Уильям Сомерсет Моэм
Китти

15

В течение всего дня она думала о том, что говорил Чарли насчет Вальтера. В этот день они были приглашены на обед и, когда он вернулся из клуба, она одевалась. Он постучал к ней в дверь.

– Войдите.

Он не отворил дверей.

– Я иду одеваться. Скоро ты будешь готова?

– Через десять минут.

Он ничего больше не сказал и прошел к себе в комнату. Его голос звучал также неестественно, как и вчера. Она теперь вполне владела собой. Она оделась раньше, чем он, и, когда он спустился вниз, она уже сидела в автомобиле, поджидая его.

– Боюсь, что заставил тебя ждать, – сказал он.

– Эту неприятность я смогу перенести, – возразила она и сумела заставить себя улыбнуться.

По дороге она раза два заговаривала с ним, но он отвечал коротко и отрывисто. Она пожала плечами; все это начинало ее раздражать. Если он хочет дуться – пусть дуется, ей все равно. В полном молчании они доехали до места назначения. Это был большой, званый обед. Было слишком много народу и слишком много блюд за обедом. Китти, весело болтая с рядом сидящими, наблюдала за своим мужем. Его грустное лицо было слишком бледно.

– Ваш муж очень плохо выглядит. Я думал, что он хорошо переносит жару. Может быть, он переутомлен работой?

– Он всегда много работает.

– Вероятно, вы скоро уезжаете?

– Да, конечно. Я поеду, как в прошлом году, в Японию. Доктор говорит, что я должна уехать от жары, а то будет плохо.

Вальтер совсем на нее не смотрел и ни разу ей издали не улыбнулся, как делал это прежде, когда они обедали в обществе. Она заметила, что, садясь в автомобиль, он избегал ее взгляда; так же поступил он, когда они подъехали, и он с присущей ему вежливостью помог ей сойти. За столом, разговаривая с дамами, сидящими по обе стороны от него, он не улыбался, но смотрел на них упорным, неподвижным взглядом. Глаза его казались огромными и очень темными на его бледном лице. Выражение лица было неподвижное, суровое.

«Какой приятный собеседник!» с иронией подумала Китти.

Ей показалось очень забавным, что несчастные дамы стараются поддержать светский разговор с этой мрачной маской. Конечно, – он знал, в этом сомневаться было невозможно, и был взбешен. Но почему он ничего не сказал? Неужели потому, что, хотя он и сердится на нее, оскорблен ею, но так сильно ее любит, что боится, чтобы она его не бросила. Он все-таки был ее мужем, давал ей стол, квартиру и все необходимое. Пусть он не вмешивается в ее дела и предоставит ей делать, что она хочет; она будет с ним всегда мила и любезна. С другой стороны, его молчанье можно было приписать болезненной застенчивости. Чарли прав, скандала он перенести не сможет. Он избегал, насколько было возможно, случаев произносить речи публично. Он сам ей рассказал однажды, что, будучи вызван в суд в качестве свидетеля по делу, в котором он был назначен экспертом, он почти целую неделю перед этим не мог спать по ночам.

Возможно и так, что, по свойственному всем мужчинам тщеславию, Вальтер предпочитает не признавать случившегося, пока оно не сделалось известным. Или же, паче чаяния, Чарли был прав, когда предполагал, что тут действуют материальные соображения. Чарли пользуется огромной популярностью и вскоре будет колониальным секретарем. Он мог бы быть очень полезен Вальтеру, и, с другой стороны, мог бы сильно повредить ему, если бы Вальтер с ним поссорился.

Мужчины странные создания: никогда бы она не поверила, что Вальтер способен на такую низость, но как знать? Может быть, вся его важность есть только маска, под которой он скрывает подлую, мелочную натуру. Чем больше она об этом думала, тем вероятнее ей казалось, что Чарли прав. И она еще раз посмотрела на мужа, и в ее взгляде не было снисхождения.

Как-раз в этот момент дамы, сидевшие около него, разговаривали с другими своими соседями по столу, и он был предоставлен самому себе. Очевидно, забыв всех и все, он неподвижным взглядом смотрел вперед в пространство, и глаза его были полны бесконечной грустью. Этот взгляд глубоко поразил Китти.

16

На другой день, когда она дремала после завтрака, ее разбудил стук в дверь ее спальни.

– Кто там? – с раздражением крикнула она.

В этот час ее никто никогда не беспокоил.

– Это я.

Она узнала голос мужа и живо вскочила.

– Кажется, я тебя разбудил? – спросил он, входя.

– Конечно, да. – Ответ был произнесен тем же равнодушно холодным тоном, каким она говорила с ним последние два дня.

– Перейдем в соседнюю комнату, мне надо с тобой поговорить.

Сердце судорожно застучало в ее груди.

– Сейчас, я только накину капот.

Он вышел. Не надевая чулок, она сунула ноги в утренние туфли и накинула кимоно. Посмотрев на себя в зеркало, она слегка нарумянилась, чтобы скрыть свою бледность.

Прежде чем отворить дверь, она остановилась на секунду, чтобы собраться с духом, и затем бодро, с дерзко вызывающим видом взошла в комнату.

– Как это случилось, что ты мог уйти из лаборатории в такой час. Ты ведь так редко бываешь дома среди дня?

– Прошу вас, садитесь, нам надо поговорить.

Он на нес не смотрел; говорил строгим, серьезным голосом. Она была рада исполнить его просьбу, колени ее дрожали, продолжать отвечать ему в шутливо равнодушном тоне она больше не могла. Он также сел и закурил папиросу. Взгляд его беспокойно перебегал с предмета на предмет; казалось, ему трудно решиться заговорить.

Вдруг он взглянул ей прямо в лицо. За последние дни она совершенно отвыкла видеть его глаза. Теперь его взор, устремленный на нее, безумно испугал ее, и она с трудом удержала готовый вырваться крик ужаса.

– Имеете ли вы понятие, что такое Мей-Тан-Фу? В последнее время о нем много пишут в газетах.

Она с удивлением взглянула на него и колебалась, не зная, что ответить.

– Не там ли холерная эпидемия? Мистер Арбут Нот что-то говорил об этом вчера.

– Да, там эпидемия, и такая сильная, какой не было до сих пор никогда. Там был доктор-миссионер, но он умер от холеры три дня тому назад. Там есть французская община сестер милосердия, таможенные служащие. Остальные европейцы все уехали.

Он продолжал смотреть ей прямо в лицо, и она не решалась опустить глаза. Она старалась разгадать выражение его лица, но беспокойство мешало ей. Как он может так упорно смотреть? Даже не моргнет.

– Сестры делают все, что возможно, и превратили детский приют в больницу. Люди мрут, как мухи. Я предложил выехать туда в качестве доктора.

– Вы?

Она вздрогнула. Первая ее мысль была, что, если он уедет, ей будет удобно видеться с Чарли. Никто мешать не будет. Но вслед затем ей стало стыдно, и она густо покраснела. Зачем он так пытливо на нее смотрит? Она отвернулась смущенная.

– Неужели вам необходимо ехать? – запинаясь, спросила она.

– Там теперь нет иностранного доктора.

– Ведь вы не доктор, а бактериолог.

– Я доктор медицины, и до того, как я посвятил себя бактериологии, я много работал в госпитале. И тем лучше, что я бактериолог, я там найду много материала для исследований.

Он говорил вызывающим, почти дерзким тоном. Взглянув на него, она с изумлением заметила в его глазах искру насмешки.

Она перестала понимать.

– Не будет ли это страшно опасно?

– Конечно, да.

Он улыбнулся насмешливой улыбкой.

Она подперла лоб рукою и задумалась.

Видно, он решил покончить с собою. То, что он хочет сделать, нельзя назвать иначе, как самоубийством. Ужасно! Она никогда не думала, что он способен на это. Этого нельзя допустить. Это слишком жестоко. Не ее вина, что она его не любит. Мысль, что она будет виновницей его смерти, была ей нестерпима. Она тихонько заплакала.

– О чем вы плачете?

Он говорил холодным голосом.

– Ведь вы же не обязаны ехать?

– Нет, я еду добровольно.

– Вальтер, прошу вас, не ездите туда. Ужасно думать – вдруг что-нибудь случится, вдруг вы умрете?

Его лицо оставалось бесстрастным, но тень улыбки мелькнула в глазах. Он не отвечал.

– Где находится этот город? – спросила она после паузы.

– Мей-Тан-Фу? Он на одном из притоков Уэстерн Ривер. Мы должны подняться вверх по Уэстерн Ривер, а дальше на носилках.

– Кто это – мы?

– Вы и я.

Ей показалось, что она ослышалась, и она вопросительно взглянула на него. Теперь он улыбался уже не одними глазами, и темные глаза в упор смотрели на нее.

– Вы надеетесь, что я с вами туда поеду?

– Я думал, что вы этого пожелаете.

Она быстро дышала, дрожь пробежала по ее телу.

– Ведь там не место женщинам. Миссионер уже несколько недель тому назад выслал оттуда жену и детей. Чиновник с женой давно здесь, я их встречала в обществе. Припоминаю теперь, как он говорил, что они откуда-то выехали из-за холеры.

– Там живут пять медицинских сестер.

Ею овладела паника.

– Ехать мне туда было бы безумием. Вы знаете, что я слаба здоровьем. Д-р Хейворд велит мне уехать из Чин-Иена, даже жара мне вредна. Ведь там тоже очень жарко, мне этого не перенести. Еще холера! Я там сойду с ума от страха. Зачем добровольно искать неприятностей? Мне нет причины туда ехать. Я там умру.

Он продолжал молчать. В отчаянии она взглянула на него и едва не закричала. Его лицо покрылось какой-то темной бледностью, которая безумно испугала ее. В глазах светилась ненависть. Можно ли допустить мысль, что он желает ее смерти? Взволнованным голосом она продолжала говорить:

– Это нелепо. Если вы считаете себя обязанным ехать – это ваше дело. Вы не имеете права требовать, чтобы я ехала. Я ненавижу зрелище страданий и болезней. Холерная эпидемия! Я на храбрость не претендую, и на такое дело у меня ее не хватит. Я останусь здесь, пока не наступит время ехать в Японию.

– Я надеялся, что вы не. захотите отпустить меня одного на такое опасное дело.

Теперь он уже откровенно издевался над ней. Она пришла в полное недоумение. Она не была уверена, что он говорит то, что действительно думает; может быть, он просто хочет запугать ее.

– Я не думаю, чтобы разумный человек решился осудить меня за то, что я отказываюсь ехать в опасное место, где мне делать нечего и где я буду совершенно бесполезна.

– Вы бы могли быть очень полезны мне, поддерживая и утешая меня.

Она еще больше побледнела.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Я не думаю, что нужно обладать выдающимися умственными способностями, чтобы понять меня.

– Вальтер! Я не поеду. Чудовищно просить меня об этом.

– В таком случае и я не еду. Я немедленно возьму назад свое прошение.

17

Она с изумлением посмотрела на него. То, что он сказал, было так неожиданно, что она растерялась и совсем перестала понимать смысл его слов.

– Не понимаю, что вы такое говорите? – запинаясь, произнесла она.

Сама она почувствовала, какой фальшью звучат ее слова, на его же суровом лице они вызвали усмешку презрения.

– Боюсь, что вы меня сочли большим дураком, чем я на самом деле.

Она не знала, как ей поступить: отрицать ли возмущенно свою вину, или обрушиться на него с горькими упреками? Он точно читал ее мысли.

– Я имею все нужные доказательства.

Она разразилась слезами. Слезы лились легко, не мучительно, она их даже не утирала, они давали ей время собраться с мыслями, но выдумать ничего она не могла. Он спокойно наблюдал за ней, и его хладнокровие ее пугало. Наконец, терпение его истощилось.

– Ваши слезы ничему не помогут.

Его голос, такой холодный и суровый, вызвал в ней чувство негодования, и к ней вернулось самообладание.

– Мне все равно. Я надеюсь, что вы согласитесь дать мне развод. Мужчину это не компрометирует.

– Смею спросить: зачем мне подвергать себя малейшей неприятности ради вас?

– Для вас это совершенно безразлично. Я только прошу вас сделать для меня то, в чем джентльмен отказать не может.

– Мне слишком дорого ваше благополучие.

Она выпрямилась и вытерла глаза.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.

– Таунсэнд женится на пае только тогда, если ему придется фигурировать на суде в качестве ответчика вместе с вами, и дело будет настолько скандально, что его жена волей-неволей должна будет развестись с ним.

– Вы не отдаете себе отчета, какой вздор вы говорите! – вскричала она.

– Ах вы, дура, дура!

Тон его был настолько пренебрежительный, что она вспыхнула от негодования. Прежде она слышала от него только милые, ласковые, любезные слова, и тем труднее было ей теперь переносить от него оскорбления. Она привыкла к тому, что он всегда был готов исполнить всякую ее прихоть, всякий каприз.

– Хотите знать правду? Он всей душой жаждет возможности жениться на мне. Доротти Таунсэнд согласна дать ему развод, и мы повенчаемся, как только получим свободу.

– Говорил ли он это вам буквально в таких выражениях, или это вывод из ваших собственных впечатлений о нем?

Глаза Вальтера сверкали грубой насмешкой, и Китти почувствовала легкое беспокойство. Она не была уверена, что Чарли ей это когда-либо говорил в таких выражениях.

– Он мне говорил это много, много раз.

– Это ложь, и вы знаете, что это ложь.

– Он меня любит всем сердцем, всей душой. Он любит меня так же страстно, как я его люблю. Вы нас поймали. Я ничего не отрицаю. Вот уже год, как я его любовница, и горжусь этим. Весь смысл жизни для меня сосредоточен на нем, и я рада, что вы, наконец, все знаете. Нам до тошноты надоело прятаться, притворяться и обманывать.

Большой ошибкой с моей стороны было выйти за вас, я не должна была этого делать, я поступила, как настоящая дура. Я вас никогда не любила. Мы с вами ни в чем не сходимся. Вы не любите тех, кого я люблю; то, что вас интересует, мне кажется скучным. Слава богу, это кончено.

Он слушал ее спокойно, ни один мускул его лица не дрогнул. Он выслушал ее со вниманием, и по выражению лица не было видно, чтобы ее речь произвела на него впечатление.

– Знаете ли вы, почему я согласилась стать вашей женой?

– Потому что вы хотели выйти замуж раньше вашей сестры…

Это была правда, и ей показалось забавным, что он это знает. Странно то, что, несмотря на страх и на злобу, которую она к нему чувствовала, ей стало его жалко.

Он слегка улыбнулся.

– Насчет вас я никогда иллюзий не имел. Я знал, что вы пустая, легкомысленная и глупая женщина, но я вас полюбил. Я знал, что ваши вкусы, ваши идеалы пошлы и низки, ко я любил вас. И то, что другие мужья считают своим правом требовать, я принимал как милость от вас.

Таких слов Китти никогда не слыхала; всю жизнь ее хвалили, восхищались ею, всячески льстили ей. Ею овладел бешеный гнев, всякий страх был забыт, кровь застучала в висках, и злоба душила ее.

Оскорбленное тщеславие может сделать женщину столь же мстительной, как львицу, у которой отняли детенышей. Ее чудные глаза потемнели от злобы, но она не потеряла самообладания.

– Если мужчина не умеет привлечь женщину и заставить ее себя полюбить, то это его, а не ее вина.

– Очевидно.

Его насмешливый тон усилил ее раздражение. Она почувствовала, что, сохранив хладнокровие, она сможет сильнее уязвить его.

– Я, конечно, не очень образованная и развитая женщина. Я самый обыкновенный, средний человек. Я люблю то, что любят те люди, между которыми я прожила всю жизнь. Я любила танцевать, играть в теннис; люблю театры и люблю мужчин, которые хорошо играют во все игры.

Мне всегда было с вами скучно, и мне надоело то, что вас занимает. Вы меня таскали по бесконечным, картинным галереям в Венеции, когда я предпочла бы играть в гольф в Сандвиче.

– Я это знаю.

– Мне очень жаль, что я не оправдала ваших надежд. К сожалению, я всегда чувствовала к вам физическое отвращение. Едва ли вы имеете право поставить мне это в упрек.

– Я вас и не упрекаю.

Китти было бы много легче, если бы он пришел в бешенство и начал бы неистовствовать и кричать. Она бы тогда отвечала ему тем же, но его сверхчеловеческое самообладание бесило ее, и в эту минуту она возненавидела его, как никогда прежде.

– Мне кажется, что вы даже не человек. Отчего вы не вломились в комнату, когда вы знали, что мы с Чарли там. Вы могли бы хоть попытаться исколотить его. Вы, верно, боялись?

Как только она произнесла эти слова, ей стало стыдно, и она покраснела. Он не отвечал, но его глаза выражали ледяное презрение, и едва заметная усмешка скользила по его губам.

– Может быть, как известное историческое лицо, я слишком горд, чтобы драться.

Китти не нашла никакого ответа и только пожала плечами.

– Кажется, я сказал все, что имел сказать. Если вы откажетесь ехать в Мей-Тан-Фу, я возьму свое прошение обратно.

– Отчего вы не хотите дать мне развод?

Он перестал, наконец, смотреть на нее, откинулся к спинке кресла и зажег папиросу.

Он докурил ее, не произнеся ни слова, и, бросив окурок, обратился к ней с легкой улыбкой.

Снова он посмотрел на нее.

– Если миссис Таунсэнд обещает мне, что она даст мужу развод и, если я получу от него письменное обещание, что не позже недели, после утверждения обоих постановлений суда, он на вас женится, я согласен исполнить вашу просьбу.

В его голосе слышался какой-то оттенок, который смутил Китти, но из самолюбия она должна была с достоинством принять его предложение.

– Это очень великодушно с вашей стороны, Вальтер.

К ее удивлению он вдруг разразился громким смехом. Она сердито вспыхнула.

– Над чем вы смеетесь? Тут ничего нет смешного.

– Извините. Вероятно, чувство юмора у меня иное, чем у вас.

– Поторопитесь, если вы хотите застать Таунсэнда в канцелярии. Если вы решите ехать со мной в Мей-Тан-Фу, то необходимо выехать послезавтра.

– Вы хотите, чтобы я ему сегодня же сказала?

– Зачем терять время?

Ее сердце забилось сильнее. Беспокойства она не чувствовала, но что-то неуловимое ее тревожило. Ей бы хотелось получить возможность отложить этот разговор, немного приготовить Чарли.

Она была вполне уверена в нем; ведь он любит ее так же сильно, как и она его. Преступно было бы даже допустить мысль, что он не примет с восторгом выход, навязанный ему обстоятельствами. С серьезным лицом она обратилась к Вальтеру.

– Я думаю, вы не знаете, что такое любовь. Вы не можете себе представить, как мы с Чарли безумно влюблены друг в друга. Для нас только это и важно. Всякая жертва, которую потребует наша любовь, будет для нас легка.

Он слегка поклонился, но ничего не сказал и проводил ее глазами, пока она мерными шагами выходила из комнаты.

18

Она написала Чарли записочку следующего содержания: «Пожалуйста, прими меня. Дело неотложное». Китаец-слуга вернулся и сказал ей, что мистер Таунсэнд просит ее подождать. Она сильно волновалась. Когда она вошла в кабинет, Чарли сделал несколько шагов ей навстречу и вежливо поздоровался с ней, но как только слуга вышел и затворил за собой дверь, он отбросил церемонно-вежливое обращение и сказал ей:

– Знаешь, милая, не приходи ко мне, пожалуйста, в служебное время. Я страшно занят, и к тому же нам не следует давать повод к сплетням.

Она вскинула на него свои чудные глаза и постаралась улыбнуться, но губы не складывались в улыбку.

– Я бы не пришла без крайней необходимости.

Он улыбнулся и взял ее под руку.

– Хорошо, раз ты здесь, сядь и поговорим.

Кабинет, большая, довольно узкая, полупустая комната, с высоким потолком и крашеными стенами, был очень неуютен. Мебели не было почти никакой: только большой письменный стол, вертящийся стул для Таунсэнда и кожаное кресло для посетителей. Китти было как-то страшно в него сесть.

Он уселся на стол. В очках она его, до сих пор, никогда не видала, она не знала, что он носит очки. Заметив ее взгляд, он их снял.

– Они мне нужны только, когда я читаю, – сказал он.

Плакать опа теперь стала часто и легко; она не могла бы объяснить, почему она и теперь заплакала. Сознательно она не собиралась играть перед ним комедию, но ей инстинктивно хотелось возбудить в нем чувство симпатии к себе. Он с недоумением смотрел на нее.

– Что-нибудь неприятное случилось? Перестань плакать, дорогая.

Она вытащила носовой платок и старалась заглушить рыдания. Он позвонил и, когда слуга пришел, подойдя к двери, сказал ему:

– Если меня будут спрашивать, скажи, что меня нет.

– Хорошо, сэр.

Слуга затворил дверь. Чарли присел на ручку кресла и обнял ее плечи.

– Ну, расскажи мне все, дорогая.

– Вальтер хочет разводиться.

Китти почувствовала, что он выпрямился, и рука, лежавшая на ее плече, ослабла. Наступило минутное молчание. Таунсэнд встал и пересел на свой стул.

– Что ты собственно хочешь этим сказать?

Она с тревогой взглянула на него; его голос стал хриплым, и он густо покраснел.

– Я имела с ним разговор. Я прямо из дому пришла к тебе. Он говорит, что у него в руках все доказательства.

– Ты, конечно, себя не выдала? Ни в чем не призналась?

Сердце у нее упало.

– Нет, ответила она.

– Ты можешь утверждать это? – спросил он и испытующе взглянул на нее.

Он откинулся назад и пристально, рассеянным взором стал разглядывать карту Китая, висевшую перед ним на стене. Она с беспокойством следила за ним. Ее слегка ошеломило, что он принял ее сообщение совсем иначе, чем она того ожидала. Опа думала, что он ее обнимет и скажет, что он счастлив. Теперь их ничто не разлучит. Странные мужчины!

Она тихо заплакала, теперь уже не для того, чтобы его разжалобить; она не могла удержать слез.

– В недурную кашу мы попали, – наконец, сказал он. – Не надо терять голову. Слезы ничему не помогут.

В его голосе звучал оттенок раздражения, и она быстро осушила глаза.

– Это нс моя вина, Чарли. Что я могла сделать?

– Конечно, ничего. Нам просто чертовски не повезло. Я столько же виноват, как и ты. Теперь нам остается придумать, как выпутаться из этого положения. Я думаю, что ты так же мало желаешь развода, как и я.

Она едва удержала вздох отчаяния и испытующе посмотрела на него. По видимому, он совсем не думал о ней.

– Не могу придумать, какие собственно доказательства у него есть. Мне кажется, он даже не может доказать, что мы оба были тогда в комнате. В сущности, мы были очень осторожны. Хозяин антикварной лавки нас никогда бы не выдал. Даже если бы твой муж видел нас там, что же из того? Пошли вместе взглянуть, не найдется ли какой- нибудь интересной вещицы у китайца.

Он точно говорил сам с собой, не обращаясь к ней.

– Легко взводить обвинения, но чертовски трудно их доказать. Всякий юрист тебе это скажет. Наша система защиты – все отрицать, а если он будет грозить возбуждением дела, то послать его к черту и приготовиться к борьбе.

– Я не могу выступить перед судом, Чарли.

– Почему нет? Боюсь, что тебе придется это претерпеть. Не можем же мы не защищаться.

– Зачем нам защищаться?

– Что за вопрос? Ведь это дело касается не тебя одной, ведь я тут замешан. Я все-таки думаю, что тебе бояться нечего. Мы как-нибудь уговорим твоего мужа. Меня только беспокоит, что я не могу решить, как лучше за него взяться.

Вдруг, точно у него мелькнуло новое соображение, он обратился к ней с улыбкой на лице. Тон его, до этой минуты резкий, деловой, изменился. Он заговорил любезно, вкрадчиво.

– Мне жаль, что тебе так тяжело. Такая неприятность! – Он ласково взял ее руку. – В здоровую беду мы попали, но мы вылезем из нее. Не в… – он замолчал, и Китти показалось, что он чуть не проговорился, что ему не впервые выворачиваться из подобного положения. – Главное – сохранить присутствие духа. Ты знаешь, что я никогда от тебя не отступлюсь.

– Я не боюсь. Мне все равно, что бы он ни сделал.

Он продолжал улыбаться, но улыбка была искусственная, напряженная.

В худшем случае мне придется признаться во всем губернатору. Он меня выругает, как собаку, но в конце концов он – хороший малый и человек общества. Он как-нибудь уладит это дело. Ему скандал был бы нежелателен.

– Чем он может помочь? – спросила Китти.

– Он может повлиять на Вальтера. Если он не сумеет подействовать на него на почве честолюбия, то он напомнит ему о чувстве долга.

Китти была в недоумении. Как ей убедить Чарли, что положение их отчаянное. Его легкомыслие сердило ее. Она жалела, что пришла к нему в канцелярию; окружающая обстановка ее стесняла. Ей было бы легче сказать ему все, лежа в его объятиях и обвив его шею руками.

– Ты Вальтера не знаешь.

– Я знаю, что нет человека, которого нельзя купить; все зависит от цены.

Она всей душой любила Чарли, но ответ его ее изумил. Такой умный человек, а какой вздор сказал!

– Ты не представляешь себе, до какой степени Вальтер взбешен. Ты бы видел его лицо, его глаза!

Он не отвечал, только легкая усмешка играла на его губах. Она угадала его мысли. Вальтер только бактериолог, занимает ничтожное положение в служебной иерархии. Он не посмеет наделать неприятностей высшим служащим колонии.

– Не утешай себя самообманом, Чарли, – сказала она серьезно. – Если Вальтер захочет начать дело против нас в суде, ни ты и никто другой не сможет его удержать.

Он вновь сердито насупился.

– Он хочет указать на меня, как на твоего сообщника?

– Сначала он так хотел, но я уговорила его просто дать мне развод.

– Слава богу, – это не так ужасно.

Она видела, что он почувствовал облегчение и повеселел.

– Мне кажется, что это очень хороший исход. В конце концов, порядочный человек должен так поступить.

– Но он ставит условие.

Он вопросительно взглянул на нее и задумался.

– Я не очень богатый человек, но я сделаю все, что я в силах сделать.

Китти молчала. Чарли говорил вещи, которых она от него не ожидала. Это делало ее задачу еще труднее. Как сказать ему правду! Она представляла себе, что Чарли заключит ее в своих страстных объятиях и что она ему все тогда скажет, спрятав пылающее лицо на его груди.

– Он согласен дать мне развод, если твоя жена обещает ему, что разведется с тобой.

– Что еще?

– Ах! Мне страшно тяжело это говорить, Чарли, страшно тяжело! Он требует, чтобы ты дал форменное обещание жениться на мне не позже, чем через неделю после утверждения судебного решения.