Тоня Елкович
Клича
– Что это с ним? – не сдержалась Олеся.
– Это ты мне лучше расскажи! – ответила Вера, не скрывая раздражения.
– Я не это загадывала!
– Правда? А что тогда?
Олеся обиженно отвернулась.
– Дай мне Кличу! – потребовала Вера.
Олеся покопалась в рюкзаке и отдала Вере куклу. Вера сосредоточилась, набрала в лёгкие побольше воздуха, дунула, но опять получилось лишь жалкое «Пхи-и-и».
– Дай сюда! Я сама! – огрызнулась Олеся, выхватила куклу, дунула, но вышло тоже лишь жалкое «Пхи-и-и».
– Не волнуйтесь, девочки! Я вам всем кукол куплю! Сколько хотите! Только не волнуйтесь! – полилось сзади сало из Карпова. Вера с Олесей брезгливо поморщились.
Прошло пять дней, а Карпов так и не отлип. Вера даже почти привыкла, что рядом с ней всё время кто-то плавает. А в классе появилось выражение «карповщина какая-то», когда речь шла о чём-то неотвратимо неприятном. Жутко было только, как он до ночи стоял под Вериным окном и высматривал в нём Веру, а родители безуспешно уговаривали сына пойти домой. Мама плакала, а отец от злости стукал кулаком дуб.
На шестой день Инга Геннадиевна сделалась на математике бледная-пребледная и сказала, что Раиса Васильевна тяжело больна, рак горла, и что не известно, сколько ей ещё жить осталось и что если кто-то из учеников хочет попрощаться, то они могут навестить её в городской клинической больнице номер сорок шесть с шести до восьми вечера.
Вера и Олеся, не сговариваясь, схватили рюкзаки, выбежали из класса и со всех ног помчались к тому месту, где встретили бабушку, которая дала им Кличу. Клича нервно ёрзала у Олеси в руке.
– Прибыли! Дуй давай! – заорала Олеся. – Хотя нет! Я сама! Так… Сейчас!
Как ни сопротивлялась Клича, Олеся-таки исхитрилась поймать губами трубочку. Клича издала пронзительный свист, воздух задрожал и перед девочками выросла башня из бабушки.
– Вот бы, вот бы! Вот бы, вот бы! – заквакала башня.
Девочки кинулись к башне с криком:
– Помогите!
– Вот бы, вот бы что случилось! Вот бы, вот бы что случилось!
Вера и Олеся начали на перебой рассказывать. Получалась какая-то несуразица. Клича безжизненной сосиской повисла у Олеси в руке.
– Дай мне, дай мне! Дай мне, дай мне! – заквакала башня и потянулась за Кличей. Боль пронзила сердце Олеси. Не хотелось расставаться с Кличей.
– Да не переживай ты так! – смягчилась башня. – Не ты первая, не ты последняя. Никто не оставил, все возвращают, – и погладила Олесю по голове.
Олеся заплакала.
– Почему возвращают? – спросила Вера.
– Потому что не работает, – ответила башня.
– Но вы же сами говорили, что если Клича не работает, значит, хочешь не то, что кличешь, или кличешь не то, что хочешь! – возмутилась Олеся.
– То правда, – согласилась башня. – Но если бы было так просто… Клича не всегда была Кличей. Когда-то это была маленькая девочка. Родилась она любимая и желанная и звали её ласково Клеточка. Но пришла война и родители погибли на фронте. Отец рядовым, матушка лекарем. И осталась Клеточка совсем одна. Лишь бы не умерла, приютила её родная тётка, а у той у самой семь голодных ртов, да муж пьяница. Ни любви, ни ласки в доме не было. И подумала Клеточка, что если будет людям другим угождать, исполняя их желания, то будет ей хлеб да любовь. Ходила она по домам, по дворам, кликала людям счастье, но чем больше кликала, тем больше злобы снискала. Всё выходило не так. То корову сгубила, то мужа от жены отвела. С годами Клеточка поникла, кликала всё меньше, а плакала всё больше. А когда ей стукнуло шестнадцать, её и вовсе попёрли из дома как непутёвую нахлебницу. И пошла она на болота и кликала хоть кому-то хоть на что-то сгодиться, пока её волки лесные не съели.
