной в интимные отношения. У Савелия был отрицательный опыт общения с женщинами, которые раздевались перед ним один только раз, а потом при встрече переходили на другую сторону улицы, чтобы даже не здороваться.

Я выбрала себе мужа сама, развод не входил в мои планы. Первые годы своей жизни мы жили вместе с родителями Савелия. Они обожали своего сына, находили оправдание любому его поступку.

Я тоже покорно исполняла все прихоти Савелия, в том числе сексуальные. Молча выносила боль и отвращение, боясь криками или скандалами напугать стариков. Я мечтала об отдельной квартире и надеялась, что в отдельном пространстве сумею отстоять перед мужем свои права на нормальные сексуальные отношения или их полное отсутствие.

Вскоре Савелий получил небольшую квартиру, и мы переехали из частного сектора в городскую многоквартирную застройку, в коммунальное жилье. Но для меня ничего не изменилось – Савелий беспощадно и с азартом продолжал меня насиловать. Я несколько раз пыталась закрыться в комнате, но Савелий легко выламывал дверь вместе с замком – законный муж, имел на это право. Женившись, Савелий получил в полное частное владение секс-рабыню и держал меня на цепи, позволяя отлучаться только на работу.

Савелию для полного безупречного счастья не хватало только денег. И он придумал, как их раздобыть.

Дома его родителей и тетки стояли на одном, большом земельном участке. Савелий решил продать этот участок. То, что родители и тетка еще в добром здравии, не собираются умирать и передавать ему в наследство свои дома и землю, его нисколько не смущало.

Сначала он нашел покупателей на землю и получил аванс, потом начал придумывать, куда переселить стариков. В первоначальном плане им было определено место в доме престарелых. Но факт переселения немощных родителей в дом престарелых мог стать достоянием общественности и тогда, прощай карьера и весьма прибыльное место ревизора в облисполкоме.

Потом он решил снять для них квартиру. Но аренда даже однокомнатной квартиры стоила немалых денег, а его родителям и тетке как минимум требовалась двухкомнатная квартира – они не могли спать втроем в одной комнате. Кроме того, они привыкли жить на своих сотках, со своим огородом, козой и другой привычной живностью. Их дома отапливались печью, и привычка спать на теплой лежанке спасала их спины от старческих радикулитов и простуд. А еда, приготовленная в русской печи? Разве можно сравнить ее вкус с торопливо приготовленным на газовой плите супчиком? Конечно, они и слышать не хотели о переезде в квартиру. Даже наличие в квартире теплого туалета и горячей воды не прельщало старых людей комфортом беззаботной жизни.

Савелий понял, что не сможет уговорить родителей освободить дома для продажи, но все-таки решил рассказать им о намечающейся сделке с землей. Они его доводы в пользу продажи земли даже не дослушали. Мать подошла к сидящему за столом сыну, прижала его голову к своей груди и сказала:

– Нет, Савушка. Мы доживем отпущенное нам Богом время в своем доме. А потом поступай с нашими домами, как хочешь. Конечно, хотелось бы, чтобы здесь наши внуки жили, но ты дождись нашей смерти, а там – вольному воля. Делай, что хочешь.

– Хорошо, мамуля, – не стал спорить с матерью Савелий, – живите. Живите долго, а главное не болейте. По большому счету, не нужны мне эти деньги. Я их на службе заработаю. А дома ваши, действительно, пусть за нашей семьей останутся. Правда, они становятся ветхими, но это не большая беда. Я займусь ремонтом, и постепенно все приведу в порядок. Начну, пожалуй, с бани – труба там заваливаться начала, и крыша кое-где уже подтекает.

– Спасибо, сынок, – в один голос ответили растроганные заботой сына старики, – это, очень правильное решение. Ремонтируй, все равно все это тебе останется, мы с собой на тот свет ничего не заберем.

В этот же день Савелий подремонтировал подгнившие ступени приставной лестницы и полез на крышу бани. Я видела, как он добрался до печной трубы, по-хозяйски качнул ее из стороны в сторону, а потом начал внимательно просматривать крышу. В моей душе шевельнулось доброе чувство уважения к своему мужу – настоящий мужик, хозяин. Еще через неделю к дому стариков подъехала бортовая машина, из нее начали выгружать доски, шифер, краску, стекло и еще какие-то стройматериалы.

Савелий делом подтверждал отказ от сделки с землей. Я по своей наивности даже решила, что он вернул покупателям аванс за участок и все останется по-прежнему.

У меня тоже были виды на землю свекрови – я хотела завести свой собственный огород, чтобы моя семья ела экологически чистые овощи. Старики мой порыв одобрили. Дед даже решил после окончания уборочных работ построить для меня две маленькие теплички.

Когда-то, я ненавидела все, что связано с работой на земле и думала, что больше никогда мои руки не прикоснутся к огородному инвентарю. Но прошло время, и мне самой захотелось что-то сажать и выращивать. К земле привыкаешь быстро, а вот отдалиться от нее не всегда получается. Запах свежевспаханной земли, первые листики посевов, первый маленький колючий огурчик… Да, что я тебе рассказываю – ты свой бизнес начала с земли, и лучше меня знаешь силу любви и привычки. С твоим нынешним благополучием можно было давно отказаться от теплиц и тех хлопот, что с ними связаны. Но земля не отпускает, правда, Зося?

Так и со мной произошло – после работы я стала заходить в специализированные магазины и присматриваться к семенному ассортименту. Вечерами я рисовала план участка и разбивала его на грядки и клумбы. В своем огороде я планировала весной посадить не только овощи, но и много цветов.

Савелий к моей затее относился вполне серьезно и обещал мне помощь в уходе за огородом. Я верила ему и летала на крыльях счастья – у нас с мужем могло появиться общее увлечение, а это объединяет людей.

Но мое счастье длилось всего ничего – еще через неделю все старики отравились угарным газом, и мы их похоронили.

Поминки по усопшим Савелий устроил в их доме. Людей было много, соседи и родственники к нам в горницу заходили по очереди. Выпивали по три чарочки, кланялись портретам погибших и уходили. Я быстро убирала столы, ставила свежие тарелки и снова приглашала тех, кто ожидал свою очередь помянуть соседей во дворе. В общем, умаялась я к вечеру, и когда последние люди ушли с нашего двора, решила, что мне необходимо посидеть на улице, чтобы немного отдохнуть. А убрать в доме я до утра еще успею.

Я накинула на себя спортивную куртку, вышла во двор и уселась на скамеечку в старенькой беседке, что стояла между яблоньками на заднем дворе.

Из этой беседки была хорошо видна банька, в которой погибли старики. Я смотрела на баньку-убийцу и думала о родителях Савелия. Чистые и светлые были люди, жили дружно, любили и уважали друг друга. Судьба когда-то свела их в одну семью, а сейчас позволила умереть в один день. И вдруг мои глаза натолкнулись на мужскую фигуру, которая спускалась по лестнице с крыши баньки. Я присмотрелась – это был Савелий. Он осторожно искал ногами перекладины лестницы, потому что его руки были чем-то заняты.

Я выбежала из беседки и побежала к баньке с простой и понятной целью – помочь мужу. Когда я подошла к лестнице, то увидела, что в руках Савелия был прямоугольный кусок стекла. Это его он так бережно снимал с крыши.

– Сава, – окликнула я его, – тебе помочь?

– Да, конечно, – откликнулся он, – возьми стекло и отнеси в сарай, где лежат все стройматериалы.

Я приняла из его рук стекло, отнесла в сарай и поставила возле стены. Когда я вернулась домой, то обнаружила, что мои руки испачканы в саже. Савелий взглянул на мои ладони и сказал:

– Теперь понятно кто убил моих родителей и старенькую тетушку. Моя любимая жена не так уж глупа, как мне казалось. Ты решила мне помочь с продажей земли? Как у тебя все ловко получилось! Никто даже не догадался, что старики преднамеренно убиты. Все думают, что это простой несчастный случай. Так что же произошло на самом деле? Оксана, отвечай, я к тебе обращаюсь. Расскажи мне, зачем ты положила стекло на печную трубу бани? Ты ведь точно знала, что в бане соберется угарный газ, и мать с тетушкой могут погибнуть. Конечно, ты знала о последствиях своих действий. А когда в баню вошел отец, ты с наружной стороны закрыла дверь на засов, чтобы он не смог выйти? Расскажи мне, Оксана, всю правду. Дело сделано, старики похоронены, уголовное дело против тебя пока не возбуждено. Ты меня хорошо поняла, Оксана? Я сказал пока, и это значит, что твоя судьба до конца нашей жизни в моих руках. На стекле остались четкие отпечатки твоих пальцев и, если ты будешь плохо себя вести, то мне придется передать это стекло в органы милиции, и сделать соответствующее заявление.

Я остолбенела. В голове билась лихорадочная мысль – Савелий убийца. Он все спланировал. Даже затеял ремонт, чтобы примелькаться всем нашим соседям на крыше.

Значит, в день смерти родителей он всегда был здесь, рядом с ними? Сначала подготовил необходимого размера стекло, а затем положил его на трубу бани.

Стекло было маленького размера и плотно закрывало только дымоход, поэтому с земли было совершенно незаметно. Затем Сава точно рассчитал время, чтобы в баню не пошел дым, а вниз спускался только бесцветный угарный газ. Потом выследил отца и закрыл за ним дверь. Дождался, когда все старики умерли, и только потом открыл на двери задвижку и уехал.

Я точно помнила, что Савелий был дома, когда нам позвонили соседи и сказали, что его родители и тетя угорели в бане.

Сейчас Савелий внимательно вглядывался в мое лицо, и на его губах блуждала счастливая ухмылка. Савелий торжествовал – железный обруч на моей шее захлопнулся на самый надежный замок.

Стонать и причитать по поводу коварности своего мужа, у меня не было сил, я покорно согласилась со своим унизительным положением.

В то время я еще не смогла до конца освободиться от детского комплекса постоянной вины перед своей матерью за огрехи в огородном и домашнем хозяйстве. В душе я была зашуганным и приниженным человеком. Поэтому и не смогла дать достойный отпор своему мужу. Я всего боялась. Савелий давно угадал мой внутренний страх и сейчас по полной программе воспользовался ситуацией.

– Надеюсь, Оксана, с сегодняшнего дня и ты полюбишь наш неординарный секс, и перестанешь чинить мне препятствия. Ну, подставляй свои пухлые губки.

Савелий расстегивал ширинку своих брюк»

Зося захлопнула крышку монитора – нужно успокоиться и привести свои чувства в порядок.

«Прости, Оксана! Возможно, завтра я смогу дочитать до конца твою исповедь. Сегодня мой ум отказывается воспринимать чудовищную правду твоей жизни. Откуда ты черпала силы, Оксана, чтобы улыбаться, шутить и вообще жить?»

Зося зашла к Дарье Никаноровне и попросила что-нибудь успокоительное.

– Хочу выспаться, – пояснила она изумленной Дарье Никаноровне, которая знала, что Зося даже при сильнейших простудах предпочитала таблеткам бульончик тети Рози.

Глава 2

Тяжелый сон утром прервался головной болью. Зося приняла холодный душ, выпила кофе, зашла в комнату дочери. Олюшка спала, разметав по подушке волосы.

Зося тихонько прикрыла дверь и направилась в гостиную, где на столике лежал так долго разыскиваемый ею розовый компьютер.

Чувство вины перед Оксаной за ночь не только не притупилось, но стало тяжелее и болезненнее.

В цивилизованном, в какой-то степени, благополучном обществе, жила женщина, с ранних лет обреченная на рабство. Сначала рабовладельцем была собственная мать, а затем – муж.

«Несколько лет Оксана большую часть суток находилась рядом со мной, – терзала себя Зося, – а я оказалась слепой и глухой эгоисткой. Она ведь пыталась мне все рассказать, просила выслушать ее, поговорить, но я, беспечная и счастливая, ничего не замечала. Потому что думала только о себе и своем счастье. И вот результат – Оксана погибла. Мне срочно нужно дочитать до конца ее письмо, она ведь просила меня оказать ей какую-то помощь. Может, вопрос до сих пор актуален? Но сначала я позвоню Левону, он тоже нуждается в помощи».

Зося набрала телефон Левона и, ссылаясь на легкое недомогание, попросила его пока не приезжать к ней. Левон понял, что ему предложен краткосрочный отпуск и немедленно решил, как его использовать наилучшим образом:

– Тогда, может, я съезжу в Крым? Не могу разыскать Оксану. Она не подходит к домашнему телефону, а её мобильник давно заблокирован.

– Левон, поверь мне на слово, не надо тебе ехать в Крым – ответила Зося, – ты отдыхай и набирайся сил. Ты недавно пережил сильнейший стресс, и твой организм нуждается в отдыхе. Ухаживать за умирающими людьми – занятие не из легких. Особенно, когда на твоих глазах уходит от тебя твоя мама. Отдыхай, я немного приду в себя, и мы с тобой обо всем поговорим.

– Вы что-то знаете про Оксану? Она нашла себе другого мужчину и боится мне об этом прямо сказать?

– Ты почти угадал, Левон, – Зося считала, что эта боль для Левона может стать амортизатором для более сильного удара, который подготовила ему судьба, – не ищи Оксану. Она навсегда с тобой рассталась.

– Могла мне сама об этом сказать, – в голосе Левона звучало негодование кавказского мужчины, от которого ушла его женщина, – никогда не прощу!

– Мы с тобой об этом поговорим, а пока привыкни к мысли, что Оксана ушла из твоей жизни.

– Что тут привыкать – лишь бы она была счастлива, а я как-нибудь переживу эту потерю.

Зося попросила повара принести ей еще кофе, открыла компьютер и нашла прерванный вчера текст письма Оксаны. «Вскоре я привыкла, если можно это назвать привычкой, к извращениям своего мужа и постаралась воспринимать все это, как часть своей домашней работы. Отвратительной, грязной работы, скажем, по уборке неопрятного туалета. Свои глаза с лопнувшими капиллярами, я научилась прикрывать очками с затемненными стеклами, а свою тоску и отвращение оставлять дома, в супружеской спальне.

Внешне у меня была вполне благополучная семья – квартира, машина, солидный муж. Не было счастья, и не было детей. Да и откуда им взяться? Савелий пару раз заводил речь о детях, но свои сексуальные предпочтения не изменил.

Я гораздо чаще пыталась с ним поговорить о полноценной семье. Сначала он отмалчивался, а потом сказал, что ребенка можно взять из детского дома – было бы желание иметь детей и все осуществимо.

Мне его фраза запала в закрома памяти и иногда настойчиво выплывала оттуда, но уже с комментариями – правильно, возьми ребенка из детского дома, а твой, родной сын, пусть продолжает жить в детском доме, один среди чужих людей.

Эта мысль, словно назойливый дятел, все чаще долбила мое сознание, и, в конце концов, сформировала в моей голове четкое решение – если мы с Савелием решим все-таки взять на воспитание ребенка из детского дома, то это будет мой сын, мой Павлик. Я разыщу его. Обязательно. И неважно, что он болен.

Иностранцы сознательно забирают из наших детских домов только больных детей. И это правильно – если помогать, то в первую очередь тем, кто остро нуждается в твоей помощи.

А, что, если и Павлика уже забрали из детского дома и увезли куда-нибудь в Америку?

Я понимала, что это уловка моей измученной головы – живи спокойно, твоему сыну хорошо в богатой стране и, возможно, его лечат профессионалы, знатоки детских болезней. Нет, успокаиваться мне было пока рановато! Не ожидая согласия Савелия на усыновление ребенка, я предварительно решила узнать о судьбе Павлика.

Но в роддоме, где я родила Павлика, меня ожидал откровенно прохладный прием. Не сработали подарки и денежные конверты – медработники обсуждать со мной перемещение Павлика из роддома в другое детское учреждение дружно отказались.

Вернулась я домой не в самом лучшем настроении, что сразу заметил мой бдительный муж. Отпускал он меня в эту поездку в полной уверенности, что я еду в Крым улаживать свои отношения с семьей. Но с кем я могла улаживать несуществующие отношения? С матерью и братом я давно не общалась и, надо честно признать, по обоюдному согласию и к взаимному удовольствию, а тетка от меня отказалась по собственной инициативе. Савелий зорко смотрел мне в глаза и просил рассказать в подробностях детали моей поездки в Крым.

– Какие подробности, Сава? – я стойко выдержала его взгляд, – меня дома не приняли, даже дверь не открыли. Видимо, обиделись за то, что я их не пригласила на нашу свадьбу. Ведь до замужества я жила у дяди с тетей, а они частенько названивают в Крым тете Наташе. Поэтому, сам понимаешь, тайна с моим замужеством не удалась.

Савелий, кажется, мне в тот раз поверил. Но сама я впредь решила быть предельно осторожной. Проклятое стекло с отпечатками моих пальцев накрепко привязало меня к Савелию. Я твердо знала, что даже за ничтожное неповиновение Савелий, не задумываясь, отправит меня на долгие годы в тюрьму.

Но пока судьба меня оберегала – у моего мужа не было поводов проявлять недовольство моим поведением. Я уверена, что в то время меня берегло не мое благоразумие, а силы небесные. Потому что безупречной я не была. Я потеряла свое благоразумие, когда вновь встретила Левона. Свел нас случай. Однажды я зашла с очередным отчетом в здание заводоуправления и в коридоре столкнулась с Левоном. Мы оба резко остановились в метре друг от друга.

Как потом мне сказал Левон, он влюбился в меня с первого взгляда. Заметь, Зося, влюбился… Он меня не вспомнил, а встретил в коридоре и сразу влюбился. Видимо, по умолчанию я была его женщиной. Второй раз он выбрал именно меня.

Левон внешне почти не изменился. Только исчезла из глаз искра задиристости и высокомерия. В его немногословии появились нотки уверенности и правоты собственных позиций. Когда я узнала, что он много лет работает личным водителем и телохранителем твоего отца, я поняла, откуда появилась новая манера поведения, да и жизненные принципы тоже.

Николая Васильевича Чарышева на химкомбинате и любили, и уважали. Он никогда не пустословил, не принижал достоинство другого, пусть даже подчиненного себе по службе человека. Ровным, спокойным голосом он отдавал приказания, и их беспрекословно исполняли. Именно Николай Васильевич, а не директор химкомбината, мог за появление на рабочем месте в нетрезвом состоянии поставить нарушителя перед всем трудовым коллективом и коротко сказать:

– Вы с завтрашнего дня на химкомбинате не работаете.

И все знали, что помилования уже не будет, к алкоголику предварительно был применен весь комплекс мер по его перевоспитанию, но он так ничего и не понял.

Как я сама предположила, в свое время Николай Васильевич этот самый комплекс мер применял и к своему личному водителю – Левон раньше не слыл трезвенником, а сейчас к алкогольным напиткам был совершенно равнодушен. С Николаем Васильевичем у них сложились дружеские, уважительные отношения. Из этих корней проросла трезвая жизнь Левона, и его уверенность в собственной значимости в этой жизни.

Мне такой Левон нравился больше Левона-футболиста, дебошира и скандалиста. Если быть перед собой абсолютно честной, то Левона я никогда не забывала, любила его и одновременно ненавидела все годы с первой нашей встречи. Не знаю, чего было больше – любви или ненависти. Видимо, любви. Потому что по первому его зову я снова пошла за ним, забыв угрозы Савелия и закопченное стекло с печной трубы. Правда, я стала очень осторожной, хитрой, коварной и безумно храброй.

Если Левон был свободен в обеденный перерыв, мы с ним сломя голову неслись в его комнату в общежитии для малосемейных, и бросались друг на друга, как будто это была наша первая и последняя встреча.

Левон знал, что я замужем. Это, то немногое, что я позволила ему знать обо мне. Нашу первую встречу, он так и не вспомнил, поэтому о Павлике я ему ничего не сказала. Да и что я могла ему сказать? Что я испугалась ответственности и оставила больного ребенка в больнице? Это сообщение, наверняка, стало бы концом наших отношений. Нет, я не могла потерять Левона во второй раз.

Я решила найти Павлика, а уж потом решить – говорить о нем правду Левону или нет.

Левон просил меня уйти от мужа и выйти за него замуж, я соглашалась, но с отсрочкой исполнения. У меня на этот случай имелся убедительный довод – муж может не выдержать мой уход, у него больное сердце. Он лечится, и когда врачи подтвердят его полное восстановление, я смогу уйти от него.

Болезнь Савелия легко поддавалась объяснению – поздний ребенок, очень был привязан к своим родителям, а они задохнулись оба, в один день, в неправильно натопленной бане. Да еще с собой прихватили на тот свет любимую тетушку Савелия. Вот, сердце и не выдержало. Но врачи уверены, что его организм справится с болезнью.

Левон поверил мне и перестал настаивать на моем разводе. Во всяком случае, до полного выздоровления моего мужа.

На самом деле, я тянула время по другой причине. Изучив уголовный кодекс нашей республики, я поняла, что существует такое понятие, как срок давности совершенного преступления, по истечении которого преступника нельзя привлечь к уголовной ответственности. Со дня смерти родителей Савелия я начала обратный отсчет конца моего замужества.

В одну из наших встреч Левон рассказал мне, что Николай Васильевич нашел свою взрослую дочь, о существовании которой даже не подозревал. Левон по-своему сострадал своему шефу-другу и очень хотел, чтобы ты, Зося, признала в Николае Васильевиче своего отца. Он даже порывался поговорить с тобой, рассказать какой замечательный человек твой отец, но я сумела его остановить – они должны все решить без посторонней помощи и давления со стороны. Тогда же я спросила у него, а что бы чувствовал он сам, если бы подобное случилось с ним. И он ответил – счастье, и только счастье.

Его ответ укрепил мое решение найти Павлика. Нынешний Левон умел отвечать за свои поступки, он вполне мог стать для меня надежной опорой и защитой.

Вскоре Левон познакомил меня с тобой, а через некоторое время я заметила твою беременность. Признаюсь честно – я завидовала тебе. Уважая, восхищаясь тобой, но завидовала.

Больше я не могла откладывать поиски своего сына и сказала Савелию, что я приняла твердое решение об усыновлении ребенка. Аргументы я привела Савелию вполне убедительные – ребенок только укрепит нашу семью, а, чтобы с ним было меньше хлопот, то я постараюсь подыскать мальчика в приемлемом для нас возрасте. Скажем, от семи до десяти лет. Я сознательно расширила возрастной диапазон, чтобы в него легко вписался мой сын.

Савелий выслушал мое предложение об усыновлении ребенка и равнодушно согласился. При этом не забыл напомнить мне, что это его подарок за мое послушание и больше ничего. Я поняла, что всю ответственность за это решение он возлагает на меня – этого ребенка хочешь ты, Оксана, поэтому бери, и воспитывай его сама. Савелий отказывался от своего участия в жизни усыновленного мальчика, как морального, так и материального.

Но у меня больше не было сомнений. Я принялась за поиски Павлика. Теперь вполне легально, не скрываясь от Савелия, я ездила по приютам и сиротским домам, видела нищету, грязь и очень часто – хамское отношение к детям. Входя в очередной, переполненный детьми дом, я в первую очередь слышала бешеный стук моего сердца и тупые удары молотка по вискам – здесь-то уж точно я найду Павлика.

Но сына я сама так и не нашла. В порыве отчаяния я сообразила позвонить тете Наташе и попросить о помощи. Тетя Наташа, живя в Крыму, с удовольствием посещала все доступные медицинские семинары, занятия, курсы повышения квалификации и имела знакомых коллег почти во всех клиниках и больницах не только Крыма, но всей Украины. Сначала тетя хотела, как можно быстрее закончить наш разговор, но когда речь зашла о Павлике, она оживилась и сказала, что обязательно поможет мне.

Тогда и выяснилось, что тетя Наташа сразу же после моего признания разыскала Павлика и больше никогда не теряла его из виду, навещала и помогала, чем могла. А сейчас решила забрать его в свой дом и уже собирала документы на опекунство. Я немедленно выехала к ней, и мы вместе поехали к Павлику. Среди множества детских лиц я с первого разу узнала родное лицо своего сына. С помощью тети документы на усыновление вскоре были готовы.

Савелий выполнил свое обещание и безоговорочно подписал все подготовленные бумаги на усыновление Павлика.

Когда Павлик появился в нашем доме, Савелий сразу же заметил наше внешнее сходство. Моим доводам в пользу случайных совпадений он не поверил и занялся собственным расследованием. Он не поехал в детский дом, где жил Павлик и не стал разыскивать роддом, где он родился. Самым лучшим и надежным местом информации он назначил мою крымскую семью. Правда, там нужны были особые подходы, о которых Савелий ничего не знал, потому, что не был знаком с моими ближайшими родственниками.

Сначала нужно было узнать нравы и обычаи семьи Сулимовых, которые жили в Крыму, поэтому Савелий организовал банную встречу с моим дядей. Тот в порыве откровенности, обостренной винными и банными парами, выложил всю правду-матку о моей татарской родословной и братце-алкоголике.

Оставалось немногое – встретиться с Сережей-Сервером и материально его заинтересовать. Савелий так и поступил – он отлучился из дома на три дня и за это время собрал все сведения о Павлике. Пара бутылок водки развязала язык моего сводного татарского братца, и он пересказал Савелию подслушанную им когда-то мою исповедь тете Наташе.

Домой Савелий вернулся, зажав в кулаке новое оружие против меня. Но свое открытие до поры до времени он пока держал при себе. Мне свое отсутствие Савелий объяснил обычной командировкой.

Правду о его вояже я узнала от тети Наташи. От нее же – о предательстве родного дяди.

С тех самых пор я прекратила общение с дядей и его семьей, и до сих пор считаю, что поступила правильно – родственные встречи предполагают некую откровенность о личной жизни, а доверять ее, я имею в виду личную жизнь, можно не всем.

Савелий же тайну рождения Павлика использовал по-своему, по-киреевски хитро и коварно. С моим ребенком у него началась дружба против меня. Он внушил ребенку, что у него есть некая любящая и заботливая мама, которая его давно потеряла на вокзале, а сейчас не может найти. И обещал Павлику приложить все силы, чтобы разыскать его постоянно рыдающую от горя маму.

Павлик, который еще в детском доме стал называть меня мамой, резко изменил свое отношение ко мне, сказал, что я ему вовсе не мама и начал придумывать для меня оскорбительные клички типа «швабра» или «шлюха». Ты, Зося, знаешь, сколько сил я вложила в мифическую надежду на исправление нрава своего ребенка. Все мои усилия были безрезультатны – Павлику была необходима специализированная медицинская помощь.

Левон мне помогал в моих бесконечных поисках сбежавшего мальчика, в разборках с детской комнатой милиции и поездках по детским клиникам для консультаций о методах лечения мальчика.

Не знаю, как он объяснял Николаю Васильевичу свои отлучки с работы, но по первой моей просьбе он немедленно приезжал ко мне на помощь. Я понимала, что Левон искренне хотел помочь только мне – Павлика он, скорее всего, ненавидел. Однако, отказаться от его помощи я не могла. Отказавшись от участия Левона в судьбе сына, я рисковала остаться в полном одиночестве.

Савелий, наблюдал за «шалостями» мальчика со стороны, весело улыбался и подсказывал ему новые «увлекательные» приключения на очередном чердаке или дизель-поезде.

И мы с Левоном в очередной раз обшаривали чердаки и дизельные поезда. Левон искренне недоумевал, почему достаточно взрослый ребенок ведет себя, как последняя сволочь по отношению к человеку, который хочет вытащить его из грязи.

Он так и говорил:

– Ты не обижайся, Оксанка, но этот твой Павлик самое настоящее чудовище. Отвези ты его назад в детский дом, и не морочь свою голову. Я почему-то уверен, что из этого пацана достойного человека вырастить не получится. А свое собственное здоровье ты угробишь.

Но мой выбор уже был сделан – за Павлика я готова была отдать не только свое здоровье, но и оставшуюся жизнь.

Мать всегда найдет оправдание своему ребенку. Так и я, весь негатив в характере сына относила только на состояние его здоровья.

Несколько лет я не замечала пагубное влияние Савелия на психику сына. Савелий за это время внедрился в душу ребенка, и стал наставником и двигателем всех отвратительных поступков Павлика.

Павлик наивно полагал, что все, что сделано с папиного позволения, правильно и обсуждению, тем более осуждению, не подлежит. Я за это время окончательно превратилась в его сознании в отрицательный, занудливый и ненавистный персонаж, который постоянно сует свой нос в его жизнь и мешает нормальному существованию с вином, клеем, бродяжничеством.

Я все это поняла слишком поздно, время было упущено, и у меня оставалась единственная надежда только на приличную клинику.

И все-таки, единственный момент счастья за все эти годы у меня связан именно с Павликом. Представляешь, Зося, Павлик нашел стекло, которое так бережно хранил Савелий.

Оказывается, все время после гибели родителей Савелия стекло, завернутое в несколько слоев газеты, мирно стояло в моей собственной спальне, которую я страстно ненавидела и поэтому не утруждала себя тщательной уборкой в постылой комнате.

А стекло стояло за плательным шкафом, откуда его любопытный Павлик и достал.

Собственными слезами я смыла всю сажу со стекла и страх из своей головы. Стекло было немедленно уничтожено, а осколки вынесены в мусорный ящик. Павлик о своей находке сразу забыл, и Савелий пока ничего не знал.

Я решила воспользоваться ситуацией и навсегда избавиться от Савелия.

Помнишь, я тебе рассказывала, как разлучница Инга увела у меня мужа? На самом деле все было с точностью наоборот. Я с тобой лукавила, выставляя себя невинной, обиженной овечкой. Надеюсь, ты не рассердишься на меня за эту маленькую ложь – я боялась утратить твое общение. Ты от рождения человек чести и совести, поэтому мой рассказ о собственных кознях и коварстве, никак не вписывался в твое понятие человеческого достоинства.