В. В. Гудкова
Театральная секция ГАХН. История идей и людей. 1921–1930

Первые уставы РАХН (ГАХН) 1924 и 1926 годов

Основополагающими документами Академии были: Положение 1921 года, на основании которого появились первый Устав (1924) и чуть более поздний его вариант – Устав ГАХН 1926 года.

Первый Устав РАХН был «рассмотрен Государственным Художественным Комитетом в заседаниях от 30 сентября и 5 октября 1921 года и утвержден председателем Академического центра Наркомпроса М. Н. Покровским 7 ноября 1923 года»^[39]. Он вступил в действие 3 февраля 1924 года.

Второй принят в 1926 году и отличался от первого буквой, но не духом^[40]. Хотя лексика документа заметно изменилась, сущность, назначение ученого учреждения еще оставались прежними.

Третий вариант Устава запечатлеет в своих положениях кардинально изменившиеся статус и функции науки в крепнущем советском государстве. Его будут готовить в конце 1929 года, в месяцы уже идущего разгрома Академии, и примут в 1930‐м.

Устав как «декларация о намерениях» научно-исследовательского учреждения, наследующего демократическим университетским европейским традициям, был важнейшим несущим элементом первоначального устройства ГАХН. Главное в нем – целеполагание академических задач и проблематики исследований вне каких-либо посторонних заказов и «твердых заданий». Составляя первые планы работ секций, ученые исходили исключительно из собственных представлений о неотложности и важности тех или иных исследований.

Когда 3 февраля 1924 года на заседании Ученого совета РАХН А. И. Кондратьев оглашал Устав Академии, он предложил создать и институт Почетных членов (не как должностей, а как званий)^[41]. Первыми Почетными членами Теасекции 24 июня 1924 года стали К. С. Станиславский и А. И. Южин.

19 ноября 1923 года утверждена структура РАХН и следующее штатное расписание:

Отделения: Физико-психологическое, Социологическое, Философское.

Секции: литературная (17 человек), театральная (15), пространственных искусств (22), полиграфического искусства (10), музыкальная (13). Вместе с администрацией и хозчастью всего в учреждении тогда служило 159 человек^[42].

Среди важных положений Устава 1924 года отметим параграф 3: «Для всестороннего осуществления поставленных задач Академия имеет право на общих основаниях открывать как в России, так и за границей свои отделения…»^[43]

И в самом деле, уже в эти месяцы налаживались научные связи не только с крупными отечественными специалистами (в основном ленинградскими), но и с зарубежными. В основательной статье 1923 года, опубликованной в журнале «Искусство», ученый секретарь РАХН Кондратьев невозмутимо подтверждал, что одной из задач Академии является «открытие отделений за рубежом»^[44].

Несмотря на всегдашнюю нехватку средств, поощрялись командировки и стажировки, приглашались коллеги из‐за рубежа, выписывалась иноязычная научная литература и пр.

Лишь один пример: 6 сентября 1923 года датировано письмо от Берлинского общества друзей новой России. Адресованное ученым и художникам РАХН, письмо сообщает, что в обществе состоит уже 160 человек, что оно стремится восстановить научные, художественные связи с Россией путем поездок, докладов, выставок. Общество имеет в своей структуре Союз артистов сцены (его председателями являются Г. Рикельт^[45] и Э. Яннингс^[46]), писательскую секцию (Т. Манн^[47], Б. Келлерман^[48]), а также секции педагогов, художественных наук, прессы, общественных и политических деятелей и пр.

Ответ содержится в Протоколе собрания ученых, художественных и общественных деятелей от 24 сентября 1923 года за подписью П. С. Когана. Советские деятели науки и культуры намечают совместные с Германией издания по теории и истории искусств на двух языках и создают для ведения практической деятельности Временное бюро, состоящее из четырех секций, Театральной секцией руководит Н. Е. Эфрос. В тот же день проходит специальное заседание Президиума РАХН о возобновлении зарубежных связей по культурному сотрудничеству^[49].

Проект второго Устава был принят 27 мая 1926 года на заседании Ученого совета и вступил в действие в сентябре того же года^[50]. В машинописном экземпляре Устава от руки на левом поле сделана пометка: «Считать данный экземпляр за оригинал» и стоит дата: 22/V 26.

Прежние положения в нем повторены без изменений, еще не смещены акценты, и новые словесные клише не пытаются оформить (подчинить) академическую мысль. Так, современность видится еще не как идеологическое нечто, безапелляционно диктующее ученым темы работ и их направленность, но как животворящий «источник новых возбуждений научной мысли».

Устав 1926 года подтверждал заявленные прежде смысл и задачи Академии:

«§ 1. Государственная Академия художественных наук есть высшее ученое учреждение РСФСР, имеющее целью всестороннее исследование всех видов искусств и художественной культуры в целом.

§ 2. Изучая аналитически искусства: изобразительные, литературу, музыку, театр и др., ГАХН ставит своей задачей синтезирование искусствоведческих наук в трех основных направлениях: социологическом, физико-психологическом и философском. <…>

§ 4. Стремясь ответить запросам нового государственного и социального строя, ГАХН ставит своей задачей тесное сближение с современностью как источником новых возбуждений научной мысли. ГАХН вовлекает в свою работу, протекающую в эпоху коренной перестройки социальных наук и быстрого роста научного искусствознания, <находящегося в процессе оформления новых проблем>, не только высококвалифицированных зрелых деятелей науки, но и молодые поколения научных деятелей»^[51].

Далее Устав Государственной академии художественных наук сообщал:

«II. Научная организация Академии

Академия состоит из:

а) Конференции,

б) Ученого Совета,

в) отделений, изучающих все виды искусства в общеметодологическом плане,

г) секций, изучающих отдельные виды искусства,

д) отделов, изучающих искусства по специальным и комплексным группировкам,

е) научно-вспомогательных и научно-производственных учреждений,

ж) кабинетов,

з) лабораторий. <…>

III. Состав Академии

§ 13. Научный состав ГАХН образуется из следующих лиц:

а) почетных членов,

б) действительных членов,

в) членов-корреспондентов,

г) ученых сотрудников,

д) практикантов,

е) аспирантов»^[52].

С. Стрекопытов пишет, что конференции Академии созывались «для информации о ее работе», «решение всех принципиальных научно-организационных вопросов находилось в компетенции Ученого Совета, а повседневное же решение текущих дел осуществлялось Правлением»^[53].

Судя по документам, Правлению действительно были отданы дела административно-хозяйственные, повседневным регулированием деятельности ученых занимались Президиумы секций и Ученый совет Академии, но конференции созывались отнюдь не только «для информации» о работе Академии, а для решения основополагающих, принципиальных вопросов научной жизни.

Именно ежегодная конференция являлась, согласно Уставу, высшим органом научного управления ГАХН, то есть изначально Академия исповедовала демократические принципы. На конференциях с правом решающего голоса присутствовали все действительные члены. То есть важнейшие решения функционирования Академии принимались не бюрократически выделенной, тем более – назначенной структурой, а научным составом.

Органом же непосредственного руководства всей научной деятельностью ГАХН был Ученый совет, собиравшийся не реже двух раз в месяц. На три года избиралось Правление, ведавшее административно-хозяйственными делами, финансовыми сметами, повседневной текучкой и пр.

Президиум ГАХН работал на постоянной основе, собирался не менее двух раз в месяц, и в перерывах между конференциями именно Президиум был тем рабочим органом, на плечи которого сваливались все текущие проблемы учреждения, от обсуждения научных планов и отчетов секций, выхода книг, рассмотрения просьб о командировках и утверждения зарплат до ремонта старого паркета либо роялей, покрытия центральной лестницы особняка ковром, приобретения хозчастью Академии стульев и принятия в штат очередного дворника либо столяра.

Устав утверждал порядок зачисления в штаты ГАХН. Существовало правило: на замещение вакансии объявлялся открытый конкурс с обязательной публикацией информации в газетах и пр. Прием новых сотрудников, начавшийся на конкурсной основе, завершался на общем собрании. Кандидатуры представлялись для утверждения голосованием на Ученом совете. Кандидат знакомил (возможно, рассылал заранее) со своим curriculum vitae, списком научных трудов, ему могли задавать вопросы и пр. «От избираемых требуется представление подробных жизнеописаний и ученых трудов», – сообщалось в § 20 Устава^[54]. Что, как мы видим, не имеет ничего общего с практикой зачисления в штат в позднесоветское время.

Оставалось в Уставе 1926 года и Положение о Почетных членах, появившееся еще в 1924 году.

Итак, важные черты двух первых уставов связаны с демократическим устройством академического сообщества, включавшим непременное публичное обсуждение научных биографий новопринимаемых членов. Цели научных работ были индивидуальны, определялись исследовательскими интересами ученых.

Посещение было свободным, учитывалась лишь научная дисциплина, то есть появление книг, статей, докладов и прочих традиционных результатов работы. Сотрудник, в течение года не выпустивший книги, не прочитавший ни одного доклада, не опубликовавший статьи, отчислялся из штата. (Так в 1923 году пришлось покинуть РАХН А. О. Богуславскому, позднее сумевшему вернуться в Академию.)

Административное устройство Академии. Финансирование, штаты, зарплаты, командировки, выпуск журналов и книг (издательство, типография). Прочие важные элементы организации учреждения (рабочие помещения, библиотека, книжный киоск, концертный зал и пр.). Быт сотрудников

Где располагалась РАХН? Как уже было сказано, сначала ей выделили всего-навсего три комнаты на Остоженке и зал заседаний на Пречистенке. В дальнейшем, благодаря крепнущей авторитетности ГАХН как экспертного учреждения и неустанным хлопотам руководства, она получила здание бывшей Поливановской гимназии (Пречистенка, 32) вместе с прилегающими к ней флигелями.

За счет чего жила Академия, чем определялось положение сотрудников?

ГАХН финансировалась государством, была бюджетным учреждением, находившимся в ведении Главнауки Наркомпроса. Сотрудники делились по разрядам: наивысшим был 17‐й (член Президиума Академии, заведующий отделением либо секцией). Научные сотрудники относились к 16‐му либо 15‐му разряду, машинистки числились по 12‐му, уборщицы – по 6-му. Дворник шел по 4-му разряду. При этом прием на работу столяра мог быть специальным пунктом повестки заседаний Президиума^[55].

Когда в июне 1923 года заведующий финчастью РАХН сообщает о «падении курса товарного рубля на 9 %»: за июнь – со 127 рублей 8 копеек до 105 рублей 60 копеек, за август – со 195 рублей 15 копеек до 177 рублей, – это имеет прямое отношение к жалованью сотрудников, которое также пропорционально уменьшается – «за недостаточностью отпускаемого Наркомпросом кредита». На сентябрь 1923 года товарный рубль (величина, ежемесячно определяемая Комиссией при московском Отделе труда) исчисляется уже в «совзнаках» и составляет 426 рублей, и в этом месяце Наркомпрос выделяет «на содержание личного состава Академии 4144 червонных рубля»^[56]. Ставки сотрудников соотносятся как 1:8, другими словами, Президент Академии получает в восемь раз больше дворника.

Зарплаты сотрудникам не были высоки, они обеспечивали лишь сравнительно скромное существование, и такое положение сохранялось до самого конца. Заслуживающим внимания является выразительный документ о доплате недостающей суммы в счет «удержаний по государственному налогу с сотрудников Академии» за май 1924 года: «Академия препровождает при сем 1 рубль 50 копеек твердой валютой»^[57]. Когда при разгроме Академии Шпету в газетных статьях инкриминировали «кумовство» и «рвачество»^[58], средняя зарплата действительного члена Теасекции составляла менее 100 рублей, а часть сотрудников и вовсе получали 60 рублей в месяц.

Хотя ведомости на зарплату сотрудникам и именовались «требовательными», испытывающий настоятельную необходимость в поездке куда бы то ни было ученый нередко хлопотал о «безденежной командировке», из чего можно заключить, что с финансами в Академии никогда не было слишком хорошо.

30 октября 1923 года о работе за прошедший месяц отчитывается местком РАХН. Мы узнаем, что он объединяет сто человек. Среди бесспорных достижений месткома отмечается то, что «удалось сохранить оплату труда в полной союзной ставке в товарных рублях. Средняя зарплата выразилась в сумме 2,8 червонных рубля»^[59]. Распределены, как обычно, льготы по коммунальным платежам и льготные трамвайные билеты, каковых оказалось совершенно недостаточно. В тот же день отчитывается и библиотека в лице заместителя заведующего Н. И. Пожарского.

Академия располагала обширной, известной в Москве библиотекой, созданной с нуля. А. И. Кондратьев пишет, что в начале 1922 года по постановлению Луначарского ей была передана библиотека бывшего Литературно-художественного кружка и ряд библиотек и собраний (библиотека Долгоруковых, Кампанары^[60] и др.)^[61]. Чуть позже, с ликвидацией Книжного фонда Наркомпроса в ведение РАХН было передано его книжное собрание^[62].

С течением времени библиотека превращается в книжный склад, так как фонды все прибавляются, а штаты и помещение не прирастают. Поэтому время от времени Академия расстается с частью книжных богатств – то отдавая «старые иностранные книги» из подвала, то снабжая изданиями театральные библиотеки Москвы и Ленинграда.

Уже осенью 1923 года оборудовали («кроме освещения») «читальную комнату», куда с энтузиазмом отправились сотрудники. С каждым месяцем количество поступающих в Академию книг и журналов растет, увеличивается и число обращающихся за ними ученых, которые не только сидят в читальном зале, но и активно берут книжные и журнальные новинки домой. Работа разворачивается и требует интеллектуальной пищи.

Так, за сентябрь 1923 года библиотека пополнилась больше чем шестью десятками книг (из них куплено в России 27, из‐за границы пришло – 29, а 5 были подарены). В отчете за декабрь того же года заведующий библиотекой сообщает о числе поступивших книг, приводя, как полагается, полный (пространный) список немецких изданий, в частности – Herrmann M. «Forschungen zur deutschen Theaters Geschichte». Есть и перечень подаренных, только что вышедших книг. Среди них «Новейшие театральные течения» П. А. Маркова, «Ключи от рая» А. Стриндберга в переводе В. Э. Морица, «Чапаев» Дм. Фурманова и «Стихи» Велимира Хлебникова^[63]. А в отчете за март 1924 года сообщается, что «отрадным фактом в жизни библиотеки является начало поступлений книг и журналов из Франции и Англии»^[64].

Штатный сотрудник – помимо зарплаты и иногда оплаты доклада – имел возможность напечатать с помощью Академии статью или книгу, в условиях острейшего жилищного кризиса в Москве мог просить дополнительную комнату (или хлопотать о сохранении уже имеющейся) для личной библиотеки, получить нужную бумагу для направления на лечение в санатории, добиваться постановки телефона в квартире и пр. Мог испросить командировку за границу (причем не только в научных целях, но и для лечения, своего собственного либо близкого родственника). Напомню, что у немалого количества сотрудников были старые, дружеские или родственные, связи за границей (многие бывали в Европе – Италии, Германии, Франции – до революции, подолгу живали там, работая в библиотеках, совершенствуясь в языках либо отдыхая), которые до конца 1920‐х годов еще было возможно поддерживать.

Стоит описать, как была устроена ГАХН, из чего состояла ее повседневная жизнь.

Можно сказать, что вся жизнь сотрудника протекала под сенью учреждения, от его бытовых забот до выхода книги или защиты диссертации, от праздничных вечеров в кругу ярких людей Москвы того времени – до погребения. Здесь, во флигеле, он мог иметь квартиру либо комнату^[65] (надо сказать, что немалая часть старой московской профессуры обитала неподалеку от Академии – в пречистенских и арбатских переулках). Здесь он мог работать в библиотеке. Михаила Булгакова, в середине 1920‐х годов сблизившегося с арбатской профессурой (один из них, гахновский философ и литературовед П. С. Попов пронесет восхищенную любовь к Булгакову до конца его дней и станет первым биографом писателя), а затем, в начале 1930‐х, сменившего круг общения на театральный, мхатовский, – какое-то время даже занимала мысль сочинить роман под названием «Пречистенка». Но то ли отказаться от романа о нравах обитателей старой Пречистенки заставили драматические события, разворачивавшиеся вокруг людей Академии уже с конца 1927 года, то ли впечатления от людей театра оказались ярче – но появились «Записки покойника» – театральный роман.

Сохранившаяся документация рассказывает о разнообразных хлопотах по устройству сотрудников, о жалованьях, гонорарах и прибавках, переводе из разряда в разряд, просьбах о командировках, порой достаточно экзотических, о предоставлении жилья, устройстве научной библиотеки и архива, добывании денег на печатание книг и издание научных журналов и пр. Кроме жалованья, сотрудники должны были получать вознаграждение за доклады, публиковать книги и статьи. Руководство стремилось сделать все, от него зависящее, чтобы создать ученым приемлемые условия работы, по возможности поддерживая ушедший в прошлое образ жизни академической профессуры.

Так, в 1924 году двух архитекторов посылают в Германию и Италию – для изучения театрального строительства. С. А. Поляков едет смотреть берлинские театры. Кто-то отбывает в Лондон, кто-то в Австрию, кто-то в Италию. Г. Г. Шпета командируют в Кенигсберг на празднование 200-летия Иммануила Канта. П. А. Марков в 1925 году для изучения состояния современного западного театроведения отправляется в Германию и Италию, В. Э. Мориц и С. И. Марголин в те же месяцы посещают театры Парижа и Берлина и т. д. В. Г. Сахновский сочиняет докладную записку о настоятельной необходимости отправиться совместно с сотрудниками ВХУТЕМАСа и Госкино с научной экспедицией в Персию «для изучения сохранившегося там средневекового театра, обмера, заснятия и описания памятников театральной старины…»^[66]. У Н. Д. Волкова на лечении в Берлине находится жена – Б. Г. Казароза-Волкова, он отправляет ей жалованье и навещает ее, испрашивая командировки.

Командировки длятся от двух недель до трех месяцев и даже полугода.

Академия должна была содержать свои помещения, библиотеку, осуществлять текущий ремонт, так как предоставленные для работы помещения бывших усадеб быстро ветшали. Так, Акт осмотра зданий ГАХН по Кропоткинской улице и Малому Левшинскому переулку «показал, что в двух комнатах („Красном кабинете“ и помещении „Секретариата“, общей площадью 68,28 кв. м.) пора сделать новый паркет „специал“, так как полы пришли в полную негодность, местами проваливаются, старый паркет до того износился, что чинить его нет никакого смысла»^[67]. Сохранилась и смета ремонта (26 мая 1927 года): она составила 2355 рублей.

Помимо паркета в собственных помещениях и состояния роялей администрация отвечала и за «ремонт троттуара», и за поливку улицы перед зданием на Пречистенке. 4 июля 1924 года руководство Академии пишет специальную бумагу в 45‐е отделение милиции г. Москвы, оправдываясь за то, что не была полита улица перед зданием – из‐за не поступившего в срок кредита^[68].

Как у всякого уважающего себя учреждения культуры, у Академии имеются непременные атрибуты, среди которых – прекрасные музыкальные инструменты для вечеров и концертов, в частности три рояля (два – фирмы Мюльбаха и один – фирмы Шредер). И в 1927 году появляется документ о необходимости их ремонта. Детали, пришедшие в негодность, заказываются в Германии по специальному каталогу. Всего на ремонт инструментов по смете необходимо ассигновать 60 рублей 75 копеек (тогдашний курс марки – 5 копеек)^[69].

Добывание дров и денег на освещение, разбирательство (надо сказать, редких) неприятных происшествий тоже входило в круг забот руководства научным центром^[70].

Все эти докучные, но неотменимые занятия администрации служили главному: продолжению научных исследований в области гуманитарных наук в России.

ГАХН аккумулировала в своих стенах (либо на дружественных площадках) самые яркие, талантливые явления всех видов искусств, создавая для научного творчества, роста сотрудников, в особенности – неискушенных, молодых, – разнообразную и насыщенную художественную среду.

Своей чередой шли не только научные заседания и доклады, но и устраивались литературно-художественные, поэтические и музыкальные вечера, среди участников которых появлялись А. Белый, Пастернак, Ахматова, Булгаков, Вересаев и Волошин, организовывались лекции и концерты, проходили обсуждения шумных театральных премьер, затевались художественные выставки.

Существовала при Академии и Ассоциация современной музыки. Сдавали зал в аренду – для музыкальных, поэтических, литературных и прочих вечеров – для вечера памяти Бетховена, вечера цыганского романса (одним из организаторов была жена П. С. Попова – внучка Л. Н. Толстого А. И. Толстая, сама прекрасная исполнительница цыганских романсов) и пр. Всероссийский союз поэтов (на документе подпись С. М. Городецкого) просил зал для проведения заседания в честь А. С. Пушкина (отмечалось 128-летие со дня рождения поэта). 1 марта 1926 года Л. В. Горнунг^[71] записывал в дневнике: «Сегодня в ГАХНе литературно-художественный вечер – с благотворительной целью – помочь поэту М. Волошину, стихи которого сейчас не печатаются. М. Булгаков прочел по рукописи „Похождения Чичикова“, как бы добавление к „Мертвым душам“. Деньги пошли на ремонт волошинского дома в Коктебеле. Волошин благодарил организаторов и участников вечера акварелями – С. Федорченко, Булгакова, Пастернака»^[72]. (В скобках заметим, что Булгакова в этот год не печатают тоже, – но осенью во МХАТе пройдет премьера «Дней Турбиных» и финансовое положение автора резко, хотя и ненадолго, улучшится.)

Организовывались вечера памяти Блока и Хлебникова, Общество еврейской музыки устраивало концерт новейшей музыки, собирались литературное объединение «Перевал» (где читал «Персидские мотивы» С. Есенин) и Ассоциация ритмистов, проходили конференции Главнауки (с отдельной просьбой: организовать для участников «дешевый чайный буфет»); заседали члены Общества любителей русской словесности; устраивалась выставка «каррикатуры». 1 марта 1925 года прошел Литературно-художественный вечер (где выступали М. Булгаков, Ю. Слезкин, А. Белый, В. Вересаев, Б. Пастернак); месяц, с 15 мая по 15 июня 1925 года, работала выставка по изучению Крыма, Большой актовый зал принимал участников обсуждения нашумевшего мейерхольдовского «Мандата», выставлялись художники – Н. П. Ульянов и П. В. Кузнецов – всем находилось место и время^[73].

Случались на вечерах и странные объединения тем. Так, на одном и том же заседании 20 февраля 1925 года члены Теасекции вместе с Кинокомиссией сначала смотрели «фильму» «Похороны Н. Е. Эфроса», после чего предлагалось увидеть художественную картину «Багдадский вор». Либо в начале 1926/27 академического года, в сентябре на Организационный пленум Теасекции явились свыше ста человек. Возможно, дело объяснялось тем, что гостей, собравшихся после летних каникул, ждало еще и выступление «Синей блузы»^[74].

Эти заметные в художественной жизни Москвы вечера еще и приносили деньги на содержание Академии. Так, аренда зала на поэтический вечер в честь А. С. Пушкина стоила 15 рублей.

Осенью 1926 года у входа в лекционный зал ГАХН открывается книжный киоск, торгующий книгами по вопросам искусства^[75]. Причем сотрудникам нужные для работы издания продаются в кредит и со скидкой.

Некоторое представление об установившихся пропорциях трат на науку и хозяйственные заботы дает докладная записка заведующего хозяйственно-технической частью Ф. Г. Шмыгова^[76] от 28 июня 1927 года. В ней сообщается, что основной доходной статьей является квартирная плата, получаемая от сдаваемых квартир, находящихся во владении Академии. Вторая доходная статья – поступление сумм от входной платы на выставки и вечера. Третья доходная статья – эксплуатация помещений и имущества^[77]. Общая сумма к 1 июня – 8378 рублей 68 копеек.

Шмыгов приводит и статьи расходов Академии:

«Хозяйственные расходы – 12,5%

Научные расходы – 32,2%

Издательство – 13,2%

На доплаты сотрудникам – 31,1 %»^[78].

Подсчитывая доходы и расходы, Федор Георгиевич делает вывод, что «на науку» тратится излишне много денег, и ворчливо намекает на возможность дополнительных заработков со стороны именитых сотрудников – те могли бы почитать платные публичные лекции на площадках Москвы.

Между тем быт понемногу устраивается. Приходит черед думать об организации не только рабочего места и жилья, но и отдыха. Предлагает свой дом для проживания сотрудников некая жительница Ялты – но руководство ГАХН ей в этом отказывает. Обсуждается возможность проводить академические летние вакации в дивной помещичьей усадьбе, с яблоневыми и вишневыми садами, лесами, лугами и прочими угодьями. Этот многообещающий вариант получает одобрение Дирекции. И осенью 1927 года подумывают «принять в свое ведение и использовать в качестве „дома отдыха“ усадьбу <…> Тамбовской губернии»^[79].

Есть и описание этого райского уголка устроенной барской жизни. Усадьба включает сорок десятин парка, раскинувшегося на холме берега реки Вороны. Среди них – восемь десятин дубового леса, три плодоносящих фруктовых сада. Главный усадебный дом состоит из тридцати шести комнат (правда, шесть из них заняты музеем – коллекцией русской живописи), есть специальный кухонный флигель и пять жилых домов. При этом усадьба «практически полностью самоокупается и содержание ее Академии ничего не будет стоить» – сообщает документ. Немного настораживает название усадьбы – «Караул». Но перспектива получить возможность деревенского отдыха после трудного рабочего года так заманчива…

В эти же месяцы Теасекция получает постоянное помещение для заседаний – просторный Красный кабинет, на центральной лестнице здания Академии постлан традиционный ковер, удерживаемый металлическими прутьями, в зале заседаний расставлены «не менее 10 дюжин» новых стульев, приводятся в порядок, настраиваются рояли… Еще чуть-чуть – и что за музыка зазвучит в этих стенах!..