Уинстон Черчилль
Помощь России. Великая Отечественная война в воспоминаниях
4. Я вполне согласен с вами, что русский флот должен в первую очередь пополниться за счет Германии. В результате победы мы, несомненно, будем в состоянии распоряжаться крупными немецкими и итальянскими военными кораблями, а они, с нашей точки зрения, наиболее пригодны для возмещения потерь русского флота».
25 октября я отправил ответ послу по поводу фантастических предложений о высадке 25–30 английских дивизий в Архангельске или в Басре.
Премьер-министр – сэру Стаффорду Криппсу (Москва)
25 октября 1941 г.
«1. Вы были, разумеется, вполне правы, заявив, что мысль об отправке „25–30 дивизий для того, чтобы они сражались на русском фронте“, с практической точки зрения является сущей бессмыслицей. Потребовалось восемь месяцев для переброски десяти дивизий во Францию через Ла-Манш, когда мы имели большое количество судов, а у немцев было мало подводных лодок. За последние шесть месяцев нам лишь с величайшими трудностями удалось отправить на Средний Восток 50-ю дивизию. Сейчас мы с помощью чрезвычайных мер отправляем 18-ю дивизию. Все наши суда полностью заняты, и все, что мы сумели бы выделить, пошло бы за счет наших жизненно важных конвоев с подкреплениями и снабжением, направляющихся на Средний Восток, или за счет тех кораблей, которые доставляют поставки в Россию. Мы с трудом поддерживаем тот уровень, который позволяет нам существовать и производить вооружение. Любые войска, которые мы сейчас отправили бы в Мурманск, были бы обречены на бездействие во время зимней тьмы и морозов.
2. Положение на южном фланге следующее: русские имеют пять дивизий в Персии, которые мы готовы сменить. Ясно, что этим дивизиям следует защищать свою собственную страну, вместо того чтобы нам загрузить до отказа одну из наших немногочисленных линий снабжения доставкой всего необходимого для наших войск на Севере. Для переброски отсюда на Кавказ или к северной части Каспийского моря двух полностью вооруженных английских дивизий потребовалось бы, по меньшей мере, три месяца. Да и тогда они оказались бы только каплей в море».
Тем временем в Лондоне закончились переговоры между Бивербруком и Гарриманом, и 22 сентября англо-американская миссия по снабжению отправилась на крейсере «Лондон» из Скапа-Флоу через Северный Ледовитый океан в Архангельск, откуда она должна была вылететь в Москву. От этой миссии зависело многое. Я снабдил лорда Бивербрука общими инструкциями, которые были одобрены моими коллегами по военному кабинету, входившими в комитет обороны… Кроме того, я дал лорду Бивербруку следующее письмо для личной передачи Сталину.
«Мой дорогой премьер-министр Сталин!
Английская и американская миссии уже отправились в путь, и это письмо будет вручено вам лордом Бивербруком. Лорд Бивербрук пользуется полным доверием кабинета и является одним из моих самых старых и самых близких друзей. Он в самых лучших отношениях с г-ном Гарриманом, этим замечательным американцем, всей душой преданным победе нашего общего дела. Они изложат вам все то, о чем мы смогли договориться в результате усиленных консультаций между Великобританией и Соединенными Штатами.
Президент Рузвельт решил, что наши предложения должны в первую очередь касаться ежемесячных поставок, которые мы будем посылать вам в течение девятимесячного периода с октября 1941 года по июнь 1942 года включительно. Вы имеете право точно знать, что мы можем поставлять каждый месяц, с тем чтобы вы могли наилучшим образом использовать ваши резервы.
Американские предложения пока не идут дальше конца июня 1942 года, но я не сомневаюсь, что обе страны после этого смогут обеспечить значительно большие ежемесячные поставки, и вы можете быть уверены, что мы сделаем все, что в наших силах, чтобы возместить насколько возможно тяжелый ущерб, понесенный вашей военной промышленностью из-за нацистского вторжения. Я не буду излагать заранее то, что скажет по этому вопросу лорд Бивербрук.
Вы увидите, что поставки, соответствующие установленным квотам на период до конца июня 1942 года, состоят почти исключительно из английской продукции или из той продукции, которую нам поставили бы Соединенные Штаты в счет наших собственных заказов или по закону о ленд-лизе. Соединенные Штаты решили передать нам фактически все свои предназначенные для экспорта излишки, и им не так-то легко в течение этого времени изыскать соответствующие новые источники поставок. Я надеюсь, что промышленному производству Соединенных Штатов будет дан новый сильный толчок и что к 1943 году могучая американская промышленность будет работать на полную мощность, как того требуют условия военного времени. Мы со своей стороны не только будем вносить все более значительные вклады из нашей предусмотренной планом продукции, но также попытаемся добиться, чтобы наш народ еще больше напряг свои усилия для удовлетворения наших общих нужд. Вы, однако, понимаете, что наша армия и то снабжение, которое для нее было запланировано, составляют, вероятно, всего одну пятую или одну шестую вашей или немецкой армии. Первейшей необходимостью для нас и нашей первейшей обязанностью является поддерживать судоходство на морях, и наша вторая обязанность – достичь решительного превосходства в воздухе. Для достижения этих целей в первую очередь направляются людские ресурсы 44-миллионного населения Британских островов. Мы не можем надеяться когда-либо иметь такую же армию или такую же военную промышленность, как великие континентальные военные державы. Тем не менее мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам.
Генерал Исмей является моим личным представителем в комитете начальников штабов и детально знаком с нашей военной политикой во всем ее объеме. Он уполномочен рассмотреть вместе с вашими командующими любые планы практического сотрудничества, которые могут возникнуть.
Если нам удастся очистить от противника наш западный фланг в Ливии, у нас будут значительные силы, как воздушные, так и сухопутные, для взаимодействия с вами на южном фланге русского фронта.
Мне кажется, что, если бы удалось побудить Турцию отклонить немецкие требования о пропуске войск или, что еще лучше, если бы она вступила в войну на нашей стороне, это явилось бы наиболее быстрой и эффективной помощью вам. Я убежден, что вы поймете все значение этого.
Я всегда разделял вашу симпатию к китайскому народу, ведущему борьбу в защиту своей родной земли от японской агрессии. Мы, естественно, не хотим, чтобы Япония тоже выступила на стороне наших врагов, и позиция Соединенных Штатов, явившаяся результатом моего совещания с президентом Рузвельтом, уже заставила японское правительство более трезво смотреть на вещи. Я поспешил заявить от имени правительства Его Величества, что если Соединенные Штаты окажутся вовлеченными в войну с Японией, то Великобритания немедленно станет на их сторону. Я думаю, что наши три страны должны по мере возможности продолжать оказывать помощь Китаю и что мы можем в этом отношении зайти довольно далеко, не провоцируя японцев на объявление войны.
Нет сомнения, что перед нашими народами лежит длительный период борьбы и страданий. Но я питаю большие надежды на то, что Соединенные Штаты вступят в войну в качестве воюющей державы, а в этом случае – я не сомневаюсь – нам понадобится только запастись терпением для того, чтобы победить.
Я надеюсь, что по мере продолжения войны широкие народные массы Британской империи, Советского Союза, Соединенных Штатов и Китая, которые составляют две трети всего человечества, будут выступать плечо к плечу против своих притеснителей, и я убежден, что тот путь, по которому они идут, приведет к победе.
С самыми сердечными пожеланиями успеха русским армиям и гибели нацистских тиранов, остаюсь, верьте мне, искренне ваш
Уинстон С. Черчилль».
28 сентября наша миссия прибыла в Москву. Ее приняли холодно, и совещания проходили отнюдь не в дружественной атмосфере. Можно было подумать, что мы были виноваты в том тяжелом положении, в котором сейчас очутился Советский Союз. Советские генералы и должностные лица не давали никакой информации своим американским и английским коллегам. Они даже не сообщили им, на какой основе были исчислены потребности русских в наших драгоценных военных материалах. Членам миссии не было оказано никакого официального приема почти до последнего вечера, когда их пригласили на обед в Кремль. Не следует думать, что подобные встречи между людьми, занятыми самыми серьезными делами, не могут помочь ходу дела. Наоборот, неофициальный обмен мнениями создает ту атмосферу, которая позволяет достичь соглашения. Но сейчас подобного настроения почти не чувствовалось, и можно было подумать, что это мы приехали просить об одолжении.
Для того чтобы оживить это повествование, можно привести один случай, который рассказал генерал Исмей в апокрифической и довольно занятной форме. Его ординарцу, солдату морской пехоты, показывал Москву один из гидов Интуриста. «Это, – сказал русский, – отель Идена, бывший отель Риббентропа. А это улица Черчилля, бывшая улица Гитлера. А вот вокзал имени Бивербрука, бывший вокзал имени Геринга. Не хотите ли закурить, товарищ?» Солдат ответил: «Спасибо, товарищ, бывшая сволочь!» Этот рассказ, хотя и шутливый, тем не менее иллюстрирует ту странную атмосферу, в которой проходили эти заседания. <…>
В конце концов в Москве было достигнуто дружественное соглашение. Был подписан протокол, устанавливающий размеры поставок, которые Великобритания и Соединенные Штаты смогут выделить России в период с октября 1941 по июль 1942 года. Это влекло за собой значительное нарушение наших военных планов, осуществление которых и без того уже было значительно затруднено из-за мучительного недостатка вооружения. Вся тяжесть пала на нас, потому что мы должны были не только отдавать свою собственную продукцию, но также обходиться без наиболее важного вооружения, которое американцы при других обстоятельствах послали бы нам. Ни американцы, ни мы не давали никаких обещаний относительно транспортировки этих поставок по трудным и опасным океанским и арктическим путям. Ввиду оскорбительных упреков, которые сделал Сталин, когда мы сказали, что конвоям не следует отплывать до тех пор, пока не сойдет лед, надо отметить, что мы гарантировали только то, что материалы будут «предоставлены Англией и Соединенными Штатами в местах их производства». Преамбула протокола заканчивалась словами: «Великобритания и Соединенные Штаты окажут помощь в перевозке этих материалов в Советский Союз и помогут осуществить их доставку».
4 октября лорд Бивербрук телеграфировал мне:
Лорд Бивербрук (из Москвы) – премьер-министру
4 октября 1941 г.
«Результатом этого соглашения был огромный подъем духа в Москве. Поддержание его будет зависеть от доставки обещанных материалов…
Я не считаю, что военное положение здесь будет устойчивым в течение зимних месяцев. Но я полагаю, что твердость духа может сделать его устойчивым».
Мы отдавали свои сокровища, и их брали те, кто боролся за свою жизнь.
Премьер-министр – лорду Бивербруку (Москва)
3 октября 1941 г.
«Шлю самые сердечные поздравления вам и всем остальным. Единство и достигнутый вами успех имеют огромное значение. Никто, кроме вас, не смог бы этого добиться. Теперь возвращайтесь домой и сделайте <несколько слов не расшифровано> дело. Мы не можем сдержать оптимизма».
Премьер-министр – лорду Бивербруку (находящемуся в море)
6 октября 1941 г.
«Мы не потеряли ни часа, стараясь оправдать ваши обещания. Я послал Сталину следующую телеграмму:
Премьер-министр – премьеру Сталину
6 октября 1941 г.
„1. Я был рад узнать от лорда Бивербрука об успехе конференции трех держав в Москве. Bis dat qui cito dat[12]. Мы собираемся отправлять вам конвои судов непрерывной вереницей через каждые 10 дней. В настоящее время находятся в пути и должны прибыть в Архангельск 12 октября: 20 тяжелых танков, 193 истребителя (дооктябрьская квота).
12 октября отправляются и прибудут 29 октября: 140 тяжелых танков; 100 «Харрикейнов»; 200 бронетранспортеров «Брен»; 200 противотанковых ружей и боеприпасы к ним; 50 двухфунтовых пушек и боеприпасы к ним.
22 октября будет отправлено: 200 истребителей, 120 тяжелых танков.
Перечисленное выше составляет полную октябрьскую квоту поставок самолетов, а к 6 ноября в Россию прибудет еще 280 танков. Октябрьская квота бронетранспортеров «Брен», противотанковых ружей и двухфунтовых противотанковых пушек прибудет полностью в октябре. 20 танков отправлено через Персию, а 15 должны отправиться из Канады через Владивосток. Общее количество отправленных танков составит, таким образом, 315, то есть до полной нормы будет не хватать 19 машин. Это количество будет компенсировано в ноябре. В вышеизложенной программе не учитываются поставки из Соединенных Штатов.
2. Организуя этот регулярный цикл конвоев, мы рассчитываем на Архангельск как на основную разгрузочную базу. Я надеюсь, что эта работа уже ведется. Шлю добрые пожелания“».
Хотя генерал Исмей имел все полномочия и был достаточно компетентен для обсуждения и разъяснения советским руководителям военного положения во всех его вариантах, Бивербрук и Гарриман решили не усложнять своей задачи вопросами, по которым не могло быть достигнуто соглашения. Поэтому переговоры на эту тему в Москве не велись. Неофициально русские продолжали требовать немедленного открытия второго фронта и, казалось, оставались совершенно глухи ко всем доводам, доказывавшим его невозможность. Оправданием их являлись страдания, которые они переживали. В основном все это приходилось выносить нашему послу.
Была уже поздняя осень. 2 октября центральная группа армий фон Бока возобновила наступление на Москву. Две ее армии двигались прямо на столицу с юго-запада, а с обоих флангов угрожала охватом танковая группа. 8 октября был занят Орел, а через неделю Калинин – на железной дороге Москва – Ленинград. Ввиду опасности для своих флангов и испытывая сильное давление наступающих немцев в центре, маршал Тимошенко отвел свои войска на линию в 40 милях к западу от Москвы, где он снова приготовился к бою. Положение русских в этот момент было крайне тяжелым. Советское правительство, дипломатический корпус и вся промышленность, которую можно было перебросить, были эвакуированы из города на 500 миль восточнее, в Куйбышев. 19 октября Сталин объявил в Москве осадное положение и издал приказ: «Москва будет защищаться до последнего». Его приказы неуклонно выполнялись. Хотя танковая группа Гудериана, наступавшая из Орла, достигла Тулы, хотя Москва была на три четверти окружена и подвергалась бомбардировкам с воздуха, конец октября был отмечен заметным усилением сопротивления русских и явным прекращением дальнейшего продвижения немцев.
Я продолжал поддерживать нашего посла в тех многочисленных испытаниях и трудностях, которые ему приходилось выносить, выполняя в одиночестве свою тяжелую задачу.
Премьер-министр – сэру Стаффорду Криппсу (Куйбышев)
28 октября 1941 г.
«1. Я вполне сочувствую вашему трудному положению, а также России в ее страданиях. Они, несомненно, не имеют права упрекать нас. Они сами подписали свой приговор, когда, заключив пакт с Риббентропом, дали возможность Гитлеру наброситься на Польшу и этим развязали войну. Они лишили себя эффективного второго фронта, когда допустили уничтожение французской армии. Если бы до 22 нюня они заранее проконсультировались с нами, можно было бы принять ряд мер для того, чтобы раньше оказать ту огромную помощь вооружением, которую мы сейчас предоставляем им. Однако до нападения на них Гитлера мы не знали, будут ли они сражаться, и если будут, то на чьей стороне. Мы оставались в одиночестве в течение целого года, и все это время каждый коммунист в Англии по приказам из Москвы всячески старался мешать нашим военным усилиям. Если бы мы подверглись вторжению и были уничтожены в июле или августе 1941 года или умерли от голода в этом году во время битвы за Атлантику, они отнеслись бы к этому совершенно безразлично. Если бы они выступили, когда немцы напали на Балканы, многое можно было бы сделать, но они предоставили Гитлеру выбирать по своему усмотрению время и противников. То, что правительство с подобным прошлым обвиняет нас в попытке завоевания территорий в Африке или в том, что мы стараемся получить преимущества в Персии за их счет или что мы готовы „сражаться до последнего русского солдата“, на меня совершенно не действует. Если они питают какие-либо подозрения в отношении нас, то только потому, что в душе они сознают свою вину и упрекают себя.
2. Мы действовали совершенно честно. Мы сделали все, что могли, чтобы помочь им, идя на нарушение своих собственных планов вооружения и подвергая себя огромному риску предстоящей весной, когда наступит благоприятный для вторжения период. Мы и в дальнейшем будем принимать любые разумные меры, которые только будут в наших силах. Но было бы глупо посылать в виде символической жертвы две или три английские или англо-индийские дивизии в глубь России для того, чтобы их окружили и искрошили там. У России никогда не было недостатка в людских ресурсах, и сейчас у нее имеются миллионы обученных солдат, для которых требуется современное вооружение. Это современное вооружение мы посылаем и будем посылать, используя в максимальной степени пропускную способность портов и линий коммуникаций.
3. В ближайшее время мы сами предпримем боевые операции в соответствии с заранее разработанными планами, отказываться от которых было бы безумием. Мы предложили сменить пять русских дивизий в Северной Персии. Это можно было бы осуществить с помощью индийских войск, которые в состоянии поддерживать внутренний порядок, но не имеют снаряжения для того, чтобы противостоять немцам. Я сожалею, что Молотов отклонил мысль о посылке наших небольших сил на Кавказ. Мы делаем все, что можем, чтобы сохранить дружественный нейтралитет Турции и помешать ей поддаться на немецкие посулы территориальных приобретений за счет России. Мы, естественно, не ждем благодарности от людей, которые испытывают такие ужасные удары и так мужественно сражаются, но нас не должны огорчать и их упреки. Разумеется, вам нет смысла растравлять этими горькими истинами раны русских, но я рассчитываю, что вы сделаете все, что в ваших силах, чтобы убедить русских в верности, честности и мужестве британской нации.
4. Я не думаю, что есть какой-либо смысл вам и Макфарлану (глава нашей военной миссии в России) лететь сейчас на родину. Я могу повторить только то, что сказал здесь, и надеюсь, мне никогда не придется говорить об этом деле публично. Я убежден, что ваш долг – оставаться с этим народом в час его тяжелых испытаний, из которых он еще, может быть, выйдет победителем. Сейчас Гитлер может в любой день прекратить наступление на Востоке и бросить свои силы против нас».
Здесь мы пока можем прекратить дальнейшее изложение драмы Гитлера – Сталина. Зима теперь прикрыла своим щитом русские армии. <…>
Более тесные связи с Россией. Осень и зима 1941 года
Два обстоятельства определяли теперь наши отношения с Советским Союзом. Первым был неопределенный, неудовлетворительный ход наших консультаций по военным вопросам, вторым – требование русских о разрыве наших отношений с сателлитами держав «оси» – Финляндией, Венгрией и Румынией. Как мы видели, во время совещаний, состоявшихся незадолго перед тем в Москве, в первом направлении было мало что сделано.
1 ноября я послал по этому поводу следующую служебную записку министру иностранных дел:
Премьер-министр – министру иностранных дел
1 ноября 1941 г.
«Я не знал, что мы когда-либо придерживались той точки зрения, что консультации по военным вопросам не нужны. Разве мы, напротив, не говорили им совершенно определенно, что хотим консультироваться по военным вопросам? Я написал для руководства лорда Бивербрука документ, касавшийся исключительно военного положения вне всякой связи с вопросом о снабжении. Генерал Исмей был послан в Россию, чтобы начать обсуждение военных вопросов. В сущности, это ничего не могло изменить, так как в настоящий момент нельзя предпринять никаких серьезных практических шагов. Он мог бы объяснить с фактами и цифрами в руках, насколько глупым и практически неосуществимым было предложение, чтобы мы послали на русский фронт „25–30 дивизий“. Он мог бы указать, что переброска даже двух-трех дивизий в любой конец русского фронта загрузила бы коммуникации, нужные для поставки грузов в Россию. С другой стороны, я не понимаю, почему этот вопрос не обсуждался в тот или иной момент во время совещания. Лорд Бивербрук и Сталин, несомненно, касались военной проблемы.
Генерал Уэйвелл уже побывал в Тифлисе и не нашел там никого, уполномоченного переговорить с ним. Он хорошо говорит по-русски, и ему, возможно, следовало бы съездить в Москву. В течение многих месяцев мы могли бы выступить только на южном фланге.
Так или иначе, необходимо выяснить факты.
Р. S. Вам следует ознакомиться с только что полученной от Уэйвелла телеграммой, показывающей, что размещение в Тавризе или севернее его хотя бы двух дивизий полностью закупорит Трансперсидскую железную дорогу».
Я считал, что, если только удастся наладить военные консультации, проблему совместных операций можно будет обсудить трезво, избежав при этом каких-либо недоразумений. Неудовлетворительный характер создавшегося положения ясен из следующей моей служебной записки:
Премьер-министр – генералу Исмею
для комитета начальников штабов
5 ноября 1941 г.
«1. Мы не знаем, ни когда немцы придут на Кавказ, ни сколько времени пройдет, прежде чем они подойдут к горному барьеру. Мы не знаем, что сделают русские, какое количество войск они используют или как долго они будут оказывать сопротивление. Совершенно ясно, что, если немцы будут сильно нажимать, ни 50-я, ни 18-я английские дивизии не поспеют на место вовремя. Нас связывает задержка с операцией „Крусейдер“[13], и в настоящий момент невозможно заглядывать дальше этого. Я совсем не уверен, что немцам не дадут занять бакинские нефтепромыслы или что русские эффективно разрушат эти промыслы. Русские ничего не говорят нам и с большой подозрительностью относятся ко всяким нашим расспросам по этому поводу.
2. Единственное, что мы можем сделать, – это разместить в Северной Персии четыре-пять эскадрилий тяжелых бомбардировщиков, чтобы помочь русским в обороне Кавказа, если это окажется возможным, или же, если случится худшее, эффективно бомбить бакинские нефтепромыслы и постараться сжечь их. Этим эскадрильям, конечно, потребуется прикрытие истребителей. Ни бомбардировщики, ни истребители нельзя предоставить, пока не закончится „Крусейдер“ и пока мы не сможем судить о последствиях этой операции. Нужно, однако, составить план, основанный на переброске крупных воздушных сил из Ливии в Персию, чтобы как можно дольше не подпускать врага к нефтепромыслам. Прошу вас сделать это в течение следующей недели, чтобы мы знали, что для этого требуется. Нельзя предугадать, как долго русские сохранят свое господство на Черном море, хотя с их силами было бы непростительно потерять его».
Как мы видели, вопрос о разрыве нами отношений с Финляндией был впервые поднят Майским в его беседе со мной 4 сентября. Я знал, что русские придерживаются совершенно определенной точки зрения на этот счет. Финны воспользовались нападением Германии на Россию, чтобы возобновить в июле 1941 года военные действия на Карельском фронте. Они надеялись вернуть территории, которых они лишились по Московскому договору в предыдущем году. Их военные операции осенью 1941 года представляли серьезную угрозу не только для Ленинграда, но также и для линий снабжения из Мурманска и Архангельска к русско-германскому фронту. Начиная с августа и американское правительство, и мы сами в суровых выражениях предостерегали финнов насчет возможных последствий такого положения. Финны заявляли, что нуждаются в спорной провинции Восточной Карелии для обеспечения своей собственной безопасности от России, и события двух предыдущих лет подкрепляли их точку зрения. Однако теперь, когда Россия вела с Германией войну не на жизнь, а на смерть, союзники явно не могли допустить, чтобы Финляндия, действуя как сателлит Германии, перерезала главные северные линии коммуникаций России с Западом.
Положение Румынии было аналогично положению Финляндии. В июне 1940 года русские оккупировали румынскую провинцию Бессарабию, приобретя тем самым контроль над устьем Дуная. Теперь под руководством маршала Антонеску и в союзе с Германией румынские армии не только снова заняли Бессарабию, но и глубоко вклинились в черноморские области России, подобно тому как финны делали это в Восточной Карелии. Венгры, занимавшие ключевую позицию на коммуникациях Центральной и Юго-Восточной Европы, также оказывали прямую помощь военным усилиям Германии.
Но я отнюдь не был уверен в том, что объявление войны будет правильным выходом из положения. Оставалась еще возможность, что под нажимом Соединенных Штатов и Великобритании Финляндия согласится на справедливые и разумные мирные условия. Во всяком случае, что касается Румынии, были все основания считать, что диктаторский режим Антонеску не вечен. Поэтому я решил снова поставить перед маршалом Сталиным вопрос о военном планировании и сотрудничестве и о том, чтобы избежать объявления войны этим сателлитам держав «оси».
Ввиду настойчивой просьбы Сталина было решено принять меры к вручению финнам, а также Румынии и Венгрии ультиматума, ограниченного определенным сроком. Как показывают нижеприведенные памятные записки, я шел на это с большой неохотой.
Премьер-министр – министру иностранных дел
28 ноября 1941 г.
«Вы, видимо, считаете решенным, что война всем трем державам (Финляндии, Румынии и Венгрии) будет объявлена 3 декабря. Я не хотел, чтобы такое решение было принято, пока мы не будем знать, как поступит Финляндия. К тому же 3-е – слишком близкая дата. 5-го истекают две недели с того момента, как я отправил свою телеграмму Сталину. Я только сегодня вечером посылаю телеграмму Маннергейму. Мы должны дать ему достаточно времени для ответа.
Я не изменил своего мнения относительно неразумности этой меры и все еще надеюсь, что финны уйдут. Я не знал, что этот шаг будет предпринят при подобных обстоятельствах».
Премьер-министр – министру иностранных дел
29 ноября 1941 г.
«Относительно Финляндии и Ко. Я не хочу быть ограниченным в сроках, если имеется шанс, что Финляндия выйдет из большой войны. Смотрите также мою телеграмму Сталину (от 21 ноября), в которой говорится: „Если они не остановятся в ближайшие две недели и вы все еще пожелаете, чтобы мы объявили им войну…“ Поэтому нужно придерживаться следующего образа действий: если до 5-го мы не узнаем, что финны собираются выйти из войны, или же узнаем, что они упорствуют, тогда мы телеграфируем Сталину и скажем ему, что, „если он все еще хочет этого“, мы тотчас объявим войну. Заявления о Румынии и Венгрии последуют также в соответствии с его пожеланиями».
В то же время я счел нужным обратиться, с ведома и согласия Советского правительства, с последним личным воззванием к финляндскому вождю фельдмаршалу Маннергейму.
Премьер-министр – фельдмаршалу Маннергейму
29 ноября 1941 г.
«Я глубоко огорчен надвигающимися событиями, а именно тем, что через несколько дней мы будем вынуждены из чувства лояльности по отношению к нашему союзнику России объявить войну Финляндии. А уж если мы это сделаем, мы будем вести эту войну, насколько позволят обстоятельства. Ваши войска, несомненно, продвинулись достаточно далеко для обеспечения безопасности во время войны и могли бы теперь остановиться. Совершенно незачем делать какое-либо публичное заявление. Можно просто выйти из боя, прекратить военные операции, что будет вполне оправдано суровой зимой, и выйти из войны де-факто. Я был бы рад, если бы мне удалось убедить ваше превосходительство, что мы разобьем нацистов. Я чувствую себя гораздо более уверенным, чем в 1917 или 1918 году. Многочисленным друзьям вашей страны в Англии было бы очень тяжело, если бы Финляндия оказалась в одном лагере с побежденными нацистскими преступниками. Мои воспоминания о наших приятных беседах и переписке относительно прошлой войны побуждают меня послать, пока еще не поздно, для вашего рассмотрения это сугубо личное и частное послание».
2 декабря я получил ответ фельдмаршала Маннергейма:
Фельдмаршал Маннергейм – премьер-министру Черчиллю
2 декабря 1941 г.
«Я имел честь получить вчера через американского посланника в Хельсинки ваше письмо от 29 ноября 1941 года, и я благодарю вас за любезность, которую вы проявили, послав это личное письмо. Вы, несомненно, поймете, что я не могу прекратить свои нынешние военные операции, пока мои войска не достигнут позиций, которые, по моему мнению, обеспечат нам требуемую безопасность. Было бы жаль, если бы эти операции, проводимые для того, чтобы оградить Финляндию, вовлекли мою страну в конфликт с Англией, и я буду глубоко огорчен, если вы сочтете себя вынужденным объявить войну Финляндии. С вашей стороны было очень любезно послать мне в эти тяжелые дни личное письмо, и я вполне оценил это».
Этот ответ показал, что Финляндия не собиралась отвести свои войска к границам 1939 года, и поэтому английское правительство начало готовиться к объявлению войны. Аналогичные меры были приняты в отношении Румынии и Венгрии.
В такой обстановке шли приготовления к поездке Идена в Москву. Идена должен был сопровождать заместитель начальника имперского генерального штаба генерал Най. Целью московских переговоров было обсуждение чисто военных, а также общих аспектов войны и, если возможно, оформление союза в виде официального письменного договора.
5 декабря я составил для министра иностранных дел общую директиву, в которой излагалась наша точка зрения на некоторые моменты военного положения. Битва в Пустыне[14]… была в это время уже в полном разгаре.
Премьер-министр – министру иностранных дел
5 декабря 1941 г.
«1. Затягивание военных действий в Ливии, отвлекающих столь большие силы держав „оси“, вероятно, потребует от нас использования как 50-й, так и 18-й английских дивизий, которые мы надеялись выделить для обороны Кавказа или для действий на русском фронте. Поэтому в ближайшем будущем эти дивизии нельзя будет выделить. Лучший способ, каким мы можем помочь (не считая поставок), – это разместить на южном фланге русских армий сильное авиационное соединение, скажем, 10 эскадрилий, которые могли бы, в частности, помогать защите русских военно-морских баз на Черном море. Эти эскадрильи будут переброшены из Ливии, как только там будет достигнут успех. Переброска аэродромного личного состава и материалов не вызовет такой загрузки Трансперсидской железной дороги, как переброска пехотных дивизий. Верховному командованию вооруженными силами на Среднем Востоке приказано разработать планы этой переброски, завершение которых будет, конечно, зависеть от того, будут ли предоставлены возможности для детальной разведки.
