Уилбур Смит
Муссон

При таком ветре и при таком курсе на корабле никогда не бывало тихо. Обшивка скрипела и стонала, паруса хлопали, вода шумно плескалась о корпус.

На нижней палубе свет не горел, но Том двигался уверенно и лишь раз наткнулся на одну из переборок. Но если он и издавал какой-то шум, его не было слышно в общем шуме корабля.

В конце прохода к корме висел единственный фонарь. Он бросал слабый свет на главный коридор. И еще тонкая полоска света пробивалась из-под двери каюты Хэла. Том прокрался мимо нее и ненадолго остановился перед крошечной каютой, где спали три девочки. Ничего не услышав, он пошел дальше.

Пороховой склад находился еще ниже, рядом с тем местом, где основание грот-мачты уходило в кильсон. Том присел рядом с дверью и вставил ключ в замок. Замок оказался тугим, и Тому пришлось приложить значительное усилие, прежде чем тот поддался, и дверь открылась, когда он ее толкнул.

Том замер в темном проеме и вдохнул резкий запах черного пороха. И хотя он ощутил некое удовлетворение, но знал, что перед ним стоит еще множество препятствий.

Тихо закрыв дверь, Том запер ее. Пошарив по перемычке над ней, он нашел щель, в которую спрятал ключ и коробку с трутом и фитилем, которую принес с собой. Потом вернулся той же дорогой обратно к своему тюфяку на оружейной палубе и лег. Гай рядом с ним беспокойно пошевелился. Он все еще не спал, но помалкивал, и вскоре они оба опять заснули.

Пока что все складывалось успешно для Тома. Настолько, что на следующий день он даже испытал тошнотворное подозрение, что удача может ему изменить. Кэролайн по-прежнему не подавала никаких знаков к тому, что его планы могут зайти дальше того, к чему они привели. Храбрость Тома улетучивалась. Он размышлял о том, какому риску подвергался, и о том, что еще может его ждать. Не раз и не два он принимал решение вернуть ключ в отцовский стол и забыть об этой своей отчаянной идее, но потом опять бросал осторожный взгляд на Кэролайн во время урока. И нежная линия ее щеки, розовые губы, слегка надувшиеся от сосредоточения, мягкие руки под пышными рукавами платья, уже слегка позолоченные тропическим солнцем и кое-где украшенные милыми пушистыми волосками, как персик, – все это снова и снова ошеломляло Тома.

«Я должен остаться с ней наедине, хотя бы на минуту, – решил он. – Это стоит любого риска».

Но он все еще колебался, не в силах набраться храбрости для действия. Он качался на грани, пока Кэролайн не толкнула его, и он свалился.

В конце дневных уроков девушка выскочила из каюты раньше Тома. Но как только она шагнула в коридор, ее окликнул мастер Уэлш:

– О, мистрис Кэролайн, вы сможете сегодня вечером заняться музыкой?

Кэролайн обернулась, чтобы ответить ему. И ее движение оказалось настолько неожиданным, что Том невольно на нее налетел. От столкновения она чуть не потеряла равновесие, но схватилась за руку Тома, а он подхватил ее за талию. И в это мгновение они оказались вне поля зрения и Уэлша, и двоих мальчиков в каюте.

Кэролайн не сделала попытки отодвинуться от Тома.

Вместо того она качнулась к нему и прижалась нижней частью тела, и это было намеренное вращательное движение, и она при этом смотрела в лицо Тому лукаво и понимающе. И в этот миг весь мир изменился для Тома. Соприкосновение было мимолетным, но…

Кэролайн тут же шагнула мимо Тома и заговорила с мастером Уэлшем, не входя в каюту.

– Да, конечно! Погода такая хорошая, что мы можем и на палубе встретиться, как вы думаете?

– Блестящая идея! – с готовностью согласился Уэлш. – Тогда, скажем, в шесть часов?

Он по-прежнему пользовался сухопутным счислением времени.

Рядом с Томом у штурвала стоял Нед Тайлер.

Том пытался держать «Серафим» курсом на юго-юго-запад в его неколебимом движении через океан.

– Внимательнее, – проворчал Нед, когда Том позволил кораблю слегка отклониться.

Когда были подняты все паруса, а ветер дул со скоростью двадцать пять узлов, удерживать корабль было то же самое, что удерживать взбесившегося жеребца.

– Посмотри на кильватерную струю, – сурово велел Нед.

Том послушно оглянулся через корму.

– Ну? Как пара змей в медовый месяц! – сказал Нед.

Впрочем, он преувеличивал, и они оба это знали: на длину кабельтова за ними тянулась отчетливо видимая дорожка кремовой пены, изогнувшаяся лишь слегка, но наставник Тома не позволял ему даже такого отклонения.

В следующие десять минут «Серафим» резал синие волны ровно, как летящая стрела.

– Отлично, мастер Томас, – кивнул Нед. – А теперь перечисли паруса, начиная с верха грот-мачты, будь любезен.

– Бом-брамсель, брам-бакштаг…

Том называл паруса без колебаний и без ошибок и при этом не позволял кораблю рыскать.

А потом на палубу вышло трио музыкантов. Гай нес сборник песен Кэролайн и свою лиру. Уэлш, из заднего кармана которого торчала флейта, нес в одной руке стул для девушки, а другой придерживал свой парик.

Компания заняла свое обычное место у поручней с подветренной стороны, укрываясь от главной силы ветра.

Том пытался сосредоточиться на управлении кораблем, чувствуя инквизиторский взгляд Неда и выжидая момент, когда Кэролайн откроет ноты и найдет записку, которую он вложил между страницами.

– Теперь оснастка бизань-мачты, сверху, – сказал Нед.

Том открыл было рот, но замялся.

Кэролайн собиралась петь, и Уэлш передал ей ноты.

– Ну же!

– Топсель, стаксель…

Он снова замолчал.

Кэролайн открыла ноты и нахмурилась.

Она читала что-то между страницами. Тому показалось, что она слегка побледнела, но тут она непроизвольно подняла голову и посмотрела прямо на Тома через всю открытую палубу.

– Нижний прямой парус… – пробормотал Том, отвечая девушке взглядом.

А она снова приняла тот лукавый, загадочный вид и тряхнула головой так, что ее локоны заплясали на ветру. Кэролайн выхватила из нотной тетради листок рисовой бумаги, на котором Том старательно написал свое послание, скатала его в шарик между пальцами и с отвращением бросила в сторону.

Ветер мгновенно подхватил его и унес, а потом швырнул в воду, где листок исчез между белыми барашками волн.

Это был такой откровенный новый отказ, что Тому показалось, будто весь мир пошатнулся.

– Держи бейдевинд! – рявкнул Нед, и Том со стыдом увидел, что позволил «Серафиму» повернуть к подветренной стороне.

Хотя Том и понимал, что это бессмысленно, всю долгую первую вахту он лежал без сна на своем тюфяке, ожидая полуночного часа и споря сам с собой, пытаясь решить, стоит ли рисковать и самому отправляться на назначенное им свидание. Отказ Кэролайн выглядел категоричным, и все же Том не сомневался, что она наслаждалась тем моментом интимности в каюте его отца ничуть не меньше, чем он сам. А мимолетное столкновение перед каютой Уэлша окончательно убедило Тома, что Кэролайн не против и дальнейших приключений.

– Она совсем не такая строгая и благородная леди, как старается выглядеть, – сердито сказал себе Том. – При всех ее модных нарядах ей это нравится точно так же, как Мэри и другим деревенским девчонкам. Готов поспорить на золотую гинею против горсти конского навоза – она знает, как играть в такие игры.

Он заранее передвинул свой тюфяк в нишу за одной из пушек, чтобы рядом не оказалось никого, ни Гая, ни Дориана, и они не смогли бы следить за ним и узнать, когда он уходит или возвращается ночью.

Часы вахты казались бесконечными. Раз или два Том задремал, но тут же резко просыпался, то дрожа от предвкушения, то снедаемый тревожными сомнениями.

Когда на палубе наверху прозвучали семь ударов первой вахты, Том не мог больше ждать и выполз из-под одеяла, чтобы тихонько пробраться по коридору, сдерживая дыхание на случай, если один из братьев вдруг проснется.

И снова Том помедлил у маленькой каюты, в которой спали три девочки, и даже прижал ухо к двери. Он опять ничего не услышал, и его охватило искушение постучать в дверь и понять, лежит ли Кэролайн без сна, как лежал он сам.

Однако здравый смысл взял верх: отойдя от двери, Том осторожно продолжил путь дальше, на нижнюю палубу.

К его облегчению, ключ от склада лежал там же, где он его оставил, как и коробка с огнивом и трутом. Том отпер дверь и, проскользнув вовнутрь, встал на небольшую скамейку, чтобы дотянуться до висевшего на стене фонаря. Сняв фонарь с креплений, он вышел с ним в коридор и тщательно закрыл дверь, чтобы искра от огнива не попала на рассыпанный по полу склада порох.

Достав из тайника коробку, Том присел на палубе на корточки, прикидывая, насколько рискованно будет ударить кремнем в полной темноте. Но Тома беспокоила не столько опасность взрыва, сколько то, что свет может привлечь к себе чье-то внимание.

Каюта его отца находилась в конце главного коридора, а рядом с ней располагались мистер Битти и его жена. Они могли не спать, или кто-то из них мог выйти из каюты по естественным нуждам. Да и вахтенные офицеры вполне могли заглянуть вглубь корабля, обходя судно, и, конечно, они бы заинтересовались необычной иллюминацией.

Но Том при этом знал с полной уверенностью, что Кэролайн либо не хватит храбрости искать дорогу в полной темноте, либо она просто не сможет ее найти. И он, по крайней мере, мог немного ободрить ее.

Том присел на корточки, закрывая коробку и фонарь своим телом, и ударил стальным кресалом по кремню. Брызнули голубые искры, едва не ослепив его. Сердце Тома колотилось как сумасшедшее, когда он приподнял экран фонаря, зажег фитиль и подождал, прикрывая его ладонями, пока тот не разгорелся как следует. Потом опустил экран, сразу приглушивший свет и защитивший огонек; ни одна искра не могла теперь попасть на случайно просыпанный порох.

Спрятав обратно в тайник ключ и коробку, Том занес фонарь в пороховой склад и снова повесил в крепления на стене.

Выйдя наружу, он прикрыл дверь, оставив лишь небольшую щель, через которую пробивался неяркий свет – слишком скудный, чтобы привлечь ненужное внимание, но достаточный для поощрения робкой девушки, чтобы та без помех спустилась по трапу на нижнюю палубу.

После этого Том сел у двери на корточки, готовый захлопнуть ее при первом намеке на опасность.

Он находился у самого днища корабля и отсюда не мог слышать корабельный колокол, а потому потерял счет времени.

– Да не придет она, – начал твердить он себе после того, как прошло, казалось, несколько часов.

Том уже собрался встать… но не смог заставить себя уйти.

– Еще немножко подожду, – решил он.

И снова прислонился спиной к деревянной переборке.

Наверное, он задремал, потому что сначала ощутил ее аромат, мягкий запах девичьего тела, и лишь потом услышал тихие шаги босых ног по палубе, совсем рядом.

Том вскочил, а она вскрикнула от испуга, когда он появился перед ней из темноты. Том в нервном порыве обхватил ее:

– Это я! Это я! Не бойся!

Она обняла его с неожиданной силой:

– Ты меня напугал…

Кэролайн отчаянно дрожала, и Том прижал ее к груди и стал гладить ее распущенные волосы. Их густые волны, падавшие до середины спины, пружинили под его пальцами.

– Все в порядке. Тут никого нет. Я о тебе позабочусь…

В тусклом свете Том видел, что на Кэролайн надета лишь ночная сорочка из светлого хлопка. У горла она была завязана лентой и спускалась до лодыжек.

– Не следовало мне приходить, – прошептала Кэролайн, прижимаясь лицом к груди Тома.

– Ох, нет… следовало! – выдохнул Том. – Я так долго ждал! Я так хотел, чтобы ты пришла!

Том изумлялся тому, какой маленькой оказалась Кэролайн в его руках и каким теплым было ее тело.

Он крепче обнял девушку:

– Все в порядке, Кэролайн. Нас тут никто не увидит.

И он провел ладонью по ее спине.

Под ее тонкой и гладкой сорочкой ничего не было.

Хэл ощутил каждую линию, выпуклость и впадинку ее тела.

– Но что, если мой отец…

Кэролайн задохнулась и не смогла договорить от страха.

– Нет, нет! Идем со мной.

Он быстро увел ее в пороховой склад и закрыл за ними дверь.

– Здесь нас никто не найдет!

Он крепче прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

Волосы Кэролайн испускали легкий аромат. Она уже меньше дрожала и наконец подняла голову, чтобы посмотреть на Тома. Огромные глаза девушки сияли в тусклом свете фонаря.

– Не будь груб со мной! – тихо попросила она. – Не делай мне плохого.

Одна лишь такая мысль ужаснула Тома.

– Ох, милая… я никогда ничего такого не сделаю!

Слова заверения совершенно естественно слетели с его языка.

– Я люблю тебя, я тебя полюбил в тот самый момент, когда впервые увидел твое прекрасное лицо!

Том до сих пор и не подозревал, что наделен даром красноречия, как не знал и того, насколько хорошо послужит ему этот дар в будущем.

– Я продолжал тебя любить, хотя ты так холодно ко мне относилась…

Талия Кэролайн была такой тонкой, что Том почти мог обхватить ее ладонями. Он крепче прижал к себе девушку, ощутив животом ее живот.

– Я совсем не хотела быть недоброй к тебе, – жалобно произнесла Кэролайн. – Я хотела быть с тобой, но я просто не могла с собой справиться.

– Тебе не нужно ничего объяснять, – остановил ее Том. – Я все знаю.

Он стал целовать ее лицо, осыпая короткими поцелуями лоб и глаза, и наконец добрался до губ. Сначала они были крепко сжаты, но постепенно открылись ему навстречу, как свежие лепестки какого-нибудь экзотического цветка, влажного и горячего, наполненного нектаром, от которого у Тома голова пошла кругом. Ему хотелось впитать самую суть Кэролайн через эти губы…

– Здесь мы в безопасности, – еще раз заверил он ее. – Никто сюда никогда не спускается.

Он продолжал шептать и шептать, чтобы отвлечь Кэролайн, и постепенно вел ее к штабелям шелковых мешков с порохом.

– Ты такая чудесная…

Он слегка наклонил ее назад:

– Я постоянно думаю о тебе, каждое мгновение…

Кэролайн расслабилась и позволила уложить себя на матрас из шелка и пороха.

А он начал целовать ее в шею.

Одновременно Том осторожно развязывал ленту у горла ночной сорочки. Инстинкт предостерегал его, заставляя действовать как можно медленнее, чтобы она могла сделать вид, будто ничего не замечает.

Том шептал:

– У тебя такие шелковистые волосы и пахнут, как роза…

Но его пальцы двигались легко и ловко.

Одна из круглых грудей выскользнула из-под рубашки, и тут же Кэролайн напряглась всем телом и задохнулась:

– Мы не должны этого делать! Остановись… пожалуйста!

Грудь Кэролайн оказалась очень белой и намного крупнее, чем ожидал Том. Он не попытался притронуться к ней, хотя она легко касалась его щеки. Он просто крепко обнимал Кэролайн и бормотал разные льстивые слова, пока наконец напряжение не оставило ее, а одна рука не опустилась на его затылок. Кэролайн стиснула его связанные в хвост волосы и тянула все крепче. Вскоре глаза Тома наполнились слезами. Но он ничего не имел против такой боли.

А Кэролайн, словно не осознавая, что делает, повернула его голову. И теплая мягкая грудь прижалась к его лицу так, что Том одно мгновение даже не мог дышать. А потом он приоткрыл рот и сжал губами сосок. Он был крепким и слегка шершавым. Мэри нравилось, когда он посасывал ее грудь, и называла это «кормлением младенца».

Кэролайн испустила тихий гудящий звук из глубины горла и начала тихо покачивать Хэла, словно он и вправду был младенцем. Ее глаза были крепко закрыты, на губах блуждала полуулыбка…

– Погладь меня, – пробормотала она так тихо, что Том не сразу ее понял. – Погладь меня… – повторила она. – Так же, как ты уже делал…

Ночная сорочка Кэролайн задралась почти до верха бедер, и теперь девушка раздвинула ноги. Том потянулся вниз, и она вздохнула:

– Да, вот так…

Она принялась двигать бедрами, как будто сидела на скачущем пони. Не прошло и нескольких минут, как ее спина выгнулась, и Том почувствовал, как напряглись все мышцы ее маленького тела.

Он подумал, что это похоже на натянутый лук, когда на него накладывают стрелу, готовясь выстрелить.

А Кэролайн вдруг содрогнулась всем телом и вскрикнула, напугав Тома, а потом безвольно расслабилась в его руках, как неживая. Том встревожился. Он заглянул ей в лицо и увидел, что оно пылает, но глаза все так же закрыты, а над верхней губой поблескивают капельки пота.

И тут она открыла глаза и посмотрела на Тома пустым взглядом. Потом внезапно отпрянула и изо всех сил ударила его ладонью по щеке.

– Ненавижу тебя! – яростно прошептала она. – Зачем ты заставил меня прийти сюда? Ты не должен был вообще прикасаться ко мне вот так! Это ты во всем виноват!

И она разрыдалась.

Том в изумлении отодвинулся, но, прежде чем он опомнился, Кэролайн вскочила. Шурша рубашкой и босыми ногами по деревянному полу, она рывком открыла дверь порохового склада и выскочила в коридор.

Тому понадобилось некоторое время, чтобы в достаточной мере оправиться от потрясения. Все еще смущенный и растерянный, он загасил фонарь, потом вышел из склада и тщательно запер дверь. Ему теперь следовало найти возможность вернуть ключ в отцовский стол, но это было не к спеху. Пока что не наблюдалось никаких признаков того, что отсутствие ключа обнаружено. И все же держать его при себе представляло слишком большую опасность, так что Том вернул его в тайник над дверью.

Тихо проходя мимо двери каюты Кэролайн, он обнаружил, что дрожит с головы до ног от негодования и гнева. Его охватило почти непреодолимое желание вытащить Кэролайн из постели и выплеснуть ей все свои чувства. Но он сумел сдержаться и отправиться дальше, к своему тюфяку на оружейной палубе.

Гай ждал его как некая безмолвная тень, съежившаяся за орудийным лафетом.

– Где ты был? – спросил он шепотом, но требовательно.

– Нигде.

Брат застал Тома врасплох, и обычный ответ вырвался у него сам собой:

– Ходил по нужде.

– Тебя не было с момента семи ударов первой вахты, почти два часа! – мрачно заявил Гай. – Ты, наверное, ту бочку доверху наполнил. От тебя самого, пожалуй, ничего и не осталось.

– Да уймись ты… – начал было Том, но умолк.

Потом, после паузы, добавил:

– Как бы то ни было, я не обязан тебе докладывать. Ты мне не сторож.

Он упал на тюфяк, свернулся в клубок и натянул одеяло на голову.

«Глупая мелкая самка, – с гневной горечью думал он. – Я и пальцем не шевельну, если она вдруг свалится за борт и ее сожрут акулы».

«Серафим» ровно шел на юго-запад, не убавляя паруса все звездные ночи. В полдень каждого дня Том стоял на юте вместе с другими офицерами и с помощью собственных инструментов, подарка отца, наблюдал за солнцем, вычисляя широту, на которой находился корабль. Его отец и Нед Тайлер тоже замеряли положение солнца, а потом все трое сравнивали результаты. В один незабываемый день Том, закончив сложные вычисления, оторвался от грифельной доски и посмотрел на отца.

– Ну, сэр? – спросил отец со слегка снисходительной улыбкой.

– Двадцать два градуса шестнадцать минут тридцать восемь секунд южной широты, – неуверенно ответил Том. – По моим расчетам, нам осталось всего несколько лиг до тропика Козерога.

Хэл театрально нахмурился и посмотрел на Неда.

– Грубая ли ошибка, мистер Помощник?

– Есть такое дело, капитан. Не меньше чем на десять секунд.

– По-моему, на все пятнадцать. – Выражение лица Хэла смягчилось.

– Не стоит его выпороть за это?

– Не в этот раз.

Нед усмехнулся, что бывало с ним очень редко.

Ошибка между тремя расчетами составляла всего несколько морских миль в бесконечных просторах океана. И никто на земле не смог бы сказать, чей расчет самый правильный.

– Неплохо, парень! – Хэл взъерошил Тому волосы. – Мы еще можем сделать из тебя моряка.

Весь остаток этого дня Том сиял от радости.

Когда они пересекли тропик Козерога, погода резко изменилась. Они теперь вошли в дождливый сектор Южной Атлантики, и небо почти мгновенно скрылось до самого горизонта за тяжелыми, темными грозовыми тучами, и их подвижные горы с ровными вершинами казались похожими на наковальни Вулкана, божественного кузнеца. А под их мрачными животами то и дело сверкали молнии. Удары грома звучали как грохот молота небесного кузнеца.

Хэл отдал приказ убавить паруса и подал сигнал «Йоркширцу»: «Наблюдай за мной». Солнце спустилось за штормовые тучи, окрасив их кровью, и на корабли обрушился ливень. Сплошные потоки воды колотили по деревянным палубам с такой силой, что шум заглушал человеческие голоса. Моряки ничего не видели сквозь ревущий занавес воды, даже от края одного борта до края другого рассмотреть что-то не представлялось возможным. Шпигаты не успевали выпустить воду с главной палубы достаточно быстро, и рулевой стоял в ней по колено.

Но команда радовалась этому миру свежей воды; матросы поднимали вверх лица и, открыв рты, пили до тех пор, пока животы у них не вздувались; вода смывала соль с их тел и одежды. Люди смеялись и брызгали друг на друга.

Хэл не делал попытки утихомирить их. Морская соль раздражала их кожу, иногда даже вызывая нарывы в подмышках и промежности. Возможность смыть наконец с кожи эти едкие кристаллы являлась большим облегчением.

Хэл приказал наполнить опустевшие водяные бочки.

Матросы набирали свежую чистую воду в ковши и ведра, и вскоре все бочки на борту наполнились до краев.

Дождь шел всю ночь и продолжился на следующий день, не прекратился он и потом; а на третий день, когда над водной пустыней выстроились высокие белые облака, оказалось, что «Йоркширец» пропал из вида.

Хэл отправил на мачту Тома и Дориана, потому что их молодые глаза были самыми острыми на корабле.

Хотя они провели в гнезде наверху почти весь день, но не заметили даже признака парусов «Йоркширца» на волнующемся горизонте.

– Да мы его и не увидим, пока не бросим якорь на мысе Доброй Надежды, – высказал свое мнение Нед Тайлер.

Хэл втайне согласился с ним.

Едва ли два корабля могли снова найти друг друга в этой бесконечности океана. И это не слишком встревожило Хэла: они с Андерсоном предполагали такую возможность. И назначили встречу в Столовой бухте, куда теперь оба судна должны были добираться каждый сам по себе.

На пятьдесят второй день после выхода из Плимута Хэл приказал положить «Серафим» на правый галс. По его расчетам, им оставалось меньше тысячи миль до побережья Южной Америки. С помощью инструментов и навигационных таблиц он мог уверенно рассчитать положение корабля в пределах двадцати миль. Однако определение широты представляло собой скорее не точную науку, а некий мистический ритуал, основанный на изучении ежедневной расстановки колышков на траверз-доске и целом ряде догадок и экстраполяций.

Хэл слишком хорошо знал, что его счисления могут не совпадать с реальностью даже на сотню миль. И чтобы дойти до мыса Доброй Надежды, ему теперь требовалось сопротивляться пассату, пока он не окажется на тридцать втором градусе южной широты, а потом взять курс прямо на восток, пока не увидит плоскогорье, которое отмечало оконечность Африканского континента.

Им предстояла самая медлительная и самая выматывающая часть пути: ветер будет дуть почти прямо в лицо, и придется каждые несколько часов менять курс.

Чтобы не пройти мимо мыса, оказавшись слишком далеко к югу, и не очутиться в лежащем за ним Индийском океане, ему необходимо было держаться вдоль дикого африканского побережья. А здесь крылась еще одна опасность: судно могло налететь на сушу в ночной тьме или в густом тумане, который частенько поднимался вокруг мыса. Многие большие корабли нашли могилу в водах у этих опасных берегов. Помня обо всем этом, Хэл лишь радовался тому, что, когда придет время, он сможет воспользоваться острым зрением Тома и Дориана.

Думая о двоих своих сыновьях, Хэл был очень доволен и тем, как они продвигались в изучении арабского языка. Гай бросил эти уроки под тем предлогом, что в Бомбее вряд ли многие говорят по-арабски, но Том и Дориан каждый день по часу сидели с Элом Уилсоном на баке и болтали на этом языке, как длиннохвостые попугаи.

Когда Хэл проверял их, он видел, что они вполне могут поддерживать разговор с ним.

Знание арабского, которое совершенствовалось у них с каждым днем, могло оказаться очень полезным в Краю Лихорадок. Говорить на языке врага – отличная стратегия, думал Хэл.

С тех пор как они ушли от Ушанта, они не видели никаких кораблей, кроме «Йоркширца», но этот океан отнюдь не являлся пустыней: здесь можно было увидеть много странного и прекрасного. Это интриговало и восхищало Тома и Дориана, когда они плечом к плечу сидели на корточках в гнезде на мачте, высоко над палубой.

Однажды из бесконечных водных далей явились альбатросы. Кружа над кораблем на огромных крыльях, взмывая и опускаясь в потоках воздуха, скользя и планируя, они иногда оказывались так близко к белым барашкам волн, что и сами выглядели клочьями пены; они держались рядом с кораблем несколько дней.

Мальчики никогда прежде не видели птиц таких размеров. Иногда какой-то из альбатросов пролетал совсем рядом с похожим на бочку гнездом, в котором съежились братья; птицы как будто пользовались воздушным потоком, несшим «Серафим», и даже не махали крыльями, а просто плыли в воздухе, и лишь черные кончики перьев слегка трепетали. Дориан восторгался этими существами, чьи крылья в размахе превосходили его руки в три или четыре раза.

Матросы называли этих птиц «глупыми чайками» из-за того, что альбатросы вели себя слишком доверчиво, когда садились на землю.

Дориан выпрашивал у корабельного кока остатки еды и бросал их кружащим птицам.

Альбатросы быстро запомнили его и стали ему доверять, прилетали на свист и крик Дориана. Они плыли в воздухе рядом с ним – так близко, что до них почти можно было дотянуться. Казалось, они совершенно неподвижно зависали в воздухе, изящно ловя угощение.

На третий день, пока Том держал младшего брата за пояс, чтобы тот не свалился вниз, Дориан вытянулся из гнезда насколько мог далеко, держа в руке кусок солонины. Одна из глупых чаек окинула его умным взглядом древнего существа, спикировала на раскинутых крыльях – и схватила угощение прямо из руки, деликатно сжав кусок пугающим изогнутым клювом, который легко мог откусить один из пальцев мальчика.

Дориан присвистнул и победоносно захлопал в ладоши, а три девочки Битти, наблюдавшие за его игрой с птицами, завизжали от восторга. Когда в конце вахты Дориан спустился на палубу, Кэролайн поцеловала его в лоб на глазах офицеров и свободных от вахты матросов.

– Девчонки такие мягкие! – сообщил Дориан Тому, когда они остались одни на оружейной палубе, и изобразил тошноту.

В следующие дни альбатрос, взявший из рук Дориана угощение, стал еще более ручным и больше доверял ему.

– Как ты думаешь, Том, он меня любит? Мне бы хотелось забрать его с собой, как своего питомца!

Но на восьмое утро, когда мальчики поднялись на мачту, птица исчезла. Хотя Дориан весь день свистел, призывая его, альбатрос исчез, и на закате ребенок горько заплакал.

– Какой ты еще малыш! – сказал Том и обнимал братишку, пока тот не перестал шмыгать носом.

Наутро после исчезновения альбатроса Том занял свое обычное место напротив переборки в каюте мастера Уэлша. Когда пришли три девочки, опоздав, как обычно, на дневной урок, Том отчаянно сопротивлялся желанию посмотреть на Кэролайн. Он все еще горел негодованием из-за того, как она с ним обошлась. Сара Битти, по-прежнему боготворившая его и постоянно делавшая ему маленькие подарки, на этот раз соорудила для него бумажную розу в качестве книжной закладки и преподнесла ее у всех на глазах. Том вспыхнул от унижения и неловко пробормотал несвязную благодарность, а Дориан за спиной Сары изобразил, как качает на руках младенца. Том пнул его в ногу и потянулся за своими книгами и грифельной доской, лежавшими в ящике под скамьей.

Посмотрев на свою доску, он увидел, что кто-то стер с нее алгебраическое уравнение, над которым он бился накануне. Он уже хотел обвинить в преступлении Дориана, когда вдруг сообразил, что в нижней части доски изящным почерком написано: «Сегодня в то же время».

Том уставился на надпись.

Он сразу узнал эту руку.

Дориан и младшие девочки все еще писали неровными детскими каракулями, а почерк Гая был флегматическим, лишенным каких-либо украшательств.

Хотя Том все еще ненавидел Кэролайн всей душой, он узнал бы ее почерк где угодно и когда угодно.

Внезапно Том заметил, что Гай вытягивает шею, пытаясь через его плечо прочитать написанное на доске.

Том перевернул ее, пряча от брата, и большим пальцем быстро размазал меловые буквы, так что прочитать их стало невозможно.

И, не удержавшись на этот раз, посмотрел в сторону Кэро-лайн.

Она выглядела равнодушной, как обычно, и не замечала его присутствия, погрузившись в сборник стихов, который дал ей мастер Уэлш. Но видимо, она ощутила его взгляд, потому что повернутое к Тому ухо, выглядывавшее из-под чепчика в облачке кудряшек, медленно порозовело. И это выглядело столь поразительно, что Том тут же забыл о своей ненависти и зачарованно уставился на девушку.

– Томас, ты решил задачу, которую я дал тебе вчера?

Уэлш смотрел на него, и Том виновато вздрогнул.

– Да, то есть нет, то есть почти…

Весь остаток занятий Том был вне себя от эмоций.

В какой-то момент он решил презреть назначенную ею встречу и посмеяться в лицо Кэролайн на следующее утро. Он даже издал презрительный смешок, и все в каюте замерли и выжидающе уставились на него.

– Ты хочешь поделиться с нами каким-то перлом мудрости или эрудиции, Томас? – саркастически поинтересовался Уэлш.

– Нет, сэр. Я просто задумался.

– Вот почему мне показалось, что где-то колеса скрипят. Что ж, не будем прерывать столь редкое явление. Прошу вас, сэр, продолжайте.

Весь этот день его чувства к Кэролайн метались между обожанием и гневным отвращением. Позже, когда он сидел высоко в гнезде на мачте, он ничего не замечал, кроме воды, которая казалась фиолетово-синей, как глаза Кэролайн. Дориану пришлось подтолкнуть его, показывая на светлый фонтан на горизонте, выпущенный каким-то китом, но даже тогда Том посмотрел в ту сторону без особого интереса.

Стоя рядом с отцом и делая дневные исчисления апертуры, он вспоминал ощущение нежной груди, прижавшейся к его лицу, и все его мысли разлетались.

Когда отец взял из его рук навигационную доску и прочитал записи, он повернулся к Неду Тайлеру:

– Поздравляю, мистер Тайлер. За ночь вы, должно быть, вернули нас обратно в Северное полушарие. Отправьте кого-нибудь надежного на мачту. Мы в любой миг можем налететь на восточное побережье Америки.

За ужином Том не испытывал голода и отдал свой ломоть солонины Дориану, аппетит которого был просто легендарным – младший брат слопал мясо с волчьей жадностью, прежде чем Том успел передумать.

Потом, когда фонари на орудийной палубе были пригашены на ночь, Том лежал без сна в своем углу за лафетом и снова и снова мысленно готовился…

Ключ от склада и коробка с кремнем лежали на прежнем месте, в маленьком углублении над дверным косяком. Том ждал возможности вернуть ключ в отцовский стол, но удобный случай пока не подворачивался.