Уилбур Смит
Муссон

Потом Гай стал надеяться, что отец накажет Тома на глазах у всей команды, хотя и понимал в глубине сердца, что это слишком несбыточная надежда. Но, по крайней мере, отец мог заставить Тома принести извинения мистеру и миссис Битти и запретить впредь даже разговаривать с Кэролайн или с кем-то из ее семьи.

Том мог бы стать отверженным на корабле… А отец, пожалуй, мог бы и прогнать его с «Серафима», когда они доберутся до мыса Доброй Надежды, или даже с позором отослать обратно в Англию, в Хай-Уилд, под тираническую власть Черного Билли.

Гай жадно ожидал, когда произойдет что-то из этих событий или даже все они сразу. Но дни шли, и досада Гая росла, потому что не происходило ничего грандиозного, как будто все его эмоциональные потрясения и страдания вовсе не имели никакого значения.

Правда, несколько дней после этих событий Кэролайн держалась тихо и замкнуто, вздрагивала, когда слышала шаги за дверью каюты, в которой они вместе трудились над учебниками, пугалась, услышав голос своего отца, гудящий на палубе наверху, и совершенно не смотрела в сторону Тома, уткнувшись в книги.

Гай с небольшим удовлетворением отметил, что, если Том выходил на палубу в то время, когда Кэролайн была там вместе с матерью и сестрами, она тут же находила какой-нибудь предлог, чтобы вернуться в их маленькую каюту, и сидела там в одиночестве часами.

Но это продолжалось меньше недели, а потом к Кэролайн быстро вернулись ее прежние уверенные и милые манеры. На ее щеках вновь расцвели розы, она смеялась и шутила с мастером Уэлшем, а на уроках музыки чудесно пела дуэтом с Дорианом. Какое-то время Гай отказывался принимать участие в этих вечерах, ссылаясь на дурное самочувствие, и с несчастным видом валялся на своем тюфяке на орудийной палубе, прислушиваясь к слабым звукам музыки и смеха, доносившимся с палубы внизу. Но наконец он позволил мастеру Уэлшу убедить себя вернуться к своей лютне, хотя играл на ней с трагическим лицом.

Что до Тома, то он совершенно не выказывал сожалений из-за своего предательства и обмана. По правде говоря, он какое-то время даже не делал попыток заговорить с Кэролайн, но в этом не содержалось ничего нового. Это просто служило еще одним свидетельством вероломства.

Потом во время одного из уроков Гай перехватил нечто произошедшее между этими двумя.

Кэролайн уронила на пол свой мелок, и, прежде чем Гай успел за ним потянуться, она сама нагнулась, чтобы поднять его из-под стола.

Корабль качнулся, и мелок покатился к Тому. Том подхватил его и с насмешливо-галантным поклоном протянул Кэролайн, в то же время воспользовавшись возможностью заглянуть в ее декольте. Кэролайн, сверкая глазами, повернулась так, чтобы мастер Уэлш не видел ее лица, и показала Тому язык. Но это был совсем не детский жест, наоборот – намекающий и манящий, полный сексуального подтекста.

Том в ответ хитро покосился на нее и подмигнул, отчего Кэролайн очаровательно порозовела, и это подействовало на Гая как удар кулаком в лицо.

Он размышлял над этим весь остаток дня, но нашел лишь один способ показать Кэролайн, какую боль она ему причинила, разбив его доверие и всю его жизнь. Он, не спросив разрешения, решил пересесть на время урока на другое место. На следующий день он, ничего не объясняя, оставил скамью рядом с Кэролайн и сел на низкий неудобный табурет как можно дальше от нее.

Такая тактика дала непредвиденный и нежеланный результат.

Мастер Уэлш окинул взглядом перемены в классной каюте, потом посмотрел на Гая:

– Почему ты пересел?

– Мне здесь удобнее, – с надутым видом ответил Гай, ни на кого не глядя.

– В таком случае, – решил Уэлш, посмотрев на Тома, – думаю, будет лучше, если рядом с мистрис Кэролайн сядет Том. Так я смогу его лучше видеть.

Том не стал ждать второго приглашения, и остаток этого утра Гай был вынужден наблюдать за игрой, происходившей между парочкой. Том, хмуро глядя на грифельную доску, под столом тайком придвинул свой здоровенный морской сапог вплотную к элегантной атласной туфельке.

Кэролайн улыбнулась себе под нос, как будто прочитала что-то забавное, и отодвигать ножку не стала.

Потом, немного позже, Том что-то написал на своей доске и, когда Уэлш проверял, как Дориан решил арифметическую задачу, повернул доску так, чтобы Кэролайн могла прочитать написанное. Кэролайн покосилась на доску и вспыхнула, даже встряхнула головой, как будто в раздражении, но ее глаза весело сверкали. Потом она написала что-то на своей доске и показала Тому. Тот ухмыльнулся, как самая настоящая деревенщина… а ведь он таким и является, подумал Гай.

Гай мучился ревнивой яростью, но чувствовал полную беспомощность. Ему пришлось и дальше наблюдать за их флиртом, как они поддразнивали друг друга, и его ненависть кипела все сильнее, пока наконец он оказался уже не в силах ее сдерживать. Его преследовали видения тех ужасных вещей, которыми эти двое занимались в пороховом погребе…

Отец своим телом загородил основную часть ужаса той ночью, да и свет был весьма скудным, но сияние белой кожи Кэролайн и дразнящие округлости и мягкие очертания ее тела снова и снова возникали перед Гаем, пока он наконец не возненавидел девушку. В то же время он болезненно желал ее. А потом он снова видел своего брата и тот неописуемый акт, который он совершал, оскверняя безупречную чистоту прекрасного тела…

Брат был подобен свинье, грязному борову, хрюкающему и роющемуся в корыте. Гай пытался найти самые мерзкие слова в своем лексиконе, чтобы описать всю глубину собственного отвращения, но все они казались слишком слабыми. «Я ненавижу его, – бешено думал Гай. И чуть позже ему пришла следующая мысль: – Я убью его!»

Его тут же укололо стыдом, но почти мгновенно чувство вины испарилось, сменившись дикарской радостью.

«Ну да. Я убью его».

Это казалось единственным, что оставалось Гаю.

Гай выжидал возможности. В полдень следующего дня он гулял по шканцам с мистером Битти, пока вахтенные офицеры, включая его отца и Тома, делали измерения, уточняя положение солнца и корабля.

Мистер Битти во всех подробностях объяснял Гаю, как именно ведутся дела компании на Востоке.

– У нас две фабрики на побережье Карнатаки. Вы знаете, где это, Кортни?

– Да, сэр.

Гай уже изучил ту огромную кипу книг и документов, которые велел ему прочитать мистер Битти.

– Штат Карнатака находится на юго-востоке Индии, между Восточными Гхатами и лесами Коромандела. Это одна из богатейших торговых областей на Востоке, – послушно ответил Гай.

Мистер Битти кивнул.

– Вижу, вы серьезно относитесь к своим обязанностям, – сказал он.

Гай старался сосредоточиться на разговоре, но его внимание отвлекала группа на юте. Он видел, как там совещались над траверз-доской, затем Том что-то написал на своей грифельной доске и показал результат отцу.

– Неплохо, парень! Я так и занесу на карту.

Голос отца донесся до Гая, несмотря на ветер. Эта похвала разозлила Гая и усилила его решимость привести в действие свой план.

Его отец завершил обход палубы, бросая внимательные взгляды на паруса, на курс, обозначенный на нактоузе. Хэл представлял собой впечатляющую фигуру, высокую, широкоплечую, с красивым лицом и густыми темными волосами, связанными на затылке. Гай струсил при мысли о том, чтобы противостоять ему.

Наконец Хэл переговорил о чем-то с вахтенным офицером и ушел вниз, в свою каюту.

– Сэр… – Гай повернулся к мистеру Битти. – Вы меня извините? Мне нужно безотлагательно обсудить кое-что с отцом.

– Разумеется! – Мистер Битти жестом отпустил его. – Но я буду здесь, когда вы вернетесь. И мы продолжим беседу. Мне она кажется весьма занимательной.

Гай постучал в дверь каюты на корме и открыл ее, когда изнутри донесся отцовский голос:

– Войдите!

Хэл оторвался от корабельного журнала, в который заносил данные о полуденном положении корабля, и его рука, державшая перо, замерла над страницей.

– Да, сын, в чем дело?

Гай глубоко вздохнул:

– Я хочу вызвать Тома на дуэль.

Хэл аккуратно вернул гусиное перо в чернильницу и машинально потер подбородок, прежде чем снова посмотрел на сына.

– По какому поводу?

– Ты знаешь, отец, ты же там был. Это так непристойно, что я не могу даже обсуждать это, но Том нанес глубочайшее оскорбление мистрис Кэролайн.

– Ох… – вздохнул Хэл. – Вот в чем дело…

Молча всматриваясь в лицо Гая, он думал: «Если то, что проделывала эта маленькая потаскушка в пороховом погребе, было оскорблением, то она это продемонстрировала самым удивительным образом».

Наконец он сказал:

– Но что она для тебя значит?

– Я люблю ее, отец, – ответил Гай с таким простым и трогательным достоинством, что застал Хэла врасплох.

Он сдержал улыбку, которая уже просилась на его губы.

– А этой леди известны твои чувства?

– Я не знаю, – признался Гай.

– Ты не говорил с ней об этом? Ты же не обручен? Ты не просил у мистера Битти руки его дочери?

Гай смутился:

– Нет, отец, пока что нет. Мне всего семнадцать, и…

– Тогда, боюсь, ты немного опоздал. – Хэл говорил мягким тоном, потому что прекрасно помнил мучительные страдания юной любви. – Что, учитывая данные обстоятельства, скорее всего, к лучшему.

– Я не совсем вас понимаю, сэр. – Гай напряженно выпрямился.

«А теперь мне придется изобразить резонера», – мысленно усмехаясь, подумал Хэл.

– Хорошо, давай просто рассмотрим все обстоятельства. Ты… ну, скажем, слишком пристрастен к мистрис Битти, но, возможно, тебе захочется пересмотреть свое отношение к ней? Достойна ли она такой благородной любви, какую ты к ней испытываешь? Разве твой брат не оказал тебе услугу, выявив ее истинную натуру, пусть даже таким своеобразным способом?

Хэл чуть было не добавил: «Ведь совершенно очевидно, что мистрис Кэролайн самая обычная девка», но сдержался, решив, что ему совсем не хочется оказаться вызванным на дуэль собственным сыном.

– Том вынудил ее к этому! – решительно заявил Гай. – Потому я и хочу драться на дуэли.

– Он насильно затащил ее в пороховой погреб?

– Может, и нет, но он ее обманул. Он ее соблазнил.

– Но если ты бросишь Тому вызов, разве тогда все на корабле не узнают, что произошло между ней и Томом? Ты хочешь, чтобы ее отец узнал о ее небольшой неосмотрительности? Хочешь, чтобы на нее обрушилась вся сила родительского недовольства?

Гай явно растерялся, и Хэл воспользовался этим:

– Единственная причина, по которой я не стал слишком сурово обходиться с твоим братом, – это желание пощадить репутацию молодой леди и ее будущее. Ты хочешь все это выставить на всеобщее обозрение?

– Я никому не скажу ни слова о причине, но я хочу с ним драться.

– Что ж… – Хэл встал. – Если ты стоишь на своем и я ничего больше не могу добавить, чтобы переубедить тебя, будете драться. Я организую борьбу…

– Нет, отец, – перебил его Гай. – Ты не понял. Я хочу вызвать его на дуэль на пистолетах.

Лицо Хэла мгновенно стало жестким.

– Что за чушь, Гай? Том – твой брат!

– Я ненавижу его, – сказал Гай, и его голос сорвался от страсти.

– А ты подумал о том, что если вызов бросишь ты, то оружие будет выбирать Том? А он наверняка выберет сабли. Ты хочешь встать против Тома с абордажной саблей в руке? Я бы не захотел. Эболи тренирует его постоянно и уже сделал бойца, почти равного себе самому. Ты и минуты не продержишься против него. Он унизит тебя, а может и убить, – прямо и грубо заявил Хэл.

– Мне все равно, я хочу сражения!

Хэл вышел из себя. Он хлопнул по столу ладонью с такой силой, что из чернильницы выпрыгнули чернила, забрызгав страницы судового журнала.

– Довольно! Я пытался тебя урезонить. А теперь просто запрещаю. На этом корабле не будет никаких дуэлей, тем более между моими собственными сыновьями. И если я услышу еще хоть слово об этом, я тебя запру в носовом трюме, а как только доберемся до мыса Доброй Надежды, посажу тебя на другой корабль и отправлю назад в Англию. Ты меня слышишь, юноша?

Гай отпрянул перед силой отцовского гнева. Ему нечасто приходилось наблюдать подобное.

Однако он попытался стоять на своем:

– Но, отец…

– Хватит! – рявкнул Хэл. – Я уже все сказал, и тема закрыта раз и навсегда. А теперь вернись к своим обязанностям у мистера Битти. Я больше не желаю слушать эту ерунду.

Море изменило цвет и настроение, встряхивая «Серафим» и подталкивая его на восток. Небольшие беспорядочные волны океана выстроились в огромные ряды, в армию гигантов, решительно идущих в битву в сторону земли, все еще скрытой за горизонтом.

– Валы мыса, – сообщил Нед Тайлер Тому и Дориану и показал вдаль, на затянутый туманом горизонт. – Холодные воды встречаются с теплым африканским воздухом, и кто-то называет это место мысом Доброй Надежды, но другие зовут морем Туманов, а то и мысом Штормов.

С каждым днем волнение на корабле нарастало – люди давно не видели суши. Им навстречу с далекого континента уже прилетали птицы: олуши мчались длинным строем, разрезая воздух крыльями; чайки со снежно-белыми грудками и черными крыльями неслись за ними с дикими криками; буревестники задевали поверхность воды перепончатыми лапами.

И вот уже моряки увидели первые темные комья бурых водорослей, оторванных штормами от скал и плывших по течению, – их длинные тяжи и плотные середины напоминали неких уродливых осьминогов. Огромные косяки мелких рыбок, похожих на сардины, кипели под поверхностью холодной зеленой воды, и множество скользких, блестящих морских тюленей резвились в их гуще, наслаждаясь обилием пищи. Когда в косяк рыбы врезался корабль, тюлени поднимали головы и смотрели на стоявших на палубе людей огромными влажными глазами, чуть пошевеливая жесткими, как у кошек, усами.

Теперь Хэл каждый вечер приказывал убавлять паруса, чтобы корабль лишь едва держался против бурного зеленого течения. При первых признаках рассвета он отправлял Тома и Дориана на мачту следить, чтобы какой-нибудь риф или каменистая отмель не вспороли брюхо корабля. Когда он убеждался, что впереди все чисто, паруса вновь поднимали.

В середине семьдесят третьего утра после их выхода из Плимута Дориан показал старшему брату на облако, неподвижно замершее впереди над горизонтом, в то время как другие облака небесной когорты клубились, двигаясь по ветру.

Братья какое-то время всматривались в него. И вдруг оно шелохнулось, развернулось, и они увидели под ним плотную синюю линию, прямую, как сабельный разрез.

– Земля! – прошептал Том.

– Неужели? – с восторженным недоверием спросил Дориан.

– Да! Да! – Голос Тома сразу окреп. – Это земля!

Он вскочил на ноги в шатком гнезде и показал вперед дрожащим пальцем.

– Земля! – завопил он. – Земля прямо по курсу!

Палуба под ним моментально ожила, вахтенные полезли на реи. И вскоре все ванты и реи оказались забиты матросами, повисшими на них, словно гроздья зрелых фруктов; все кричали и хохотали от возбуждения.

Хэл Кортни выбежал из своей каюты в одной рубашке, выхватил из-под мышки подзорную трубу и тоже полез на мачту, туда, где сидели в гнезде его сыновья. Поднимался он быстро и уверенно, ни на мгновение не остановившись, пока не очутился на самом верху. Том с гордостью отметил, что, несмотря на трудный подъем, дыхание отца ничуть не сбилось.

Хэл поднял к глазам подзорную трубу и сквозь ее линзы всмотрелся в синие очертания, отмечая для себя размытые вершины и складки неровных скал.

– Да, мастер Томас, ты первым заметил землю.

Он протянул трубу Тому:

– Что ты там видишь?

Стиснутый между двумя юношами, Хэл обнял их обоих за плечи.

– Это какая-то гора! – воскликнул Том. – Огромная гора с плоской вершиной!

– Верно, Столовая гора, – согласился Хэл.

Том еще не до конца понимал, какое искусство навигации требуется для того, что совершил «Серафим». Более семидесяти дней они находились в открытом море, не видя никакой суши, но его отец привел корабль точно на тридцать четвертый градус южной широты.

– Смотрите хорошенько на то, что прямо перед вами, – сказал им Хэл. Его вдруг охватило странное чувство некоего предвидения, как будто перед ним поднялся занавес, приоткрыв на мгновение будущее. – Потому что именно там вас ждет ваша судьба.

– И моя тоже, отец? – пискнул Дориан.

– Вас обоих. Судьба привела вас именно сюда.

Оба мальчика замолкли, впервые услышав в голосе отца такую страстность; на несколько мгновений они даже утратили дар речи.

Они втроем оставались на мачте, пока солнце не добралось до зенита.

– Сегодня нам незачем делать замеры, – усмехнулся Хэл. – Предоставим это Неду Тайлеру и Элу Уилсону. Мы ведь и так уже знаем, где находимся, верно?

Солнце начало неторопливый спуск по небу; «Серафим» весело вспахивал волны, медленно одолевая юго-восточный ветер, отвоевывая морские мили одну за другой. Гора с плоской вершиной с торжественной величественностью поднималась из моря, пока не заполнила, казалось, все небо перед ними, и они уже могли даже рассмотреть белые точки человеческих жилищ у подножия крутых утесов.

– Мы помогали строить тот форт. – Хэл показал на крепость. – Эболи, Дэниел, Нед Тайлер и я.

– Расскажи нам эту историю! – попросил Дориан.

– Ты ее сто раз слышал! – возразил Хэл.

Том заявил:

– Это не важно, отец! Мы хотим еще раз ее послушать!

И вот, пока они сидели вместе среди такелажа, Хэл снова стал рассказывать о событиях войны, случившейся двадцать пять лет назад, о том, как вся команда корабля их деда попала в плен к голландцам, как их привезли в цепях на мыс Доброй Надежды. Сэра Фрэнсиса Кортни пытали, чтобы он открыл местонахождение сокровищ, добытых им на голландских галеонах. А когда он выдержал все мучения, даже самые ужасные и жестокие, голландцы публично казнили его на парадном плаце.

А Хэлу и всей команде пришлось тяжело трудиться на стенах голландского форта, и они страдали так три долгих года, прежде чем им удалось сбежать.

– Значит, именно на этой горе похоронен дедушка Фрэнсис? – спросил Том. – А ты знаешь, где его могила, отец?

– Эболи знает. Это он ночью украл тело с виселицы. И унес в горы, в некое тайное место.

Том какое-то время молчал, думая о пустом саркофаге в церкви на холме за Хай-Уилдом, – на каменной гробнице было начертано имя его деда. Он догадывался, что задумал его отец, но сейчас было не время расспрашивать. Лучше подождать.

«Серафим» подошел к небольшому каменистому островку, охранявшему вход в залив под горой.

Целый лес бурых водорослей наполнял воду, и огромные стаи блестящих тюленей собрались на голом берегу острова Робин – так называли тюленей голландцы.

– Теперь пора спускаться, нужно провести корабль к месту стоянки, – сказал сыновьям Хэл.

– Кто первым спустится! – воскликнул Дориан, спрыгивая на рею.

Том дал ему фору, потом пустился вслед.

Их босые ноги ловко перепрыгивали с каната на канат. Том вскоре сократил расстояние между ними, а потом, когда они почти сравнялись, чуть притормозил и позволил Дориану первым спрыгнуть на палубу.

– Я выиграл! Я выиграл! – восторженно кричал Дориан.

Том встрепал его блестящие медные кудри.

– Не очень-то хвастайся! – сказал он и подтолкнул брата.

Потом оглянулся на небольшую компанию, стоявшую на носу «Серафима». Это были мистер и миссис Битти и все их дочери, и с ними Гай. Все они, оживленные и взволнованные, показывали друг другу на очертания прославленного мыса рядом с мысом Агульяс: это ведь была самая южная точка Африканского континента.

– То белое облако, что висит над вершиной горы, здесь называют скатертью, – объяснял всем Гай. – А та небольшая гора к югу от поселения называется Львиной Головой. Вы сами видите, действительно похоже.

Гай, как обычно, изучил как следует навигационные книги и знал все подробности.

– Гай, а почему ты не полез на мачту? – беззлобно крикнул ему Том. – Оттуда гораздо лучше все видно.

Гай одарил его холодным взглядом:

– Спасибо, но я доволен своим местом.

Он чуть придвинулся к Кэролайн и хотел уже отвернуться.

– Там совершенно нечего бояться! – заверил его Том. – Никакой опасности!

Гай опять повернулся к нему лицом:

– Ты называешь меня трусом?

Его лицо налилось кровью, голос слегка охрип от негодования.

– Я ничего такого не говорил! – Том засмеялся и, развернувшись на пятках, направился к штурвалу. – Впрочем, понимай как хочешь, – бросил он через плечо.

Гай яростно уставился на брата, волна жгучей обиды захлестнула его.

Том недооценивал его храбрость, он небрежно унизил его на глазах семьи Битти и Кэролайн. Что-то щелкнуло в голове Гая, и, прежде чем он сам понял, что делает, он спрыгнул на палубу и побежал вслед за Томом.

– Том, оглянись! – закричал Дориан, но было уже поздно.

Том обернулся, но Гай налетел на него всем своим весом, и как раз в тот момент, когда Том оказался стоящим на одной ноге. От этого Том отлетел к фальшборту с такой силой, что у него весь воздух вышибло из легких. Гай прыгнул ему на спину и обхватил руками его шею. Мальчики регулярно учились борьбе под руководством Большого Дэниела, и хотя Гай был довольно неуклюж, он знал все захваты и броски и теперь с убийственной силой стиснул брата. Он уперся коленом в спину Тома и захватил его руку, пережав горло Тома и выгнув его так, что в любой момент могли треснуть позвонки. Том покатился по палубе, отрывая от себя руки Гая, но постепенно слабея. Его рот открылся в попытках схватить воздух.

Команда мгновенно сбежалась, чтобы посмотреть на представление: матросы громко гикали, криками поддерживая каждый своего фаворита. Потом сквозь весь этот шум прорвался медвежий рев:

– Обратный бросок, Клебе!

Том отреагировал мгновенно.

Вместо того чтобы сопротивляться захвату, выгибавшему его назад, он сменил направление и весь свой вес и все силы бросил на обратное сальто. Гай вдруг понял, что летит спиной вперед, и был просто вынужден разжать руки, чтобы предупредить падение, иначе все его ребра провалились бы в грудную клетку.

Том извернулся в воздухе, как кошка, и оказался на близнеце еще до того, как тот ударился о палубу. Они вместе рухнули на доски, и Том вдавил локти и колени в грудь и живот Гая.

Гай завизжал, как девчонка, и попытался согнуться и схватиться за ушибленный живот, но Том сидел на нем верхом, прижимая к палубе. И он тут же как следует размахнулся, чтобы ударить Гая кулаком в лицо.

– Том, нет!

Это был голос отца, и Том замер. Бешеный гнев в его глазах медленно растаял. Он опустил руку и поднялся на ноги.

И презрительно посмотрел на Гая сверху вниз.

– В следующий раз, – предупредил он, – ты не отделаешься так легко!

Он отвернулся. Гай за его спиной тоже встал, держась за живот, и прислонился к одной из пушек.

Зрители разошлись, разочарованные таким быстрым окончанием представления.

– Том! – окликнул брата Гай, и Том оглянулся. – Мне жаль… Давай пожмем руки. Давай будем друзьями.

Он с трудом шагнул к брату, протягивая правую руку с жалким видом раскаяния.

Том тут же усмехнулся и вернулся к Гаю. И схватил протянутую ему руку.

– Я вообще не понимаю, почему мы сцепились, – сказал он.

– А я знаю, – ответил Гай, и жалостное выражение на его лице мгновенно сменилось черной ненавистью.

С гадючьей скоростью он выхватил из ножен у пояса свой кинжал.

Длина клинка составляла шесть дюймов, блестящая сталь имела острый, как игла, конец. Гай держал его на уровне пупка Тома – и ударил изо всех сил, одновременно правой рукой дернув Тома на себя, чтобы брат сам напоролся на кинжал.

– Я тебя ненавижу! – заорал он, брызгая слюной. – Я тебя убью за то, что ты сделал!

Глаза Тома расширились от испуга, он стремительно дернулся в сторону. Острие кинжала задело его бок и, распоров рубашку, оставило неглубокий разрез. Из него мгновенно хлынула кровь, намочив хлопковую ткань, и полилась на ноги Тома.

Кэролайн пронзительно закричала:

– Ты его убил!

Команда, мгновенно вернувшаяся к месту событий, взревела.

Гай знал, что промахнулся, и отчаянно размахивал кинжалом, метя в лицо и грудь Тома. Но Том отскакивал и уклонялся, как вдруг, совершенно неожиданно и непредсказуемо, прыгнул вперед и ударил левой рукой Гая под подбородок. Голова его близнеца резко откинулась назад, и он отпустил правую руку Тома.

Гай отлетел назад, на фальшборт, из угла его рта сочилась кровь – он прикусил язык. Но он все еще держал кинжал и, направляя его к лицу Тома, рычал:

– Я убью тебя! – Его зубы покраснели от его же собственной крови. – Я тебя убью, грязная свинья!

Том одной рукой потер пострадавшее горло, но другая рука уже выхватила из ножен кинжал.

– Ты отлично высказываешься, брат, – мрачно бросил он. – Прекрасный язык! А теперь давай посмотрим, сделаешь ли ты то, чем хвастаешь.

Он на цыпочках двинулся к Гаю, выставив вперед правую ногу; кинжал покачивался в его руке, как поднявшаяся кобра, глаза Тома не отрывались от лица брата. Гай попятился.

Хэл быстро шагнул в их сторону и уже открыл рот, чтобы приказать братьям остановиться, но не успел ничего сказать. Рядом с ним очутился Эболи и схватил его за локоть:

– Нет, Гандвана!

Он произнес это тихо, но настойчиво, и за общим шумом его никто не услышал, кроме Хэла.

– Никогда не разгоняй сцепившихся псов. Ты лишь дашь преимущество одному из них.

– Бога ради, Эболи, это же мои сыновья!

– Они уже не дети, Гандвана. Они мужчины. И обращайся с ними как с мужчинами.

Тем временем Том прыгнул вперед, низко держа кинжал, и сделал ложный выпад, целясь в живот Гая. Гай отскочил назад, чуть не споткнувшись о собственные ноги. Том обошел его справа, и Гай снова попятился, на этот раз в сторону носа корабля.

Моряки тут же расступились, давая братьям место для драки, и Хэл понял, что именно делает Том: он загонял брата на нос, как пастушеский пес загоняет какую-нибудь овцу.

Лицо Тома было холодным и напряженным, но глаза сверкали, когда он смотрел на близнеца.

Хэл много раз сражался с разными противниками и знал, что только самые опасные бойцы обладают таким холодным взглядом, когда готовы убить. И еще он понял, что Том больше не видит перед собой брата, а видит лишь врага, которого необходимо уничтожить. Он стал убийцей, и Хэл испугался так, как никогда не боялся за самого себя. Он боялся за Гая, но знал, что Эболи прав. Он ничего не мог сейчас сделать, не мог их остановить. И он не мог отозвать Тома, это было бы сродни тому, чтобы остановить вышедшего на охоту леопарда.

Том продолжал истекать кровью из раны на боку.

Разрез на его рубашке разошелся, и стали видны светлая кожа под ней и рана, похожая на улыбающийся рот, из которого струился красный ручей. Кровь капала на палубу и на сапоги Тома, которые начали хлюпать при каждом шаге. Но Том ничего не замечал: он видел только человека, который его ранил.

Гай прижался к фальшборту. Левой рукой он схватился за него у себя за спиной, ощупывая крепкую дубовую древесину. Осознание того, что он в ловушке, медленно проникло в мозг Гая, и безумная ярость исчезла из его глаз, мгновенно сменившись страхом. Он быстро огляделся, ища возможности бежать.

Но тут его пальцы коснулись древка одной из пик, что находились на стойке на носу корабля, у фальшборта; такое запасное оружие располагалось вдоль всех бортов.

Безумная радость тут же осветила его лицо; он уронил кинжал и выхватил из стойки пику.

Увидев тяжелое копье с зазубренным металлическим наконечником, Том отскочил назад. Гай ухмыльнулся, и его рот превратился в кровавую яму.

– Ну да, теперь посмотрим! – злорадно выкрикнул он.

Схватив пику наперевес, он бросился в атаку.

Том прыгнул в сторону, и Гай развернулся следом за ним, тыча в брата длинной пикой; он держал оружие на таком расстоянии, что кинжал Тома просто не мог его достать. Собравшись с силами, Гай снова кинулся вперед. Том уронил кинжал и метнулся вбок, чтобы уйти от блестящего железного острия, но сразу сделал обратный прыжок, пока Гай не успел еще повернуть вслед за ним, и схватился за дубовое древко.

Они метались взад-вперед по палубе, держа с двух сторон пику, дергая и толкая, хрипя и заливаясь кровью, выкрикивая неразборчивые ругательства и ужасные оскорбления…

Постепенно Том снова оттеснил Гая к краю палубы, и они теперь стояли друг против друга, лицом к лицу, грудь к груди, разделенные только древком пики.

Том начал медленно поднимать пику вверх, пока она не оказалась на уровне горла брата, а потом налег на нее всем весом и всеми силами.

Спина Гая выгнулась над поручнями, и дубовое древко прижалось к его подбородку.

В его глазах снова вспыхнул страх: он слышал, как под ним вдоль борта корабля бежит вода, а его ноги уже оторвались от палубы…

Он должен был вот-вот упасть, а плавать он не умел, вода пугала его.

Том уверенно стоял на палубе, но в луже собственной крови, скользкой, как масло. И ноги ушли из-под него, он тяжело упал на палубу. Гай освободился и, пошатываясь, отошел к вантам фок-мачты, хватая ртом воздух и обливаясь потом. Он схватился за ванты, чтобы не упасть, и через плечо оглянулся на брата.

Том уже вскочил; нагнувшись, чтобы поднять кинжал, он бросился за Гаем, как догнавший жертву леопард.

– Остановите его! – в ужасе закричал Гай. – Да остановите же его!

Но зрители оглушительно шумели, крича от возбуждения все громче и громче: Том с безумными глазами и с кинжалом в руке приближался к брату.

Гай повернулся и под воздействием паники, придавшей ему сил, подпрыгнул и, ухватившись за канаты, полез наверх.

Внизу Том остановился ненадолго, чтобы зажать кинжал в зубах, и полез следом за Гаем.

Зрители на палубе запрокинули головы.

Никто еще ни разу не видел Гая на мачте, и даже Хэл изумился тому, как быстро двигается Гай. Том лишь постепенно догонял его.

Гай добрался до реи и вскарабкался на нее. Он посмотрел вниз, и у него на мгновение отчаянно закружилась голова.

Потом он увидел под собой приближавшееся лицо Тома. Увидел безжалостно сжатые губы и кровь, замаравшую лицо и пропитавшую рубашку. В отчаянии Гай посмотрел вверх, на мачту, но тут же дрогнул при виде ее высоты и понял, что чем выше он поднимется, тем больше преимуществ даст Тому. Ему оставался лишь один путь, и он пополз по рее.

Он слышал, что Том догоняет его, и эти звуки гнали его вперед.

Гай просто не мог смотреть вниз, на бурлящую зеленую воду. Всхлипывая от ужаса, он продолжал ползти вперед, пока не добрался до конца реи. И только тогда оглянулся.

Том находился в каком-то шаге за его спиной. Гай оказался в ловушке, в беспомощном положении. А Том уселся на качавшейся рее и вынул изо рта кинжал. Зрелище было жутким: кровь, белое лицо, перекошенное яростью, сверкающее оружие в руке…

– Том, пожалуйста, – проскулил Гай. – Я не хотел тебя ранить…

Он вскинул обе руки, чтобы закрыть лицо, и потерял равновесие. Он сильно покачнулся, размахивая руками, потом наклонился сильнее, еще сильнее… и наконец с диким воплем сорвался и полетел вниз, колотя ногами в воздухе, и вот уже ударился о воду и ушел в глубину.