В. В. Джеймс
Санктуарий

21
Эбигейл

Я два раза постучала Саре в дверь, но ответа не было. Ее машины тоже.

Ну и ладно. Буду ждать столько, сколько потребуется.

Слова Бриджит крутятся у меня в голове, и я замечаю, что постукиваю по рулю, произнося их про себя снова и снова, словно это обещание. Заклинание.

Она готова для нас на все.

Когда мы только познакомились с Сарой на предродовых занятиях, меня к ней потянуло из чистого любопытства. В противном случае наши пути никогда не пересеклись бы. Ведьму не встретишь в гольф-клубе или спа, с ней случайно не окажешься рядом за столом на торжественном обеде. Я всегда считала, что к их услугам прибегают только легковерные люди. Помню, как Сара со смехом сказала мне, что она была того же мнения о психотерапевтах: к этому моменту она уже узнала, что я училась на него.

Вот тут-то мы и подружились. Ну, и плюс к этому обе ходили на занятия одни. У Сары вообще не было партнера, а Майкл сидел дома, уткнувшись в свои незаконченные научные статьи, с ужасом думая о том, как мы будем растить ребенка на его скудное жалованье.

Она готова для нас на все.

Я видела ведьмовские атрибуты, когда приходила к Саре, чтобы дети вместе поиграли. Бриджит на тот момент была ее единственной помощницей не-магом, и мне ужасно хотелось тоже попробовать, отдать ей свою энергию для простых чар.

Никогда не забуду, какое это было захватывающее чувство, когда ее магия впервые прикоснулась ко мне и подпиталась от меня. Это было немного похоже на кормление грудью. Позволить кому-то набираться от тебя силы и чувствовать готовность давать ее и дальше, сколько бы ее ни забрали.

Я устала после того первого раза. А более серьезная магия, в которой мне затем довелось помогать, и вовсе выматывает. Но тебе все равно хочется отдавать. Когда начинается заговор, ты словно оказываешься под гипнозом. Ведьма – единственная, кто может перекрыть поток энергии и отстраниться.

– Вы – опасные люди, – сказала я Саре.

Я шутила, а она приняла это всерьез. Начала объяснять, что базовый принцип магии – это добровольность. Что ведьмы всегда строго придерживаются закона.

Ну, вот это последнее не совсем верно, так ведь, Сара?

Она готова для нас на все.

Изначально мы сошлись из-за наших детей. Так что кажется правильным – почти предначертанным – что и теперь судьбы наших детей переплелись.

Я для тебя готова на все, дорогой мой Дэниел.

Я припарковалась перед домом, и теперь замечаю движение за окном. Сара вернулась домой и зашла через заднюю дверь.

Мне приходится стучать несколько раз, и она открывает только после того, как, отодвинув занавеску, видит, что это я. Она бледная и потная.

Я опасалась, что она вообще меня не впустит после нашего прошлого разговора, но у меня приготовлен предлог.

– У меня закончилось зелье. Мне нужно еще.

– Так ты его пила? – кажется, ее это радует. – Я боялась… думала… Заходи.

Она ведет меня на кухню, не переставая болтать, словно боится того, что я могу сказать, если у меня появится возможность говорить. Словно я могу назвать еще одного свидетеля, видевшего, как ее дочь убила моего сына.

Я ничего не говорю, не мешаю ей суетиться. Мое молчание ее нервирует. Та часть меня, которой жаль, что я творю такое с этой женщиной, моей подругой, погребена под яростью, вызванной тем, что ее дочь сотворила с моим сыном – и решимостью добиться, чтобы она все исправила.

Она готова для нас на все. Для меня. Для Дэна. Но в особенности – для Харпер. Нисколько не сомневаюсь, что ради спасения своей дочери Сара Фенн сделает все, что угодно.

Наконец она поворачивается ко мне.

– Ты больше ничего не слышала про следствие? Про показания Джейка?

– Полагаю, они у властей.

Мне хотелось запугать Сару, но почему-то мои слова приносят ей удовлетворение. Я запоздало понимаю, что не поправила ее, когда она упомянула Джейка. Она не настолько растеряна, как мне показалось.

Поздно. На самом деле мне, возможно, даже на руку, что она знает про Джейка. Он тоже был предан Дэниелу. Сара должна понимать, что он безоговорочно меня поддержит. Как и его отец, шеф полиции.

– Я здесь не ради твоего зелья. Я его не пью. Я знаю, почему ты хочешь, чтобы я была тихой и спокойной. Я здесь потому, что хочу вернуть Дэниела.

Сара не реагирует на мой укол. Лицо ее полно доброты.

– Я не устраиваю сеансов вызова мертвых, Эби. Это незаконно и, как ты знаешь, я не считаю, что эти послания подлинные – то есть, что они действительно от умерших.

– Я не о сеансе. Я сказала, что хочу его вернуть.

Молчание между нами затягивается.

– Это невозможно. Этого нельзя сделать.

– Ты уже один раз это сделала – или почти.

– Почти! – это слово звучит как рыдание. – Эби, прости. Не могу. Поверь, ты не первая о таком просишь. Если бы можно было… отозвать его, если бы он был при смерти… не знаю. Я бы попыталась – ради тебя. Но он умер уже несколько дней назад. Он в морге!

– Майкл мог бы его забрать. Мы бы сказали, что перевозим его в факультетскую больницу в Йеле.

Сара отчаянно мотает головой. У нее такой вид, будто я подвела ее к обрыву и приказала прыгнуть.

– Его тело обгорело. Я ничего не могу сделать. Мне жаль…

– Жалостью ты не обойдешься, Сара. В противном случае твоя дочь пойдет под суд. Джейк тоже хочет вернуть Дэна. Когда ты это сделаешь, я позволю ему отказаться от его показаний.

– Эбигейл, как ты объяснишь, что мальчик воскрес из мертвых?

– А я не буду объяснять. Просто исчезну. Уеду и заберу Дэна с собой. Справимся.

Сара отодвигается от меня. А я придвигаюсь и с силой сжимаю ее запястье.

– Жизнь моего сына за невиновность твоей дочери. Разве не так говорится в ваших правилах: «Отдать что-то за то, что получила»? Дашь мне знать, когда будешь готова.

22
Мэгги

Мне надо закончить это дело, пока оно меня не прикончило.

Что у меня есть:

– один мертвый парень, и результаты предварительной экспертизы говорят мне, что он умер, сломав шею;

– один обвинитель, утверждающий, что повлекшее за собой смерть падение было вызвано магией;

– одна обвиняемая, бывшая девушка погибшего, которая могла пожелать отомстить за то, что ее бросили;

– одно видео, на котором она якобы использует магию, хотя она ведьмой не считается;

– одна размещенная в сети фотография, на которой погибший и обвиняемая запечатлены во время полового акта. Если бы это происходило не добровольно, то могло послужить более весомым мотивом, но по одной фотографии судить невозможно.

И вот теперь Честер увеличивает этот список. Он раздобыл результат токсикологического анализа трупа.

– Вообще никаких наркотиков, – сообщает он. – И почти нет алкоголя. Что выглядит достоверно, потому что Уитмен был спортсменом и поступил в университет на стипендию. Он не стал бы рисковать этим.

– И гипотеза о пьяном падении отпадает.

– Угу.

Мы какое-то время сидим молча. Что я упускаю?

– Все сводится к утверждению Джейка Болта, что Харпер применила магию, – говорю я. – Нам надо это либо чем-то подкрепить, либо отмести.

– Дать кому-то посмотреть то видео?

– Возможно. Но есть и другие способы. Ведьмы способны определить следы сильных эмоций на предметах и местах – например, орудие убийства или место преступления. А еще они могут сказать, применялась ли магия.

– «Данные, полученные сверхъестественным путем, не могут…», – начинает цитировать Честер, но я вскидываю руку, заставляя его замолчать.

– Ага, ага. Это нельзя использовать на суде. Но можно получить улики или подсказки для проведения следствия, если ты потом подкрепишь их независимым расследованием.

Он по-прежнему смотрит на меня скептически. Значит, пора поделиться историей, которую я храню глубоко в душе. Мне нельзя позволять себе думать об этом слишком часто.

– Один мой коллега расследовал похищение. Он нашел машину, которая соответствовала описаниям свидетелей, но эксперты не обнаружили в машине никаких следов. Он доверился чутью и пригласил ведьму. Она выявила в машине недавний страх и травму. Это заставило моего коллегу не отступиться, хотя у владельца машины оказалось железное алиби. Работа ведьмы дала ему ту уверенность, которая была нужна, чтобы не сдаваться.

Я не говорю Честеру, что тот коллега был моим напарником, а тем, кто утверждал, что с машиной тупик, была я.

Я не говорю Честеру, что, хотя мы поймали преступника, спасти его жертву мы не успели. Мы нашли Дженни Даунс прикованную там, где он ее держал, истощенную и обезвоженную. Затянувшееся расследование спугнуло похитителя, и он просто перестал ее навещать. Дженни так ослабела, что через несколько часов умерла в больнице от сердечной недостаточности, но все-таки успела опознать фотографию человека, который ее похитил. Я не могла смотреть ей в глаза, когда она благодарила нас перед тем, как умереть в кругу своих близких.

Ей было пятнадцать.

Я больше никогда не буду подвергать опасности человека, жестко придерживаясь правил работы полиции.

– Думаю, для того, чтобы идти дальше, нам нужен независимый следователь-маг, – говорю я ему. – Поищи в интернете надежного. Проследи, чтобы он базировался как можно дальше от Коннектикута: нам не нужен человек, который был бы знаком с Феннами. Однако для того, чтобы его пригласить, мне понадобится разрешение. Я отправлюсь за ним лично.

Это значит, что я не хочу, чтобы Честер, а уж тем более кто-то из рядовых полисменов Санктуария, и особенно шеф Болт услышали, как мне устраивает выволочку мой босс.

Лейтенант Реми Ламарр – мастер выволочек.

23
Мэгги

По автостраде до Миддлтона ехать меньше полутора часов, и поездка идет мне на пользу.

Я впервые выезжаю из Санктуария после того, как получила это дело, и я ощущаю себя свободной на прямом шоссе вместо извилистых улочек старинного центра, где живет Сара Фенн, и бесконечных пригородов, где даже солнечный свет художественно течет сквозь подстриженные кроны деревьев.

Наша штаб-квартира – это невысокое здание с тонированными окнами, вытянутое двумя крыльями, словно пара рук, готовых заключить тебя в ласковые объятия закона. Голос Реми слышен еще из вестибюля. Я иногда думаю, не пересыпает ли он матерком сказки, которые читает своим детям на ночь, и не орет ли, когда делится постельными секретами со своим мужем. Но надо отдать лейтенанту Реми Ламарру должное: даже когда он устраивает тебе разнос, ты можешь не опасаться, что останешься без поддержки.

Я стучу, и, гаркнув последний приказ, Реми бросает трубку и делает мне знак войти. Слушая мой отчет, он сидит как всегда неестественно прямо. Я пытаюсь подвести его к тому, что мне нужно – разрешению пригласить эксперта-мага – сделав при этом так, чтобы он решил, что это его идея. Он сверкает глазами, и я не могу понять, прошла ли моя задумка, или он меня раскусил.

– Так, посмотрим, правильно ли я все понял, Мэгз. У тебя парень погиб и дом сгорел. И вместо того, чтобы это оказалось тем, что любому в здравом уме было бы очевидно – неудачной школьной вечеринкой – у тебя какие-то полубредовые заявления насчет убийства с помощью колдовства. Надо полагать, с полетом на сраных метлах.

Меня передергивает. Шутки насчет метел считаются «оскорбительными и дискриминирующими» в применении к ведьмам, что легко может привести к автоматическому выговору за недостойное поведение. А Реми продолжает как ни в чем не бывало:

– И вишенка на этом многоярусном глазированном дерьмовом торте – это твои слова о том, что убийство с помощью колдовства запускает какое-то древнее правило из тех времен, когда дерюга считалась писком моды, по которому нарушителя карают смертью. А твоя якобы преступница – семнадцатилетняя школьница? Просто блинская дурь.

– Все примерно так и есть, сэр.

– Так что ты планируешь делать, агент Найт? Хочешь, чтобы я перекинул дело федералам? Пусть сами облажаются и расхлебывают дерьмо, если казнят ребенка. Ее не казнят, конечно. Губернатор ни за что на такое не пойдет. Но даже от самой возможности будет вонища.

От слов Реми у меня мороз по коже. Когда он произносит это вслух, то немыслимый вариант почему-то начинает казаться до ужаса вероятным. Харпер Фенн с ее печальным взглядом в камере смертников на много лет, пока законники будут спорить о ее судьбе? И несмотря на уверенность Реми, я не вижу гарантий того, что ее помилуют.

– Я не юрист, сэр, но судя по тому, как этот закон сформулирован, у губернатора не будет полномочий его отменить. Дело уйдет наверх.

Пусть наш губернатор здесь, в Коннектикуте, и состоит в либеральной партии, но сейчас Белый Дом и Сенат консервативные. Они должны отчитываться перед избирателями, а республиканцы относятся к колдовству гораздо более неприязненно, чем демократы. Да и Верховный Суд сейчас не особо расположен к ведьмам.

– Девушка не зарегистрирована?

– Ей еще нет восемнадцати, но – да. В школе и местной больнице пометки ПМ нет, а ее мать, местная ведьма, утверждает, что она лишена способностей.

– Тогда это будет не колдовство.

– Обвиняет ее сын местного шефа полиции.

– Что творится с этими деревенщинами? – Реми сводит кончики пальцев, взирая на печатку на левой руке. – Конечно, колдовством легко можно найти потерявшихся кошек и вылечить зубную боль. Но все остальное – это суеверие, плацебо, за которое в нашей стране цеплялись наши предки, чтобы оно помогло им наладить здесь жизнь.

Я ничего не отвечаю. Реми, как и все копы, яростный сторонник того, что мы можем увидеть, пощупать и доказать. Он считает, что его мозг, работающий со скоростью света, способен распутать все, что угодно. Как правило, это так: Реми к сорока годам вполне может стать комиссаром.

Однако иногда даже таких мозгов, как у него, оказывается мало. Их оказалось мало в деле Дженни Даунс. Я знаю, что Реми не меньше моего переживал из-за того, что нам не удалось добраться до Дженни вовремя. Я особо выделила ту виллу, как место где предположительное преступление – или магия – имели место, и надеюсь, что он сам сделает нужный вывод.

Он его делает.

– А как насчет того, чтобы следователь-маг исключил присутствие колдовства? Тогда ты в праве выяснять, что произошло на самом деле. Говоришь, парень был чист? Значит, виновато помещение. Что-то сломалось, он упал. Страховая компания может получить гражданский иск от родителей. Мы все знаем, что горе требует ответов, но иногда жизнь дает только смехотворное дерьмо. А если свидетель и его папаша начнут возникать из-за того, что ты не отнеслась к их заявлению серьезно, я тебя поддержу. Парнишка бросается дикими заявлениями насчет колдовства? Он просто расстроен. Это вполне понятно. Просто показывает, насколько сильно он потрясен. Просто супер-славный, а не психованный парень. И все выбираются из этого дерьма, благоухая как розочки. Ты все поняла?

– Поняла, Реми.

– Умница, Мэгз. Жду твоего скорого возвращения. Соскучился по нашим посиделкам за пончиками.

Я ухмыляюсь. Реми каждое утро в шесть приходит в спортзал. По-моему, он ни разу в жизни даже не посмотрел на быстрый углевод.

Я получила нужное разрешение. И заручилась поддержкой Реми.

Скоро я со всем этим разберусь.

24
Эбигейл

Прошла неделя.

Год. Вечность. Каждый день кажется бесконечным и невыносимым с тех пор, как Дэн погиб.

У его команды сегодня матч: «передача эстафеты», когда все поступившие в колледжи игроки встречаются с новыми талантами, которые придут им на смену.

Хочу ли я оказаться в привычной атмосфере шумного веселья, чтобы отвлечься? Вид лучших друзей Дэна – Фредди и всех остальных – наверняка поднимет мне настроение.

Или мне нужен вечер горя и траура – и мыслей о том, что парни так же подавлены? Могу ли я измерить их любовь к Дэну по тому, как они сожалеют о его уходе?

Нас с Майклом перед матчем встречает тренер и задерживает нас разговором. Я уже решаю, что мы пропустим розыгрыш мяча, но тут он смотрит на часы и ведет нас к нашим местам… и тут я понимаю. Когда мы входим, толпа на стадионе встает. На поле оркестр начинает играть боевой гимн «Спартанцев». Только никто не поет. Они молчат. Парни на поле прижимают ладони к сердцу.

У меня перехватывает дыхание. На громадном табло появилась фотография Дэна. Это его командный портрет: под мышкой у него шлем с маской. На строке внизу – его имя и знак «Спартанцев». Ниже – цифры, но в отличие от обычного, там не результаты его игр.

Там день его рождения и дата недельной давности. День, в который он умер.

Я проглатываю рыдание, а Майкл обнимает меня за плечи. Он прижимает меня к себе крепко. Слишком крепко. Он пытается удержать меня от какой-нибудь глупости, например, бурной истерики. Или я могла бы сорвать с ног туфли и швырнуть их в табло, потому что я не хочу видеть там эти даты. Я хочу видеть, как Дэн делает передачи, получает очки, завершает комбинации.

Мальчишки занимают места. Мне невыносимо смотреть на бывшего ученика, которого они включили в старшую команду вместо Дэна. С последними раскатами барабанной дроби матч начинается.

Майкл сидит рядом со мной. Взглядом он следит за игроками, но не думаю, чтобы он понимал, что происходит. Он никогда не ходил болеть за сына. Он оставался дома или в лаборатории и работал. Жалеет ли он сейчас об этом? Я всматриваюсь в его лицо, пытаясь хоть что-то на нем прочесть, но уже много лет я не могу понять, о чем он думает.

Без Дэна на поле игра не интересна и мне, так что я радуюсь, когда она заканчивается.

Когда игроки встречаются для прощального рукопожатия, я слышу в динамиках имя Дэна. Голос мне знаком: это Фредди Макконофи, лучший принимающий команды, и самый близкий друг Дэна после Джейкоба.

– … и сегодня вечером его родители с нами. Миссис Уитмен, профессор Уитмен, я говорю за всю команду: уход Дэна оставил громадную, громадную брешь не только в нашем нападении, но и в наших сердцах и нашей жизни.

Весь стадион затих, прожекторы притушили. Только Фредди стоит в ярком пятне света с микрофоном в крупной руке. По обе стороны от него выстроились «Спартанцы» со снятыми шлемами и склоненными головами. Члены тренерской группы и рефери держат кепки в руках.

Тренер берет микрофон и рассказывает о таланте Дэна. О том, как он в первый же игровой сезон разглядел его поразительный потенциал.

– Он всегда будет частью команды, – говорит он. – Spartana semper.

Он отводит микрофон, и стадион ревет ему в ответ:

– Spartana semper! Навсегда «Спартанец».

Теперь каждый из спартанцев по очереди говорит по паре фраз. Чему они научились у Дэниела. Как они его любили и как им восхищались. Некоторые вспоминают смешные случаи, и по стадиону разносится теплый смех. Эти парни преданы памяти Дэниела так же, как были преданы ему при жизни.

И тут мне в голову приходит мысль: могу ли я использовать эту преданность?

– Прошу всех встать, – говорит Фредди, снова завладев микрофоном. – Перед игрой мы молчали, а теперь споем так громко, чтобы Дэн оттуда нас услышал.

Вперед выходит девушка – из школьной команды чирлидинга – и ее звонкое сопрано возносится к небу в боевом гимне «Спартанцев». Вокруг меня все встают. Где-то рядом рыдает и улыбается какая-то девушка. У мужчин голоса хриплые.

На табло сменяются фотографии Дэна. Хохочет с товарищами по команде. Тянется за мячом. Сосредоточенно готовится к подаче. Широко улыбается, пожимая руку охотнику за талантами, который подобрал ему университетскую команду.

– Дэн, дружище! – орет Фредди, – мы тебя любим!

По его команде стадион разражается тройным приветственным криком, сотрясающим трибуны. Игроки убегают с поля – и их энергия вибрирует во мне.

Эта энергия дарит мне чувство, что все возможно. Абсолютно все. Мне надо просто постараться.

Я поднимаюсь с места и иду искать Фредди. Он с товарищами может сделать кое-что полезное.

25
Сара

По-моему, все ведьмы подсознательно ждут того дня, когда случится нечто подобное. Это – вопрос не «если», а «когда», и к такой ситуации все родители-маги готовят своих детей.

Конечно, на моем доме стоит защита. Однако она не очень сильная – иначе и не может быть при столь тесно стоящих домах старого города. Фасад нашего дома выходит на тротуар, а значит, я не могу окружить его защитой. Зачарованные пучки растений над дверями и окнами – гарантия того, что войти сможет только тот, кому я открою.

А большего нам не позволено. Закон не допускает использования колдовства для самозащиты – в отличие от огнестрельного оружия. Колдовство считается противозаконным при любых обстоятельствах, даже самозащита в случае нападения, даже если вы даете отпор напавшему на вас у себя в доме.

Это было не нападение. В том, что использовалось, не было насилия: яйца, мука, краска. Но тут есть злоба. Презрение и угроза.

Мне стало тошно, когда я это увидела. Они пришли к нашему дому глубокой ночью и сотворили вот это. Слава Богине, Харпер здесь нет.

Ночью меня разбудили громкие мужские крики с улицы. Но в Сатнктуэри, как и во многих других городках, исторический центр – это еще и туристический центр. Здесь расположены отели и бары. Тут бывает немного шумно. Так что я повернулась на другой бок и заставила себя заснуть.

А вот стоило мне утром спуститься вниз, как я это увидела. Первым делом мне показалось, что по окнам стекает кровь, так что я вызвала копов. Из патрульной машины вышел этот славный паренек, Гринстрит. Его бабушка время от времени ко мне обращается.

Его присутствие действует успокаивающе, хотя от возмущения я перехожу к пугающим мыслям о том, что это может означать. Мы с ним оцениваем ущерб, когда подъезжает вторая машина: следователь, которая ведет дело Дэниела.

– Есть предположения о том, кто это вам устроил? – спрашивает она. – Или предположения о том, почему?

– То, что здесь вы, а не обычный патруль, говорит, что мы обе знаем, почему. А вот кто…

Она кивает. Что она за человек, эта следователь? Она пошла в больницу, чтобы перехватить Харпер, а не стала разговаривать с моей девочкой дома, в моем присутствии. Зачем ей это понадобилось?

Она наверняка слышала обвинения Джейка Болта. Она поверила ему – сыну своего коллеги-правоохранителя? Она считает его достойным доверия свидетелем?

Как она относится к магии?

Я ничего не могу прочесть по лицу агента Мэгги Найт, пока она рассматривает мой испоганенный дом. А потом она хмурится.

– А это что значит?

Краску в основном просто наносили пятнами, но один участок явно сделан с помощью аэрографа: направленный под углом вниз луч, а от него вверх, тоже косой, словно завалившаяся на бок буква V.

Честер Гринстрит наблюдает за Найт, которая имитирует нужное движение: вниз, а потом вверх. Вниз, потом вверх. И когда она это делает, я опознаю, какой знак она нарисовала – вернее, начала рисовать.

Она тоже это поняла. Это говорит мне, что она – хороший коп. Не знаю, должна ли я почувствовать облегчение или еще сильнее встревожиться. Использует ли она свои умения для того, чтобы доказать невиновность моей дочери, или составить ложное обвинение против нее?

– Это – первые две линии пентаграммы, – говорит она. – Но на этом они остановились. Может, им помешали – тогда их кто-то должен был видеть. Или же они остановились, потому что осознали последствия.

– Мэм?

– Это было бы преступлением на почве ненависти, Честер. Метка на доме ведьмы из-за того, кто она. Если им не помешали, то они не закончили потому, что кто-то из них достаточно сообразителен, чтобы это понять.

– «Кто-то из них»? Откуда вы знаете, что тут было больше одного человека?

Найт указывает на разнообразные субстанции, украсившие мой дом:

– Краска. Мука. Яйца. Пробовали бегать, держа все это в руках или в пакете для покупок? Я не советовала бы. А все надо сделать быстро, пока вас не заметили. Бам-бам-бам! Больше народа – быстрее идет работа.

Она поворачивается ко мне.

– Мне понадобятся фотографии и образец краски. Сержант Гринстрит займется этим прямо сейчас. У меня в машине есть набор для сбора улик, Честер. А потом вам можно будет все это убрать. Вам кто-то сможет помочь?

– Пьер, – отвечаю я мгновенно. – Он мой друг. Занимается реконструкцией домов, интерьерами и прочим…

– Отлично. Звоните ему.

Трясущимися руками я набираю номер Пьера. Он часто бывает занят. Но мне можно было не беспокоиться – он отвечает тут же. Я рассказываю все как можно спокойнее, и он обещает быстро приехать. Закончив звонок, я вдруг начинаю плакать.

Что это за дешевая угроза? Зачем кто-то это сделал – и почему именно сейчас? Объяснение может быть только одно: они поверили обвинению против Харпер. Пентаграмма говорит именно об этом.

Следователь явно считает так же, потому что она спрашивает, где моя дочь, и говорит, что хотела бы еще раз с ней поговорить.

– Харпер нет дома, агент. Как правило, рано утром она уходит на пробежку, а то, что она делает потом – для меня тайна. Подростки – как коты: приходится просто надеяться, что они найдут дорогу домой.

Она кивает, явно удивляясь тому, что я не знаю о каждом шаге Харпер и не запираю ее на ключ. Но у нас так растить детей не принято – не важно, есть у них магические способности или нет. Моя дочь – вольная пташка.

Я не встречаюсь взглядами с соседями, пока следователь инструктирует своего сержанта, а сами они не решаются спросить, что случилось. Я испытываю глубокое облегчение, когда из-за угла появляется машина Пьера.

Он возмущен увиденным.

– Господи, Сара! – он поворачивается к следователю. – Надеюсь, вы намерены найти психа, который это сделал?

Мэгги Найт уставилась на Пьера. То есть – многие не могут оторвать глаз от Пьера: он мужчина красивый, тело у него в отличной форме благодаря его работе, и выгодно подчеркивается футболками и джинсами, которые он носит. Однако она уставилась на него так, будто его узнает.

– Мистер Мартино, – говорит она, протягивая ему руку для рукопожатия.

Я не называла его фамилии!.. Но тут я замечаю, что она написана на боку его фургона. «Успокойся, Сара. Не дай паранойе разгуляться».

– Я пару дней назад познакомилась с вашей дочерью, – говорит следователь. – Изабель, так?

– С Иззи? – по лицу Пьера расплывается улыбка – как всегда, когда упоминают его дочь. – Моя куколка все еще не оправилась после мононуклеоза. Как она?

– Чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы открыть мне дверь. Славная девочка.

Коп ответно улыбается. Может быть, она уставилась на него по той же причине, по которой это делают все женщины. Господи, Пьер такой обаяшка! Благодаря его приезду мне уже лучше.

Я надеюсь, что коп нас оставит одних, но, когда Пьер уходит к фургону выгружать лестницу и банку с растворителем, агент Найт поворачивается ко мне.

– Мне действительно надо поговорить с Харпер, мисс Фенн. Вы не возражаете, если я зайду в дом и подожду ее? И в любом случае, мне хотелось бы переговорить и с вами.

И я, как опытная ведьма, знаю, что полисменам не отказывают.