Татьяна Вячеславовна Иванько
Байкал. Книга 2
Глава 2. Прельщение
Минуло пролетье, я люблю начало лета с его дождями, холодноватыми росистыми утренниками, свежей жирной листвой и травой, полями одуванчиков, ландышей, горечавок, облаками шипковых роз, цветущих кустарников и лип, и их сказочных ароматов, коротких ночей с яркими звёздами и туманными рассветами. Теперь уже перевалило через Солнцеворот, земля отдавала тепло щедрым урожаем ягод, грибов, да просто травой и славным ароматом жизни.
Мы с Аяей давно не бывали в городах, да и не было потребности, наши коровы хорошо доились, куры неслись, свинины в виде колбас и солонины мы тоже припасли немало, закрома были полны муки и круп, а потому мы могли позволить себе забыть о городах и проводить время вместе за охотой, рыбной ловлей и своими разнообразными изысканиями. Например, в последний год мы увлеклись сложным и неподвластным ничему и никому понятием – временем, пытаясь найти для него единицы измерения, как придуманы для длины, веса или объёма. Я думал об этом много и давно, кому ещё, как не тем, кто живёт бескрайнее количество времени и заняться этим, сосчитать свою бесконечность?
Но ещё более захватывающим стало создание воздушной повозки, или лодки – самолёта, поднимаемого в воздух нашей с Аяей Силой. Сами мы не можем парить в воздухе, подобно птицам, наши тела не приспособлены для этого, мы можем отрываться от земной тверди, и, пробыв в воздухе некоторое время, мы вновь опускаемся назад, а мне хотелось, подобно птице расправить крылья и отдаться ветру, течению воздуха, как лодка отдаётся воде. Я думал об этом всю мою жизнь, как только впервые взлетел, но отрастить крылья не может даже предвечный, ибо я всего лишь человек. А вот мысль создать нечто вроде искусственной птицы пришло мне в голову, когда в моей жизни появилась Аяя, когда она взлетела вместе со мной. Мне захотелось парить вместе с ней, подолгу оставаясь в небе, этого мне не хотелось ни с кем… И вот, задумав эту самую птицу, я искал форму для воздушного корабля такую, чтобы Сила нужна была только для взлёта и посадки. Однако не так-то просто создать то, что похоже на живое, но при этом действует как послушный инструмент. Одним Богам известно, сколько я сам выпилил этих крыльев, меняя раз за разом форму и размеры, сколько я передумал и перерисовал Аяиными угольными рисовалами как и где должно располагаться нам с ней, чтобы не мешать движению воздухе. Аяя, глядя на эти мои муки, однажды, пока я спал, нарисовала рядом птицу, с точным соотношением тела и крыльев, цифрами подписав и длину, и вес и объём… Проснувшись, я застал мой чертёж «испорченным», но зато перед моим мысленным взором в тот же миг со всей ясностью встала наша будущая «птица». До того я страшно морочился, что не могу измерить силу, которая поднимает меня от земли, что я не могу измерить силу, которая поднимает птицу и мне казалось, что вся загвоздка в этом, но, увидев Аяин рисунок со всеми измерениями я понял, что знания этих сил мне и не понадобятся, надо только соблюсти правильное соотношение, чтобы искусственная птица парила, как парят живые. С этого утра всё сдвинулось с мёртвой точки. Теперь Авгаллские и прочие мастера-плотники, и столяры делали для меня части будущей воздушной лодки…
Конечно, испытывать наш самолёт удавалось в основном по лету, снег и мороз, али дожди не помогали в наших испытаниях, к тому же надо учитывать и ветры и это даже самое главное. А потому, продолжалось изучениями скал и гор по всему приморью, животных и растений, с их лечебными свойствами, испытывая их на себе, порой рискуя на сутки предаться непробудному сну, а то рвоте с поносом…
И даже изучению языков приморья, что Аяю особенно интересовало и даже забавляло, как по-разному в разных концах приморья произносят некоторые слова.
– Вот, что удивительно и интересно, Огник, один язык, мы говорим все одинаково, но при том всегда можно отличить жителя Парума от авгалльца или синумца, а?
– Разделялись раньше, вот и обособились…
Мы не забывали и наблюдения за звёздами, что так хорошо в безлунные ясные ночи. За двадцать с лишним лет мы смогли пополнить наши списки новыми светилами, что мы нашли в результате наблюдений, дома хранился не один толстенный свиток, посвящённый звёздному небу в разное время года, и всё время прибавлялись новые записи и рисунки, сделанные Аяиной рукой.
– Вообще, мне кажется, чем больше мы узнаём о звёздах, или о чём-то ещё тем больше открывается тайн, – сказала Аяя.
– Это верно, но мне думается, это касается всего сущего – чем больше мы узнаём, тем шире и глубже бездна того, чего мы не знаем. И она именно бездна… Наверное, человек потому и не Бог, что не может познать всё.
Она улыбнулась и повернулась ко мне, мы шли по пронизанному солнцем березняку, то тут то там уже попадались обабки, со своими крепкими ножками, похожими на обросшие тёмной щетиной подбородки, ровными круглыми шляпками, почти не было червивых. Мы набрали уже целое лукошко, попались несколько кустов малины и мы ели ягоды прямо с куста, Аяе сок брызнул на губы и подбородок…
Я притянул её к себе, намереваясь снять красивые капли своими губами, она засмеялась, шутливо отстраняясь, и мы, играя и шутя, побежали по рощице, бросив корзинку…
Трава казалась мягкой под ногами, но под спинами кололась и щекотала кожу. Аяя погладила меня по волосам, отводя от лица, запуская пальцы вглубь, я чуть отклонился, приподнимаясь, и солнечный свет упал ей в лицо, высвечивая тёмную бездну глаз, зазолотившуюся в солнечных лучах, как вода в бездонных озёрах.
– А знаешь, что становится всё больше и глубже, чем больше и дольше узнаёшь? – улыбаясь, проговорила она. – Моя любовь, милый… Я так люблю тебя!
Всякий раз, когда она говорит, что любит меня, мне кажется, что внутри меня вспыхивает разноцветными искрами жаркий огонь, разливаясь от сердца по всему телу, переполняет всего меня. И, хотя она нередко говорит мне это, я не могу привыкнуть к этому. Всякий раз, как в первый, я волнуюсь и наслаждаюсь этим, как и каждым её прикосновением и каждым поцелуем. В бесконечном море моей жизни почти двадцать пять лет с тех пор как она прибежала в мой дом, всего лишь один всплеск, но это единственные самые настоящие годы. Только в эти годы я по-настоящему и почувствовал жизнь.
Мы много раз предавались любви везде, где заставало нас желание делать это, больше в Аяе я никогда не чувствовал только лишь покорности моим желаниям, с тех пор как она вдруг смогла летать, взмыв над землёй вместе со мной, с того дня в ней открылись двери для меня, её сердце открылось мне, само её тело стало иным, медовой рекой стала моя Аяя. Моя Аяя.
На тот утёс, где впервые она оторвалась от земли, на мягкий мох, мы любили приходить с нею в такие тёплые дни как сегодня. Но сюда, как и на иные утёсы над обрывами мы приходили не только и не столько для любви, из моих дум может показаться, что мы только и любились, на деле же, мы всё же построили самолёт. Да-да, не надо удивляться, к этому лету он был готов и уже опробован впервые удачно, наконец, мне удалось найти ту самую форму нашей воздушной лодки и её крыльев, чтобы…
Мы Силою, подвластной нам, поднимем её над землёй достаточно высоко, чтобы уловить воздушное течение, а дальше самолёт сам, как по реке плывёт лодка, опираясь о воду, так и наш самолёт поплывёт по воздуху, расправив крылья, подобно парящей птице. Длина крыльев, хвоста, угол, под которым должны они были быть прикреплены к «телу» самолёта, чтобы не приходилось прилагать усилий на высоте, а попросту парить, всё было взято от птиц.
Много времени и сил ушло на это, всякий раз к столярам не набегаешься, да и подозревать начнут в нехорошем, так что я сам научился строгать и вырезать отверстия в тонких досках, соединять их между собой так, чтобы можно было наклонять крылья, ловить воздушные потоки, подниматься выше или опускаться. Только для того, чтобы оторваться от земли, это всё, на что требовалась Сила. А дальше самолёт, как большая птица становился на крыло и летел не хуже своих живых собратьев. Нам трепал волосы встречный ветер, наполняя сердца радостью и возбуждением. Гордостью, что мы можем то, чего не может почти никто.
Самым сложным оказалась посадка, сколько самолётов полетело вниз и разбилось, когда становилось ясно, что я не могу управить его вернуться на ровную площадку, откуда мы взлетели. Сколько их обломков валяется внизу, пока я не сумел сделать так, чтобы и крылья и хвост меняли угол и настолько, подчиняясь рулю так, чтобы спуститься на ровный уступ скалы, откуда мы взлетали.
А теперь… На далёкие расстояния можно улететь. Мы ещё не пробовали летать дальше, чем над нашими горами и безлюдными скалистыми берегами, опасаясь показываться людям, для чего людям тайны предвечных? Только пугать…
Вот и сегодня мы пролетели круг над долиной, внизу которой таились ложбины с глубокими оврагами, так не разглядишь, а с этой высоты многое видно, что не заметно с роста человека, хоть и со скал. Скалы не в небе, а лишь на краю неба…
Мы сели на нашу скалу, которую теперь называли Летучей, и, чувствуя себя счастливыми покорителями нового Моря, на сей раз воздушного, просто лежали на мягком мху, ковром покрывающем всю Летучую скалу. Солнце ласкало наши тела, ветер перебирал наши волосы, я распустил Аяе косу, желая зарываться лицом и пальцами в её чудные локоны. В лучах солнца сгустилось блаженство, наполняющее мою жизнь.
Моё счастье безгранично, как это небо над нами, и только одно печалило меня – у нас не было детей. Впервые в жизни я, произведший на свет несколько сотен, а может и тысяч потомков, осознанно хотел детей, впервые за тысячу с лишком лет, и я не имел их от единственной женщины, от которой мечтал иметь. То, что её не слишком печалило это обстоятельство, огорчало и даже обижало меня. И ведь я наверняка смог бы помочь ей, вылечил бы, как излечивал много других женщин от этого страдания, но для неё это не страдание. Для неё это промысел Богов, которые, как она считала, имеют планы на каждого из нас.
Вот и сейчас, на этом утёсе, будто нарочно созданном для нас, мы, обнажённые, лежали, глядя на высокие облака в светлом дневном небе. Солнце пронизывало кажущуюся бездонной голубизну, но мы с Аяей знали, что там, выше, дальше этой синевы по-настоящему бездонная чернота, заполненная звёздами… но может и она не бездонна?..
– Яй, ты… Я приготовлю особенный отвар и ещё капли, ты… Поверь, месяца два-три и… – сказал я.
– О-огник… – протянула Аяя и села, обняв свои колени.
Я протянул руку к её волосам, укрывшим ей спину, их тёплый мягкий шёлк скользил между моих ласкающих пальцев.
– Почему ты не хочешь? Ну почему, Яй?! – я убрал руки от неё и тоже сел, посмотрел в её лицо.
Она щурилась, и солнце золотило кончики её невероятных ресниц.
– Потому что я знаю, я чувствую, что… – она нахмурилась. – Что сейчас этому не время.
Я вздохнул и отвернулся.
– Конечно, у тебя столько лет находятся какие-то отговорки, какие-то причины, «не время», «Боги распорядятся»…
– Ты хочешь вмешаться, изменить мою природу. Я не бесплодна, это иное что-то… быть может, я не готова.
Я разозлился. Я так разозлился, что потемнело в глазах, и сказал зло, едва сдерживаясь, чтобы не скрежетать зубами:
– О, конечно, в шестнадцать лет с Мареем-царевичем, ты была готова, готова ему родить, а мне, для меня и через век будешь не готова! Так и не избыла его?..
– Как тебе не стыдно, Арий?! – тихо и горько проговорила она, и я сразу пожалел, что выпустил злость на волю. Что вообще напомнил о Марее-царевиче, произнёс его имя, я старался не напоминать о нём все эти годы, только год назад, да вот теперь сорвался снова…
Аяя посмотрела на меня и сказала, не сердясь:
– Я не знаю, почему, но я уверена, что теперь не должно у нас быть детей. Что-то грядёт, Огнь. Что-то… не знаю, но я чувствую тревогу. Так давно, так много лет всеобщее благоденствие, согласие во всём, урожаи, прибавление народу, богатств… Даже дурной погоды не было уже двадцать один год. Ни болезней. Даже царю Галтею Сингайл не дал умереть… Всё как-то чересчур хорошо, чересчур благополучно.
– Он всего лишь на год отсрочил его смерть и всё. Кстати, тому году уж конец, – проговорил я, уже стыдясь, что опять затеял разговор.
– Да… уж год. Как скоро, а, Огник? Как скоро течёт время. Это потому что мы бессмертны?
Аяя поднялась на ноги, волосы закрыли её от моих глаз. А она смотрела вдаль, туда за пределы скалы, туда, где над пропастью когда-то впервые смогла оторваться от земли и воспарила рядом со мной, потому впустила меня с моей любовью в свою душу…
– Нет, Яй. Это потому что мы счастливы, – сказал я, прижимаясь лицом к её бёдрам, скользя пальцами по её шёлковой коже…
Я увидел их. Я искал Ария, чтобы рассказать, что узнал в Салазе о предсказанной мною смерти Галтея, хотел воспользоваться этой новостью, чтобы встретиться с ним…
Я пришёл к его дому и не застал его там. И тогда отправился бродить по лесу, уговаривая себя, что я охочусь, а на деле просто не хотел идти домой, где целых три болтливых женщины и кричащий младенец немного утомили меня в последний месяц, и мне хотелось разумного разговора… Да просто хотелось увидеть Арика.
И как я набрёл на этот утёс, сам не знаю, раньше я здесь не бывал. Обширная площадка почти идеально ровная как стол, кое-где на ней были округлые валуны, покрытые лишайниками и мхом, как и вся она. А на восток открывалось небо. Но я не небо увидел. Я увидел двоих людей, обнажённых и целующихся. То есть он целовал её ноги и бёдра, стройные и длинные, белые, как лепестки лилий, что цветут в лесных тенистых озёрах, вся её кожа была такой… Она зарыла пальцы в его длинные волосы, он приподнялся, а она склонилась к нему… и вот уже он, подхватив её под гибкую спину, целовал её в губы, наклоняя к земле на тот самый ковёр из мха…
Я узнал их сразу. Их обоих. Потому что своего брата я узнал бы не то что голым, как теперь, и в любом обличье, но даже без кожи, и её, хотя сейчас я даже лица её почти не разглядел, потому что, когда она наклонилась, пышные волны волос скрыли её лицо, лишь мелькнувшее на миг. А тела её я забыть не смог бы и ещё через три тысячи лет…
И я замер, поражённый, будто упавшей на меня скалой, ослеплённый, ошеломлённый. Я не мог поверить глазам, что вижу их, двоих, кого я больше всего хотел бы видеть, но никак не думал, что увижу вместе… И я долго не мог оторвать взгляда от них, замерев в своём изумлении. Что угодно я мог предположить, придумать, вообразить, но не то, что так неожиданно, как убийца из темноты, предстало передо мной.
Арий и Аяя. Она, действительно, жива. Я не поверил даже Царице Теней, когда она сказала, что Аяи нет среди мёртвых… А вот теперь… Боги! Я отвернулся, ещё миг и я увижу, как они совокупятся, и что тогда помешает мне сломать шею моему брату?
Всё сложилось в моей голове. Все обрывки мыслей, все кусочки разбитой картины. Арик, спьяну рассказывающий о том, что влюбился так, что самого себя не помнит… То, что на его дворе я совершенно точно почувствовал присутствие женщины, но он не показал её мне… И что сказала Повелительница Той стороны, как Арик развеял то, что осталось от моих рабов, посмевших… То есть он знает, что они сотворили с Аяей. Вот только как всё это собралось вместе? Что могло их соединить? Как, когда и где Арий и Аяя встретились?
Тогда же… когда же ещё. В мыслях Мокшена, что я смог увидеть, Аяя лежала под небольшой скалой в этом самом нашем лесу. Арий просто отвёл глаза моим слугам, преследовавшим Аяю, которую он… спас. И от меня тоже…
О, Боги!.. Я задохнулся от нахлынувшей удушающей боли. Он занял моё место. Она была бы моей, если бы… Если бы… если бы я насилием не взял её, ослеплённый, одурманенный своим вечным высокомерием, если бы только подошёл к ней так же, как ко всем женщинам в моей жизни… Но я поступил, как никогда не делал, как дикарь, как безумец, одержимый то ли ненавистью, то ли желанием насолить Марею-царевичу.
– Да ничего такого, – вдруг зашептал второй голос в моей голове. – Ты хотел девчонку, ты её взял. Почему предвечному, великому Эрбину этого не сделать? Ты не думал, что она сбежит, не думал, что твои рабы посмеют пойти против твоего слова и, тем более что твой брат отберёт её для себя. Вот чего ты никак не предполагал! Что он сделал? Ничего особенного, всё, как всегда… Как всегда отобрал у тебя то, что уже было твоим!
В моей груди закипело, загудело в голове, будто этот голос внутри бил, как язык внутри колокола. Я сорвался с места и побежал через лес, не разбирая дороги. Что меня остановило от того, чтобы сейчас же броситься туда и, взмётывая куски мха ногами, подобно взбесившемуся вепрю, убить Арика?..
Я опомнился уже только, споткнувшись и упав ничком в траву, в прошлогоднюю листву между неё, здесь, в темноватом смешанном лесу, и почувствовал, что животом я угодил прямо в ручей. Я приподнялся, выпрямив руки, отрезвлённый немного тем, что я теперь был мокрым и грязным, как тот самый вепрь, о котором уже думал. Я поднялся, оглядываясь по сторонам. Куда это принесло меня? Заросшая высокой травой поляна немного странной формы, с какими-то углами, вокруг высокий и даже дремучий лес, а здесь только трава, редкие молодые деревца, а в центре… Ах ты ж! Это не просто камень, нет-нет, я читал во многих книгах об этом, и Ар знал, такими вот сооружениями больших или меньших размеров, обозначались места, буквально точки, где Сила Земли и Неба, самих звёзд, вселенной, если угодно, сходятся в настоящие мосты. И если быть способным уловить их, то можно пополнить запасы собственной Силы, войдя под эти потоки, как под водопад. Только здесь ничто не падает отвесно, нет, эти волны Силы текут сразу во всех направлениях, вверх и вниз, внутрь и наружу, скользя вдоль, завихряясь, усиливаясь и искрясь. И я, если и знал о таких местах, никогда раньше не находил их.
Но знал я и другое: так же как обрести, увеличить свою силу, также можно и потерять её здесь.
Я подошёл ближе к камням, уложенным наподобие алтаря или стола, из-под него струился обильный ручей, родоначальник того самого, в который я упал. Я заглянул под плоский валун, действительно ключ был очень мощный, даже приподнимался прозрачной горкой. Протянув руку, в непреодолимом желании прикоснуться к этой воде, я погрузил руку в бурлящую воду. Но вместо холодной воды я почувствовал… я открыл дверь во времени и увидел… Сверкающие молнии, сыплющиеся вокруг и прямо сюда, и двоих… всё тех же, Аяю и Ария, и опять обнажённых… я ничего не понял, но дольше я смотреть был не способен, это будто нарочная пытка, опять и опять показывать мне их вместе. Меня словно отбросило, когда я, зажмурившись, вынул руку из воды, которую не чувствовал водой…
Что же это такое сегодня? Боги, почему вы такой злой пыткой терзаете меня? Мне надо отвлечься, перестать думать о том, что мне привиделось, и, успокоившись, подумать…
Я провёл мокрой рукой по лицу, и мне стало как будто и легче, и мысли перестали походить на слипшиеся от патоки орехи. Я почувствовал опустошающую слабость и непреодолимую сонливость, и не в силах бороться с нею, лёг спиной на плоский камень, который оказался мягким и тёплым, будто удобное ложе…
…Я не знаю, сколько я проспал и даже не помню, что я видел во сне, пробудившись, я чувствовал себя так, словно только что расстался с Ариком и Аяей. Вот словно я только что был рядом, видел их, касался, слышал голоса, будто мы втроём сидели за этим странным столом…
Так это всё сон… Сон. Боги, какое тяжкое испытание. Это в наказание за то, что я погубил её когда-то…
Я встал и, пошатнувшись, вздохнул полной грудью, но ноги мои сразу промокли – сквозь сапоги пробрался ручей, вытекающий из-под камня сразу на все стороны. Что занесло меня сюда?..
Я направился домой и, хотя мне казалось, что я заблудился, я довольно скоро нашёл дорогу, и вот уже Игрива с криком бежит навстречу мне, а с крыльца выглядывают Серая и Белая.
– Сингайл! – Игрива кинулась мне на грудь. – Как ты напужал нас! Ох и напужал, родный мой! – и она прижалась ко мне большой головой.
А я стоял и не мог понять, чем это я напугал их? Тем, что грязный и мокрый пришёл? Так и что с того, подумаешь, страх какой…
Но выяснилось, что я отсутствовал три дня…
– Мы уж и думать не знали что… – плакала Игрива, то и дело кидаясь мне на грудь, продолжая заливать слезами.
– Да уж, напугал, отец родной так, што не то што думать… делать-то што не знали.
– Делать… баню бы хоть истопили, пустоголовые, что причитаете-то без пользы? – рассердился я, чувствуя, что неприятно мёрзну в мокрой одежде и обуви.
Они подхватились готовить мне баню, кормить и поить, опомнились, наконец. Наевшись досыта и выпарившись в бане, я лёг спать, а они, тихонько ступали в соседних горницах, не позволяли Заряну орать, тетёшкая тихонько, и даже выходили с ним на двор.
Вот, значит, как… трое суток я пролежал на том камне и видел что-то, что-то очень важное, чего не мог сейчас припомнить, словно кто-то закрыл покрывалом и я мог только слабые очертания угадывать того, что я видел и понимал до того ясно. Кто мешает мне видеть?
– Я!
Я не видел Того, Кто произнёс это, я не стал открывать глаза в ужасе замерев и понимая, что это может быть только… Как я это понял?
Он засмеялся хрипло.
– Очень просто, я много раз нашёптывал тебе свои слова и мысли, я внушал тебе то, что ты должен был сделать во славу меня, ты привык и даже не замечал, как дети не замечают умелого управления учителей и родителей, – произнёс Князь Тьмы, которого я узнал, потому что не узнать Его было нельзя.
Я не ответил ему, потому что знал, что незачем говорить вслух с Тем, кто влезает в твои мысли и ворошит ими как углями в печи. И к тому же лжёт: не мог бы я не понять, что кто-то управляет мной, мои поступки были только моими.
– Молчи-молчи, – хмыкнул он, будто разочарованно. – Я-то думал, ты охвачен страстью настолько сильной, что захочешь сразиться, наконец, со своим братом. А ты… Ты слабак, Эрбин, всегда был слабее Ария. Он не побоялся попросить меня о помощи, чтобы завладеть Аяей, ведь иначе не получить её. А ты выпустил из рук и страдаешь, в свою затхлую нору опять залез, как барсук. Неужто, такая, как Игрива должна быть рядом с тобой, сыном царя?.. Из всех женщин, что ты встречал и любил, ни одна не была ровней тебе. Подумай, Лёд, так и уступишь Огню, как всегда уступал? Он двадцать пять лет врёт тебе, он отнял её у тебя и скрывал это, знал, что ты заберёшь назад, если узнаешь…
Я зажмурился и пытался изгнать навязчивый голос из своей головы, повторяя: «Боги, не оставьте меня! Предстаньте, защитите, не отдавайте… Бог Солнце и ты, Байкал, услышьте!»…
Между тем Он разозлился и зарычал, обдавая жаром моё лицо и грудь, но я зажмурился ещё крепче, боясь даже приоткрыть глаза, и почти не дыша.
– Никто тебя не слышит! Никто не защищает вас, людишек, от меня! – со свистом в самое моё лицо прошипел Он. – И ты не спрячешься, слюнтяй и слабак! Всё равно придёшь просить меня! Взвоешь и придёшь, приползёшь, скуля, на брюхе, потому что зависть твоя суть! Ты всегда хотел того, что было у Ария, и не мог получить! И теперь без моей помощи не сможешь! Ещё придёшь ко мне, а я буду ждать. Я дождусь, предвечный!..
И сдуло с гулом и ветром, словно громадная птица вылетела прочь. А меня будто окатило жаром… Слабость и темнота овладели мной, словно солнце упало за горизонт. Настала ночь…
Я проспал до следующего полудня и, когда поднялся, встретил обеспокоенные взгляды трёх женщин чуть ли не с раздражением, даже плач Заряна злил меня сегодня, а ведь никогда не был нетерпим к моими близким раньше. Но разве они были мне близки? Единственным близким мне человеком за всю мою бесконечную жизнь мне был Арик…
Всё же я должен увидеть его. Надо увидеть его, чтобы понять, что же я видел, что я чувствую на самом деле…
Потому едва немного подкрепившись доброй пряной ухой и кнышами, я отправился снова в лес, к дому Ария, не обращая внимания на взгляды и слова Игривы, Белой и Серой, на их удивление и даже недовольство. Сейчас я должен был увидеть брата и понять, что всё происходившее в моей голове это не безумие…