Уильям Сомерсет Моэм
Китти

8

Суть в том, что он, конечно, не обладал свойством очаровывать.

Вот почему он не был общим любимцем. Пробыв недолго в Чинг-Иене, она поняла, что он популярностью там не пользуется. О его работе она имела очень смутное понятие. С нее было достаточно убеждения, что государственный бактериолог не важная птица. По-видимому он не имел желания обсуждать с нею эту сторону своей жизни. В начале супружества она хотела ему показать, что все, касающееся его, ее интересует и стала спрашивать о его работе. Он шуткой отделался от нее.

– Работа моя скучная и чисто техническая, – в другом случае сказал он. – При том отвратительно оплачивается.

О себе он говорил очень мало. Только прямыми вопросами она извлекла из него все, что знала о его прошлом, о его рождении, воспитании, о жизни до того, как он ее встретил. Странно в нем было то, что ничто его так не раздражало, как вопросы. Когда однажды, по свойственному ей любопытству, она закидала его вопросами, с каждым из них его ответы делались все более и более краткими и отрывистыми. Ей было ясно, что он не отвечает ей не потому, что скрывает что-нибудь от нее, но исключительно по своей природной скрытности. Он был так застенчив и скромен, что ему было всегда неприятно говорить о себе. Он не умел быть откровенным.

Он очень любил читать, но читал, по мнению Китти, только скучные книги. Если он не был занят каким-нибудь ученым трактатом, то читал о Китае, или какое-нибудь историческое сочинение. Он никогда не был праздным. Он любил игры: играл в теннис и в бридж.

Она удивлялась, почему он в нее влюбился. Она не могла себе представить никого менее подходящего, чем она сама, к такому сдержанному, холодному, полному самообладания человеку, как ее муж. Однако было ясно, что любит он ее до безумия. Он готов сделать все на свете, чтобы ей угодить. Он был воском в ее руках. Думая о той стороне, с которой она одна его знала, она его слегка презирала. Она считала возможным, что его саркастическая манера – относиться с презрительной терпимостью к столь многим людям и вещам, которые ей нравились, – была только маской, скрывавшей его собственные недочеты. Вероятно, он умен, все его таким считают; но кроме тех случаев, когда он попадал в общество двух-трех людей, нравившихся ему, и был в хорошем настроении, он никогда не бывал интересным собеседником. Собственно нельзя было сказать, что она его не переносила, – просто она была к нему совершенно равнодушна.

9

Китти узнала Чарльза Таунсэнда только после того, как прожила несколько недель в Чинг-Иене; жену его она встречала несколько раз в разных домах. С ним она познакомилась у него же в доме, куда она с мужем была приглашена на обед.

Она приготовилась дать ему отпор, если понадобится, так как Чарльз Таунсэнд был помощником колониального секретаря, и она опасалась, что он будет относиться к ней с той любезной снисходительностью, которая чувствовалась в обращении с нею миссис Таунсэнд, несмотря на ее безукоризненные манеры. Комната, где их приняли, была очень большая. Убрана она была, как и все гостиные, виденные ею в Чинг-Иене, просто и комфортабельно. Приглашенных было много. Они приехали последние, и китайские слуги в ливреях обносили гостей, предлагая коктейли и оливки. Миссис Таунсэнд приняла их со своей обычной холодной вежливостью и, взглянув на список, указала Вальтеру, кого он поведет к столу.

К ним подошел высокий, очень красивый мужчина.

– Это мой муж, – сказала она.

– Я буду иметь удовольствие быть вашим соседом за столом, – заметил он.

Она сразу почувствовала себя хорошо, и всякое чувство неприязни к нему исчезло. Она приметила промелькнувшее в его глазах удивленное выражение, хотя глаза улыбались. Причину его удивления она прекрасно поняла, и ей стало весело.

– Я не смогу ничего есть за обедом, – сказал он. – А зная свою жену, я уверен, что обед будет чертовски вкусный.

– Почему?

– Мне должны были сказать; кто-нибудь должен был меня предупредить.

– О чем?

– Никто мне не сказал ни слона. Как я мог предполагать, что увижу такую поразительную красавицу?

– Что я могу вам на это сказать?

– Ничего, предоставьте говорить мне, и я повторю это еще и еще раз.

Китти равнодушно размышляла о том, что именно говорила миссис Таунсэнд своему мужу о ней. Он, наверное, спрашивал. Таунсэнд, разглядывая Китти своими смеющимися глазами, вдруг вспомнил свой разговор с женой.

– Какая она? – расспрашивал он жену, когда та сказала ему, что видела жену доктора Фэйна.

– Ничего, довольно хорошенькая. Тип актрисы.

– Она выступала на сцене?

– Нет, не думаю. Отец у нее доктор или адвокат, что-то в этом роде. Я думаю, нам придется пригласить их к обеду.

– С этим незачем торопиться.

Когда они сидели рядом за обедом, он рассказал Китти, что знает ее мужа давно, познакомился с ним тотчас, как приехал в колонию.

– Мы играем с ним в бридж. Это лучший, без сравнения, игрок во всем клубе.

Возвращаясь домой, она передала об этом мужу.

– Эта похвала немногого стоит.

– Как он сам играет?

– Недурно. Когда у него хорошие карты, он разыгрывает очень хорошо, а когда плохие, он теряется и плохо играет.

– Он играет так же хорошо, как ты?

– Я не льщу себя иллюзиями насчет своей игры. Я считаю, что я очень хороший второклассный игрок. Таунсэнд воображает, что он первоклассный, но этого нет.

– Он тебе не нравится?

– Не могу сказать, чтобы он мне нравился, или не нравился. Говорят, он хорошо работает на службе и известен, как хороший спортсмен. Он не представляет интереса для меня.

Сдержанность, с которой говорил Вальтер, как всегда обозлила ее. Она не понимала, зачем надо быть таким осторожным.

Человек вам или нравится, или нет.

Чарльз Таунсэнд ей лично очень понравился. Она ожидала совсем другого. Он, вероятно, пользовался популярностью во всей колонии. Предполагалось, что секретарь колонии скоро уйдет в отставку и все надеялись, что Таунсэнд получит это место. Он играл в теннис, в поло и в гольф, держал беговых пони; всякому был готов оказать услугу. Он не признавал канцелярского формализма, не важничал. Все это ей давно о нем говорили; и Китти теперь не могла понять, почему ей было так неприятно слышать эти речи. Она предполагала, что человек, которого так хвалят, окажется напыщенным и самодовольным субъектом. С ее стороны было очень глупо так думать; ничего похожего на самодовольство в Таунсэндене было. Она провела очень приятный вечер. Они разговаривали о лондонских театрах и разных других увеселительных местах в Лондоне, о всем том, что она хорошо знает. Они как-будто встретились в каком-нибудь хорошем лондонском салоне в Ленокс-Гардене; потом, после обеда, когда мужчины перешли в гостиную, он опять подсел к ней. Хотя он и не говорил ничего особенно забавного, она смеялась. Вероятно, это происходило от его манеры рассказывать: в его голосе, низком и приятном, были ласкающие звуки, выражение его добрых, блестящих голубых глаз было очаровательно. Говоря с ним, вы сразу чувствовали себя хорошо, уютно. Конечно, это очень привлекательный человек.

Он был высокого роста, по крайней мере шесть футов и два дюйма, как ей казалось, и сложен великолепно; очевидно, он был хорошо тренирован, и на нем не было ни одной унции лишнего жиру. Он был очень хорошо одет, самый элегантный мужчина из числа присутствующих, и хорошо носил фрак. Она любила изящных мужчин. Китти перевела взгляд на Вальтера. Ему следовало постараться быть немного элегантнее. Она разглядела запонки и жилетные пуговицы Таунсэнда; похожие видела она в магазине Картье в Лондоне. Конечно, помимо службы, Таунсэнды имели собственные средства. Его лицо сильно загорело, но действие солнечных лучей не повлияло на здоровую, свежую окраску его щек.

Ей нравились его холеные, вьющиеся усы, которые не прикрывали сочных, красных губ. Короткие черные волосы гладко лежали на его голове, но самое красивое в его лице были его глаза под широкими, густыми бровями, глаза совсем голубые; в них светилось столько игривой нежности, мягкости и доброты; всякий, кто их видел, понимал, что человек с такими голубыми глазами не способен обидеть кого бы то ни было.

Она не могла не видеть, что произвела на него впечатление. Если он даже не наговорил ей так много любезных, прелестных слов, глаза его, полные восторга, выдали бы его. Развязность, с которой он держался, была очаровательна. В ней не было заметно ни малейшего самомнения. Китти привыкла к разговорам такого рода и могла вполне оценить, как ловко, между смехом и шутками, составляющими суть их беседы, он изредка вставлял приятные, лестные для нее слова.

При отъезде, когда они прощались, он пожал ей руку так выразительно, что не понять его она не могла.

– Я надеюсь, что мы скоро увидимся, – небрежно сказал он, но глаза его придали этим словам яркое для нее значение.

– Чинг-Иен ведь очень мал, не правда ли? – сказала она.

10

Кто мог подумать, что через три месяца они будут в таких отношениях? Он ей потом говорил, что в первый же вечер влюбился в нее до безумия. Красивее ее он никогда никого не видал. Он вспоминал платье, которое на ней было надето (это было ее подвенечное платье), говорил, что она была похожа на прелестный ландыш. Китти знала, что он в нее влюблен, раньше чем он это ей сказал; немного испуганная она старалась держать его на расстоянии. Он был горяч, необуздан и справиться с ним ей было не легко. Она боялась, чтобы он ее не поцеловал; когда она представляла себе, как он ее обнимет, сердце у нее билось сильнее.

До сих пор она никогда не была влюблена.

Это было удивительное ощущение.

С тех пор, как она узнала, что такое любовь, она поняла, какою любовью любит ее Вальтер; в этом отношении она даже почувствовала к нему симпатию. Она начала его поддразнивать, и ее забавляла тихая улыбка, с которой он терпел ее шутки. Он был обрадован и удивлен. Скоро он сделается похожим на обыкновенного смертного, – думала она. Теперь, когда она узнала, что такое страсть, ее развлекало играть ею, подобно тому, как музыкант, играющий на арфе, любит перебирать струны своего инструмента. Она смеялась, когда он конфузился и лицо его принимало удивленное, растерянное выражение. Когда Чарли сделался ее любовником, отношения между нею и Вальтером стали ей казаться до невероятия нелепыми. Без смеха она почти не могла на него смотреть. Он был такой важный, серьезный, сдержанный. Она была слишком счастлива, чтобы относиться недоброжелательно к нему. Если бы не он, она никогда не познакомилась бы с Чарли.

Она колебалась некоторое время, прежде чем решиться на последний окончательный шаг, не потому, чтобы она не хотела уступить его страсти, – любила она его так же сильно, как и он ее, – но ее стесняли принципы, привитые воспитанием, все строгие условности ее прежней жизни. Финал произошел неожиданно для них обоих; ни один из них его не предвидел в тот момент, и она была изумлена, что после этого она не стала чувствовать себя иною, чем до того. Она осталась той же Китти, что и прежде. Она предполагала, что в ней произойдет какая-то фантастическая перемена, – не отдавала себе отчета какая, – и что она будет чувствовать себя другим человеком. Взглянув случайно в зеркало, она была поражена, ибо увидела в нем лицо той же женщины, что смотрела в него и вчера.

– Ты очень на меня сердишься? – спросил он ее.

– Я тебя обожаю, – прошептала она.

– Не кажется ли тебе, что было безрассудно с твоей стороны потерять столько времени?

11

Очевидно, еще нельзя было быть уверенным, что Вальтеру все известно. Если он не знает, то лучше оставить его в неведении; а если знает, то, в конце концов, это для всех лучше. Вначале она довольствовалась, хоть ей это и не совсем нравилось, тем, что украдкой виделась с Чарли; но с течением времени страсть ее усилилась, и ее раздражали препятствия, которые мешали им всегда быть вместе, никогда не расставаться.

Сколько раз говорил он ей, что проклинает положение, принуждающее его к скрытности, проклинает узы, связывающие его, связывающие ее. Было бы чудно хорошо, если бы они оба были свободны! Никто, конечно, от этого не страдал бы. Она знала отношения между ним и его женой. То была холодная женщина, любви между ними уже многие годы не было. Их удерживала вместе только сила привычки, условности жизни и дети – конечно, дети. Чарли было легче освободиться, чем ей, потому что Вальтер любил ее. Но ведь он погружен в свою ученую работу; для мужчин всегда есть клуб; конечно, сразу это его сильно взволнует, но он успокоится. Почему бы ему вновь не жениться? Чарли говорил ей, что не понимает, как она могла принести себя в жертву- и выйти замуж за Вальтера Фэйн.

С улыбкой недоумения она вспоминала, как испугалась при мысли, что Вальтер их поймал. Пугаться было нечего.

Конечно, было очень страшно видеть, как ручка двери тихо двигалась. Теперь они сознавали, что именно может Вальтер сделать в худшем случае и были на все готовы. Чарли почувствует облегчение, так же как и она, когда обстоятельства принудят их сделать то, чего они, в сущности, больше всего желают.

Вальтер ведь настоящий джентльмен, в этом она должна отдать ему справедливость; он ее любит, он поступит корректно и даст ей развод.

Вдруг ее опять захлестнула волна страха и ужаса, в ней загорелась ненависть к мужу. Если ему захочется сделать сцену – пусть делает и не удивляется, если в ответ услышит то, чего не ожидает. Она ему скажет, что никогда ни на грош не любила его и что не было ни одного дня, когда бы она не жалела, что вышла за него замуж.

Китти своими мыслями довела себя до ярости. Пусть он посмеет упрекать ее! Все, что произошло, – произошло по его собственной вине. Она счастлива, что он, наконец, знает правду. Она его ненавидит, хотела бы никогда его больше не видеть. Да, она рада, что все притворство кончилось. Пусть он оставит ее в покое. Он к ней приставал, надоедал и тем заставил выйти за него, теперь довольно! Она им объелась до тошноты.

– Объелась, – громко повторяла она, дрожа от злобы. – Объелась! Объелась!

Она услышала звук автомобиля, подъезжавшего к калитке сада. Вальтер поднимался по лестнице наверх.

12

Он вошел в комнату. Сердце у нее усиленно билось, руки дрожали. К счастью, она лежала на диване с открытой книгой в руках, как-будто читала. На пороге он остановился, и глаза их встретились. Сердце у нее упало; холод пробежал по спине, и она вздрогнула.

Его лицо было смертельно бледно, таким она его видела уже один раз, когда они сидели в парке, и он просил ее стать его женой. Его темные глаза, неподвижные, непроницаемые, казались невероятно большими.

Он все знал.

– Ты рано вернулся, – заметила она.

Его губы так дрожали, что он едва мог говорить. Она перепугалась. Ей казалось, что он упадет в обморок.

– Нет, кажется, в обычное время.

Она не узнавала его голоса. Он старался говорить громко и непринужденно, но голос был неестественный. Ей хотелось знать, видит ли он, как она вся дрожит. Только сильным напряжением воли она удерживала готовый вырваться крик.

Он опустил глаза.

– Пойду одеваться.

Он вышел из комнаты. Она была так потрясена, что в течение нескольких минут не была в состоянии встать; наконец, с трудом поднялась на ноги. Как после тяжкой болезни ноги еле держали ее.

Опираясь на стулья и столы, она выбралась на веранду и, держась одной рукой за стенку, прошла в свою комнату.

Когда она, переодевшись, вернулась в будуар, – они только при гостях пользовались гостиной, – он стоял у стола и рассматривал картинки в «Скэтче». Ей надо было сделать усилие, чтобы войти в комнату.

– Не спустимся ли мы в столовую? Обед готов.

– Я тебя задержала?

Ужасно было то, что губы у нее продолжали дрожать.

Когда он, наконец, заговорит?

Они на минуту молча присели. Он, наконец, что- то произнес, что-то самое обыденное, зловеще прозвучавшее в ее ушах.

– Пароход «Экспресс» не пришел сегодня. Не задержала ли его буря? – сказал он.

– Он должен был прийти сегодня?

– Да.

Она взглянула на него и видела, что его глаза устремлены на тарелку. Он опять заговорил о каких-то пустяках, о предстоявшем теннисном состязании, и говорил долго. Голос у него вообще был приятный, с разнообразными модуляциями в тонах; теперь он звучал однообразно, в нем не было никаких оттенков.

Голос звучал неестественно, точно он говорил откуда-то очень издалека. И все время глаза его смотрели то на тарелку, то на стол, то на какую- нибудь картинку, висевшую на стене; ни разу его глаза не встретились с ее глазами. Она поняла, что ему невыносимо смотреть на нее.

– Пойдем наверх? – спросил он, когда обед кончился.

– Если хочешь.

Она встала, и он отворил дверь, чтобы пропустить ее. Когда она проходила мимо него, он опустил глаза. По приходе в будуар, он опять взялся за иллюстрированный журнал.

– Это новый «Скэтч»? Я, кажется, его не видел.

– Не знаю, не обратила внимания.

Этот журнал лежал на столе уже более двух недель, и она знала, что он его много раз рассматривал. Он сел и принялся опять за журнал. Она снова легла на диван и взяла книгу. Обыкновенно по вечерам, когда они были одни, они играли в карты или раскладывали пасьянс. Он сидел в удобной позе, в кресле и, казалось, погрузился в рассматривание картинок. Страниц он не перелистывал. Она попробовала читать, но разобрать ничего не могла.

Буквы прыгали перед глазами. Голова у нее сильно болела.

«Когда, наконец, он заговорит?»

Целый час они просидели в полном молчании. Она перестала притворяться, что читает, уронила книгу на колени и устремила взгляд в пространство. Она боялась произвести малейший звук, малейший жест. Он неподвижно сидел в той же спокойной позе, и его широко открытые неподвижные глаза были устремлены на картинку.

Его неподвижность была до странности устрашающа. Он казался Китти похожим на дикого зверя, который собирается прыгнуть на добычу.

Когда он вдруг встал, Китти вздрогнула.

Она крепко сжала руки и побледнела.

Наконец, теперь!

– Мне надо сегодня поработать, – сказал он тем же спокойным, лишенным оттенков, голосом и не глядя на нее. – Если ты ничего против не имеешь, я уйду в кабинет. Ты, конечно, будешь уже спать, к тому времени, когда я кончу.

– Я тоже устала сегодня.

– Отлично. Доброй ночи!

– Доброй ночи!

Он вышел из комнаты.

13

На другой день, возможно рано, она позвонила по телефону к Таунсэнду в канцелярию.

– Что такое?

– Мне надо тебя видеть.

– Мне некогда, дорогая, я занятой человек.

– Это очень важное дело, можно мне прийти в канцелярию?

– Ну нет, на вашем месте я бы не делал этого.

– Так приходи ко мне сам.

– Я не могу теперь уйти. Может быть, попозже увидимся. Я думаю, что мне лучше не показываться у вас, как вы думаете?

– Мне надо видеть тебя как можно скорее.

Наступила пауза, ей показалось, что их разъединили.

– Я размышлял, как лучше поступить. Что-нибудь новое случилось?

– Я не могу объяснить тебе этого по телефону.

Опять наступило молчание; наконец, он заговорил:

– Послушайте, я могу вырваться на десять минут около часу дня. Годится? Идите к Ку-Чу, и при первой возможности я туда приду.

– В лавку антиквария? – с изумлением спросила она.

– Не можем же мы встречаться в вестибюле гостиницы Чинг-Иен.

Ей послышалось, что в его голосе звучит оттенок раздражения.

– Хорошо, я приду к Ку-Чу.

14

Она вышла из рикши на Виктория Род и поднялась по узкой крутой улице к лавке Ку-Чу. Снаружи она ненадолго задержалась, делая вид, что разглядывает разное старье, ту г разложенное. Мальчик, карауливший у дверей покупателей, сразу узнал ее и улыбнулся приветливой, многозначительной улыбкой. Он сказал несколько слов по-китайски кому-то внутри дома, и сам хозяин, маленький, толстощекий человек в черном халате, вышел ей навстречу. Она вошла быстрым шагом.

– Мистер Таунсэнд еще не пришел. Идите наверх.

Она вошла в комнату позади лавки и поднялась по темной скрипучей лестнице наверх. Китаец шел сзади и отомкнул дверь в спальню. Там было душно, и воздух был пропитан острым запахом опиума. Она села на большой сундук из сандалового дерева. Через минуту на скрипучей лестнице раздались тяжелые шаги.

Таунсэнд вошел и затворил за собой дверь. Лицо его было угрюмо, но как только он ее увидел, обычная очаровательная улыбка появилась на его губах. Он ее обнял и поцеловал в губы.

– Скажи, что случилось?

– Мне сделалось легче с тех пор, как я тебя увидала, – с улыбкой сказала она.

Он сел на кровать и закурил папиросу.

– Какой плохой вид у тебя сегодня!

– Не удивительно, я не сомкнула глаз всю ночь, – ответила она.

Он внимательно на нее посмотрел. Он все еще улыбался, но слегка натянутой, притворной улыбкой. Тень беспокойства, как ей показалось, мелькнула в его глазах.

– Он знает, – сказала она.

Наступила секунда паузы, и он спросил:

– Что он сказал?

– Ничего.

– Как так? – Он бросил на нее испытующий взгляд. – Почему же ты знаешь, что он знает все?

– Все это доказывает. Выражение его глаз и то, каким тоном он разговаривал за обедом.

– Он был неприятен, нелюбезен?

– Нет, наоборот, он был безукоризненно вежлив. Но в первый раз с тех пор, как мы женаты, он меня не поцеловал на прощанье.

Она опустила глаза. Она не была уверена, что Чарли ее хорошо понимает. Обыкновенно Вальтер, обняв ее, прижимал в долгом поцелуе ее губы к своим губам и долго не выпускал ее из своих объятий.

– Как ты думаешь, почему он ничего не сказал?

– Я не знаю.

Пауза. Китти тихо сидела и с беспокойством смотрела на Таунсэнда. Его лицо опять нахмурилось, и глубокая складка залегла между его бровями. Углы рта опустились. Но вдруг он оживился, и в глазах мелькнула злобная усмешка.

– Мне интересно, скажет ли он когда-нибудь что-нибудь об этом?

Она не вполне уловила смысл его слов и потому молчала.

– Не он первый, который в таких случаях нарочно закрывает глаза. Какой ему расчет затеять ссору? Если бы он хотел сделать скандал, он бы тогда же требовал, чтобы ты впустила его в комнату. – Глаза его засверкали, и широкая улыбка появилась на губах. – В каком дурацком положении мы бы тогда очутились!

– Мне бы хотелось, чтобы ты мог видеть его лицо вчера за обедом.

– Конечно, он был взволнован. Он пережил большое потрясение… Это чертовски унизительное положение для всякого мужа. Он всегда выглядит дураком. Не думаю, чтобы Вальтер был способен вынести свои грязные семейные дела на общее обсуждение.

– Я тоже не думаю, чтобы он это сделал, – вдумчиво сказала она. – Он очень обидчивый и самолюбивый человек, я это отлично знаю.

– Тем лучше, поскольку это нас касается. Знаешь, надо поставить себя на место другого человека и представить себе, как бы ты поступил в данном случае. В таком положении спастись от срама можно только делая вид, что ничего не знаешь. Держу пари на что угодно, что он именно так и поступит.

Чем больше Таунсэнд говорил, тем веселее он делался. Голубые глаза сверкали, он сделался прежним веселым, шутливым Чарли. Он был так убежден в неоспоримости своих доводов, что эта уверенность передалась и Китти. Она немного успокоилась.

– Бог свидетель, что я не хочу его осуждать, но, в сущности, что за персона – бактериолог? Какая, подумаешь, важная птица в глазах общества! Все шансы за то, что когда Симонс выйдет в отставку, я буду назначен колониальным секретарем, и Вальтеру прямой расчет жить в ладу со мной. Ему, как и всем нам, надо думать о куске хлеба. Министерство Колоний не очень-то захочет награждать человека, который устраивает скандалы. Поверь, ему прямой расчет молчать.

Китти не совсем была уверена, что это будет так. Она знала Вальтера как в высшей степени застенчивого и скромного человека и потому верила, что страх перед скандалом может удержать его, но она не верила, чтобы материальные выгоды могли повлиять на его поступки; может быть, она не достаточно хорошо изучила его характер, но Чарли знал его еще меньше, чем она.

– Имел ли ты в виду, что он безумно в меня влюблен?

Он не отвечал, но плутовская улыбка светилась в его глазах. Она знала и любила эту улыбку.

– Ну, что такое? Я чувствую, что ты собираешься сказать что-то ужасное.

– Вот что я скажу: женщины часто воображают, что мужчины гораздо сильнее их любят, чем это есть на самом деле.

Впервые за сегодняшний день она рассмеялась: уверенность, с которой он говорил, была заразительна.

– В последнее время ты мало обращала внимания на мужа. Может быть, теперь он уж не так сильно в тебя влюблен, как прежде.

– Во всяком случае я никогда не буду воображать, что ты меня любишь до безумия, – возразила она.

– Вот в этом ты ошибаешься.

Как радостно было ей слышать эти слова! Она знала, что это правда, и уверенность в силу его страсти к ней согревала ей сердце. Произнеся эти слова, он встал, – подошел ближе, и сел около нее на сундук. Он обнял рукой ее талию.

– Не мучь больше свою глупую головку этими страхами, – сказал он, – уверяю тебя, что бояться нечего. Я уверен больше, чем когда-либо, он сделает вид, что ничего не знает. Такие вещи доказать очень трудно. Ты говоришь, что он тебя любит; может быть, ему всего страшнее совсем потерять тебя. Клянусь, что если бы я был твоим мужем, я бы согласился на что угодно, только не на разлуку с тобой.

Она прижалась к нему. Его прикосновение вызывало во всем ее теле нежную истому. Любовь, которую она к нему чувствовала, была почти пыткою. Последние его слова дали ей почву для размышлений: может быть, Вальтер любит ее так страстно, что готов перенести всякие унижения, чтобы хоть иногда пользоваться, ее ласками. Она это понимала, подобное же чувство она питала к Чарли. Ей было лестно так думать, но вместе с тем легкое чувство презрения к человеку, который мог так рабски любить, вкралось в ее душу.

Она нежно обвила шею Чарли руками.

– Ты удивительный человек. Я дрожала, как лист, когда шла сюда, а теперь ты меня совсем успокоил.

Он приблизил к себе ее лицо и поцеловал ее в губы.

– Дорогая, любимая!

– Ты для меня такое утешение, – со вздохом сказала она.

– Перестань нервничать. Знай, что я всегда постою за тебя и не дам тебя в обиду.

Ока откинула всякий страх, но на одно мгновение безрассудно пожалела, что ее мечты о совместной жизни с Чарли разбились. Теперь, когда всякая опасность миновала, она почти желала, чтобы Вальтер настаивал на разводе.

– Я всегда знала, что могу на тебя рассчитывать.

– Само собой разумеется.

– Не пора ли тебе идти завтракать!

– К черту мой завтрак!

Он притянул ее к себе, крепко сжал в своих объятьях, и его губы искали ее губ.

– Чарли, отпусти меня!

– Никогда.

Чувствуя свою власть над ним, она рассмеялась смехом торжествующей любви.

Не выпуская ее рук из своих, он заставил ее встать на ноги и, крепко прижав к своей груди, замкнул дверь.