Тина Вальен
Распятый ангел

Юля помнила, как переживал муж, что не смог присутствовать при родах, зато по возвращении закатил шикарную свадьбу и крестины сразу. Навёз кучу подарков, хвалился, что успевал подрабатывать.

Дача сияла огнями. Приехали родители Лёши, смотрели на него восхищёнными глазами, явно гордились им.

Мать – миловидная улыбчивая хохлушка, отец – высокий и спокойный мужчина скандинавских кровей. Вот откуда у мужа эта основательность, а от матери тяга к лёгкости и открытости.

Светик тоже симбиоз противоположностей. Светленькая, с голубыми глазами в деда, зато характер не приведи господи: упорство, самостоятельность и бесшабашная смелость в свою мамочку. Только отец имел власть над ней.

Подружки были просто ошарашены скоростью изменения судьбы Юленьки. Она изменилась и внешне: обрела чудесные формы, стала ещё увереннее в себе. Просто до безобразия, как заметила Мила.

А Юля знала – это всё подарил ей Петрович, сама она ещё до конца не сбросила серенькое оперение. Каждый раз, ловя его влюблённый взгляд, она сбрасывала с себя ещё одно пёрышко. Что может быть слаще, чем взрастающее внутри тебя чувство собственного достоинства и уверенности? Может быть, благодаря этому сладкому чувству теперь уже очаровательная внешность так и не стала доминантой её жизни, её фишкой.

Личная жизнь подружек пока не складывалась. На торжество Дина, наконец, привезла своего умопомрачительного красавца. Все сподобились счастья лицезреть объект её сумасшедшей любви. Уже больше года она горела в её пламени. Такие отношения называют векторными: влюблённые не могут жить друг без друга и вместе тоже. Страсть, ревность, ссоры, примирения, и опять всё сначала. Оба забросили учёбу, превратились в бледные тени самих себя, стали похожими на зомби. Дина умоляла спасти её, избавить от этого ада. Она смотрела на друзей как на спасителей. Таня уже прятала её у себя в Подмосковье, Мила таскала по злачным местам, дабы отвлечь от мыслей о нём. Но всё рушилось: Дина через пару дней снова мчалась навстречу гибели. Юля с мужем пока были исключены из спасательных операций, на третьем курсе они сами походили на мумий, но зато Светик сияла здоровьем. По окончании курса пришёл и их черёд: подружки потребовали участия в совместном отдыхе.

Бабушка повздыхала, но отпустила их на месяц на все четыре стороны. Все единодушно, за исключением Петровича, выбрали только одну из этих сторон – экстрим: спуск на байдарках по опасной речушке. Только ради Дины. Все считали, что эта встряска должна закончиться гибелью или победой. Гибель воспринималась как-то виртуально, только Петрович принимал её всерьёз и жутко роптал:

– Юленька, у нас ребёнок, мы не можем рисковать!

Юлю было не сломить.

Организация предприятия легла на плечи мужа. В далёкий спортивный лагерь они явились подготовленными на все сто. Но страху натерпелись и всю дурь потеряли на первых порогах, зато для Дины жизнь обрела должную ценность и почти вытеснила с пьедестала роковую страсть.

Мила сразу закрутила очередной роман со спортсменом, Таня села на диету и бегала по пять километров, Юля с мужем обрели человеческие очертания, а не до конца освобождённая от проклятой зависимости бедная подружка последнюю неделю провела в сторожке молодого лесника, чтобы закрепить свою победу.

Они предстали на даче перед бабушкой в синяках, ушибах и вывихах, но довольные и счастливые, а бабушка от переживаний сразу слегла в больницу. И снова Петрович не подвёл: успевал ездить в больницу, за продуктами, готовил еду, лишь бы Юленьке с дочкой было хорошо.

А Дина пошла дальше. Почти сразу, не глядя, вышла замуж за тихого и спокойного инженера. «Кота в мешке» – переживала Мила. Через год родила сына, а после распределения всю свою энергию направила на него и карьеру.

Последней вышла замуж Таня. «Тиха, печальна…» «Наша Ларина» – звали её подружки. Они часто приезжали студенческой компанией в их гостеприимный собственный домик в ближнем Подмосковье. Теперь это престижное стародачное место. Там её и приглядел Владимир, высокопоставленный функционер. Он точно знал, какая жена ему нужна.

Только подруги были в курсе, что скрывается за блестящим и благополучным фасадом их семьи. Вован, как сразу окрестила его Дина, ни дня не дал поработать своей жёнушке. Домохозяйка с двумя детьми-погодками Сашей и Машей безропотно несла свой крест.

Милочка – самый яркий цветок представленной коллекции. Бабочка, порхающая с цветка на цветок, до сих пор собирающая самый сладкий нектар с сыпавшихся на её голову со всех сторон поклонников. Беда в том, что она никак не могла выбрать подходящего по всем статьям претендента. Один из двух всегда был лучше, а третий и вовсе неотразим.

– Если у кого-то из девушек нет мужчины, то только по той причине, что у тебя всегда три. Сократи свои аппетиты, скромность украшает, – увещевала Дина этот нарциссик женского пола.

– «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…» – сожалела Мила по этому поводу и обещала стать ещё скромнее. – Скромность – моя тайная фишка.

– Если считать скромность колибри эталоном, – не сдавалась Дина.

Юлия Львовна считала себя самой счастливой из них всех. Можно сказать, жизнь удалась. Распределение получила в молодёжную газету, о чём и мечтать не смела. Сначала была на подхвате, но её неуёмная энергия и коммуникабельность вскоре принесли плоды. Её перевели в отдел писем, и завертелось веретено. Каждую жалобу на несправедливость она готова была проверить и наказать виновных. Письма гнали в командировки. Юля научилась проникать, просачиваться в кабинеты чиновников любого ранга, заставляла вникать и сопереживать, как ей казалось. Скорее, удивляла! «Воробьиные наскоки», шутили в редакции. Вопреки обстоятельствам, или благодаря им, но чаще всего проблема решалась положительно. Редкие счастливые судьбы, описанные в письмах, раскрашивались патетикой. Главный редактор сокращал её шедевры наполовину. Это бурно переживалось и выливалось на голову родных, которым приходилось стонать или радоваться вместе с ней.

Петровича взяли на работу в МИД. Он заканчивал кандидатскую диссертацию, которую начал писать уже на четвёртом курсе. После защиты сразу пошёл в гору.

Дина попала в солидный экономический журнал и часто доставала Петровича консультациями.

– Юлька, береги его, нашу ходячую энциклопедию! – заканчивала она телефонные разговоры.

– Лёша, послушай, что творится, – отрывала его Юля от очередной экономической новинки или переводимой статьи, чтобы он, как всегда внимательно, вник в проблему далёкой рыболовецкой артели. – И зачем тебе столько знать?! Поговорить некогда…

– Кто владеет информацией, тот владеет миром, любовь моя. Грядут перемены. Горбачёв собирается выдвинуть на предстоящем Пленуме концепцию перестройки. Надо готовиться к неизвестному.

Шёл 1986 год. А уже в следующем году Лёша с сияющим лицом преподнёс сюрприз:

– Куда бы ты хотела прокатиться за государственный счёт, дорогая? В Европу или Индию, подальше от Чернобыля?

– Конечно, подальше, в Индию! Лёша, неужели это возможно? У вас, я слышала, такая грызня за длительные командировки.

– Моя докторская на очень актуальную тему, я показал некоторые выкладки кое-кому. Помогли работы одного академика, не зря я бегал на его авангардные лекции. Можно будет поработать на реальном материале. При посольстве есть начальная школа.

Юлия была на седьмом небе от счастья, хотя очень сожалела о прерывании своей карьеры. Через год ей уже обещали рубрику. И как она без своего шебутного и весёлого коллектива? Но всё уходило на задний план – Индия! Загадка!

Жутко огорчилась только мама-бабушка в одном лице. Просто разрыдалась. Всё хозяйство и внучка держались на ней. Было очень тяжело, но как она будет жить без своей Светочки?

– Отдохнёте, наконец, мама. Поправите здоровье. Я и путёвку в санаторий вам заказал, – утешал как мог Алексей.

Ему больше всех было жалко Нину Ивановну. Тёща переехала к ним, водила Свету во всевозможные кружки и секции, дочка практически росла на её руках. Было бесполезно просить Юлю переключить свой энтузиазм с работы на собственное дитя. Сам он пропадал с утра до позднего вечера: работа, кафедра, библиотека. Приходилось мириться со сложившимися обстоятельствами. Только поэтому он искал и нашёл выход – командировка. Наконец семья станет семьёй. И никакого отношения командировка не имела к теме его диссертации. Он сознательно жертвовал своей карьерой ради семьи.

– Когда уезжаете? Планировали отремонтировать дачу… Мы бы жили там на свежем воздухе: старушкам и детям полезно, – Нина Ивановна продолжала переживать по поводу разлуки.

– Какая она старушка? – подумал тогда Алексей. – Вышла на пенсию. Другие только начинают жить. – Он вспомнил о своих родителях: бодры и веселы, потому что вдвоём.

Решение было принято. В выходные все поехали на дачу. Она явно постарела и выглядела жалко. У Нины Ивановны сжалось сердце. Счастливое и беззаботное прошлое заросло бурьяном. Предстояло очень потрудиться, чтобы всё привести в божеский вид.

Петрович исчез и вскоре появился с суровым и молчаливым пожилым дачником.

– Знакомьтесь, Тихон Ильич. Мастер на все руки. Я давно любовался его дачей, она почти рядом.

Было организовано застолье. Юля с мамой почти закончили уборку, а мужчины всё не расходились.

О чём можно так долго говорить, негодовала уставшая Юля. Светка с бабушкой уже готовились ко сну. Наконец, Алексей изволил призвать их для некоего сообщения. Всё прояснилось. Оказывается, он долго копил деньги на машину, но в сложившейся ситуации отдаёт их на ремонт фамильного гнезда Воробьёвых.

– К весне дачу не узнаете, мама. Будете жить здесь. Несите самовар, попьём чайку и помечтаем.

Лёша решил последнюю проблему перед отъездом, и Нина Ивановна просто на глазах расцвела.

– Сынок, а зимней её можно будет сделать?

– Чем и займётся Тихон Ильич. В своём доме он живёт круглый год.

– Семья не будет против его работы? – засомневалась Нина Ивановна.

– Вдовец я.

Нина Ивановна с сожалением покачала головой:

– Деревенька наша почти вымерла, многие нашли более престижные места. Раньше я всех знала… Вы чей домик купили? Мы последнее время здесь нечастые гости.

Тихон Ильич что-то объяснял ей, а Лёша вдруг сказал:

– Скоро наступят трудные времена, надо объединяться, – и обнял их за плечи.

Нина Ивановна покраснела, и сразу стало заметно, насколько она ещё хороша собой.

– Куда уж труднее, вы хоть там поживёте как белые люди.

Да, они в Индии жили именно так. Но через три года тоска по дому заела.

– Юля, перестань хандрить! Так на тебя не похоже. Приёмы, экскурсии, море, наконец! Чего тебе не хватает?

Юле не хватало свободы. Она ощущала себя птицей в золотой клетке. Её бесил этикет, субординация, туда «низзя», сюда «низзя» … Юля хоть и писала очерки о жизни и традициях древней страны, но всё больше и больше скучала о коллективе любимой газеты, о бурной его жизни. На родине такие перемены, а её там нет.

– Нет, сладкая жизнь не для советской женщины, – ответила она мужу.

– В этом и беда. Зато мы познакомились с культурой великой страны, Света научилась плавать, в классе не тридцать, а десять учеников. В конце концов, ты стала настоящей женой и матерью. Без суеты и спешки пишешь очерки. Я закончил работу над диссертацией. А дома хаос и голод!

– Там – свобода!

Петрович только вздохнул.

– Давай спросим Свету: хочет она домой?

– Хочу! По Родине скучаю… – они так и покатились со смеху. Что она может помнить о ней? Неужели ностальгия родовая болезнь россиян?

В посольском городке для детей был рай. Петровича уговаривали остаться ещё на год, но он не согласился.

– В Москву, в Москву! Там и защитишь свою докторскую диссертацию, – Юля радостно кружилась по комнате.

– Не трогай Чехова, – Петрович смотрел на ожившую жену и печально улыбался.

По возвращении купили квартиру, машину. Алексей успешно защитился, и ему предложили должность в правительстве. Он, разобравшись в ситуации, отказался от заманчивого предложения и ушёл на скромное место в свой МИД.

Юля не понимала его решения, возмущалась: предложение сулило такие перспективы! Петрович снова наступил на горло своим амбициям и только ради неё, любимой, о чём она даже не подозревала. Объяснение, что эти перспективы дурно пахнут, её вполне устроило.

Сама она сразу окунулась в редакционную кипучесть и обрела душевное равновесие. Её фанатизм снова покорил всех. Свободных вакансий не было, но её взяли в штат. Пока на подмену отпусков.

По случаю возвращения организовали пикник. Собрались все знакомые и друзья. Юлия светилась от счастья, впитывала как губка последние новости, донимала всех расспросами, готовилась свернуть горы. Недолго музыка играла, потому что Алексей увёз семью в Англию, и очень вовремя. Страну ожидали новые потрясения: ГКЧП, распад Союза, Ельцин… И вернулись они уже в другую страну, теперь уж точно попав из рая в ад – милость, которой упорно домогались в «союзе нерушимом».

– Хотели, как лучше, а получилось, как всегда, – сказал Черномырдин и вошёл в историю.

Петровичу предложили стать членом экономического совета при президенте. На этот раз он не отказался. А Юля именно тогда и нарвалась на своё нынешнее место. Алексей протестовал, как мог. Он объяснял, что ему именно сейчас нужен спокойный тыл.

– Неужели тебе дороже эта жёлтая газетёнка?! Шла бы к Дине в солидное издательство. Нина Ивановна не справляется с дачей и домом, подумай о ней.

Юля тогда подумала и предложила купить вторую машину: она будет привозить маму два раза в неделю домой для уборки и готовки, заодно на обратном пути закупать продукты для дачи. Петрович снова сдался. Благо, Светка не приносила никаких хлопот, восхищалась мамой и отцом, хорошо училась. Юля была довольна её самостоятельностью.

Начались командировки. Муж называл их не иначе как задания и всегда жутко волновался. Он требовал только подробного объяснения, куда и за каким чёртом она направляется. Долго и нудно объяснял, какое из её заданий абсолютно провальное, на чьи интересы они покушаются, откуда растут ноги и куда тянутся руки. Она стала ценным информатором для главного редактора. Он всё чаще и чаще прислушивался к её аргументам, иногда отменял расследование, иногда поручал его главному редакционному асу. Был такой, светлая ему память. Юля иногда сдавалась, потому что понимала – именно ему под силу собрать опасную информацию.

Петрович оказался прав: куда им всем против этой дикой, нахрапистой и неуправляемой силы, вырвавшейся из-под запрета на частную собственность в мутную воду свободного рынка.

Борьба за правое дело?! Сейчас ей уже смешно, она в материале. Свобода слова? Была. Но как только у газеты появился хозяин, началась свобода его слова, от которой уже тогда стало подташнивать и опустились руки. Вначале, чтобы удержаться на плаву, газета «пожелтела», но выжила. Теперь она несла массам «правду» владельца. У каждого хозяина она своя.

Именно в эту ночь Юля решила оставить своё ремесло. Именно в этот момент она невыносимо скучала по семье. Хотелось увидеть мужа, бесценное сокровище, доставшееся ей по ошибке. Они уже срослись, как сиамские близнецы, она не боится его потерять, но больше не станет испытывать его терпение. Новый год, новый век, новая жизнь.

Дочь уже на четвёртом курсе психологического факультета МГУ. Когда она успела? Пора успокоиться. Пора. Укатали Сивку бессмысленные гонки.

Поезд резко затормозил. Юлия Львовна открыла глаза. Купе освещалось мертвенно-бледным светом станционного фонаря. Она повернулась на бок и снова провалилась в сон. Какой-то шорох разбудил её. Поезд ещё стоял. Напротив, спиной к ней, стояла раздетая девушка. Тело её показалось мраморной статуэткой, настолько совершенны были формы. Приснится же такое…

– Чай, кофе? – раздался утром громогласный голос проводницы.

Юлия решила встать, выпить кофе, пока предлагают, и заняться работой.

Она уже разложила блокноты на столе, когда дверь купе открылась, и приятный голос произнёс:

– Доброе утро. Полина, ваша попутчица, не возражаете? – спросила миловидная женщина лет тридцати и села напротив неё.

«А где же юная нимфа? – удивилась Юля. – Приснилась, наверно». Она тоже представилась и уткнулась в записи. Напрасно она собиралась с мыслями, постороннее присутствие мешало. Юля убрала свои материалы, уставилась в окно и подумала, что придётся высказать претензии проводнице, у которой она выкупила купе за очень приличную сумму. Но чай подавала сменщица, поэтому с претензией придётся подождать.

Полина держала себя совершенно естественно. Юля не любила назойливых соседей, которых вынужденно слушаешь всю дорогу. В поезде выкладывают попутчику всё, начиная с собственных радостей и горестей, до проблем страны и мира. Облегчают душу. Кто ещё так долготерпим, как не пассажир напротив? Будучи юной журналисткой, она с удовольствием поддерживала беседы на любые темы, с жаром дискутировала, пытаясь своими знаниями и интеллектом переубедить кого-то в его неверных представлениях. Конечно, безуспешно. Тогда картина мира только начинала складываться в её голове, любая информация пополняла её. Сегодня приходиться очищать эту картину от излишков накопленного мусора идей и представлений, чтобы увидеть истину, для этого полезно одиночество. А соседи по купе? Иногда казалось, что они только что вырвались из одиночных камер и никак не могли наговориться. Юля невольно поглядывала на соседку: не из таких ли и она? Её удивило совершенно не девичье лицо Полины, которое в то же время являлось таковым. Не портили его тёмные круги под огромными глазами, не совсем правильные черты лица не создавали дисгармонии. Спина прямая, подбородок вздёрнут. И всё-таки дисгармония была, крылась где-то в глубине. Юля чувствовала это своим журналистским чутьём. «Гордая птичка с ранкой в груди…»

По радио зазвучали романсы, мысли о Лёше, доме, дочке вернулись снова. Мелодия соответствовала её состоянию: нежно-расслабленному после хорошего сна и вынужденного безделья.

«Я ехала домой, я думала о вас…», – пела её душа вместе с любимой певицей.

«Я соскучилась по тебе, мой дорогой», – скажет она при встрече. Это не выразит и сотой доли глубины её чувств к родному человеку.

– Простите, вы так блаженно улыбаетесь, что невольно позавидуешь. Так редки сегодня счастливые лица, – тихо произнесла соседка.

Началось, подумала Юля, не выйти ли ей в коридор? Вместо ответа она предложила:

– А не хлопнуть ли нам по рюмашке?

– Заметьте, не я это предложила, – лукаво подмигнула Полина.

Обе рассмеялись. Штамп, но климат в купе потеплел, как будто поезд перенёсся в субтропики. Они, не суетясь, накрыли стол, и Юля, уже не стесняясь, допела вместе с певицей свой любимый романс. Наш человек, подумала она с удовольствием о попутчице.

– Что сие значит? – спросила как-то её дочь. – Я часто слышу эти слова в ваших с папой разговорах.

– Это когда по двум-трём фразам узнаёшь в собеседнике свой взгляд на мир, свои мысли. С годами и ты научишься узнавать близких тебе по духу людей.

Обе женщины выставили на стол плоские бутылочки с коньяком и снова рассмеялись.

– За блаженство души! Что бы больше стало улыбок…

Они выпили.

– Всё очень просто, – объяснила Юлия, – скоро буду дома, обниму любимого мужчину, своего мужа, доченьку.

– Доченьку понятно, а вот любимый и муж это сейчас такая редкость. Среди моих знакомых только несколько пар сохранилось, и то им не позавидуешь. Как говорят: одинокая женщина – это жена своего мужа.

Печальный опыт у бедняжки, подумала Юля.

– А как у вас? Позвольте и мне нескромность…

Всё-таки не могу иногда удержаться от «шпилек», чёртова баба, ругнула себя Юля. Её острого язычка боялись многие, только свои привыкли и не обижались.

– Я пока в поиске, – было заметно, что Полина смутилась. – Устала ошибаться.

Она замолчала. Юле впервые захотелось продолжения. Она искала причину невероятной грусти, нет, скорее даже вселенской печали, глубоко скрытой, но изредка волнами изливающейся из глубины чудных глаз случайной попутчицы.

Но соседка ещё раз доказала принадлежность к стае – не стала распространяться на банальную тему. Заказали чай и слушали музыку.

– Вы хотели поработать, а я, видимо, помешала.

– Хотела. Сейчас совсем не хочется, и не из-за вас. Просто материал такой, что лишний раз прикасаться к нему – портить себе настроение.

– Вы журналистка?

– Была, это моя последняя командировка. Решила уйти, сама.

– Но ведь это так интересно!

– Интересно, если твои усилия не пропадают даром. А когда мы поднимаем огромную волну проблем, а в результате ничего не меняется, получаешь стресс от бессилия что-либо изменить в лучшую сторону. Изматывают бесчисленные пиаровские компании, заказные статьи, компрометирующие документы одних бесчестных «правдолюбов» на других, таких же. Поиск сенсаций, горячих материалов раньше увлекал, теперь они лавиной обрушиваются на наши головы. Это уже не интересно, это дурно пахнет. Попробую писать вне штата то, что мне по душе.

– Вам есть на кого опереться, – сказала Полина. Она замолчала, а потом спросила, – И где водятся такие мужчины, если не секрет: муж, друг и любовник в одном лице?

Юлю не смутило такое любопытство. Скорее, даже не любопытство, а констатация редкости явления.

– Мы познакомились на новогоднем студенческом бале. Встретились глазами, пошли навстречу, взялись за руки и до сих пор не расстаёмся, – ответила Юля. – Столько лет вместе, а я до конца не верю в это чудо. Угасла страсть, осталась нежность.

– До сих пор?!

– Память о первых ярких чувствах до сих пор согревает нас.

– Просто сказка.

– Нет, правда и в том, что мы меньше смотрим друг на друга, но всё же в одну сторону…

– Неужели налево? Жизнь не сказка, – поддела Полина.

Юля задорно усмехнулась.

– Даже левые взгляды друг друга не пугают. Просто родными мы уже останемся навсегда: это научились ценить. А теперь колитесь, сколько минут в жизни были счастливы вы? Помните старый грузинский анекдот?

– На моём надгробии можно написать: «Умерла не родившись!» – с обаятельной улыбкой произнесла Полина сакраментальную фразу.

– Приехали! Никак не ожидала, – искренне удивилась Юлия.

Поезд остановился.

– Как видите, приехали… – обе расхохотались. Прогуливаясь по перрону, они даже не заметили, что стемнело. Юле показалось, что Полина рада остановке и окончанию разговора о себе.

Она так и не узнает секрета её обаяния, тайну омута её тоски.

Объявили об отправлении. Свет в купе уже был приглушён, они улеглись спать. Полина так и не продолжила разговора. Они просто пожелали друг другу спокойной ночи.

Юле представилась изящная кувшинка, затопленная волнами печали. Нет, скорее, ажурный сосуд, переполненный туманом грусти. «Печаль моя светла…». Юля заснула.

– Чаю не желаете? – прогремело раскатами грома за дверью.

Юля вскочила и огляделась: в купе никого, постель на соседней полке в идеальном порядке. Как будто не было прекрасной Полины с фиалковыми глазами. Дверь в купе приоткрылась, и знакомое лицо прошептало:

– Я вам чаю принесу, а то вы до вечера проспите.

Ругаться с ней уже не имело смысла. Юля кивнула в знак согласия. Её часы показывали полдень. Вечером она будет дома.

Юля сходила умыться и села за столик. На нём стоял стакан ароматного чая. Рядом лежала толстая тетрадь, а сверху записка: «Очаровательной соседке. Оставляю вам свою историю. Может быть, пригодиться как тема для романа. Желаю счастья. Полина».

Петрович встретил Юлю на почти безлюдном перроне, в машине вручил белую розу. Явно сердился. Через пять часов наступит новый век…

Сейчас на неё с криками восторга набросятся мама с дочкой, подружки. Предвкушение праздника – самый прекрасный момент.

Дома стояла гробовая тишина, лишь ёлка сияла праздничными огоньками. Юля была потрясена.

– Я всегда мечтал встретить Новый год только вдвоём с тобой. В начале века нам стоит задуматься и поговорить, – объяснил муж, помогая ей раздеться.

– Ванна готова, а я пока накрою стол.

Юля решила скрыть недоумение. Она нежилась в душистой пене и постепенно понимала: ей тоже хочется тишины и покоя. Расслабленная, одетая в любимое мужем платье, она села за прекрасно сервированный стол: и это может её родной человечек, нет, человечище.

– Спасибо за шикарный приём, дорогой, – она обняла и поцеловала своё сокровище.

– Он чуть не сорвался. Из твоего звонка я только понял, что ты жива и едешь домой. Два дня места себе не нахожу!

– Прости, сели батарейки, – Юля виновато опустила голову.

– Хорошо, дозвонился до Бориса: это он сказал, когда тебя встречать.

Юля удивилась самой себе: ни на секунду не усомнилась, что Петрович её встретит, а ведь она на самом деле не успела сообщить ему время прибытия поезда.

– Лёшенька, извини. Я, кажется, что-то поняла, поэтому решила уйти из редакции. Хватит с тебя переживаний из-за моих сражений с ветряными мельницами. Я люблю тебя, Светика, маму. Давай за это выпьем и оставим обиды в прошлом веке.

– Пора пощадить и себя саму, неужели прозрела? Я счастлив, дождались, наконец! И телевидение не манит?

– Там два варианта: редактор проекта, значит, прощай дом, второй ничем не отличается от моей нынешней работы, только круче – соковыжималка. Кажется, я старею. Мне страшно. Ты меня поддержи, пожалуйста.

Глаза мужа повлажнели. Они выпили бокалы до дна.

– Что случилось? В тебя на этот раз стреляли? – спросил он почти весело. – Иди ко мне и расскажи.

Юле не о чём не хотелось рассказывать. Она встала, включила тихую музыку, пересела на диван и прижалась к родному плечу.

– Прости меня ещё раз.

– Помотала ты мне нервы. Помнишь наше возвращение из Индии? Ты пригласила сразу всех. Просил тебя не собирать такую разношёрстную компанию, журналисты и закостенелые функционеры – взрывчатая смесь. Что получилось?!

– Весело получилось.

– Чересчур… – они рассмеялись.

– А помнишь, на приёме?

Юля помнила. Тогда вышел её скандальный репортаж, была даже фотография: растрёпанный, лезущий в драку с охраной корреспондент. Её трудно было узнать, но солидный дядя из партии «левых» подозрительно уставился на неё и спросил:

– Недавно в газете я читал статью, не вы ли там на фото?

– Неужели она похожа? – возмутился вовремя подошедший Лёша.

Как Юля не любила эти напыщенные приёмы, на которые она обязана была ходить с мужем! Сейчас не надо говорить об этом, и о командировках ни слова: все страхи и опасности пусть останутся позади. Её погибший кумир… Он тоже думал, что сегодня за слово не убивают…

Убивали и за меньшее. И впереди без просвета: вторая, третья волна передела собственности, как объяснил муж, и больше цинизма в грабеже страны и её народа. Если она осталась жить, значит, её роль в борьбе за справедливость совсем мала? Она вспомнила павшую на бегах клячу из анекдота, которая перед смертью произнесла: «Ну, не шмогла!» Из её глаз вдруг брызнули слёзы. Петрович никак не ожидал такой смены настроения. Только что жена смеялась!

– Ты можешь быть такой разной, непредсказуемой, – он гладил её волосы. – Я за тебя беспокоился всегда больше, чем за Светку. Я тебя очень люблю: ироничную, капризную, упрямую, но всегда неподдельно, по-детски непосредственную и открытую.

Он прижал Юлю к себе ещё сильнее, словно боялся, что она вдруг ускользнёт, исчезнет.

– Где всё-таки все?

– Света с друзьями на даче, Нина Ивановна с Тихоном Ильичом. Все ждут нас завтра. Подружки обиделись, но поняли. Они тоже нагрянут семьями на шашлыки. – Лёша помолчал, налил бокалы: – Есть и плохие новости. Только не волнуйся: наша дочь влюбилась! Но всё под контролем.

– Выпьем за любовь? – предложила Юля, утирая слёзы. Спасительный юмор возвращался. – Давно пора нашей девочке влюбиться!

Совсем не проблемное дитя преподнесло сюрприз. Двадцать один год. Смешно.

Личная жизнь дочки всегда была прозрачна. С восьмого класса в неё влюблён очень умный мальчик из приличной семьи. Никаких сексуальных поползновений по отношению к ней он и представить себе, наверное, не мог. Ему просто позволялось быть рядом. Юлю бесила такая преданность, граничащая с безволием. Хотелось крикнуть: да брось ты её, стань мужиком!

Но Дима пошёл за ней и в университет. Они никогда не ссорились. Дочь просто привыкла к нему, но сердце её он явно не затронул. Юля ждала: когда же оно проснётся и кого выберет? Любовь зла, а козлы этим пользуются. Ох уж эти новые приколы!

И всё же, как хорошо дома! Муж зажёг свечи, положил рядом коробку любимых конфет, принёс ведёрко с шампанским.

– Как ты узнал? – Юля улеглась на его колени и приготовилась слушать родной голос, по которому так соскучилась. До её командировки Лёша уезжал в свою: они побыли вместе только два дня.

– Случайно. Пришёл пораньше и из прихожей услышал Димкин возмущённый голос, который меня порадовал: наконец-то его прорвало. Пусть выплеснет все несбывшиеся надежды и уйдёт, громко хлопнув дверью. Так и случилось, он даже меня не заметил. Я не стал вмешиваться и расспрашивать Свету. Сама расскажет, подумал я, но ошибся. Мы поужинали, болтая о прошедшем дне, но она ни словом не обмолвилась о ссоре с Димой. Зато на другой день он сам позвонил мне и сказал, что есть важный разговор. Так мужики не поступают, подумал я, будет жаловаться, но снова ошибся. Дима разволновался не зря, потому что наша дочь потеряла голову, влюбилась в нового преподавателя с очень нехорошей репутацией по женской части. С прежнего места работы в Питере его ушли именно за эти грешки. Дима, представляешь, ездил туда специально за информацией. Практикующий психиатр, кандидат наук, первым открыл частный кабинет психоанализа, но одна из пациенток покончила с собой. Как оказалось, дочь высокого чиновника. Был скандал, суд вынес оправдательный вердикт, но запретил на год практику. После защиты докторской его пригласили в МГУ. За год он покорил сердца многих студенток, в том числе и нашей Спящей Красавицы. Готовься, мать, к бессонным ночам.

Лёша встал и нервно заходил по комнате.

– Дима потрясён. Он мечтал завоевать любовь преданностью. Умный мальчик даже не предполагал, что Света может потерять голову от блудливого кота. Он так выразился.

– Лёшенька, ты опять из мухи делаешь слона. Ты поговорил со Светой?

– О чём?! Что любить грех? И любви не помеха, что мужчина был два раза женат? Хоть сто!

– Правильно. Это ещё не означает, что её герой подлец. Так ты поговорил с ней?

– Спросил, конечно, о новом преподавателе, но она прекрасно владеет собой. Спокойно рассказала, что он идеал, но, к сожалению, не только для неё. Её, представляешь, просто увлекает покорение вершины, особенно в психологическом плане. Хорошая практика для будущего психолога. Сообщила, что только сейчас начинает жить по-настоящему.